Текст книги "Хищник"

Макс Мах
Хищник

© Макс Мах, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Макс Мах

Родился в 1956 году в Ленинграде. Там же окончил школу и институт, защитил кандидатскую диссертацию. С 1990 года живет в Израиле. С 1991 преподает в университете, профессор. Автор 90 научных работ и 10 фантастических романов. Женат, двое детей, двое внуков.

Хищник

Адекватность – это всего лишь тщательно контролируемое безумие.

Часть I
Дари

24 декабря 1929 года, нейтральная территория Водская Падь[1]1
  Новгородское название территории в устье Невы.


[Закрыть], Вольный город Ландскрона

Грета Ворм

Зимние вакации 1929 года случились, следует заметить, совершенно неожиданно. Упали сразу вдруг, как снег на голову. Срочный фрахт, который, впрочем, так и не состоялся; приступ острой меланхолии у господина Главного Кормчего, приключившийся как всегда некстати, то есть не ко времени; и прочие, плохо просчитываемые наперед обстоятельства, сложившиеся так, а не иначе, попросту не оставили Грете выбора. Да и Марк с Карлом «настоятельно рекомендовали»: дескать, «плюнь на все, Гретхен, и отдохни как следует». Так что грех было не воспользоваться случаем, и Грета, давно и трепетно любившая русский север, решила провести свои нежданные каникулы в Ландскроне.

«От Рождества до Рождества, – она вполне оценила циничную иронию момента и его же двусмысленную щедрость. – Начнем с католиков, закончим православными!»

Сказано – сделано, и двадцать третьего декабря она уже была на месте, обустраивая свой отдых в одном из самых изысканных городов Севера с характерной для нее деловитой тщательностью и упоительной неумеренностью в потакании своим капризам. Шестизвездочный постоялый двор «Варяжский бург» на Заячьем острове, личный извозчик на огромном и прекрасном локомобиле – красный и черный лак, матовая бронза и седое серебро – и, разумеется, новая шуба из баргузинского соболя. Впрочем, по-настоящему основательным обновлением гардероба Грета предполагала заняться двадцать четвертого, сразу после завтрака. А завтракать она отправилась в одно из самых привлекательных мест города, в Воздухоплавательную гавань на Малой Охте. Там на вершине старой причальной башни – она называлась Свенской, поскольку принимала некогда пакетботы из Гетеборга – располагался трактир «Нордия».

Ровно в девять часов утра, в еще не развеявшейся невнятной полумгле, арендованный на все «рождественские вакации» извозчик остановил свой роскошный «Нобель-Экселенц» у главного входа в массивное, постройки двадцатых годов прошлого века краснокирпичное здание, и Грета сошла на подогретый паром тротуар. Цокнули о гранитные плиты высокие каблуки сафьяновых сапожек, проплыл мимо лица клок белого пара, открывая взгляду полные восхищения и вожделения две пары мужских глаз – серые молодые и зеленоватые «в возрасте», – и Грета поняла, что «каникулы начинаются».

– Сударыня! – Высокие застекленные двери услужливо распахнулись, и в лицо пахнуло теплом парника и запахами тропических растений. Обширное фойе, занимавшее практически всю площадь цокольного этажа, представляло собой экзотический зимний сад, по аллеям которого даже в эти ранние часы пасмурного зимнего утра прогуливались в одиночестве и парами состоятельные пассажиры «Нарвских воздухоплавательных линий». Но Грета, слава богу, никуда сегодня не летела. Она прошла к лифтам, поднялась на поскрипывающей платформе на двенадцатый этаж и оказалась в трактирном зале.

– Доброе утро, сударыня! – поклонился шагнувший навстречу метрдотель. – Ваш столик!

Ее столик стоял у западной стены. Впрочем, стен как таковых в «Нордии» не было. Бывшую швартовочную платформу, превращенную нынче в трактирный зал, накрывал застекленный купол из ажурных металлических конструкций, так что посетителям открывался захватывающий вид на эллинги и причальные башни Воздухоплавательной гавани. Здесь, на высоте, ярко светили электрические прожектора, заставлявшие жемчужно сиять клочья облаков и клубы стравленного швартующимися кораблями пара, горели хрустальные линзы газовых иллюминатов, перемигивались красными и зелеными огнями семафоры и габаритные маяки. Зрелище и само по себе захватывающее, но сегодня Грету поджидал настоящий сюрприз. На ее глазах к высокой, казавшейся издали тонкой и хрупкой Новгородской башне медленно подходил, подрабатывая вертикальными и горизонтальными плавниками, броненосный крейсер Русского Императорского флота «Глаголъ».

– Красавец! – Она почувствовала, как пузырьками шампанского щекочет губы поднимающееся из глубины души возбуждение.

– Хорош, – согласился Карл, раскуривая толстую гавану.

– Хм, – коротко бросил Марк и, отвернувшись от крейсера, щелкнул пальцами, привлекая внимание полового. – Кофе по-турецки! – он взглянул на Карла и пожал плечами: – Виноват! Два кофе! И карту вин для дамы!

Марк никогда не упускает случая продемонстрировать заботу. И да, он внимателен к мелочам, неравнодушен и понимает ее, как никто другой.

– Прошу прощения? – половой откровенно растерялся, но метрдотель уже пришел ему на помощь.

– Степан, – сказал он наставительно, с полупоклоном протягивая Грете папку из бордовой тисненной золотом кожи, – как же так, голубчик! Подал даме меню, а про карту вин забыл!

«И то сказать, – усмехнулась мысленно Грета, начиная неторопливо перелистывать меню A La Carte[2]2
  То есть обычное меню с перечнем блюд, разбитым на рубрики: закуски, супы и т. д.


[Закрыть], – кто же пьет шампанское за завтраком?»

– Чем вы заняты, Bellissima? – прервал повисшее за столом молчание Карл. – Размышляете о вечном или выбираете из двух зол – фигура или удовольствие?

– Я изучаю пути зла, Карл, – подняла взгляд Грета. – Красное на красном, как считаете?

– Звучит интригующе, но красное на белом выглядит лучше.

– Кровь с молоком? Или, быть может, на снегу?.. – задумалась Грета, представляя, как это будет смотреться со стороны, и сразу же одним плавным движением шеи и плеч обернулась к половому. – Строганина из медвежатины, паюсная икра, яичница-глазунья по-тартарски на сале и с кайенским перцем, желтое масло и белый хлеб, и стопку[3]3
  Имеется в виду старинная мера объема – стопка, равная 100 граммам жидкости.


[Закрыть] либавской старки.

– Старка? – поднял бровь Марк и словно бы принюхался на манер волка, но, разумеется, волка деликатного, образованного, воспитанного. – Полагаю, двадцатилетней выдержки?

– Другой не держим-с, – вежливо улыбнулся опамятовавший половой.

– Тогда неси, любезный, сразу полуштоф[4]4
  Штоф = 10 чаркам = 1,23 л.


[Закрыть], – решил Марк. – И кофе прикажи варить крепкий, а не абы как! Даме тоже. Ведь вы не против, belleza[5]5
  Красавица (исп.).


[Закрыть]?

– Отнюдь нет! – Грета снова смотрела на швартующийся крейсер.

Завораживающее зрелище, если честно. Сродни наблюдению за отдыхающим хищником. Крупным хищником, что вернее.

– Блондинка в малиновом берете… – она ни в чем не была уверена, да и откуда бы взяться уверенности в таком деле. И все-таки, все-таки…

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой! – Карл не оглянулся, а значит, и сам уже заметил эту молодую, стильно одетую женщину, завтракающую в обществе интересного брюнета.

«Не мальчик, но все еще не старик. И, верно, хорош в постели!» – почти с завистью подумала Грета. В мужчине было нечто эдакое, что опытный женский взгляд не пропустит, хотя словами такое не объяснишь.

– Потеряно, не значит – утрачено. – Марк достал портсигар и выбирал теперь папиросу, хотя, казалось бы, что там выбирать?

– Сформулируй! – предложила Грета.

– Ее внешность…

– Ты ее никогда не видел, – возразил Карл.

– Не скажи! – улыбнулся Марк и наконец остановил свой выбор на одной из папирос. – Я ее предвкушал, а мои ожидания редко когда не соответствуют действительности. Так что считай – видел.

– Возможно, но не обязательно, – покачал головой Карл. – А ты что скажешь, моя прелесть?

– Скажу, что придется с ней познакомиться.

– Разумно, – согласился Марк, закуривая.

– Но будь осторожна, ее спутник не так прост, как кажется, – Карл пыхнул сигарой и перевел взгляд на русский крейсер. – Грациозен, не правда ли? И завораживающе смертоносен! Каков у него главный калибр?

Знать, что имеет в виду Карл, было невозможно в принципе. Особенно когда он этого не желал. Поэтому Грета предпочитала делать вид, что понимает его дословно, при этом оставляя за собой право на комментарии того сорта, какие на ум придут.

– Шестнадцать шестидесятифунтовых[6]6
  60 фунтов – 195 мм.


[Закрыть] орудий, – сказала она, наблюдая за тем, как опускаются броневые плиты, и из недр корабля выдвигается вперед фасеточный глаз штурманского поста. Подсвеченное изнутри электричеством остекление рубки переливалось, словно волшебный топаз. – А мужичок-то и в самом деле непростой. Изображает из себя правшу, а бьет обычно с левой.

– И обучен в одной из техник у-и[7]7
  У-и (или ушу) – буквально «боевое искусство», старый термин времён императорского Китая.


[Закрыть], – добавил свои пять копеек Карл.

– Скорее всего, кун-фу, – не согласилась Грета.

– Необязательно, – вежливо улыбнулся Марк. – Возможно, это алеманский вариант идроттир[8]8
  Idrottir – мифическое боевое искусство викингов.


[Закрыть].

– Идроттир?! – восхитилась Грета. – Какое восхитительное безумие! Как думаешь, мухоморы он тоже ест?

– Берсерки просто обязаны питаться психоделиками. – Улыбка Марка могла разбить женщине сердце. Но, к счастью, Грета на его улыбки не велась, она от них получала удовольствие. Впрочем, совсем чуть-чуть, как от папиросы с гашишем.

– Пробовал? – со своеобычным холодноватым интересом спросил Карл.

– Там, откуда я родом, пробуют все! – Определить, когда Марк шутит, а когда говорит всерьез, обычно несложно. Но сейчас Грета в своих «оценках достоверности» неожиданно засомневалась. А что если все так и есть? Она ведь не знала точно, откуда он родом. Могло статься, что они там и впрямь едят все подряд. К алкоголю-то Марк устойчив, как мало кто еще. И вот это Грета знала наверняка.

– Ладно, разберемся, – рассеянно улыбнулась она. К ней приближался поднос с завтраком, и чуткий нос Греты ловил уже дурманящие запахи мороженой медвежатины и прохладной – со льда – белужьей икры. Если бы не «басовые» ноты бриолина в волосах полового и l’odeur particulier его же сапожной ваксы, жизнь могла показаться прекрасной, но идеал, увы, принципиально недостижим.

Грета заставила себя проигнорировать посторонние включения, но, как говорится, за все надо платить. Ценой селективного внимания являлась непосредственность восприятия, но такова жизнь.

– Не волнуйтесь, мальчики! – Грета уже «захватила» блондинку в малиновом берете «длинным арканом» и знала, что не отпустит, даже если это именно та женщина, о которой она думает. В особенности, если та. – Я буду осторожна, как кролик в лесу. – Она подцепила серебряной вилочкой прозрачный ломтик строганины и медленно, как бы в задумчивости, поднесла к носу, словно бы и не трепетала уже в плотоядном предвкушении добычи. – А теперь оставьте меня, бога ради, наедине с прекрасным! – прошелестела она на выдохе. – Пейте свой кофе и валите нахрен! Охота началась!

Дарья Дмитриевна Телегина

Прошедшая ночь оставила странное послевкусие. Сладостная истома, пьянящий аромат страсти и горечь опасности на кончике языка. В целом недурно. К тому же свежо, ново, почти неизведанно.

«Но отчего же горечь? – спросила она себя, откусывая крошечный кусочек миндального пирожного. – Горьким бывает разочарование, но Кирилл меня не разочаровал. Тогда, быть может, тревога? – Дарья отпила немного кофе и долгое мгновение смаковала новую гамму вкусов. Жирные сливки, тростниковый сахар, кофе, миндаль… – Нежная прохлада севера. Наверняка сливки местные. Кто же будет везти сюда бидоны из Эстляндии или Вологды? Меласса[9]9
  Тростниковая патока.


[Закрыть]… Запах дыма… Маврикий или Куба? Привкус карамели и горького апельсина с травяным оттенком саванны… Замбийский лупили[10]10
  Сорт кофе.


[Закрыть]? Да, несомненно! Но откуда же взялась эта странная горечь? Ведь не из миндаля же, в самом деле! Предательство? Но чего еще можно ожидать от разового любовника? В долговременной перспективе он не нужен ей, а она – ему. Возможно, Кирилл женат. Заботливый муж, отец семейства? Почему бы и нет? Непонятно только, в чем суть предательства, ведь если муж кого и предает, так это свою жену. Однако если не это, то что? Опасность? Но кто и зачем станет мне угрожать? И где? В Ландскроне? На виду у всех?»

– Смею ли я нарушить вашу приватность, Дарья Дмитриевна? – голос у Кирилла приятный, богатый обертонами. Не слишком низкий, но и не тенорок какой-нибудь, прости господи! Завораживающе мужественный баритон.

– Ах, оставьте, Кирилл Иванович! – улыбнулась Дарья, возвращаясь из дивного мира грез. Впрочем, и реальность, данная в ощущениях, Дарье скорее нравилась, чем наоборот. – Ничем вы мне не мешаете, тем более не докучаете! Напротив, утро прекрасно, кофе по-венски выше всяческих похвал, а миндальные пирожные я люблю с детства.

– Я рад, что вам понравилось.

Что ж, Кирилл наверняка знал, что делал, когда привел ее сюда. Хотел произвести впечатление.

«Глупый… и самонадеянный. Но как минимум не разочаровал».

– Мне понравилось, хотя я и погорячилась, назвав утро прекрасным! Это настроение у меня чудесное, Кирилл Иванович, а утро так себе, если честно. Но ведь мы в Ландскроне, а здесь, как известно, пасмурно всегда. – Она улыбнулась, смягчив смысл своих слов. Идея провести здесь рождественские каникулы принадлежала Кириллу. Сама она думала о Вене или Милане, однако настаивать не стала.

– Вам не нравится Ландскрона? Жалеете, что не настояли на своем? – У Кирилла темные глаза. Карие. Внимательные. В них читается интерес, и даже более чем простое желание. Он увлечен. Возможно, влюблен или, что вернее, опьянен страстью, но, если верить ощущениям, отнюдь не дурак. Должен уже разобраться, что первое впечатление, скорее всего, ошибочно. Ну, пусть, не разобраться, – ночное безумие, возможно, все еще плещется в его крови, – но уж несоответствие образа результату заметить обязан.

– В чем я ошибся? – А он, похоже, умнее, чем подумалось вначале.

– Практически во всем.

– Интересный поворот! Расскажете?

– Расскажу, – она сделала еще один глоток кофе, и еще один. – Что вас заставило подумать об ошибке?

– Католическое Рождество интересует вас куда больше православного, и вы, по-видимому, неспроста хотели ехать в Австрию.

– Недурно, – она улыбнулась, вспомнив, как всего несколько часов назад эти губы ласкали ее тело. – Продолжайте, Кирилл Иванович! Я вся внимание!

– Образ… Не возражаете, если я закурю?

– Тогда и я, пожалуй! Вы не против?

Ну, еще бы он возражал. Сейчас он готов на всё.

– Итак? – она прикурила от предложенной половым спички и с удовольствием выдохнула дым первой затяжки.

«Английские папиросы из турецкого табака… Забавное сочетание!»

– Ваш гардероб…

– Мое нижнее белье.

– Ваши драгоценности.

– Плохо сочетаются с образом пишбарышни.

– Впрочем, возможно, господин Телегин?

– Господин Телегин был инженером-мостостроителем и погиб в Мировую войну.

– Он оставил вам состояние?

– Дом на набережной… Тобола.

– Значит?

– Милый, Кирилл Иванович! – обольстительно улыбнулась она. – Ну, разумеется, я не пишбарышня и не чья-нибудь секретарша. И да, я не случайно оказалась тогда и там, где и когда вы меня «подцепили».

– Подцепили меня вы, – согласился с очевидным мужчина. – А заметили когда?

– Накануне, – не стала темнить Дарья. – На приеме у губернатора. Заметила… Я, Кирилл Иванович, как раз разговаривала с коллегами на антресолях, а тут вы. Спросила, кто таков? Мне объяснили. А назавтра, глядишь ты, вы – собственной персоной, и где! В заводоуправлении! Грех было не воспользоваться!

– Кто же вы на самом деле?

– Скажем так… – Дарья сделала еще один глоток кофе, затянулась – не глубоко, чисто для куража, – и улыбнулась мужчине, который «увлек ее в пучину разврата». – Я штаб-офицер Тартарской Народно-Освободительной армии Дарья Дмитриевна Телегина. Но пусть вас это не тревожит, бель ами! Я и сама не против. Кутить так кутить! Согласны?

– Вы очаровательны, ваше высокоблагородие! – Кирилл улыбнулся и чуть склонил голову в намеке на полупоклон. – О том, насколько вы прекрасны, я умолчу до времени, но позже…

– Интриган! – рассмеялась вполне довольная произведенным эффектом Дарья.

– Всего лишь дамский угодник! Ваш, Дарья Дмитриевна, угодник. Персональный, так сказать!

– Вот и славно! – подвела черту Дарья. – Мне надоело есть! Пора подумать о вечном. Мы едем в собор Святых Петра и Павла!

Однако в храм они попали не сразу и не без приключений. Сначала Дарье пришло на ум прокатиться на двухтактном автожире инженера Пирожкова. Идея дорого стоила, но прогулка вышла так себе: ветер усилился, и качало немилосердно. Кроме того, хрупкая конструкция автожира, сколоченная – ну пусть не сколоченная, а собранная на винтах и шурупах, – из тонких дубовых планок и алюминиевых уголков, стенала и трещала на все возможные и невозможные голоса.

«Этот плач у нас песней зовется, – констатировала измученная „прогулкой“ Дарья, когда сходила на твердую землю. – Но… Рожденный ползать… летать не должен!»

– Я требую продолжения праздника! – безапелляционно заявила она, и следующие полчаса Кирилл Иванович неторопливо отпаивал ее водкой в заведении господина Смургина. Кто таков этот Смургин и отчего его кабак не имел собственного имени, а назывался по фамилии хозяина, Дарья не разобралась. Но две граненые рюмки хреновухи ядреной и кусок холодца из телятины вернули ей бодрость и ясность мысли. Так что следующие два часа она прогуливала своего кавалера по Коломенскому пассажу, покупая «от смятения чувств» все подряд, в том числе и такое – плетку семихвостку, например, или длинный янтарный мундштук для папирос, – что и не подумала бы купить в иное время при других обстоятельствах. Но Кирилла Ивановича тем не менее удивить не удалось. «Лось» исправно оплачивал этот приступ расточительности, но от комментариев воздерживался, и все еще улыбался, как ни в чем не бывало.

– Скажите прямо, – спросила тогда Дарья, – вы хотите иметь меня связанной?

– Я хочу вас иметь, – ответил Кирилл Иванович с мягкой улыбкой на изящно очерченных губах. – А будете ли вы связаны, Дарья Дмитриевна, в цепях или в колодках, вопрос второстепенный. Где-то так.

«Так! – усмехнулась она мысленно, вполне оценив его откровенность. – И только так!»

– В Петропавловский собор! – приказала она удачно подвернувшемуся на пути извозчику, и, стравив пар, локомобиль мягко отошел от тротуара, набрав скорость лишь в потоке машин на Сенной площади.

Грета Ворм

Блондинка чудила, однако дурой не выглядела. Вела себя раскованно и в то же время осмотрительно, что подразумевало игру на публику или как минимум наличие двойного дна.

«Смела и эксцентрична, – отметила Грета, наблюдая за „полетом шмеля“. – И в воздухе, похоже, не в первый раз».

Правда, по милости этой дамочки пришлось едва ли не полчаса торчать на верхнем балконе здания аэровокзала, но нет худа без добра. Заодно удалось выяснить имена бравых летунов: Дарья Дмитриевна Телегина и Кирилл Иванович Коноплев.

«Телегина… Дарья…» – но нет, это имя ни о чем Грете не говорило. С тем же успехом блондинку могли звать Марфой или Матреной. Никаких ассоциаций. Никакого намека на давние обстоятельства. И все-таки, все-таки… Что-то в ней было, в этой Дарье Дмитриевне Телегиной. Что-то такое, от чего дух захватывало, сбивая дыхание, и морозные коготки бежали вдоль позвоночника.

«Она?»

Могло случиться и так, но могло – не случиться. Жизнь штука непростая, и порой завязывает весьма затейливые узлы.

Грета проследила любовников до какого-то кабака и дальше в город, но ничего особенного в их поступках не нашла. Зато обнаружила нечто иное, и вот это новое знание заставило Грету почувствовать, что день удался. Что бы теперь ни случилось, кем бы ни оказалась эта дамочка в малиновом берете, сам факт, что за ней шел хвост, на многое намекал и как минимум многое обещал.

А хвост при ближайшем рассмотрении оказался весьма любопытным. За Дарьей Дмитриевной шел явный профессионал. И не просто «шпик» голимый из «наружки» города Мухосранска, а настоящий полноценный агент-имперсонатор. Из тех, кто, работая под прикрытием, могут – в зависимости от задания и фигуранта «разъяснить» и «концы обрубить». Так что, возможно, кому-то из двоих и жить-то оставалось всего чуть-чуть. Но могло статься, что никто никого не тронет. Во всяком случае, пока. Да, и Грета, глядишь ты, оказалась по случаю в правильном месте и в нужное время. Оставалось, правда, непонятно, за кем конкретно следит этот скромного вида невзрачный мужичок: за Кириллом, который и сам по себе вызывал у Греты «умеренный интерес», или за Дарьей. Девушка при первом взгляде казалась слишком молодой и «легкой», но по некоторым признакам имела и опыт, и ум.

«А может быть, за обоими сразу?» – Что ж, любовники наверняка могли кого-нибудь заинтересовать именно своими отношениями. Жену Кирилла Ивановича, например. Или содержателя Дарьи Дмитриевны.

«А что если это работодатель?» – Мысль показалась любопытной, тем более что Кирилл Иванович на семьянина не тянул, – не тот тип, – да и Дарья Дмитриевна на содержанку не похожа, хотя и может, судя по всему, разорить при случае открывшего перед ней кошелек мужика.

«Та еще штучка! Но следят, похоже, не за ней, а за ним. Остается понять, кто он и откуда, да и за дамочкой все равно приглядеть необходимо. Иди знай, а вдруг Она и есть?»

Между тем парочка вволю нагулялась, обрастая по ходу пакетами и сумками, которые позже отправились с посыльным – ну не таскать же их, в самом деле, с собой?! – на постоялый двор, и любовники вдруг вспомнили о «душе». Впрочем, молилась в соборе Петра и Павла одна госпожа Телегина. Кирилл Иванович Коноплев ей всего лишь не мешал. Сидел в полумгле, сплотившейся над задними рядами, и то ли спал, добирая «за ночную вахту», то ли просто о чем-то думал, деликатно отойдя в сторону. Грета и сама там пряталась, найдя особенно уютное местечко между колоннами бокового нефа, откуда и фигурантов наблюдала, и за хвостом краем глаза приглядывала.

Ей вообще многое открылось, глядя из сумрака. И не только видимое равнодушие Кирилла Ивановича к религии – было в его поведении нечто, намекающее на то, что дело не в конфессиональных различиях. А вот Дарья Дмитриевна, напротив, показалась Грете женщиной на удивление набожной. Набожность ее, впрочем, проявлялась, по-видимому, спорадически. Что называется, то грешит, то блажит. Но, видит бог, молилась блондинка искренно и не на публику. Для себя любимой старалась. Но тогда возникал непраздный вопрос: с чего бы это Дарье Дмитриевне Телегиной, являвшейся, к слову сказать, подданной Тартарской Народно-Демократической Республики, молиться в католическом храме? Тартарцы-то, как и новгородцы, которые не хазары и не татары, то уж, верно, православные русские. Католиков в тех краях немного и зовутся они, что характерно, на иной лад.

Недоумение это стоило того, чтобы посвятить ему время и внимание, но вскоре выяснилось, что есть в этом мире вещи «посильнее Фауста Гете». Оказывается, у хвоста имелся собственный хвост. Кто-то – осторожный и умелый – на редкость профессионально вел всех троих, находясь при этом «на самом пределе видимости».

«Эдак он, поди, и меня срисовать мог!» – ужаснулась Грета, отроду не любившая такого рода неожиданностей. Но, с другой стороны, дело становилось все интереснее и интереснее. Как говорят в народе, чем дальше в лес, тем больше дров.

Грета перекрестилась – на тот случай, если ее кто-нибудь все-таки рассмотрел – и неспешно покинула храм, растворившись в негустом потоке обывателей, спешащих на станцию хохбана[11]11
  Hochbahn (нем.) – трассы метро, проложенные на эстакадах – «надземки».


[Закрыть], и занимая, таким образом, позицию «позади крайнего». Теперь она следила за тенью тени, а уж тот, верно, ее «деточку» не проморгает.

Дарья Дмитриевна Телегина

– Трактир – это скучно, – заговорщицки подмигнул Кирилл Иванович. – Разве же удивишь штаб-капитана вульгарной ресторацией?

«Хорошая попытка! – усмехнулась в душе Дарья. – Пусть остается „штаб-капитан“. От меня не убудет!»

– У вас есть предложение лучше? – она проигнорировала озвученное Кириллом звание и сосредоточилась на главном. – Куда же вы меня поведете, Кирилл Иванович? Надеюсь, не в постель?

– Ах, любезный друг, – улыбнулся Кирилл, пародируя «куртуазный стиль» псковских беллетристов, – отчего бы и не в постель, ведь нам друг с другом отнюдь не скучно!

– Это верно, но…

– Но речь, разумеется, о другом, – еще шире улыбнулся Кирилл Иванович. – Я приглашаю вас в клуб «Домино», Дарья Дмитриевна! Мне сообщили, что место это необычное, стильное и недешевое…

– Стриптиз? – нахмурилась Дарья, живо вообразив, чем этот клуб может оказаться на самом деле. – Вертеп? Бордель?

– Ни в коем случае! – протестующе вскинул руки мужчина. – Элитарно и не без вольнодумства, разумеется, но весьма умеренно, если вы это имеете в виду. Изысканно и с хорошим вкусом.

– Что ж… – следовало соглашаться, но Дарья физически не умела вот так сразу сдавать позиции.

– Возможно… – предположила она, набрасывая поволоку на взгляд, как иные – шаль на плечи. – Право, я начинаю думать, что постель и скромный ужин между тем и этим… В номере, в неглиже… – она дурила ему голову, разумеется, хотя и знала – Кирилл не мальчик, и все прекрасно понимает.

«Вот и пусть понимает! Мне-то что?»

– Постель… – между тем повторил он за Дарьей, явно включаясь в предложенную игру. – Звучит заманчиво. Однако должен вам напомнить, ваше высокоблагородие, что желаемое и действительное – суть разные вещи.

– Что вы имеете в виду?

– Границы возможного.

– Намекаете на свой возраст? – Что ж, сильные мужчины не боятся признаться в слабости, особенно если о ней и речи быть не может. Сильные женщины, впрочем, тоже.

– Увы, я немолод…

«Экий мерзавец! – восхитилась Дарья. – Глядишь, еще и слезу пустит!»

– С другой стороны, ваше неглиже, Дарья Дмитриевна, представляется мне попросту восхитительным. Но вы ведь об этом осведомлены?

– Да, – признала Дарья, – я заметила ваш жадный взгляд.

– Что же делать?

– Даже и не знаю! – Дарья виртуозно, хотя и с показной нарочитостью исполнила «упражнение для глаз» – взгляд на нос, в сторону, на него, – и мило улыбнулась. – Есть идеи?

– Одну я уже озвучил! – Улыбка Кирилла оказалась ничуть не хуже ее собственной, и цена ей была та же – медный грош. – Не упрямьтесь, Дарья Дмитриевна! Поедемте в клуб. Право слово, не пожалеете. Место оригинальное. Во всяком случае, не банальное. Кухня, по отзывам знатоков, выше всяческих похвал. Опять же атмосфера, какую вряд ли найдете и в самом лучшем трактире. А надоест кутить, – мягко усмехнулся он, отмечая последнее слово особым ударением, – к нашим услугам приватные кабинеты на верхних этажах. Я взял на себя смелость зарезервировать за нами один из люксов.

– Соблазняете? – Игра нравилась Дарье и сама по себе и предвкушением праздника.

– Еще и не начал.

– Но в номера-то пригласили?

– О, номера – это пошло! – отмахнулся Кирилл, ни жестом, ни взглядом не напомнив Дарье, что это она только что предлагала ему вернуться на постоялый двор и провести время наедине, то есть тет-а-тет, со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями. – А в «Домино», коли уж нам наскучат ломберные столы, программа варьете и кулинарные излишества, нас ожидает именной люкс. Он называется «Королева Роз». Меня заверили, – и уж поверьте, Дарья Дмитриевна, я в таких вещах до крайности придирчив, – что этот «кабинет» достоин своего названия.

Звучало заманчиво. Впрочем, Дарья с самого начала не сомневалась, что Кирилл ее не в вертеп приглашает.

«Особенно в Рождество! – усмехнулась она мысленно. – Впрочем, вертепы, они тоже разные бывают…»

Стоило признать, злачные места ее не пугали. Скорее, наоборот, влекли. Однако сегодня у Дарьи было другое настроение. Не трущобное, если называть вещи своими именами. Роскошь привлекала больше, особенно если это порочная роскошь.

– Что ж, – сказала она вслух тоном, в котором звучала некая строго выверенная доля сомнения, – едемте, Кирилл Иванович, в этот ваш клуб. Надеюсь, вы меня не разочаруете.

И он ее не разочаровал. Все оказалось именно так, как давеча нагрезилось, навеянное словами Кирилла. Освещенное желтыми газовыми фонарями трехэтажное здание в стиле «северный ампир», в меру роскошное, – что намекало на нерядовое происхождение, – в меру обветшалое, что указывало на возраст особняка и гарантировало скрытые в его прошлом мрачные тайны. Мертвые деревья парка – черные на фоне белого снега – и темные окна, за которыми, казалось, сгустился мрак, довершали впечатление, характерное для атмосферы готического романа. И разумеется, никакой вывески. Лишь устрашающего вида швейцар в волчьей дохе…

– Мне нравится! – констатировала Дарья, переварив первые впечатления. – Пойдемте внутрь, Кирилл Иванович! Хочу проверить, насколько хороша моя интуиция!

Что ж, и тут она не ошиблась. Интуиция не подвела, и все оказалось даже лучше, чем представлялось издалека. Внутренние помещения клуба поражали изысканной роскошью и фантазией архитекторов и художников. Ну, пусть не поражали! Поди, порази такую стерву, как Дарья! Но все-таки заставляли признать очевидное: эти залы и коридоры, гостиные и фойе отменно обставлены и декорированы, умно освещены и предусмотрительно прогреты. Модерн, ар-нуво, югендстиль… В общем, – независимо от названия, – именно то, что всегда нравилось Дарье.

– Мне нравится, – повторила она, разве что чуть изменив тональность и интонацию. – Это вы хорошо придумали, Кирилл Иванович, что привезли меня сюда.

– Что будете пить? – Он умел принимать комплименты с деликатностью истинного кавалера.

«Мне повезло! – признала Дарья, просматривая карту вин. – Случайный любовник, а выглядит как постоянный. Приятное разочарование!»

– Пассита ди Пантелерия[12]12
  Пассита ди Пантелерия – белое сладкое вино с острова Пантелерия недалеко от Сицилии. Одно из самых титулованных и престижных вин Италии.


[Закрыть], – решила она.

– Может быть, все-таки шампанское? – чуть нахмурился Кирилл. Удивлять его оказалось поразительно приятно. – Я вижу здесь прекрасный выбор: Мумм, Дом Периньон, Пол Роже…

– Не старайтесь, Кирилл Иванович! Я умею читать, но сейчас хочу Пассита ди Пантелерия!

И, разумеется, она получила бокал вина, похожего на жидкий янтарь. Дарья всегда получала то, что хочет. В этом все дело.

– Чудесно! – сказала она, сделав второй или третий глоток, и закурила тонкую египетскую папиросу.

Дым «Нефертити» – дурманящая смесь со вкусом чабреца и каннабиса, напоминающими о пустынях и диких горах, смешался с ароматом сушенных на солнце фруктов, лесных орехов и горного меда. Итальянское вино и египетские папиросы. Пассита ди Пантелерия и Нефертити. Гамма ощущений оказалась такой, что едва не захватило дыхание, и Дарья хотела было поделиться с Кириллом своим выходящим за грань реальности удовольствием, но именно в этот момент ей в спину дохнули ветры минувшего. Дарья замерла, прислушиваясь. Ей показалось вдруг, что за спиной раскрылись врата вечности, и прошлое вернулось, чтобы…

«Что?»

– Шахматы? – спросила она, когда он вошел. За скрипом голоса и шорохом одышки легко было скрывать вечно тлеющую надежду. Но где же тут скроешься, и от кого! Марк разгадывал ее, как ребус для школьников, читал, как открытую книгу.

– Если ты этого хочешь! – улыбнулся он. Подарил свою чарующую улыбку и пошел доставать шахматную доску.

«Если я этого хочу? О, боже! Я хочу, хочу, хочу! Но что толку хотеть! Хотеть не значит мочь. Поэтому пусть будут шахматы».

– Я вижу, ты работала, – кивнул он, возвратившись к столу, на ее каракули. – Что это?

– Так, ерунда…

– А все-таки? – он раскрыл доску и начал расставлять фигуры. Высокий, широкоплечий, двигающийся с невероятной грацией – другого слова она просто не могла подобрать. Но факт в том, что движения его были стремительны и точны, но при этом, казалось, возникали одно из другого, как если бы были одним слитным движением. Долгим и плавным, идеально вписанным в пространство и время.

– Кажется, я решила проблему четырех красок[13]13
  В математике теорема о четырёх красках утверждает, что всякую расположенную на сфере карту можно раскрасить четырьмя красками так, чтобы любые две области, имеющие общий участок границы, были раскрашены в разные цвета. Впервые сформулирована английским математиком Френсисом Гутри в 1852 году, но доказана в РИ только в 70-е годы XX века.


[Закрыть]…

– Ты решила теорему Гутри?

– Не знаю, но мне кажется…

– Не стесняйся! – улыбнулся он. – Наверняка все так и есть! Ты же умница, ты всегда находишь правильные ответы!

«Марк?» – она хотела обернуться, но музыка ее опередила.