Текст книги "Большая красная труба"

Внезапно я остановился и, согнувшись, опустил ладони на свои колени. Бежать больше не было сил. Одышка вошла в критическую фазу, а кровяные удары, словно молоток, бьющий по жестяному листу, проявляли себя особенно ощутимо в наставшие моменты покоя. Я смотрел куда-то глубже вещей, окружающих меня, словно вновь отрываясь от мира. Такое происходит, когда осознаешь очень глубокие вещи, путь к которым искал долгое время. Приятное отчуждение, доводящее спину до легкого холодка, обогнуло туловище, как вдруг, интуитивно, я повернул голову в сторону.

Тогда я впервые ощутил эту незыблемую уверенность. На той стороне Невского проспекта находилось величественное здание, захватившее мой взгляд. Под окантованными кое-где холодными лучами городских огней, серыми пучинами свинцовых туч, громоздко нависающих в небе, раскинула свои прямоугольные башни зловеще бледная лютеранская церковь. Она была расположена чуть в глубине основной линии зданий проспекта, сам факт чего невольно ведал о её значимой таинственности. Громоздкие, и чуть подтаявшие пласты серого снега, что повторяли крыши церкви, уже имели совсем тонкий слой, а светло кремовый, почти белый цвет стен, пугающий, как пугает грибника цвет бледной поганки, насыщал церковь величием и коварством. Две башни, находящиеся по краям, отдаленно напоминающие столбы, упирались в мутное сукно неба. Обе, идентичные, как близнецы, они имели высокие и очень узкие окна с закруглениями в верхней части. У основания оконных проемов торчала пугающая своим историческим холодом, балюстрада. Три межэтажных карниза, один из которых был дополнен декоративным фризом, наполненным небольшими округлыми и подобными друг другу элементами, резали церковь на части. На втором этаже, по центру, располагался внушительный балкон, разделенный здоровенными серыми колоннами, чьи боковые округлости упирались в прямые грани фронтальной плоскости. Над каждой колонной, после четырехступенчатой юбки карниза, виднелись живописные барельефы, изображавшие несколько античных фигур, застывших в говорящих об их исторической значимости, позах. С обеих сторон от гранитной лестницы, ведущей к широким деревянным дверям, украшенным резными орнаментами, чьи грани обособляли металлические надставки, находились две каменные скульптуры. Они возвышались на больших прямоугольных постаментах, состоящих из гранитных блоков, и расширяющихся ближе к основанию. Двое плечистых мужчин, одетых в белые тоги, смотрели друг на друга с глубокой монументальной грустью. Один держал в руке громадный ключ, прижимая вторую, сжатую в кулак, руку к мускулистой груди. Часть одежды, многочисленные складки которой бросали резкие черные тени на скульптуру, что придавало изваянию особый реалистичный эффект, была крепко зажата запястьем, прижатым к грудной клетке. Второй каменный гигант держал в ладони рукоять грозного меча, направленного вниз, притом, что вторая конечность статуи, согнутая в локте, была поднята в сторону слегка подсвеченной желтым светом небесной грязи, окутывающей Петербург. Указательный палец человека с длинной бородой словно концентрировал в себе особую, нечистую энергию. В скульптурах были исполнены святые Петр и Павел, но вид их в таком таинственном и пугающем исполнении никак не соотносился с божественной силой. Но самый проникновенный и говорящий сюжет располагался на треугольном, хоть и не самом высоком, но все же пике здания. Между двух вытянутых башен – мощных столпов, подпирающих небо, обнимая крест обеими руками и, припав на одно колено, располагался исполненный умирающей надеждой светлый каменный ангел, устремивший свой взгляд куда-то в пустоту. Он был брутален и холоден. Крест, за который он держался, был прост, и состоял из двух деревянных досок, частично покрытых покоробившейся белой краской. Деревянная конструкция выделялась на фоне всего остального своим убогим и слабым видом.

Подобная особенность показалась мне исчерпывающе символичной. Я стоял молча на проспекте, рассматривая крепкого и широкоплечего ангела с раскинутыми внушительного размера крыльями, державшегося за ветхие, накрест сложенные доски на крыше церкви.

Но еще более символичным мне показалось следующее: внезапно за ангелом в непроглядном волокне туч образовалось небольшое черное и рваное пятно. Я смог увидеть несколько звезд чьи слабые световые импульсы смогли пробиться к моим глазам. Я вспомнил о свей украденой звезде. Я знал что она есть, где то там. Дыру быстро заволокло. Все это не просто так.

Прохожие, иногда задевавшие меня своими телами, пролетали мимо, искажаясь, и исчезали прочь. Я видел лишь этого ангела, отчаянно держащегося за слабую опору. Этот символ гениально передавал всю суть ничтожной человеческой веры в высшие силы. Веры в великую суть, к которой подавляющая часть населения не имела шансов прикоснуться в течении всей своей жизни. Я думал о людях. Все они просто верили в рыхлые логические заключения и неправдоподобные аксиомы, данные им сомнительными, а порой и вовсе неизвестными, источниками. Эти неполноценные существа надеялись на волшебный случай, который, непременно, когда– нибудь должен произойти, и верили в невероятное, затыкая душевные дыры заповедями, правилами и историческими догмами. Их жизни делились на период ожидания, в моменты которого они веровали и надеялись, и горького принятия, в следствие которого крест, олицетворяющий веру и надежду, ломался, и им приходилось жалко влачить свои дни в пелене разочарования. Все это так очевидно. Как я раньше не мог этого понять. Теперь я знал это точно. Но важно другое. Судьба дала мне возможность, вопреки всем законам привычного для нас мироздания, прикоснуться к высшей силе необузданного и мистического. Я никогда не верил в Бога, но я верил в высшие силы. Ангел еще держался за свой чахлый крест, но тот вот-вот должен был обломиться. Мы можем верить во все, что угодно, но есть то, что мы ощущаем и с чем мы живем и, как известно, гравитацию никто не отменял, а все, что более неспособно иметь своей опоры, падает, и падает низко. Это изваяние, находящееся в самом центре города на Невском проспекте на виду у десятков тысяч прохожих, красноречиво говорило о том, что падение ангела неизбежно, а упавших ангелов принято звать еще и падшими. Что-то мне подсказывало, что я в числе очень немногих, кто это смог заметить и разгадать это послание. Большая красная труба – это мой демон и Бог в одном нагретом, красном, металлическом теле.

      Момент исчерпал себя. Я покинул место, даровавшее мне настоящее откровение, и отправился в сторону подземки.

«Если идея не кажется безумной,

от нее не будет никакого толку.»

Нильс Бор

Уже через пару мгновений я стоял на платформе станции метро «Невский Проспект», ожидая поезд, идущий в направлении севера города. Народу было мало, и я спокойно занял свое место в вагоне. Теперь я был растерян и совершенно не знал, что делать дальше, ведь связь с единственным волнующим меня явлением в этой жизни была полностью потеряна. Вернуться я не мог, ведь после таких событий меня однозначно засекут, да и потом, входную дверь университета уже через несколько минут заблокируют на ночь. Глубокое чувство досады и внутренней пустоты охватило меня. Я был сам не свой. Наверное, подобные чувства испытывают наркозавысимые, лишенные дозы и брошенные судьбой на произвол. Вскоре у меня началась ломка. Я прижался, как часто делал дома, головой к стеклу противоположной, не активной, двери поезда и, уставившись в пролетающие мимо коммуникации тоннеля, размазался в своем собственном бессилии.

Теперь я уже ни о чем не думал, лишь холодно посматривал на летящие мимо темные кадры подземного тоннеля. Но, к счастью, моя апатия продлилась всего пару минут, ведь на смену непонятным кабелям, проводам и железным трубочкам, мелькающих в окошке вагона, предстала та самая, большая, ярко красная и безумно волнующая меня труба. Она была там, не естественно погруженная лишь на половину в стену. Я вновь видел её отчетливо хоть и сквозь стекло.

Это невероятно! Она была на расстоянии руки. Это была точно она. Откуда она там? Может быть это другая, просто похожая? Нет, это точно она! Этот цвет! Такого второго цвета просто не может быть. Этот ярко– красный, способный свести с ума любого. Поезд покинул тоннель, и труба осталась позади.

Я вышел на «Горьковской». Синий железный червь исчез, человеческие твари разошлись, настала тишина. Я смотрел в сторону тоннеля и легкий, нездоровый мандраж бил своими тонкими пальцами по струнам моих нервов. Да! Я думал об этом всерьез. Я был очарован совершенно ненормальной идеей просочиться прямо туда, откуда прибывают все эти поезда – в черный тоннель.

В конце платформы имелся специальный технический выступ, позволяющий рабочим безопасно спуститься на рельсы. Я сделал несколько аккуратных шагов в сторону этого места и обратил внимание на камеру наблюдения, грозно нависающую прямо над спуском. Она смотрела издалека властно и надменно, словно объектив её был направлен прямо в мои глаза. Угловатая форма придавала прибору наблюдения строгий образ, скрывая черт знает кого на той стороне монитора. Я ощущал её как особое холоднокровное живое существо, выпучившее свой круглый объектив и охраняющее мою тайну.

Я сделал шаг в сторону, спрятавшись за гранитные колонны станции, и замер в безумии своих собственных идей. Через минуту прибыл следующий поезд. Я засек время, используя наручные часы. Ровно три минуты пять секунд. Я проделал эту процедуру вновь. На этот раз на часах выпало три минуты двенадцать секунд. Отлично, три минуты у меня есть точно.

      Я натянул кепку на физиономию и быстро подошел максимально близко к краю тоннеля, настолько, насколько это позволяла мертвая зона обзора. Идеальным моментом, чтобы погрузиться в проем, была первая секунда после того, как захлопнутся двери очередного поезда. Дождавшись следующего прибытия, я приготовил себя морально чтобы совершить бросок. Размяв колени нервными круговыми движениями и, тем самым, чуть притупив стресс за счет физического движения, я собрался с последними силами. Сердце колотилось со страшной силой, ладони наливались влагой, а горло стискивал внезапно всплывший ком. Я дышал редко и сбивчиво. Глаза самопроизвольно расширились, и со стороны я наверняка выглядел дико. К счастью, в это время дня народу было немного, да и внимание на меня никто толком не обращал, по крайней мере, мне так казалось. Я услышал легкий гул пребывающего электрического состава. Шум усиливался. Каменное оцепенение охватило все тело в тот самый момент, когда поезд с грохотом вкатился в вестибюль станции. Руки от самого локтя до кончиков пальцев налились льдом и практически потерялись в пространстве. Вагоны заскрипели и, проскользнув пару метров тормозного пути, замерли. Гром разверзающихся дверей молотом стукнул по моему волнению, разогнав его еще сильнее, и эхом завершился в тишину. Наступили секунды невыносимого и невероятно вязкого молчания. Я затаил дыхание. В моей голове мелькнули воспоминания о теплом и волшебном звучании большой красной трубы, выбросив львиную порцию адреналина. Теперь я ощущал свое тело особенно четко. Каждый член, каждую мышцу, каждый сантиметр кожи ласково пылали от страха и вожделения. Теперь это походило на азарт. Двери стукнули вновь и стиснули свои черные резиновые губы. Я рванул без чувств и мыслей за угол гранитной стены и, в секунду преодолев зону видимости камеры наблюдения, погрузился в мрак. Совершая этот страшный путь, мое тело не издало ни звука. Я двигался проворно словно кошка. Поезд тронулся, а я, оказавшись за ним, замер, прижимаясь спиной к стене. Сигнальные фонари, на последнем вагоне, напомнили о себе ярким блеском, и тут же скрылись в темном кольце противоположной окружности тоннеля.

Я остался один. Людей на платформе еще не было и мне нужно было спешить. Я засек время на наручных часах и аккуратно спустился по железной лестнице вниз. Расстояние от стены до рельсов было весьма небольшим и, оценив свое острое положение, я все же принял решение двигаться вглубь, нивелируя все сомнения на корню.

Я шел быстро, но осторожно, полубегом, стараясь не касаться рельс. Прошло около двадцати секунд, как я обернулся и увидел за собой слабый свет от станции, практически исчезнувший за поворотом. Он оставлял красивый шлейф на изгибе тоннеля. В этот момент я остановился и завис.

Что я делаю? Я ведь могу погибнуть? Я ведь реально могу умереть? Идти обратно? Надо идти обратно! Ударила паника. Я дернулся в противоположном направлении. Остановился. Вновь дернулся. Опять замер. Но ради чего? Чтобы продолжать копошиться в своих собственных ничтожных размышлениях по поводу своей никчемности бития. Чтобы время от времени погружаться в сладкие фантазии, жалящие в своем завершении осознанием своей нереальности? Или просто умереть тут? Так глупо и так странно? Да лучше так! Ну уж нет! Теперь я не отступлю! Я уже тут! Значит так должно быть. В голове висел белый ангел, держащий дряхлый крест.

Все эти мысли пробежались в голове со скоростью молнии. И вдруг порывы ретироваться исчезли вовсе, как исчезают листы бумаги в разгоревшемся костре. Я вновь услышал её зов. Умиротворяющее и сладкое биение глухими толчками из глубины тоннеля вновь заиграло свою песню, и легко переключило мои эмоции в совершенно иное качество. Я слышал красную трубу, и отказать ей не было сил. Я успокоился и растворился во влечении. Теперь, шагая ей на встречу, я уже мог её видеть. Она пылала своей барабанной и низкочастотной дробью, все сильнее подзывая меня к себе. Я забыл о времени и об опасности, и смело пустился по чужой зловещей воле неизведанного. Кислый металический запах донесся до моих рецепторов. Наконец, я достиг её и мог даже коснуться. Я трогал её руками, принимая тепло, что было в ней, касался лицом, чуть сгибая спину, чтобы наклониться до уровня пояса. Я вдыхал запах её пыльной поверхности, как вдыхают самые дорогие наркотики. Она пульсировала, как живая. Но, что самое любопытное, в эти моменты, по каким-то совершенно непонятным причинам, память покинула меня, оставив беззащитным в этом весьма опасном положении. Воображение переполнили приятные картины. Зажмурив глаза, я наблюдал изящные переливания цветовых фрагментов, какие можно видеть в объективе калейдоскопа. Они красиво падали друг на друга, сменяясь и волшебно поблёскивая. Дикое блаженство наполнило тело, и я словно подлетел в воздухе, продолжая держать трубу в замке. Сложно сказать, сколько времени миновало, как, наконец, меня дернул ужас. Мне даже показалось что я приземлился на ноги с небольшой высоты.

Вдалеке прозвучал гудок приближающегося поезда. И он был слишком близко. Уже так близко! Я будто проснулся, так жестоко и быстро. В моей голове все очень скоро встало на свои места и произошло это синхронно с резким завершением приторных мелодий загадочной красной сущности. На пол секунды я задумался о том, что могу прижаться к стене и выждать, пока вагоны пронесутся мимо, но звуки приближающегося состава тут же отбили все желание экспериментировать. Я сразу же отчаянно бросился в сторону станции. Я несся изо всех сил, ощущая все четче своей спиной воздушный поток, который поезд выталкивал из тоннеля. Шум стремительно нагнетался позади. Такого испуга я не испытывал никогда, но именно он придал мне такую дикую скорость, какой ранее ноги не испытывали. Наконец, я почти пролетел тот самый поворот, за которым оставалось всего двести метров до станции, и в этот миг краем глаза я заметил, как рельеф стен и потолка довольно различимо бросил отражение от прожекторов несущейся позади кабины. Пришло четкое понимание что я уже точно не успею. Притормозив и изогнув спину, я нервно дернулся в сторону, предприняв попытку все-таки спасительно прислониться к пыльной стене. Страх так сковал меня, что движения приобрели непроизвольные отклонения от команд, посылаемых мозгом. Следом прозвучал дикой громкости гудок и заскрипели тормоза металлической махины. Тело само оторвало меня от стены, и ноги, наплевав на команды головы, бросились в самый сумасшедший спринт. И, хоть приближаясь к станции, поезд всегда скидывает скорость, в данный момент он был уже слишком близко, и я очень хорошо осознал, что избежать смерти будет практически нереально.

Я выбежал на последний прямой участок пути и разогнался изо всех сил. Спина обледенела от кошмарного нарастания шума, что звучал позади. Водитель сразу заметил меня и, уже выжав тормоз, непроизвольно приближался со смертоносной разницей в скорости. Я не мог их видеть, но я знал, что вагоны замедлялись, но и приближались все ближе. Сейчас меня убьет. Мне оставалось буквально несколько метров, как я ощутил еще более дикий скрежет прямо за спиной, оборвавшийся так близко, что я даже почувствовал запах гари. Я в ужасе обернулся.

Передо мной, на расстоянии не больше метра, находилась застывшая кабина поезда, и сквозь огромное лобовое стекло я разглядел побелевшее от страха, осунувшееся лицо худощавого машиниста. Он глубоко вдохнул и бросил себе на грудь руку прикрыв зону сердца.

До станции оставалось всего пару десятков метров. Я хладнокровно развернулся, всем своим видом показывая, что все под контролем, хотя на самом деле это было проявление состояния глубокого шока, и поспешил подняться по лестнице. Люди, ожидавшие поезда на перроне, с ужасом наблюдали за этой картиной.

Я сделал несколько робких шагов по гранитному полу вестибюля и, ощутив неожиданную вязкость в движениях, припал на одно колено. Голова закружилась. Ни один человек не поспешил мне на помощь, они лишь стояли, выдерживая дистанцию, и таращились на меня, скопившись плотным кругом. Я сделал пару прерывистых вдохов, и земля совсем ушла из-под ног. Глаза закатились, и на смену этой дико стыдящей и пугающей картины наступила бессознательная тьма.

Глава 2. Погружение.

Есть четыре основных потребности человека:

еда, сон, секс и месть.

Бэнкси

Я испытал странный внутренний толчок в голове. Мои глаза были открыты уже очень давно, но видеть я начал лишь в это мгновение. Я осознал себя.

Мое тело висело в огромном мыльном пузыре, нежные стенки которого переливались всеми цветами радуги. Гравитация словно отсутствовала внутри этой сферы. Я находился в этом комфортном и первозданном убежище, предаваясь тихой идиллии волшебной левитации. Руки и ноги были расставлены буквой Х, а пальцы были прикреплены к бархатной оболочке пузыря. Сквозь его замыленные стенки мне виделись разноцветные разводы окружающего меня мира. Я не мог четко рассмотреть, что именно находилось за границей моей защиты. Преобладали светло-салатовые, мультипликационно-желтые и голубые оттенки. И розовый! Легкий и вездесущий розовый. Розового было больше всего, словно в нем плавали отдельные пятна остальных цветов. Вместе с тем, я ощущал редкие и периодические толчки, перемещающие всю конструкцию ближе к земле.

Мой пузырь походил на очень медленно опускающийся лифт. Я находился в этом странном месте уже довольно давно, и степень понимания всего происходящего и окружающего медленно возрастала от рефлекторной до сознательной.

Все эти часы я был в бодрствовании, но, вспоминая себя еще час назад, я никак не мог воспроизвести свои мысли. Мое сознание как-бы набирало что-то важное и питательное все это время, чтобы начать работу в нужном для мышления режиме. Внезапно мне захотелось выбраться наружу, словно что-то великое нежным голосом взывало меня, и резким движением правой руки мне удалось проткнуть мою переливающуюся цитоплазму.

– Вапарон гранте папоне. Вапароне гранте пурито!

Звучало откуда-то из-за небес низкочастотным ангельским голосом. Мне показалось это знакомым пением, но я не смог сообразить, где я это слышал.

– Сан в тевиж абурт яансарк яашьлоб!

Прозвучало из неоткуда так словно некий волшебный старец произнес магическое заклинание внутри моей головы. На пол секунды появилось странное золотое сияние вокруг моего тела и тут же пропало. Отверстие в мгновение расширилось в несколько раз и шарик чуть сдулся, частично оставаясь в своей прежней форме, подобно тому, как изменяются прохудившиеся от давления пузыри жевательной резинки.

Я без труда выбрался наружу и плавно слетел на огромный зеленый лист растения, к концу одного из черенков которого я был прикреплен. Я пролетел несколько отрезков длиной в мой рост, прежде чем босыми стопами опустился на нежные тускловато-белые ворсинки, покрывающие поверхность громадного, полу-скрученного лодочкой, листа, острый кончик которого был опущен к земле.

Вокруг меня был теплый и вязкий воздух, невероятно насыщающий своей питательной кислинкой. Я поймал свою первую порцию кислорода, еще спускаясь к земле, и теперь дышал глубоко, ведь каждый вдох дарил мне дикое наслаждение. Вокруг меня были сотни подобных растений, чьи похожие друг на друга стволы уходили бесконечно вверх, скрывая свои вершины в смеси розовых и голубых облаков. Изредка на стволах, прикрепленные тонкими, словно проволока, основаниями, широко раскинувшись по сторонам, парили огромные, похожие по форме на закругленные и вытянутые ромбы, листья. Также, они напоминали громадные и сверхлегкие лоскуты ткани, податливо повторяющие своими волнениями траекторию потока ветра. У основания ствола, где находился я, листья были много меньше, чего нельзя было сказать об их количестве, и имели они строго салатовый цвет, в то время, как, чем ближе к несуразному небесному супу из двухцветных облаков были оставшиеся, тем реже они встречались, и тем ближе были их оттенки к острому фиолетовому цвету. Эта конструкция словно искажала реальность. Все листья двигались сверху вниз с одинаковой скоростью, но там, наверху, пространство словно растягивалось, что меняло окрас листа, его размер и расстояние между ними.

Полный орнамент одной такой крепкой лианы представлял собой равномерный градиент от светло-салатового цвета к фиолетовому, где центром был серовато-голубой оттенок листьев. Под самими облаками, несмотря на огромные расстояния, прекрасно виднелись самые большие, и уже абсолютно фиолетовые растительные перепонки, что говорило об их невероятных размерах. Каждая из них, была размером с город.

Стволы этих волшебных созданий состояли из разноцветной мозаики, представляющей собой неправильной формы кластеры, граничащие контрастными цветами, которые также растягивались в размерах ближе к облакам. Местами на стволах виднелись прозрачные пузыри, прикрепленные к кончикам листьев, темные очертания узников которых проглядывались на фоне розовых и голубых облачков.

Небесные облака же имели странные формы, напоминая округлые фракции водяной пены, крошеные пузырьки которой как раз и отсвечивали одним из двух цветов. Я заметил, что изредка некоторые края листьев касались ствола соседних растений и тут же припадали к ним, отделяясь от своих прежних хозяев, при этом на их новоиспеченных кончиках образовывались те самые пузыри, в одном из которых совсем недавно спускался я. Это происходило в самом верху, и весь этот сюрреалистический спектакль создавал образ магической фермы по выращиванию таких, как я. Когда это происходило, ослепительная вспышка яркого фиолетового свечения на долю секунды затмевала все вокруг, словно рождалась сверхновая звезда. Этих странных и растущих наоборот – сверху вниз, где, доходя до земли, пузыри выпускали своих детей, разноцветных творений, растений, было не так уж много. Они падали в землю довольно близко друг от друга, расходясь в разные стороны уже ближе к небу, образовывая густой отвесный лес. Стволы были крупными, как у двухсотлетнего клена, но, учитывая невероятную высоту, где-то там высоуко они выглядели очень тоненькими. Кроме этих странных, врывающихся в землю, творений, на окружающей поверхности не было ничего, что бы прорастало, или впадало, а сама поверхность представляла собой насыпь идеально гладких и блестящих, плоских и округлых камней розового цвета, чуть разбавленного блеском перламутра. Камни имели странную особенность, ведь помимо того, что они чуть светились, так еще и отдавали легким теплом.

Я покинул пушистую поверхность листа, усеянную крошечными желтыми сосочками, приятно прилипавшими к стопам, и опустился, все так же медленно и плавно на эти гладкие розовые формы. Они тут же комфортно подогрели мои ноги.

Некоторые листья уходящего в землю растения, что опустило меня с неба, легкими рывками уже всасывались в след за остальной частью чудо-лифта и, поглаживая при этом розовые камни, издавали специфические хлопочки, так как их отросточки также присасывались к гладкой поверхности камней и тут же отрывались из-за движущей силы.

Вдруг я услышал странный шум, напоминающий звон битого стекла, но этот звук был приятный и нежный, и очень долго расходился в вибрациях. Обернувшись, я увидел стаю крошечных затвердевших и остекленевших осколков пузыря, из которого я только что выбрался, медленно летящих в мою сторону.

      «Видимо, он затвердел и лопнул», подумал я, и, легко увернувшись от стеклянных кусочков, переместился в сторону.

Я был абсолютно голый, но это никак не доставляло дискомфорта, так как воздух имел подходящую, для моего тела температуру. Я испытывал чувство естественной свободы в своей наготе.

Каждый камень был не меньше полуметра в диаметре, и лежали они внахлест, так идеально подходя друг другу, что я без труда мог прыгать с камня на камень, не замедляя своих движений. По ходу моего пути я открыл, что, если как следует разогнаться и оттолкнуться, я смогу с легкостью преодолеть в плавном прыжке трех-, а иногда и четырехметровое расстояние. Я прыгал вперед, иногда залетая на громадные салатовые листья, быстро пробегая по ним, пока те не успевали проваливаться под моим весом, при этом к моим пяткам на доли секунды приятно прилипали крошечные беленькие присосочки, что покрывали всю поверхность каждого листа.

Порой я взбирался выше по тонким черенкам этих листов, когда находил подходящую траекторию пути, где растение служило мне лестницей, и, как следует разбежавшись, выпрыгивал как можно дальше, после пары десятков метров плавно опускаясь обратно к камням. Это было волшебное чувство. Я практически летел. Иногда мне попадались подобные мне люди, голые и светлые. Они также осваивали физические законы этого странного мира и, радостно прыгая, проносились мимо. У каждого из них был свой путь, и мы лишь приветливо обменивались взглядом, улыбаясь друг другу. Я двигался в четком направлении, словно сама природа вела меня туда, как вскоре сквозь разноцветные насаждения показался отвесный обрыв. На горизонте, за провалом можно было разглядеть множество отдельных порций таких же странных лесов, но были они очень далеко, и легкая розоватая дымка слегка притесняла их очертания. Растения попадались все реже, и в какой-то момент вовсе закончились.

Теперь я был на пустынном отрезке, уходящем в нескольких километрах от меня в обрыв, и поскольку я мог впервые так далеко и беспрепятственно видеть, мне открылась еще одна занимательная особенность.

Вся плоскость земли прилично закруглялась в сторону горизонта, взмывая вверх, как будто я находился в самой низкой точке чуть выпуклой и неглубокой дискообразной полусферы. Это выглядело очень странно. Горизонт был незначительно, но, все-таки, ощутимо выше, чем должен был быть. В окружении массивных объектов этот эффект не прослеживался, но тут, практически в пустыне, я лицезрел это очень отчетливо. Как бы я ни старался выбраться из этого чуть искажающего все вокруг углубления, меняя свое местоположение, сделать этого мне не удавалось, при этом все окружающее легко проходило сквозь эту линзу. В какой-то момент я даже подумал, что я и есть источник искажения, ведь что бы я ни делал, я всегда был в центре этого занятного эффекта. Это не сильно мешало мне, но наполняло живот мягкой щекоткой, которая местами перерастала в уже чрезмерный восторг. Привыкнув к этой физической околесице, я продолжил прыжки в сторону так хорошо различимого края земли. Вдруг я заметил, как меж перламутровых камней, что застилали мне путь, что-то демонстративно блеснуло и, притормозив, я разглядел странную розовую каплю, спрятанную внизу. Она была похожа на кусочек желе, цвет которого походил на цвет камней, но был гораздо гуще. Я просунул руку в щель и попытался достать эту штуку. Вдруг мою ладонь что-то ласково коснулось. Я попытался отыскать источник контакта. Передо мной предстал какой-то странный зверь. Он был такого же розового цвета, с огромными желтыми глазами, имеющими фиолетовые зрачки. С виду он напоминал каракатицу, но вместо одного эпицентра коротких отросточков – щупалец имел два, отдаленно походя по форме на водный катамаран. Над каждым сгустком щупалец было по огромному глазу, а соединены они были меж собой волокнистым тельцем, податливо меняющим форму под давлением камней. Это приветливое создание было полупрозрачным, и можно было разглядеть его разноцветные внутренности сквозь гладкую кожицу. Внутри него бегали разные огоньки, постоянно сливавшиеся и разъединяющиеся, вспыхивающие и тухнущие, в хаотичном движении. Оно еще раз нежно коснулось моей кисти своими скользкими отросточками, и поприветствовало меня несколькими морганиями своих невероятно больших глаз, окантованных грядой редких зеленых ресничек. Ресницы его имели на кончиках раздвоение, переходящее в висящие капельки чуть светящегося зеленоватого желе. От такой подсветки глаза выглядели еще выразительнее и, несмотря на чуждые формы, это существо очаровывало.

– «Привет», попытался произнести я, как вдруг вязкий воздух подхватил звук и продлил его в пронзительное и, одновременно, глуховатое эхо, исказив звучание в совершенно иную форму. Я услышал сам себя, как будто издалека, а звуковые волны вместо того, чтобы прийти в мои уши, возникли в голове сами по себе.

Животное ответило мне длительным урчанием, представляющим собой смесь звуков, напоминающим пение китов и звон рождественского колокольчика. После розовый дружок обхватил своими короткими и извилистыми конусами каплю нектара, до которой мне было не дотянуться и, выволочившись, на поверхность, оставил её на камне. Когда животное выползло, оказалось, что оно намного больше, чем мне казалось сначала. По размерам оно было не меньше взрослого кота и, любезно предоставив мне сгусток розового вещества, еле умещающегося на двух моих ладонях, поспешило обратно. Я поднял каплю и сразу обратил внимание на то, что она дико липкая и без труда может прикрепиться к моему телу, не теряясь в движении.