Текст книги "Хищник"

Глава 2
Крутой поворот

25 декабря 1929 года, нейтральная территория Водская Падь, Вольный город Ландскрона

Карл Мора

В конце концов, как это уже случалось раньше, Грету занесло, и она едва успела позвать на помощь. Позвала Карла, хотя могла бы – для разнообразия, – обратиться к Марку. Однако Марка Грета, похоже, по-прежнему побаивалась, а вот с Карлом чувствовала себя вполне комфортно.

– Иди! – приказал он ей, оглядев «поле боя». – Иди, Грета! И не высовывайся пока. Отдыхай!

«Отдыхай…»

Ну, что ж, так распотрошить цинского офицера – большого умения не надо. Одной старательностью можно обойтись, но Грета, очень может быть, себя не контролировала. Вернее, не вполне контролировала. Пошла бы вразнос, просто порвала бы мужика на тряпки, а так – да. Потрудилась, устала, но убила все-таки не сразу и умучила не без пользы. Однако теперь ей следовало отдохнуть, а то потянет на кровь – не остановишь. А Ландскроне еще один серийный убийца никак не нужен. Он никому не нужен. Даже Карлу, который вполне мог представить себя в роли нового Джека Потрошителя. Забавно, наверное, но бессмысленно. А Карл неразумных действий стремился не совершать. И другим не позволял. Грете, например.

Он прошелся по гостиной, разглядывая с умеренным интересом тела и разбросанные вещи. Собрал портмоне и документы, просмотрел и отложил до времени. Осмотрел оружие, но ничего ценного не нашел. Интересные вещи, впрочем, обнаружились в черном кожаном футляре от гавота. Хороший футляр. Дорогой. Отменная работа, шлифованная кожа, серебро. А внутри коллекция отмычек, набор механика-универсала для работы со сложными, но малогабаритными машинами, и небольшая, но впечатляющая коллекция пыточного инструмента, включая шприцы и весьма продвинутую допросную химию.

«Недурно!» – Карл добавил найденные в гостиной документы и портмоне и закрыл футляр. Его он предполагал забрать с собой. А пока следовало исследовать спальню. Цинцы люди практичные и таскают с собой массу полезных и «необходимых в хозяйстве» вещей. К тому же они патологически влюблены в вычурную технику, и Карл прикинул, что вполне может найти здесь несколько особо впечатляющих экспонатов для их общего с Марком и Гретой музея. И, разумеется, не ошибся.

В спальне Карл нашел футляр с гогглами венецианской работы. Бронзовые, покрытые тонкой резьбой и накладками из черненого серебра, это были весьма замысловатые гогглы с телескопическим прицелом под левый глаз и бифокалом под правый, позволявшим исследовать отпечатки пальцев и рассматривать микроскопические детали наподобие часовых.

«Хорошая вещь!» – уважительно кивнул Карл и спрятал оптический прибор в карман.

Следующей находкой оказался трехлинейный[18]18
  Калибр – 7,62 мм.


[Закрыть] офицерский револьвер-трансформер системы Карнбах-Пластун. Сейчас он был в сборке с кургузым смешным стволиком для скрытого ношения. Из такого недомерка да еще со спецпатроном под ослабленный пороховой заряд стрелять можно только в упор или по неподвижной цели. Самое то для действий в помещениях. Другое дело «винтовочный» восьмигранный ствол длиной в аршин, спрятанный в рукоять зонта. Вот в комплекте с ним – да еще с развернутым на максимум телескопическим прицелом в гогглах – стрелять из «карнбаха» можно и на триста сажен[19]19
  Примерно – 650 метров.


[Закрыть]. Но и патрон для такой стрельбы требуется усиленный.

Карл повертел оружие в руках, прикинул, как стал бы сбивать из «пластуна» подвижную низко летящую цель – решив между делом, что фламандская подкалиберная пуля с сердечником из деплеталя[20]20
  По-видимому, русско-новгородская разговорная вариация на тему слова depletalloy (так некогда назывался обедненный уран).


[Закрыть] подошла бы для этого как нельзя лучше, – и совсем было вознамерился собрать карабин, но вовремя сообразил, что порыв неуместен. Время позднее. Снаружи наверняка уже светает, а в «Королеве Роз» следы ужасающей резни. Оставаться и далее в этом вертепе – верх легкомыслия. Как всегда, главное – понять «суть происходящего», остальное – дело техники. Для человека, напрочь лишенного чувства самосохранения, Карл на редкость хорошо научился выживать. Отсутствие страха он заменял здравым смыслом и логикой. Получалось неплохо. Так случилось и на этот раз. Сообразил, что к чему, оценил риски, начал действовать.

Карл быстро, но систематически затер следы и отпечатки пальцев Греты, да и за собой прибрал тоже. Переоделся в один из костюмов покойного господина Коноплева, оказавшийся ему почти впору, и в его же уличные ботинки, и, бросив свою забрызганную кровью одежду в камин, вышел из «Королевы Роз», прихватив с собой футляр для фагота, длинный зонт и небольшой саквояж светлой кожи.

«Пожалуй, – думал он, поскрипывая снегом в направлении станции надземки, – можно будет сделать для цинских трофеев отдельную витрину».

Дарья Дмитриевна Телегина

Остаток ночи она провела в суомском готеле «Гоглант». Не спала, разумеется. Куда там – спать! Взяла номер с ванной – благо в поясном кошельке «завалялось» триста рублей золотом, – села в горячую воду, «набулькала» полстакана старки и выпила залпом.

«Как парное молоко…» Или как нарзан.

Выпила, не чувствуя, что пьет, взглянула с удивлением на пустой стакан.

– Ну, надо же!

Пятидесятиградусный алкоголь не забирал. Даже не пронял как следует.

«В десять на Фурштатской…»

Тем не менее налила еще полстакана и вдруг вспомнила, как Грета вырвала Кириллу верхнюю губу.

«Ужас какой!»

И в самом деле, ужас. Но и то, что случилось с ней за считанные минуты до этого, тоже ведь не «блядки на сеновале». Опоздай Грета хоть ненадолго, и, возможно, не сидела бы Дарья сейчас в горячей воде. В смысле, не смогла бы в ней сидеть.

«А если бы ее и вовсе рядом не оказалось? Если бы они вообще не встретились, тогда что?!»

Вот это уже был настоящий ужас. И не просто «ужас, ужас, ужас, ужас!», как в старом анекдоте про шлюх, а подлинный, забирающий человека целиком и полностью – кромешный ужас. Воображение-то у Дарьи было о-го-го какое! Всем бы такое! Но не в данном случае. Представив последствия своей опрометчивости, Дарья опрокинула в рот и вторую порцию старки. Но и та прошла, на удивление, нечувствительно. Так что о факте «опрокидывания» Дарья узнала, что называется, постфактум, отставив стакан в сторону, чтобы закурить.

– Н-да…

Руки тряслись – но явно не с перепоя, – в ушах стоял гул, однако голова не кружилась, и перед глазами не плыло.

«Вот же дура! А еще штаб-офицер!»

Получалось, ума у нее было ровно столько, сколько нужно, чтобы математикой заниматься. На все остальное даже обыкновенной предусмотрительности не нашлось.

«И ведь предупреждали!»

Разумеется, предупреждали: контрразведка только что плешь всем офицерам Арсенала не проела. И объясняли доходчиво, и рассказывали – «без утайки», – и пугали, чего уж там, как детей в ночном. А она возьми да забудь все, чему учили и о чем предупреждали. Легла под выблядка цинского и думала, что крутая, как Красноярские столбы.

«Случай…»

Случай и есть. И случай этот зовут Грета, но Грета…

«Грета знает про Марка… и про меня…»

Невероятное знание Греты должно было иметь объяснение, но ничего путного в голову, увы, не приходило. Однако же факт – Дарья «чувствовала» Грету точно так же, как некогда Марка.

«Кто она?» – но для того, чтобы сказать, кто такая эта Грета, следовало прежде объяснить, кто таков Марк, и что в нем такого особенного. Однако про Марка Дарья не знала ничего. Даже того, человек ли он?

«Человек, наверное…» – подумала она неуверенно, вновь наполняя внезапно опустевший стакан.

«Возможно, человек».

Однако могло случиться и так, что всего человеческого в Марке одна лишь наружность. В то давнее теперь время, когда они встретились, мысль эта не раз навещала Дарью, и однозначного ответа на этот странный вопрос она так и не получила. Даже «метаморфоза» не расставила точек над «i». Не зная истинной природы вещей, за чудо можно принять и взрыв снаряда, и уж тем более эффекты «технической левитации».

– У тебя, Дари, светлая голова. – Марк сидел напротив, курил трубку, смотрел сквозь дым. – Острый ум… Ракицкий сказал «мужской»? Дурак он этот Ракицкий, хоть и профессор. У тебя не мужской ум и не женский. У тебя ум математика. Дар божий. Интеллект огромной мощи, и то, что он «живет» в голове женщины, это всего лишь факт биографии.

– Исключительный факт, – выдавила Дарья, чувствуя, как стекает из угла рта вниз по подбородку очередная струйка слюны.

– Женщины-математики твоего уровня редкие птицы, – не стал спорить Марк.

Он был единственным, кто смотрел ей в лицо без сострадания и печали. Кто воспринимал ее такой, какая есть, не испытывая – во всяком случае, так представлялось – никакого особого неудобства, то есть без ущерба своему эстетическому чувству.

– Тем не менее, полагаю, что ум твой все-таки более женский, чем мужской, хотя ты и умнее абсолютного большинства мужчин. Быть женщиной не оскорбление, Дари. Вот что я хотел сказать.

– Я не женщина, – возразила Дарья. – Я урод.

– Одно другому не мешает, – отмахнулся Марк и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую серебряную фляжку. – Ты инвалид, Дари. С этим не поспоришь, но ты женщина-инвалид. Это тоже факт.

Он отвинтил крышечку и сделал маленький глоток.

– Очень крепкий напиток… Почти девяносто градусов.

– Спирт? – спросила она.

– Нет, но по содержанию близок к тому, чтобы быть им. Шдэрх.

– Что? – не поняла Дарья.

– Этот напиток называется. Шдэрх, – объяснил Марк. – Это не по-русски, а в переводе что-то вроде «Грозового перевала». Да, пожалуй, так и есть – «Грозовой перевал».

– Где? – ей трудно было произносить длинные фразы, и везде, где возможно, она ограничивалась короткими.

– Далеко, – вздохнул Марк, пряча фляжку в карман. – Ты не знаешь.

Такое возникало иногда в их беседах. Они набредали на тему, которая была Марку неприятна, или, что случалось чаще, он просто не хотел объяснять нечто, связанное с его прошлым. А оно у Марка было, надо полагать, ой какое непростое. Это Дарья знала наверняка. «Чувствовала». Хотя и не смогла бы, наверное, облечь это «знание» и это «чувство» в слова.

– Чувствуешь? – неожиданно спросил Марк.

Врать не хотелось. Хотелось говорить правду.

– Да.

– Ну, и что ты там «увидала»?

– Не знаю… словами… не объяснить.

– Попробуй! – сказал мягко, но по ощущениям, как если бы отдал приказ. Не ослушаешься, не убежишь.

– Две луны… – она смотрела на него с мольбой, ожидая если не похвалы, то хотя бы уверения, что не сошла с ума.

– Точно, – кивнул он после короткой паузы. – Две луны над тихой водой… «Сладкие воды»… У тебя, Дари, не только интеллект. У тебя еще и Дар. Талант немереный. Вот какое дело.

– Всё зря…

– Как знать…

Дарья очнулась, когда вода остыла. Сидела голая в просторной мраморной ванне, наполненной едва теплой водой, и держала в одной руке окурок папиросы, а в другой – пустой стакан. Бутылка старки успела опустеть, а когда и как это случилось, не вспоминалось, да и вспоминать не хотелось.

«Могла и утопнуть…» – но смерть отчего-то не пугала.

Дарья нехотя вылезла из воды, накинула на плечи махровый халат и вышла из ванной. Часы на каминной полке показывали четверть десятого. Если сразу же одеться и, не мешкая, приказать портье кликнуть извозчика, вполне можно успеть к десяти на Фурштатскую, и даже не запыхаться.

«Успею…» – подумала Дарья, начиная вытираться. От капель влаги на коже ее начал бить озноб, но от мысли, мелькнувшей вдруг в голове, пробило холодным потом. Она ведь могла опоздать на встречу. Прийти в чайную и не застать там Грету. И что тогда? Упустила Марка, упустит и Грету? Упустит свой шанс? Свою судьбу?

Страх, овладевший Дарьей, был так велик, что все остальное она делала в дикой спешке, приехав на Фурштатскую, 52 за пятнадцать минут до назначенного Гретой времени. Выскочила из паромобиля, едва ли не опрометью перебежала тротуар и, только увидев большие настенные часы в чайном зале, поняла, как быстро сюда добралась.

«Царица небесная!» – Дарья вздохнула и заставила себя успокоиться.

«Все будет хорошо!» – она села за столик у окна, улыбнулась через силу девушке, подошедшей, чтобы предложить меню.

– Соловецкий взвар[21]21
  Несуществующий напиток, приготавливаемый моментальным ошпариванием свежих или свежезамороженных ягод смородины, брусники, калины, морошки и клюквы крутым кипятком.


[Закрыть], – сказала тихо и отодвинула кончиками пальцев брошюру меню. – И пряничков медовых махоньких… Есть у вас?

– У нас есть, – с улыбкой поклонилась девушка. – Ждать не заставим, через пять минут принесу.

– А курить у вас?..

– Можно, – девушка достала из кармана фартука и поставила на столешницу глубокую расписную плошку. – Вот! Это пепельница, если что. Просто наша хозяйка стиль соблюдает.

– И слава богу! – снова, но уже несколько более искренно улыбнулась Дарья. – Я этот стиль люблю.

Сама она была родом из Холмогор, так что Русский Север, кому бы он ни принадлежал – Новгороду или Вольным городам, – был ей родным. И уж точно, что после всего, что пережила этой ночью, пить китайский чай казалось неправильным.

«Не сегодня… не сейчас! Что?»

В просторном чайном зале об эту пору было немноголюдно, чтоб не сказать – пусто. Два-три посетителя, никак не больше. И вот один из этих любителей чая спозаранку встал неожиданно из-за столика у противоположной стены и шел теперь к Дарье. То есть, учитывая, как и на кого, он смотрел, у нее и сомнений не возникло, он шел к ней.

Смотрел неопасно, но пристально, словно бы изучал, оглаживал, но без страсти. Раздевал, но необидно. Просто исследовал, так, наверное, будет правильно.

Высокий, худощавый, но с первого взгляда видно – крепкий, выносливый и очень сильный. Лицо по-мужски красивое, вернее – интересное, значительное. Крупные правильные черты. Волевой подбородок, высокий, хорошей лепки лоб, длинный прямой нос. Глаза большие, но глубоко посаженные и оттого казавшиеся при первом взгляде меньше, чем были на самом деле. Карие, по-видимому, однако на расстоянии – почти черные. Волосы короткие, темно-каштановые. И одет хорошо. Дорого и со вкусом, но не в этом дело. Дело в том, как он смотрел, и что она чувствовала под его взглядом. И еще в том, как он шел. А шел он, как всякий молодой и здоровый мужчина его комплекции. Только вот Дарья видела иное. Она заметила почти незаметную здесь и сейчас особую грацию движений, которую ни с чем уже не спутаешь, если увидишь хоть раз. А она видела…

– Доброе утро, Дарья Дмитриевна! – мужчина подошел к столику и чуть склонил голову в вежливом приветствии. – Разрешите представиться! Карл Мора, к вашим услугам! Госпожа Ворм просила меня встретиться с вами этим утром.

– Она не придет. – Дарья не спрашивала, ответ был очевиден.

– Обстоятельства, – Карл пожал плечами, но Дарье показалось, что движение это нарочитое, а не естественное. Будь его воля, этот Карл не стал бы, наверное, вообще выражать свои чувства. Так ей представилось.

– Я понимаю, – кивнула она. – Присядете?

– Если позволите.

– Я настаиваю!

– Благодарю вас! – Он сел. Показалось, просто перетек из одного состояния в другое. Стоял, теперь – сидит.

– Она?..

– О, вы не должны беспокоиться! – чуть приподнял он ладонь, мог бы, впрочем, и не стараться, Дарья его и так поняла. – С Гретой все в порядке. Просто она… Как бы это сформулировать? Перенервничала? Да, пожалуй, что так. Нервное напряжение, бессонная ночь, вино, кокаин… Вы меня понимаете?

– Да.

– Ваш заказ, сударыня! – подошла давешняя девушка, начала расставлять угощение.

– Что это? – кивнул мужчина на чайник.

– Соловецкий взвар, – услужливо улыбнулась ему девушка. – Не желаете попробовать?

– Там ягоды?

– Да, сударь, там…

– Какие?

– Брусника, смородина, клюква, – стала перечислять Дарья. – Что еще?

– Морошка и калина, – подсказала девушка.

– Звучит заманчиво, – шевельнул верхней губой Карл. – Заварите мне тоже. Нам, видите ли, предстоит долгий разговор, так что не помешает.

Он говорил по-русски правильно. Так стал бы произносить звуки русской речи тверич или москвич, но у Дарьи создалось впечатление, что он не русский. И дело не в имени. Просто интуиция подсказывала.

Карл Мора

– Вы знакомы с Марком? – неожиданно спросила женщина.

«Молодец, девочка! – отметил Карл. – Хороший вопрос. Правильный. Уместный. И вовремя».

– Да, мы знакомы.

– А Грета тоже с ним знакома?

– Да. Мы все давно и хорошо знакомы, – он говорил правду, поскольку не видел смысла лгать. Другое дело – детали, но о том, о чем не спрашивают, он рассказывать не обязан.

– Родственники? Друзья? – Дари смотрела на него с таким выражением, словно видела насквозь. Но он знал, она этого не может.

– Отчасти родственники, – ответил Карл, – отчасти друзья.

– Компаньоны, – добавил он через мгновение.

– Значит, про меня вы знаете?

– Да, Дари, знаю.

– Дари… Смешно, я и забыла это имя… – возможно, в ее голосе прозвучала грусть, но Карл не был в этом уверен. Он знал, что такое грусть. Мог объяснить, и даже показать. Однако опознать по интонации удавалось не всегда, а лицом девочка владела на редкость хорошо.

«Ладно, примем за грусть!»

– Хотите, чтобы я называл вас Дарьей?

– Да, пожалуйста.

– Что ж, – согласился Карл, – значит, Дарья.

– Знаете… Он рассказывал?

– Я был в курсе с самого начала, – счел необходимым объяснить Карл. – Поддерживал его в решении помочь вам, забрать к нам.

– К вам?

– Это два вопроса, не правда ли?

– Правда, – признала женщина.

– Я на них отвечу.

– Многообещающее начало.

«Сарказм? Лучше бы Грету не заносило! Она понимает такие вещи, а я нет. И потом, она женщина, а я…»

Карл не любил об этом думать. Он испытывал чувство дискомфорта, признавая истинную природу своего Я. Человеком он себя не считал, но к определенному мнению по поводу альтернативы так и не пришел.

– Все должно было закончиться иначе, – сказал он, словно бы и в самом деле, оправдывался, одновременно испытывая по этому поводу нечто, что можно было бы назвать «раздражением». – Но обстоятельства…

– В который раз оказались сильнее нас.

– Не так, – возразил Карл. – Если бы Марк остался, вас не было бы нынче в живых.

– А он? – нахмурилась женщина.

– Возможно, тоже, – Карл не хотел ее обманывать, – но не факт. Марк живучий, да и вообще… Справиться с Марком это надо быть чем-то серьезнее номадов[22]22
  Номады – кочевники.


[Закрыть].

– Номадов?

– Так мы называем тех, кто сорвал тогда наши планы. Номады.

– А вы?

– Это второй ваш вопрос, не так ли?

– Да, вы правы.

– Знаете слово «фрилансер»? – спросил тогда Карл.

– Да, – ответила женщина.

– Тогда представьте себе группу людей, которые живут сами по себе, – попробовал объяснить он. – Вне государств и обязательств, вне иерархии…

– Так не бывает, – покачала она головой.

– Бывает, – Карл достал сигару и повертел ее в пальцах. – Вопрос лишь в соотношении уровня потребностей и возможностей. А наши потребности, Дарья, с лихвой покрываются имеющимися в распоряжении сообщества возможностями. Вот и судите! Однако мы все-таки не боги, свои ограничения есть и у нас. И одно из них – номады. Они наши конкуренты и наш естественный враг. И в тот раз на кону стояли ваша жизнь и жизнь Марка. Он решил увести погоню за собой и, похоже, преуспел.

– Да… Я… – женщина явно не знала, что сказать.

– Вы живы, – напомнил Карл. – Молоды и красивы, здоровы, наконец.

– Да, но я… я думала…

– Я слышал, Марк может вскружить голову любой женщине… – осторожно сказал Карл. Ему было неприятно об этом говорить, поскольку Марк был ему куда ближе, чем любая из всех этих женщин, и важнее, разумеется.

«Вот разве что Дари…»

– Я догадывалась, что он тот еще Дон Жуан, – мягко улыбнулась женщина, – но сердцу не прикажешь.

– Да, тут и спорить не о чем, – согласился Карл. – По сути же вашего вопроса…

– Которого из двух? И, к слову, я ведь их даже не озвучила. Мысли читаете?

– Нет, разумеется. Это было бы любопытно, но, увы, недостижимо. Не читаю. Догадался, вычислил. Такой ответ вас устроит?

– Да. Извините!

– Не за что, – Карл снова обозначил пожатие плечами. – Вы в своем праве. Но вернемся все-таки к теме разговора.

Тут их прервали ненадолго, но оно и к лучшему: пока официантка расставляла перед ним чайные принадлежности, Карл раскурил сигару, и к разговору приступил уже во всеоружии. С дымящейся сигарой в одной руке и парящей кружкой взвара – в другой.

– Мы живем коммуной. Знаете значение этого слова?

– Я же из Тартара, Карл, – усмехнулась женщина. – У нас коммунисты в правящую коалицию входят. И коммуны учредить обещают. А у вас, значит, коммуна уже есть. И как оно?

– На нашем уровне благосостояния вполне сносно.

– Могу представить.

– Не можете, – возразил Карл. Он знал, о чем говорит. – Но там, с нами, вам было бы лучше, чем здесь, с ними.

– С ними это с тартарцами?

– С людьми, – пора было расставлять точки над «i».

– А вы что же, не человек?

– Не знаю, – Карл счел необходимым чуть покачать головой, как сделал бы на его месте не уверенный в своих словах человек.

– То есть как? – вскинулась Дари. – Так не бывает!

– Скажем, так не должно быть, – попытался внести ясность Карл, – но допускаю, что запутал вас из-за своей любви к философии. Я, видите ли, склонен к размышлениям на философские темы, и один из наиболее интересных для меня вопросов как раз и касается определения человечности.

– Дефиниция человека? – недоверчиво переспросила Дари.

– Что вас удивляет? – пыхнул сигарой Карл. – Человек – суть эмпирический объект, так отчего бы его не определить?

– Хорошо, – Дари отпила немного взвара и потянулась за новой папиросой. – Хотите сказать, что в вашей компании, то есть, простите, в вашей коммуне объединены не только те, кого с определенностью можно назвать человеком в узком, практическом смысле этого слова?

– Вы умница, Даша! – кивнул Карл, испытывая некоторое подобие гордости за собеседницу и в то же время род облегчения оттого, что разговор начал входить в конструктивное русло. – Именно так и обстоят дела. Очень разные персонажи. Но тем не менее мы уживаемся. И неплохо, как мне кажется. Главное, не мешать. Не вмешиваться без нужды. Не агитировать и не пропагандировать. Не проповедовать. Позволить каждому оставаться самим собой и жить так, как хочется.

– А разве это возможно? – снова удивилась Дари. – Собрание индивидуалистов? Но где же тогда коммуна?

– Коммуна в данном случае есть неизбежное зло. Общежитие в целях выживания, вы понимаете? И Марк предполагал забрать вас к нам. Вы математик, светлый ум, вам с нами будет куда интереснее.

– Но не безопаснее? Что там с вашими номадами?

– Безопасность понятие относительное, – объяснил Карл. – Кирпич может упасть где угодно и на кого угодно. В фигуральном смысле, разумеется. Но у нас вам будет куда безопаснее, чем здесь, во всех смыслах комфортнее, да и интереснее, чего уж там!

– Приглашаете?

– Повторяю приглашение, которое вы, напомню, уже однажды приняли – двадцать лет назад.

– Марк…

– Он не постарел, если вы это имеете в виду! – Сейчас Карлу стало легче вести разговор: чуть меньше эмоций, чуть больше здравого смысла.

– Это то же, что у меня?

– Разное, но похожее. Вы ведь не старитесь… пока.

– А когда начну?

– Не знаю. – И это была правда. Метаморфанты – редкие птицы, никто не знает, как и что с ними происходит после нового рождения. Одно очевидно – живут они долго, если, конечно, не пресечь их линию жизни каким-нибудь решительным жестом.

– И там… у вас…

– Все со странностями, – улыбнулся Карл. Сто часов упорных тренировок в зеркальном шаре не пропали зря, улыбался он почти естественно и по-разному в разных обстоятельствах.

– Чего хотели номады? И вообще, кто они такие? – правильные вопросы, уместные, необходимые.

– Они, как мы, но живут не коммуной, а стаей.

– Племенем? Организацией? – предположила Дари.

– Стаей! – Карл не хотел ее пугать, но от правды не скроешься.

– Что им нужно?

– Полагаю, вы, Дарья. Им нужны были вы, но, к счастью, они не знали, что именно ищут. Искали артефакт – изделие, произведение, образец, – а не живую плоть. Оттого и кинулись за Марком, а на вас и внимания не обратили. Однако второй раз могут и не ошибиться, как думаете?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Поэтому давайте обсудим оставшиеся вопросы, допьем чай, и в путь.

– Почему он не вернулся? Потом… Двадцать лет – это большой срок.

– Не такой уж и большой, – вздохнул Карл. Вздох получился отменно, хоть на сцене выступай, но суть дела он не менял. Надо было ее искать! Карл знал это твердо. Однако сначала было не до того, а потом – при беглом изучении вопроса – пришли к выводу, что Дари не выжила.

– Мы думали, что вы не пережили трансформацию, – сказал он после паузы.

– А я выжила.

– Вижу… А кстати, почему Дарата Эгле? И почему Дарья?

– А вы разве не знаете? – удивленно раскрыла глаза женщина. – Марк оставил там… в том домике… Он оставил одежду, деньги и документы… Паспорт на имя баронессы Дараты Эгле из Великого княжества Литовского. Я по этим документам и в Геттингене училась, и на службу в Тартар нанималась. А тамошние флотские чиновники предложили зваться на русский лад. Вот и стала я снова Дарьей. Дари-то это уменьшительное как раз от Дарьи. Ну а потом замуж вышла, за инженера-мостостроителя – Ивана Телегина – и все, метаморфоза свершилась. Стала я русской тартаркой Дарьей Дмитриевной Телегиной. Там и карьеру сделала, оттуда и в Ландскрону приехала…

Дарья Телегина

– Куда теперь? – они вышли из чайной и неторопливо прогуливались вдоль улицы. Впрочем, улицей Фурштатскую называли только местные и те по привычке. Дань традиции, и ничего больше. Если не знать, что улица, любой скажет, что бульвар. В весеннюю пору, тем более летом, тут, верно, замечательно красиво. Кроны деревьев, трава на газонах, цветники… Но Дарья отчего-то попадала в Ландскрону исключительно осенью или зимой.

«Не везет…»

– Куда теперь?

– В Юрьев, – не задумываясь, ответил Карл. – Здесь нам оставаться ни к чему. Не сегодня-завтра цинцы нагрянут, да и свои правоохранители в Ландскроне строгие, а вы, Дарья, за собой три трупа оставили. Я имею в виду в «Домино».

– Два, – поправила его Дарья. – Или господин Коноплев тоже в ящик сыграл?

– Преставился, – подтвердил Карл. – И хотя это не ваших рук дело, видели-то в клубе именно вас. И на постоялом дворе вы с Коноплевым были вместе, так что не стоит, я думаю, задерживаться.

– А как же Грета?

– За нее не волнуйтесь, она сама о себе позаботиться может. Видели, чаю, как она умеет? Так это еще не высший пилотаж, а так – первый подход к снаряду. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – призналась Дарья, почувствовав, как мороз пробегает по позвоночнику. Вспоминать ночные ужасы не хотелось ни разу. Хотелось все это забыть.

– Значит, в Юрьев… – сказала она, чтобы не молчать. – А с документами как быть? Литовцы наверняка визы потребуют, а у меня даже паспорта с собой нет.

– Нет и не надо, – равнодушно бросил Карл. – Мы нелегально въедем. Вернее, влетим. ПВО человеческое они построить еще не озаботились, так что, если зайти со стороны Чудского озера, да идти над самой водой…

– Да на рассвете… – подхватила Дарья, наслушавшаяся на службе и не таких сказок; авиаторам похвастаться, что девушке подкраситься. – На чем полетим?

– На виверне, – своим обычным, несколько равнодушным тоном бросил Карл, как если бы говорил о чем-то обыденном до крайности.

– На виверне? – удивилась Дарья. – У вас что, здесь своя виверна есть?

– Не у меня, – Карл взглянул на нее сверху вниз – он был, оказывается, даже выше, чем она подумала вначале – и кивнул, – но мне ее одолжат.

«Виверну? И кто бы это мог вам ее одолжить?»

Виверна, насколько было известно Дарье, являлась самой последней и наиболее засекреченной разработкой шведской фирмы «Сааб». Тяжелый штурмовик по классификации Народно-Освободительной армии Тартара, истребитель-бомбардировщик – в армиях Швеции, Литвы и Пруссии. Но дело не в этом. На полигоне Арсенала виверны до сих пор не было. Был новгородский аспид-тиран, был шведский василиск 7-й серии, был даже литовский авижунас, но виверны не было не только в Тартаре, ее не было ни у кого.

«Интересно девки пляшут, – пропела она мысленно, представляя себе не столько этих девок, сколько „виверну в кустах“, – по четыре прямо в ряд…»

– А порулить дадите? – спросила вслух.

– Умеете или просто из интереса? – Карл, похоже, не удивился, спросил по существу вопроса.

– Я вообще-то капитан первого ранга.

– Капитан-инженер, – поправил ее Карл.

– Я строю воздушные корабли, – это был сильный довод, но Дарья понимала разницу между конструированием и эксплуатацией. – Я пилотировала аспидов и василисков, думаю, и с виверной управлюсь.

– Ладно, – кивнул Карл, соглашаясь, – полетаем. А сейчас идемте, ради бога. Нам надо убраться с улиц. Не ровен час, кто-нибудь опознает.

– Мне кажется, я вас не задерживаю.

– А я не о вас, – Карл смотрел куда-то вдоль улицы, – да и не вам, собственно. Впрочем, – он словно очнулся от зачарованного сна, – не важно, возьмем извозчика, я думаю, – и резким взмахом руки остановил проезжавшего мимо «лихача» на поджаром «туземце» – английской самобеглой коляске с двигателем внутреннего сгорания.

– Отвези-ка нас, любезный, в Ораниенбаум, да побыстрей! – приказал Карл, едва они уселись позади извозчика и прикрыли ноги овчинной полостью. – С ветерком!

Ну, и помчались, благо дороги хорошие, а шоссе Ландскрона – Ораниенбаум – и того лучше. Ниже сорока верст в час стрелка тахометра[23]23
  По определению, тахометр – прибор для определения частоты вращения (количество оборотов в единицу времени) различных вращающихся деталей, таких как роторы, валы, диски и т. п. В немецком языке заменяет термин спидометр.


[Закрыть] и не опускалась, почитай. Но, с другой стороны, чтобы на «туземце» и без ветерка, о таком ужасе Дарья даже не слышала никогда. Доехали быстро. Но в дороге Дарья не только успокоилась, чего и следовало ожидать от быстрой езды, но и проголодалась. Да и замерзла так, что хоть голой задницей на печь садись.

Однако до излишеств не дошло. Приехали в приятное место – сосны и ельник, а на опушке леса – резной терем, оказавшийся на деле постоялым двором. Подкатили к крыльцу, выгрузились и прямиком отправились в трактир, где им с Карлом и водки с мороза поднесли, и грибной похлебки – с пылу, с жару, то есть прямо из печи – в обливные миски плеснули. А похлебка – это каждый россиянин подтвердит – под хлебное вино тройной выгонки, да с костромским жирным сыром и белым духовитым – тоже, видать, только из печи – хлебом, идет влет. Миг, другой, а серебряная в завитках ложка уже скребет по обнажившемуся дну тарелки.

«Вот же бл…ь!» – подумала Дарья в раздражении, но, видно, она была не первой, кто «прибегал» в «Сосны» зимой да с мороза.

Половые, сменяясь, как заряжающие у казенника артиллерийского орудия, метали на стол все подряд: семгу холодного копчения, маринованных угрей и кетовую икру, пельмени с олениной и котлеты из медвежатины, ну, и водка, разумеется, лилась рекой. Крепкая местной выгонки, настоянная на морошке, она не пьянила, а согревала, дарила жаркую истому, которая, в конце концов, и уложила Дарью в постель, да так, что едва коснулась головой подушки, и все – отключилась враз.

26 декабря 1929 года, Великое княжество Литовское

Карл Мора

Пока Дарья спала, Карл съездил на извозчике в Ораниенбаум. Прошелся скорым шагом по гостиному двору, покупая вещи строго по списку, составленному еще в чайной на Фурштатской, и складывая покупки в два кожаных баула, которые тащил за ним «пароход» – самоходный паровичок с «релейными» электромеханическими мозгами. Получилось немного, хотя и недешево, так как жалеть местные «фантики» Карл не привык. Впрочем, никакой радости от хождения по лавкам он не испытывал. Относился к покупкам чисто прагматически: нужно, вот и покупал.