Текст книги "Тубурская игра"

– Как раз что-то около года. Но это ничего не значит. Ход времени в разных Мирах обычно не согласован, как, скажем, скорость движения рек, текущих параллельно друг другу на разных концах земли.

– Да, я помню. Просто вдруг стало интересно, сколько времени прошло для тебя и всех остальных. А сэр Шурф здесь обычно пребывает в столь поэтическом настроении, что даже как-то неловко приставать к нему с подобными глупостями… Но, кстати, знаешь, по моим ощущениям, тоже прошло около года. Предлагаю считать это обычным совпадением, в противном случае Нобелевская премия снова угрожающе замаячит на моем горизонте.

– Я начинаю подозревать, что эта загадочная премия – самое ужасающее наваждение твоей жизни. Хуже достопамятной Книги Огненных Страниц.

– Нет, просто очередная идиотская шутка из разряда особо непонятных окружающим. В этом смысле я совсем не изменился. Зато во многих других – пожалуй. Отчасти намеренно: не хочу сам себе надоесть. Я уже пробовал, у меня получилось. И не очень понравилось.

– Не сомневаюсь. Тебе нелегко пришлось.

– Иногда я понимаю, что больше всего на свете люблю глаголы прошедшего времени, – нежно говорит Макс. – Все пустяки по сравнению с ними. Чертовски приятно слышать: «Тебе нелегко пришлось» – и небрежно отмахиваться – мало ли что было. Было и прошло. Теперь даже можно сказать – да ничего страшного. И вообще все к лучшему. Вот что обыкновенная форма глагола с разумным существом делает. В настоящем, а тем более будущем времени эта фраза понравилась бы мне куда меньше.

– «Все к лучшему» – это, кстати, тоже правда.

– Кто бы спорил. Если уж я сижу здесь – дурацкое наваждение, которому нравится прикидываться человеком, совершенно довольное таким положением вещей и не готовое променять свою судьбу ни на какую иную. В такой ситуации было бы странно утверждать, что не к лучшему, правда?

– Правда. Однако ты совсем меня заболтал, сэр Макс. Я-то пришел к тебе по делу, и все из головы вон. Ворожишь ты, что ли, путая мысли всем, кто с тобой говорит?

– Да вроде нет… Погоди, серьезно по делу?

– Ну да.

Триша слышит негромкий хлопок, как будто на стол с размаху положили не слишком толстую книгу.

– Ты принес с собой… Глазам своим не верю.

– Чему ты удивляешься, сэр Макс? А то до сих пор не знал, что мне всю жизнь не хватало хороших партнеров для крака. А лучше тебя вообще никогда не было. Ты под конец уже чуть ли не половину партий выигрывал. И меня разбирал самый настоящий азарт, а не жалкая пародия на легкое возбуждение, которой приходится довольствоваться, садясь за стол с кем попало.

– Мне давно следовало догадаться, что именно ради этого ты меня и придумал. А все эти разговоры о якобы неизбежном конце света и моей мистической помощи – специальная хитроумная брехня для ушей твоих могущественных приятелей. Чтобы уважали и делились плюшками.

– Ну наконец-то ты начал меня понимать. Видимо, этот хваленый кофе действительно магическая штука. Налей и мне, раз так.

Триша слушает.

То есть вот прямо сейчас она сидит на своем высоком табурете за стойкой «Кофейной гущи», ждет, пока согреется вода, чтобы заварить чай для Алисы, которая твердо обещала прийти не позже полудня – значит, уже очень скоро. А Макс и его друг Шурф Лонли-Локли гуляют где-то в Городе. Скорее всего, за рекой, по крайней мере, именно туда они собирались отправиться. Но в распахнутое по случаю теплого дня окно все равно доносятся их голоса.

– Там, где я, условно говоря, вырос, есть пословица: «В одну реку дважды не вступают». И люди обычно трактуют ее так, что, дескать, не стоит возвращаться к тому, от чего однажды ушел. Чем бы оно ни было – надоевшей когда-то работой, страной, откуда уехал, брошенной женой или старой, по недоразумению прервавшейся дружбой.

– На мой взгляд, это довольно глупая пословица. Во всяком случае, описанное ею правило, мягко говоря, не универсально. Кому-то оно, возможно, подходит, но большинству – нет.

– В такой трактовке – безусловно. Но знаешь, я вдруг понял, что пословица совершенно о другом. Собственно, это вообще не пословица. Просто наблюдение за живой природой. Достаточно взглянуть на любую реку, чтобы увидеть, как она меняется – ежесекундно. Движется, течет, влачит за собой камни и листья, меняет ширину русла и цвет, остывает и нагревается, волнуется, когда к ней прикасается ветер, успокаивается, когда он стихает. И захочешь вступить в ту реку, из которой вылез на берег – минуту ли, год ли, столетие ли назад, – а не выйдет. Потому что река уже изменилась, только название осталось прежнее, а это ерунда.

– Следует ли понимать, что ты намерен снова войти в одну из тех рек, чьи названия тебе знакомы? И какую из них ты выберешь?

– Не знаю, – говорит Макс. – Впрочем, это совсем неважно. Спрашивать в любом случае надо не сегодняшнего меня. А того, кем я стану, когда этот Город и постепенно окруживший его большой Мир сделают первый самостоятельный вдох и заживут своей жизнью – как ни в чем не бывало. Вернее, как будто всегда было так, потому что действительно – всегда так и было. Ничего, скоро уже. Я точно знаю. Даже немного жаль, я бы еще в это поиграл. Впрочем, ладно. Будут в моей жизни еще и не такие игры.

– Мне нравится, что ты в этом не сомневаешься.

– Только в этом я и не сомневаюсь. Но мне достаточно.

Триша слушает.

Триша не знает, к чему приведут все эти разговоры. Если бы из достигших ее слуха обрывков можно было сшить лоскутное одеяло, укрыться им с головой и уснуть, возможно, во сне картина наконец стала бы полной. Но Триша не умеет шить одеяла из слов.

Поэтому ей начинает казаться, что лучше все-таки спросить.

– Макс, – говорит Триша, оставшись с ним наедине в кафе, благо Франк ушел не то за тысячу горизонтов по своим загадочным делам, не то просто за пряностями в лавку на улице Блеска, а посетителей нет, как это обычно бывает около полудня, когда завтракать закончили самые распоследние лежебоки, а об обеде еще не начали задумываться даже любители вскакивать на рассвете. – Макс, что-то происходит?

– Что-то происходит, – соглашается он, недоверчиво оглядывая свою куртку. – Всегда что-нибудь происходит, дружок. Например, вот прямо сейчас у меня оторвалась пуговица. И по-моему, это самое удивительное событие с момента моего появления здесь.

– Что может быть удивительного в оторванной пуговице? – изумляется Триша.

– Как правило, ничего. Но все зависит от контекста. То есть от сопутствующих обстоятельств. Вот скажи, ты заметила, что я уже очень долго хожу в одной и той же одежде?

Триша неуверенно кивает. Вообще-то она думала, у него просто несколько одинаковых комплектов – чтобы никогда не гадать, что надеть. А оно вон как.

– А ведь, по идее, вещи надо стирать, хотя бы иногда. Но они не пачкаются. И не пахнут потом – как будто я дух бесплотный, а вовсе не живой человек. Впрочем, я-то ладно, может, и бесплотный. С меня станется. Но знаешь, сколько раз я проливал кофе на эти горемычные штаны? Сперва нечаянно, а потом нарочно, в порядке эксперимента? И ни единого пятна. То есть сперва пятно есть, а потом оно высыхает и исчезает, как дождевая вода. И с любой грязью то же самое. Больше тебе скажу, однажды я зацепился рукавом за гвоздь – хорошо так, качественно зацепился, на полном скаку. А куртке все равно хоть бы хны. И вдруг от нее оторвалась пуговица! Мне кажется, это добрый знак. Возможно, завтра же придется заняться стиркой. В жизни не подумал бы, что однажды такая перспектива меня обрадует. Вот уж действительно, никогда заранее не знаешь, что сделает тебя счастливым… И, кстати, из этого следует, что мне придется прогуляться до какой-нибудь одежной лавки, купить запасные штаны и – что еще здесь носят в это удивительное время года, когда на всех улицах безраздельно владычествует туман? Ай, ладно, разберемся. Ужасно лень возиться еще и с тряпками, но вашим клиентам вряд ли понравится, если я начну разгуливать по залу «Кофейной гущи», завернувшись в простыню. Однако сперва я все-таки пришью пуговицу. Торжественный момент! У тебя нитки есть? И иголка? Давай их сюда.

– Я и пришить могу, – говорит Триша.

– Спасибо, друг. Но я хочу сам. Ты не сомневайся, я умею. В своей жизни я пришил великое множество пуговиц. Штук пять. Или даже шесть. Это был незабываемый опыт. Желаю его повторить.

Никогда не угадаешь, шутит Макс или говорит всерьез. Но, смотри-ка, принялся вдевать нитку в иголку. Похоже, и правда хочет все сделать сам.

– Я покажу тебе лавку, – говорит Триша. – А то до ночи будешь ее искать, по дороге, как всегда, забудешь, зачем шел, вернешься без покупок, зато с загорелым лицом, стопкой книг на чужих языках и букетом каких-то невиданных цветов. А назавтра окажется, что их теперь продают на всех углах, хотя я же точно помню, что прежде таких не видела… Поэтому лучше я сама тебя провожу. Штаны – дело серьезное. Хочешь пойти в ту лавку, где Франк покупает одежду? Тебе нравится, как он обычно одет? Или нет? Ты хочешь и дальше выглядеть примерно как сейчас или как-то иначе? Скажи, и я соображу, куда тебя вести… Эй, почему ты молчишь?

– В жизни каждого человека, – строго отвечает ей Макс, – однажды наступает ответственный момент, когда надо принять непростое решение. Или ты мелешь языком, или вдеваешь нитку в иголку. Я, как видишь, сделал выбор в пользу нитки. И она меня не подвела, вделась как миленькая. Я в восторге от собственного могущества. Если еще и пуговицу пришью, цены мне не будет, Триша. А потом мы пойдем в лавку. В какую скажешь. Ты начальник, я дурак. Зато очень мастеровитый. За это мы купим мне много штанов, хороших и разных. Я тут же пролью на них кофе, и, если к утру пятно останется на месте, счастливее меня будет разве только ветер с реки, разгоняющий ванильные облака на задворках пекарен. Да и то не факт.

– Макс, – говорит Триша. – Что-то происходит.

Она больше не спрашивает, она утверждает.

– Я то и дело слышу обрывки твоих разговоров с друзьями, – говорит она. – Не нарочно подслушиваю, даже рядом почти никогда не стою. То ветер донесет, то эхо прозвучит, то кажется, будто вы говорите за стеной, еще и кружками стучите. Хотя, ты знаешь, я ночую в своем флигеле, и за стеной там только сад.

– Ничего удивительного, – скороговоркой бормочет Макс, целиком поглощенный манипуляциями с пуговицей. – В этом деле ты у меня свидетель. Самый надежный свидетель, какой только может быть. Если я когда-нибудь забуду, как жил в эти дни, чем тут занимался, что говорил и о чем знал без тени сомнения, или, хуже того, сдуру перестану верить собственным воспоминаниям – ну вдруг, все бывает, чего угодно можно от меня ожидать, – достаточно будет спросить тебя. Или просто вспомнить, что где-то есть ты – девочка-оборотень, бывшая кошка, которую можно расспросить, а уж за тобой подтянутся все остальные воспоминания, они ребята компанейские, знаю я их повадки… Поэтому ты все слышишь. То есть не все, конечно. Кое-что. Необходимое и достаточное количество информации. Хотя сейчас тебе, конечно, кажется, что это не так.

– Конечно, не так! – горячо подхватывает Триша. – Ничего себе «достаточное»! Я вообще ничего не понимаю. И, самое главное, что теперь будет?

– Да все что угодно, – безмятежно отвечает Макс. – Узнаю больше – расскажу. Зато пуговицу я все-таки пришил. Сам. Смотри, по-моему, она отлично держится. Все бы так.

– Далась тебе эта пуговица, – вздыхает Триша.

– Еще как далась. Она, умница такая, наконец-то оторвалась. А я, гений и герой, ее пришил. Все это вместе означает, что я жив. Понимаю, что то же самое может сказать о себе практически кто угодно. Но я всегда был любителем шуметь по пустякам, ты уж меня прости. И отведи в какую-нибудь лавку, действительно. Прямо сейчас. Сердце подсказывает мне, что откладывать большую стирку на завтра неблагоразумно.

В полночь, после затянувшегося застолья, Макс, успевший порядком измочалить всех присутствующих своей сагой о пуговице, выходит в сад – в новеньких, с иголочки, штанах и белом свитере, явно предназначенном для человека гораздо более солидной комплекции, – и скрывается в густых зарослях кустов с серебристыми листьями и черными ягодами, которых прежде, до его появления в «Кофейной гуще», не было в этом саду и вообще нигде в городе. Хотя теперь всем кажется, что были, и только Триша точно помнит, что нет. И Франк, конечно. Но Франк не был бы Франком, если бы не называл правдивыми вообще все версии, включая еще невысказанные – авансом, наперед, – и не рассуждал о том, что истина – это просто сумма всех правд, мыслимых и немыслимых, и если число слагаемых не стремится к бесконечности, грош такой истине цена.

Триша смотрит в окно. Там, за окном, пасмурная безлунная ночь и такой густой туман, что невозможно разглядеть даже кончики пальцев собственной вытянутой руки. Но Триша все равно каким-то образом видит, как Макс почти на ощупь идет по тропинке, а навстречу ему летит огромная глазастая птица, похожая на сову из детской книжки с картинками, только гораздо больше.

– На самом деле ты можешь вернуться, – говорит птица, опустившись на его плечо. – Просто не хочешь. Твое право. Хотя, конечно, жаль.

– Немножко не так, – вздыхает Макс. – Я никак не могу захотеть. Но я уже почти хочу захотеть, прикинь.

– Ого! Это что-то новенькое, – говорит птица. И, взмахнув большими тяжелыми крыльями, улетает прочь.

А Макс смотрит ей вслед, потирая скулу.

– Иногда мне кажется, что она прилетает специально для того, чтобы в очередной раз безнаказанно заехать мне крылом в рожу. Дескать, знать ничего не знаю, нам, птицам, время от времени требуется расправить крылья, а ваше дело маленькое – уворачиваться по мере сил, – говорит он Трише, которая сама не заметила, как выскочила в сад следом за ним.

– Ты скоро уедешь? – спрашивает она. – В смысле уйдешь? Навсегда?

– Все может быть, – говорит Макс. – Но уходить навсегда, как показывает практика, не в моих обычаях. Что-что, а это искусство мне не дается, нечего и стараться. Обязательно возвращаюсь – рано или поздно, так или иначе, но возвращаюсь, откуда бы ни ушел. Оно и к лучшему. Выше нос, Триша. Сегодня – лучшая ночь в нашей с тобой жизни. То есть просто очередная самая лучшая ночь. Завтра непременно наступит еще одна самая лучшая, и послезавтра, и потом… Кстати, я же давно обещал тебе нового гостя. И до сих пор не сдержал слово. Надеюсь, очередная история отвлечет тебя от тревожных размышлений о будущем, которое, несомненно, прекрасно. Невзирая на то, что его нет.

– Гостя? – не веря своим ушам, переспрашивает Триша. – Нового гостя? С новой историей?

И, не в силах сдерживать охватившее ее ликование, взлетает на дерево – просто от полноты чувств.

– Если я все-таки когда-нибудь соберусь уезжать, – говорит Макс, – непременно позабочусь, чтобы ты не осталась без гостей и историй. И не раз в полторы вечности, как сейчас, а гораздо чаще. Это я тебе твердо обещаю.

Триша смотрит на него сверху вниз. Она знает, что в этом монологе есть только одно слово неправды: «если». Макс уже все решил. Но про гостей и истории он точно не врет. И, значит, неизбежная новая жизнь, наступление которой наверняка можно чуть-чуть отсрочить, но никак не отменить, действительно может оказаться ничуть не хуже нынешней.

– Мне бы теперь еще с дерева слезть, – вздыхает Триша. – Сама не понимаю, зачем так высоко забралась?

– Слушай, а когда открываются лавки? – спрашивает Макс.

Вот, казалось бы, знаешь уже, что от Макса можно ждать чего угодно, а он все равно находит способ удивить. Поднялся еще до рассвета, пришел на кухню и кофе сам сварил, да такой, что даже Франк, пожалуй, заинтересовался бы рецептом. А теперь про лавки спрашивает. Какой вдруг стал хозяйственный. С чего бы?

– Смотря какие и где, – отвечает Триша. – На нашей улице и по соседству – ближе к полудню, а на другом берегу гораздо раньше, уже через пару часов откроются. Тебе что именно нужно? Если еда или цветы, просто иди на рынок, он уже работает. И все пекарни тоже открыты. Или ты уже все новые штаны перепачкал и хочешь еще?

– Сам толком пока не знаю что, – говорит Макс. – Но совершенно точно не еда. И не штаны. С такой скоростью их даже я пачкать не умею. Скажем так, мне нужна всякая всячина. Игрушки? Свечи? Чашки? Ленты? Башмаки? Часы? Пуговицы? Еще что-нибудь? Пока своими глазами не увижу, не пойму.

– А тебе нужны новые вещи или старые тоже подойдут?

– Понятия не имею. Может быть, старые даже лучше. Или нет?.. А что?

– Если перейти Рыночный мост, а потом сразу свернуть налево, там на набережной с утра пораньше собираются старьевщики. Ты их сам издалека увидишь. Не знаю, найдется ли у них то, что тебе нужно, но пока будешь смотреть, как раз начнут открываться лавки. Их на том берегу возле рынка полно, самых разных. Я бы сама с тобой пошла и все показала, но «Кофейную гущу» оставить не на кого. Франк, сам видишь, гуляет где-то, а соседи любят у нас по утрам кофе пить.

– Ничего, – говорит Макс, – небось не потеряюсь.

И правда, не потерялся. Даже к обеду не опоздал. Явился с двумя тряпичными сумками, большими, туго набитыми, но, похоже, не слишком тяжелыми.

Спрашивать, что там, Триша постеснялась, а Макс не сказал. И сел за маленький стол у дальнего окна, как обычный посетитель. Значит, не до разговоров ему сейчас.

Впрочем, похоже, и не до еды. Почти не притронулся к салату, от пирога отгрыз поджаристую корочку, жестом отказался от супа, даже кофе не допил, впервые на Тришиной памяти. Зато «спасибо» сказал раз десять, ослепительно улыбнулся, подхватил свои таинственные сумки и ушел в сад.

Макс не говорил Трише, что ему нужно побыть одному. Не просил оставаться в доме, не запрещал за ним ходить. Но она все равно почувствовала: лучше не надо. И еще добрых три часа сидела за стойкой, хотя клиенты давным-давно пообедали и разошлись. И Франк сидел, вернее, возился на кухне, сочинял начинки для пирогов, придирчиво нюхал какие-то новые пряности, сортировал сухие травы, словом, развлекался от души и в Тришиной помощи пока не нуждался.

– Слушай, – наконец спросила Триша, – а как ты думаешь, что Макс так долго в саду делает?

– Понятия не имею. Пойди да и посмотри, – рассеянно ответствовал Франк, не отрываясь от миски, до краев переполненной каким-то разноцветным крошевом.

– Думаешь, можно?

– Если пойдешь, значит, можно. А если нельзя, то и не пойдешь.

– Это как?

– Ну, к примеру, обнаружишь, что дверь заклинило, и мы с тобой, от души выругавшись, начнем ее чинить. Или вот прямо сейчас заявится клиент и потребует старого черного чаю, который, сама знаешь, варят на таком меееееееедлеееееееенном-мееееееееееедлеееееееееееенном огне. Или я попрошу тебя срочно наколоть орехов. Ну, или просто сама передумаешь. Скажешь себе – чего я в этом саду не видела? – и останешься сидеть, где сидела. Это если нельзя. А если можно, возьмешь да и пойдешь, кто ж тебя держит?

Триша еще немного посидела, обдумывая услышанное. Подождала: вдруг и правда кто-нибудь зайдет? Но нет, никого. И на улице пусто, ни одного прохожего, как всегда в послеобеденное время. Спросила себя: а хочу ли я идти в сад? Ну да, еще как хочу! Сползла с табурета. Прошла мимо Франка. Адресовала ему вопросительный взгляд. Дескать, что там насчет орехов? Наколоть?

– Для этой начинки орехи не нужны, – усмехнулся Франк. – Все, что может мне понадобиться, уже под рукой. Иди уж.

И дверь открылась как миленькая. И сад оказался на месте. Только Макса там не было. Зато…

Зато в траве сидит толстый тряпичный заяц. Одно ухо у него желтое, второе красное, вместо левого глаза вязаный цветок, вместо правого – пуговица. А в полуметре от зайца стоит старый медный чайник с таким длинным носиком, что из него можно было бы, не выходя из-за стойки, налить чай человеку, сидящему у окна. На дереве висит марионетка – принцесса в серебряной короне на зеленых кудрях. Под деревом лежит перевязанная кожаной лентой стопка ветхих книг, чуть подальше – настольные часы в форме сердца, разукрашенная деревянная птица, одинокая туфля с загнутым носом и еще, и еще. В траве запуталась нитка стеклянных бус, под кустом сидит плюшевый енот, на садовой тропинке детские кубики с буквами расставлены так, чтобы сложилось слово «привет».

– Привет, – вежливо отвечает Триша. И идет дальше, разглядывая сокровища: бумажный фонарь, вилка с перламутровой ручкой, зеленая лейка в форме слона, пожелтевшая от времени открытка с веткой шиповника, белый воздушный шар, бисерная брошка-бабочка, мраморная солонка, обшитая блестками карнавальная маска-домино, синяя диванная подушка с парусником, связка ключей, компас.

– Ой, – говорит Триша, обнаружив, что уперлась в стену тумана, с которой граничит дальний конец их сада.

Дальше ей ходу нет.

Не то чтобы кто-то запрещал Трише заглядывать в туман. Ни единого предостережения на сей счет она за всю жизнь ни разу не слышала. Франк туда каждый день ходит, и Макс тоже, и некоторые гости оттуда появляются и уходят потом тоже через туман, и ничего им не делается. Но у Триши от этого тумана в глазах темно и шерсть на загривке дыбом, хотя, по идее, там давным-давно нет никакой шерсти, откуда, вы что? Франк ее очень качественно из кошки в девушку превратил, отлично постарался; он вообще все делает на совесть, если уж берется.

Однако, когда Триша подходит вплотную к стене тумана, ей кажется, что шерсть у нее на загривке все-таки есть. И стоит дыбом, что хочешь, то и делай.

Вот и сейчас.

Триша приветливо улыбается стене тумана – дескать, какая приятная встреча, как дела, спасибо, я тоже прекрасно, – а сама пятится, потому что поворачиваться спиной к собеседнику невежливо, а к неизвестности – еще и неосторожно, особенно когда она настолько рядом, что…

Уфф. Отошла всего на пару шагов, и все сразу же встало на свои места. Никакой шерсти на загривке, нигде ничего не стоит дыбом, и совершенно непонятно, почему только что было иначе, когда все хорошо, и вокруг наш сад, а туман – ну, подумаешь, у нас тут всегда туман, и его щенки каждый день прибегают в дом ластиться, славные, дружелюбные зверьки, чего это я, а?

Просто так близко к стене тумана лучше не подходить, Триша это давно знает. И сейчас не подошла бы, если бы не загляделась на расставленные в траве и развешанные на деревьях вещицы.

Триша снова вежливо улыбается туману; немного подумав, решает, что надо объясниться, раз и навсегда:

– Извини, пожалуйста. Почему-то я тебя немножко боюсь. И даже не немножко. Хотя верю, что ты хороший, а не жуть какая-нибудь. То есть я о тебе ничего плохого не выдумываю, вот правда! Может, просто кошкам не положено в тумане гулять?

– А кстати, вполне может быть, что не положено, – неожиданно соглашается Франк. – Кто вас разберет.

Он, оказывается, тоже вышел в сад. Стоит теперь перед выложенной из кубиков надписью «привет», озадаченно качает головой. Говорит:

– А ведь мог бы просто отправить открытку. Впрочем, ему виднее.

– Открытку, – задумчиво повторяет Триша. – Мог бы отправить открытку? Погоди. Ты хочешь сказать?..

– Я хочу сказать, что у нас с тобой куча дел. Если, конечно, мы намерены встретить гостя как следует. А не кормить его наспех разогретыми остатками вчерашнего обеда.

– Мы намерены, – твердо говорит Триша.

И идет в дом.

Время пролетело незаметно. Начинку для пирогов Франк доделал сам, а месить тесто выпало Трише. Вернее, целых три разных теста для разных пирогов. Франк только подсказывал и пряности подсыпал, а так все сама. Ничего, справилась. Поставила куриный пирог в духовку, яблочный – в печь, а третий, со сливами и перцем, который Франк окрестил злодейским, отнесла в погреб – ему, оказывается, надо сперва пару часов на холоде постоять. И только тогда перевела дух. Поглядела в окно, а Макс уже тут как тут. Сидит на крыльце, у входа в кафе, курит.

– А почему ты снаружи? – спросила Триша.

– А почему ты внутри? – откликнулся он. – Тут хорошо. И пахнет всем самым прекрасным на свете одновременно. Включая ваши пироги. Выходи. Или еще занята?

– Уже вроде нет.

Триша вышла на крыльцо, села рядом с ним на ступеньку. Принюхалась. «Все самое прекрасное на свете» – это у нас что?

– Похоже, дождь прошел, пока мы с пирогами возились, – сказала она. – То-то цветы так распахлись. И наши пироги благоухают не хуже цветов, ты прав. Ванилью, наверное, тянет из Птичьей кондитерской, больше неоткуда. А дымом из сада тетушки Уши Ёши, она любит чай на костре варить. И чем-то еще таким хорошим пахнет, не могу понять… Чем?

– Морем.

– Не может быть. Оно же очень далеко. Надо спуститься в долину, а потом еще ехать. Ты же вроде говорил, три дня?

– Три дня – это если пешком. Доехать-то за пару часов можно. В любом случае, морем пахнет, где ему заблагорассудится, такой уж у него нрав. Хочет – здесь, хочет – за тысячу миль. Плевать оно хотело на расстояния. Такое молодец. Надо бы его попросить пахнуть тут у нас почаще.

Улыбнулся, вздохнул, полез в карман за следующей сигаретой. Триша только теперь заметила, что он сидит как на иголках. Нервничает? Или просто чего-то ждет?

Спросила:

– Ты о чем-то тревожишься?

– Есть такое дело.

– Из-за гостя? Который сегодня придет?

– Ну да. Видела, что я в саду устроил?

– Ой, – спохватилась Триша, – с этими пирогами совершенно из головы вылетело. А там же такая красота! Столько всяких штук! Это просто так сюрприз? Или для дела?

– Это просто так сюрприз для дела, – подмигнул ей Макс. – Для самого прекрасного из всех возможных дел. Не то карта, не то магнит. Сам толком не понимаю, как именно оно должно работать. Но точно знаю, что работать – должно. И все равно дергаюсь. Думаю: «А ведь мог бы просто отправить открытку».

– Франк тоже так сказал, – вспомнила Триша. – Но потом добавил, что тебе виднее.

– Вот именно, – вздохнул Макс. – Если бы еще я сам так считал, цены бы мне не было. Никак не могу привыкнуть к тому, что всегда все делаю правильно. Даже когда ошибаюсь.

– Святые слова, – подтвердил Франк.

Он тоже вышел на крыльцо с трубкой и коробком спичек. Подмигнул Максу:

– Подумал, надо тебе помочь курить и волноваться. А то что ж ты мучаешься в одиночку. От Триши толку немного, где ты видел курящую кошку? И нервничать из-за всякой ерунды она не умеет. Разве только перепугаться и на шкаф запрыгнуть, но это совсем другой жанр.

– Можно подумать, ты у нас большой мастер дергаться по пустякам, – усмехнулся Макс.

– Ну, не то чтобы мастер. Но еще помню, как это делается. Примерно так, – и Франк принялся нервно чиркать по коробку. Пальцы его вполне правдоподобно дрожали, спички ломались, не загораясь, а брови хмурились все сильнее.

Вроде бы ничего особенного, многие люди так же мучаются со спичками на ветру, особенно когда волнуются. Но в исполнении Франка – настоящая фантасмагория. При условии, что вы с ним хоть немного знакомы.

В конце концов очередная спичка вспыхнула, но тут же погасла, Франк вполне искренне чертыхнулся, рассмеялся, щелкнул пальцами, и трубка наконец-то разгорелась.

– Все-таки мелкое колдовство очень упрощает жизнь, – заключил Франк. – Без него все становится так сложно, что лучше вовсе не браться. А некоторые люди все равно берутся. И, что самое потрясающее, время от времени у них что-то получается. Преклоняюсь.

Макс только головой покачал.

– А все-таки почему ты не отправил открытку? – спросил Франк. – Эта… это… ну, то, что ты наворотил в саду и дальше, – слов нет. В своем роде произведение искусства. Прекрасное и не то чтобы вовсе бессмысленное, но избыточное, как и положено искусству. Зачем? Мне казалось, с открытками – это я идеально придумал. С таким проводником кто угодно доберется, не заплутав. Даже самый неопытный путешественник, уверенный, что с ним ничего подобного в жизни не случится.

– Открытки у тебя отличные, – согласился Макс. – Если сегодня ничего не выйдет, отправлю, куда я денусь. Просто решил сперва дать человеку шанс добраться сюда более-менее самостоятельно. Если получится, это будет бесценный опыт. А если не выйдет, он, скорее всего, просто ничего не поймет. И уж точно не сочтет это неудачей. Идеальная ситуация, грех такую упускать.

– Твоя правда, – кивнул Франк.

И оба замолчали, совершенно довольные друг другом.

Триша насупилась. Как же иногда надоедает ничего не понимать!

Макс легонько толкнул ее локтем в бок:

– Иногда очень надоедает ничего не понимать, да?

– Ты что, мысли читаешь? – удивилась она.

– Нет, просто поставил себя на твое место. Знала бы ты, сколько раз я на нем стоял.

– В смысле тоже ничего не понимал? – невольно улыбнулась Триша.

– Меньше, гораздо меньше, чем ничего. И, как видишь, не пропал. Вырос большой-пребольшой, сам выучился говорить всякое непонятное. А вот объяснять так, чтобы стало понятно, пока не умею. Но попробую. Смотри, как обстоят дела: есть человек, который однажды совершил путешествие между Мирами. И сам толком не понял, как у него это получилось. Что неудивительно, никто поначалу не понимает. Поэтому наш человек сказал себе: «Я сам ничего не делал, это сэр Макс меня туда затащил. Было здорово, как жаль, что я так не умею». На том и успокоился. Хотя на самом деле никто его никуда не тащил. Я даже не сразу заметил, что он за мной увязался[2]2
  Речь о событиях, описанных в повести «Гугландские топи».


[Закрыть]. А все равно получилось. Потому что у человека не просто способности, а талант. Талантище! Даже я по сравнению с ним тупица. И, надо думать, вообще все. Но он об этом, увы, пока не знает. Поэтому сидит, сложа руки, ждет очередного счастливого случая. И я решил такой случай ему организовать. Давно было пора. Но если я просто пошлю ему Франкову открытку, он не поймет, как тут оказался. И снова подумает, что все случилось само. И на сей раз будет прав – а толку-то от такой правоты. Поэтому я сделал хитрую штуку. Сам не знаю, что на меня нашло, – положился на вдохновение, повторить, пожалуй, не возьмусь. Похоже, получилось что-то вроде магнита, который, по идее, должен притянуть нашего гостя не хуже Франковой открытки. Но при этом он будет уверен, что идет сам. Разглядывает метки, принимает решения, гадает, правильно ли свернул. И не подозревает, что тревожится напрасно, потому что не прийти к нам по этой тропе совершенно невозможно. Небольшой фрагмент моего хитроумного сооружения ты видела в саду. Выглядит, как будто у нас полдюжины детишек в гостях побывало, да?

– Ну уж нет, – вмешался Франк. – Слишком аккуратно расставлено, дети так не играют. Скорее как будто художник порезвился.

– Примерно так и есть, – согласился Макс. – Чем я у нас не художник.

– Слушай, а он точно пойдет? – спросила Триша. – Неведомо куда, хватаясь за ленты, чайники и связки бус? Я на его месте просто осталась бы дома. Открытка, по-моему, гораздо надежнее. Раз – и тут. Или нет?