Текст книги "Железный пират"

XV. Один останется жив.

Из столовой мы вышли в широкий коридор, устланный ковром и освещенный висячими лампами. Справа в него выходили двери многих комнат; некоторые были открыты, и я, проходя мимо, видел прекрасно обставленные спальни и бильярдный зал. В конце коридора была лестница, шедшая вниз. Спустившись по ней, мы вышли к пологому краю скалы, ведущему почти к самой поверхности озера, на узкую каменистую тропу между каменной стеной скал и озером. Пройдя немного по ней, наша компания очутилась у большого здания, высеченного в скале и служившего, очевидно, казармой для всей шайки капитана Блэка.

Мы вошли в большой, ярко освещенный зал, где на грубых стульях и скамьях расположились в самых разнообразных позах те самые люди, которых я уже видел в Париже, и еще человек шестьдесят или семьдесят других подобных им людей разных национальностей и возрастов, не исключая даже негров и китайцев. Когда мы вошли сюда, в воздухе, пропитанном табачным дымом и спиртными напитками, стоял невообразимый шум, но, по команде капитана «Смирно!», все разом стихло. Четырехглазый поспешил подать всем нам стулья, а капитану – большое кресло и придвинул стол, выложив на него какие-то бумаги и маленький деревянный молоток вроде тех, что употребляются председателями собраний. Капитан Блэк уселся в кресло против камина, мы же сели вокруг его стола.

– Ребята, теперь мы снова дома! Поздравляю вас с благополучным возвращением и предлагаю выпить вина по этому случаю! – Громко начал предводитель пиратов, обращаясь к почтенному собранию.

При этом мне невольно бросилось в глаза, что, войдя к этим людям, Блэк сразу принял грозный и свирепый вид, резко выкрикивал слова, когда говорил, и стучал молотком по столу.

На его предложение выпить вина все ответили единодушным криком одобрения, и несколько человек негров тотчас же внесли целые ящики шампанского, которое рекой полилось во всех концах зала. Выждав, когда все опорожнили свои кружки, Блэк продолжал:

– Теперь я полагаю, ребята, что первым делом мы должны свести наши счеты. Мы славно поработали прошлый месяц и на долю каждого из вас приходится по двести пятьдесят фунтов, которые вы получите, когда мы в следующий раз придем в Нью-Йорк. Так выходит по моему расчету. Если же кто из вас сомневается в точности его, то пусть справится с этими цифрами! – И он указал рукой на бумаги.

В ответ снова раздались крики одобрения.

– Теперь скажу вам, ребята, что нам придется сидеть без дела некоторое время, о чем я так же сожалею, как и каждый из вас. Но капитан американского крейсера поднял на ноги всю Европу. Это меня, конечно, не беспокоит, но сражаться – не наше дело: мы охотимся только за долларами, а потому нам придется посидеть смирно до весны. Не имеет ли кто из вас возразить что-нибудь против этого?

Тон капитана звучал при этом так внушительно-угрожающе, что никто не осмелился сказать что-либо, после чего Блэк продолжал еще более грозно.

– Теперь я имею сказать вам еще кое-что: двое из вас отказались стоять двойную вахту после того, как мы оставили американский крейсер. Пусть эти двое выйдут вперед!

Почти сразу же поднялся со своего места и подошел к столу небольшого роста смуглый человек с русой бородой, очевидно, русский.

– Где же Давид Скиннер? – спросил капитан спокойным, но грозным тоном.

– Он спит там, в углу! – отозвался кто-то.

– Растолкать его! – приказал капитан.

Приказание было немедленно исполнено, и спустя минуты две рослый, плечистый американец Скиннер, протирая глаза и бормоча что-то сквозь зубы, подошел к столу.

– Ребята, – начал совершенно спокойно капитан, обращаясь к двум вызванным пиратам, – вы осмелились не исполнить мой приказ, да еще в такой момент, когда я и ваши товарищи рисковали жизнью, причем каждый из вас взваливал вину на другого. Но я не стану разбираться с вами, однако не могу также идти и против того, что записано в нашем уставе, как и вы не можете идти против этого. А потому решите это дело между собой – один из вас останется жив! Джон, дай им ножи!

Без малейшего возражения оба пирата сбросили с себя рубахи и остались обнаженными до пояса. Им дали по большому ножу, остальные присутствующие оставили свои игры и вино и столпились тесным кольцом, образуя арену для борцов. Теперь я понял, что означали эти слова: «Один из вас останется жив» – эти люди должны были драться на жизнь и смерть.

Условия были далеко не равны. Русский, которого, как я успел уловить из слов толпы, звали Товодский, или Тов, был тщедушный, небольшого роста парень, тогда как американец Скиннер, несомненно, отличался недюжинной силой и геркулесовским сложением, причем был больше чем на голову выше своего противника.

Теперь они стояли друг против друга и глаза их метали молнии. Они более походили на двух хищных тигров, готовившихся растерзать друг друга, чем на людей. Первым нанес удар Скиннер, стараясь вонзить свой нож в горло противника. Но тот проворно нагнулся и, проскользнув между ног американца, нанес ему удар в спину, после чего оба схватились и повалились на пол, испуская ужасные проклятия и ругательства.

Спустя минуту Скиннер, несмотря на свою рану, вскочил на ноги и набросился на противника, но тот снова пригнулся. На этот раз, однако, нож пропорол ему плечо – кровь брызнула струей. Он громко взвыл от боли и, как бешеный, стал бегать, а Скиннер – гоняться за ним.

Вскоре оба выбились из сил и остановились, как вкопанные, тяжело дыша, как загнанные лошади. Им дали выпить водки, и это несколько восстановило их силы. Вскоре они снова сцепились: каждый схватил правую руку своего противника и держал ее, не давая возможности действовать ею. Однако Скиннер, бывший вдвое сильнее, вскоре согнул руку Товодского и стал ею же наносить своему противнику его собственным ножом удар за ударом прямо в грудь, пока вся грудь русского не превратилась в сплошную рану. Всем казалось, что несчастный начинает уже заметно ослабевать и умрет тут же на месте, как вдруг невероятным усилием ему удалось вырваться из рук американца.

Взвыв, как дикий зверь, он устремился на своего врага и со всей силы вонзил ему свой длинный нож по самую рукоятку в бок. Удар был до того силен, что клинок обломился и остался в ране. Скиннер весь вытянулся с печатью смерти на лице, но жажда мщения придала ему на мгновение силы. Его противник был теперь безоружен. Он это заметил и бросился на него со своим ножом.

Товодский, прорвав круг зрителей, стал метаться по кругу, как сумасшедший. Скиннер же преследовал его с ножом, скрежеща зубами и крича от боли. Кровавая пена выступила у него на губах, но противник его все уворачивался.

Наконец, русскому удалось добраться до двери. Скиннер почти уже нагонял его, бедняга рванулся вперед и упал поперек порога.

Но в этот момент и Скиннер вдруг остановился, точно его кто-то схватил сзади, кинул свой нож в русского и промахнулся, так как глаза его уже ничего не видели, пошатнулся и упал, как подкошенный, с тихим стоном. Он был мертв.

Присутствующие с громкими криками бросились за Товодским, но когда его подняли, и тот оказался уже мертвым. Его втащили в зал и положили рядом с его противником.

Эта страшная драма, однако, не произвела особого впечатления на пиратов: они кричали, громко спорили и ругались, как торговки на рынке. Шум и гам смолк только тогда, когда раздался голос капитана:

– Эй вы, уберите их кто-нибудь туда, в верхнюю пещеру! Пусть поостынут! Да положите их рядом! – грубо и резко проговорил он.

Приказание было немедленно исполнено. Одновременно с этим некоторые притащили ведро с водой и швабры и стали отмывать следы крови на полу.

Капитан Блэк между тем снова обратился к своей команде таким тоном, как будто ровно ничего не случилось:

– Прежде чем пожелать вам, ребята, спокойной ночи, я должен сказать, что среди нас есть одно постороннее лицо. Но оно останется здесь с нами. Это мой гость!

– Он присоединился к нам? – спросил янки с бесцветными глазами, с любопытством смотревший на меня.

– Это мое дело! А ты держи язык за зубами, если не хочешь, чтобы я приказал тебе вырвать его! – оборвал его капитан. – Со временем он станет нашим!

– Это против правил! – пробормотал Ревущий Джон, поддерживая товарищей, из которых некоторые были недовольны таким отступлением от правил.

– Против чего?! – крикнул Блэк громовым голосом, изо всей мочи ударив кулаком по столу и обернувшись лицом к говорившему.

– Один из его людей раздробил мне челюсть, и я расквитаюсь с ним за это! Будьте спокойны! Вы тоже не имеете права идти против того, что записано в уставе, как и мы! – продолжал настаивать разбойник.

Блэк побледнел от бешенства, но сдержался.

– Ты, может быть, прав, – проговорил он небрежно, – действительно, у нас было решено, что ни один посторонний не может оставаться здесь, если он не станет нашим, ни один, кроме тех, там, в шахтах. Но у меня на этот раз есть свои планы и, когда придет время, я сообщу их вам. Теперь же еще не время. А если кто-либо осмелится указывать мне, что делать, так пусть он выйдет вперед. Я с ним поговорю. Ну, может быть, ты, Джон, думаешь меня учить?

Но этот грозный вызов сбил всю спесь с Ревущего Джона, он смолк и смотрел в сторону. Только когда мы выходили, за спиной у нас послышался глухой ропот. Но это нимало не смутило меня.

Я видел, что Блэк тут хозяин и что под его защитой мне нечего опасаться.

Выйдя из казармы, мы вернулись втроем – капитан, доктор и я – наверх, в широкий коридор, куда выходили замеченные мною спальни, и здесь, у дверей одной из них, Блэк пожелал мне спокойной ночи, а доктор проводил в предназначенное для меня помещение – прекрасную комнату, высеченную в скале, как все остальные, с окном, выходящим на море, с мягкими коврами и дорогой мебелью. Убедившись, что я найду здесь все для меня необходимое, доктор простился со мной, но в дверях на минуту остановился и сказал:

– Вы родились под счастливой звездой! Вы – первый человек, которого Блэк пощадил хотя бы на один только час, а вам он дает время одуматься!

XVI. Место смерти.

На следующее утро я проснулся довольно поздно. Солнце светило прямо в окно. Старый негр явился по обыкновению доложить, что ванна готова, и провел меня по коридору в роскошную ванную, где был большой бассейн для плавания, мягкие диваны, ковры и потолок с куполом в восточном стиле. К завтраку ко мне пришел доктор, как обычно очень веселый и разговорчивый.

– Капитан просит передать вам свой привет, – проговорил он, входя и садясь подле меня к столу, – он поручил мне узнать, хорошо ли вы спали. Между нами говоря, он сам не любит таких сцен, какую мы с вами видели вчера. Но что прикажете делать?! Если мы не будем поддерживать дисциплину, то они всем нам завтра же перережут горло. Вы понимаете, что этих людей возмущает исключение, сделанное в вашу пользу, и я сильно опасаюсь, что могут начаться беспорядки, если только вы не согласитесь на предложение Блэка.

– Простите, я не совсем понимаю вас, – ответил я, – о каком исключении и каком предложении идет речь?

– Сейчас объясню. Капитан Блэк привозил сюда человек тридцать-сорок джентльменов англичан лучших аристократических фамилий, и ни один из них не оставался жив более суток после своего прибытия в наш скалистый дворец. Что же касается предложения, то вам должно быть ясно, что мы никого не можем допустить пользоваться нашими преимуществами и разделять с нами все блага жизни, если он не будет разделять вместе с нами и наших трудов и опасностей. Иначе говоря, придет время, когда вам или придется подписать наш уговор, как это сделал я и все наши товарищи, и, как я полагаю, сделаете и вы, или же.. Но мы лучше не будем говорить об этом: вы и сами должны понять, что вас ожидает тогда!

– Все это теперь совершенно ясно для меня и я могу хоть сейчас сообщить вам мое решение!

– Бога ради, не спешите и не волнуйтесь: это вредно для пищеварения! Могу вас уверить, что Блэк не торопит вас, не требует от вас немедленного решения. Почему он это делает, я, право, не могу понять. Во всяком случае, спешить вам ни к чему! Не желаете ли прогуляться и ознакомиться поближе с этим местом? Солнце так и манит на улицу! Закуривайте сигару и пойдемте!

Возможность осмотреть пристанище пиратов чрезвычайно радовала меня, и я охотно согласился на предложение доктора Осбарта, как звали доктора, сообщника капитана Блэка. Спустившись по тому же скату скалы, как вчера, мы вышли на берег озера. Команда капитана Блэка занималась разгрузкой железного парохода, на котором прибыл я сюда. Когда мы проходили мимо, пираты провожали меня не очень дружелюбными взглядами. Пройдя по берегу залива, мы обогнули скалу и по пологому зеленому скату стали взбираться на вершину. Воздух был свежий и живительный, дышалось как-то особенно легко и свободно. Вид отсюда открывался великолепный. Я совершенно забыл обо всем. Вдруг доктор коснулся моего плеча и указал в сторону первой пещеры, где я увидел пришвартованное к боковой скале знаменитое безымянное судно.

– Вот она, наша гордость, орудие нашей власти и могущества! – восторженно воскликнул он. – Разве оно не великолепно?! Не лучше всякого другого когда-либо существовавшего судна?! Есть ли где-либо в мире другое ему подобное? Без него мы были бы жалки и беспомощны, как дети, были бы жертвой нищеты, законов и общества, а с ним мы смело попираем их и гордо шлем вызов целому свету! Что же тут удивительного, что мы любим это судно, как дорогое, живое существо?!

Он говорил так искренне, так горячо, словно фанатик или влюбленный. И действительно, ничего более прекрасного, как по красоте линий, так и по блеску драгоценного металла, я никогда не видел. Даже на меня это судно производило чарующее впечатление.

– Оно сделано из высшего качества фосфористой бронзы, – продолжал между тем доктор, – лучшего материала для постройки судна не существует и не может существовать. Но зато оно стоит миллионы, и только Блэк мог осуществить такой сказочный сон, как наше судно!

Я слушал, а между тем мой взор устремился на синевший вдали Атлантический океан и мысли мои уносились далеко-далеко, к Родрику и Мэри, напоминая о том, как мало у меня надежды когда-либо увидеть их. А доктор все не спускал глаз с золотого судна.

– Смотрите, – говорил он, – видите, мы нагружаем его углем, хотя оно может обходиться и без него, – оно отапливается газом. Капитан Блэк избрал своим убежищем Гренландию именно потому, что это единственная почти не населенная страна, где можно добывать уголь. Правда, он несколько низшего качества, чем антрацит, который мы привыкли употреблять, тем не менее и он является весьма драгоценным, когда другого добыть нельзя. Мы загружаем судно на всякий случай, если вдруг капитан решит выйти в море до окончания этой зимы. Это, конечно, будет главным образом зависеть от наших друзей в Европе: мы их попугали, пусть же поуспокоятся немного!

– А кто у вас работает в угольных шахтах? – спросил я.

– Наши гости, – усмехнулся доктор, – честные английские моряки, суда которых погибали на полпути до места назначения. Мы предложили им на выбор – работать в рудниках или же жить свободно среди льдов и снегов.

– Но как они могут жить при таких условиях?

– Жить? – усмехнулся доктор. – Да они и мрут, как мухи!

– Я, как вижу, попал в шайку самых отъявленных мерзавцев и негодяев! – воскликнул я, возмущенный до глубины души.

– Почему не сказать «в содом настоящих дьяволов»? – спокойно, с прежней усмешкой заметил доктор. – Это было бы приличнее. Но вы все забываете, что сами явились сюда непрошенным, и теперь вам волей-неволей приходится оставаться с нами.

При этом он рассмеялся так цинично, что я не выдержал и с нескрываемым презрением отвернулся от него.

Осбарт как будто прочел мою мысль на лице, когда я, глядя на далекий океан, всей душой призывал свободу, зная, что только оттуда и могла она прийти ко мне. Он ласково взял меня под руку и сказал мягким, успокаивающим тоном:

– Не будем разбирать нравственность друг друга. Нам надо еще многое осмотреть, а вы, вероятно, скоро проголодаетесь и нам надо будет вернуться домой. Я хочу показать вам теперь только одно место, наше кладбище.

Это не особенно улыбалось мне, тем не менее я последовал за ним к той части маленького залива или бухты, на которую выходил скалистый дворец. Это была сторона, противоположная той, куда выходили окна моей спальни. Мы поднялись на самую вершину скалы, затем по большим, грубо высеченным в скале уступам стали спускаться по лицевому скату. Достигнув одного из ходов, мы вошли в него и очутились в узком, темном проходе, освещенном судовыми фонарями. Ход этот вел к одному из ледников, обращенных лицом к морю.

Перед нами вставала громадная стена из чистого светлого льда, замыкавшая небольшую полужелезную пещеру, которой оканчивался ход и в которой мы стояли. Взглянув на встававшую перед нами в полумраке ледяную стену, я невольно вскрикнул от ужаса: во льду были вырублены углубления и все они были заняты трупами. Это были в основном матросы, в том виде, в каком их застала смерть. Лица их были обращены к нам, некоторые сохранили печать мирной кончины и спокойствия смерти на лице, другие, напротив, возбуждали ужас своими искаженными лицами. У некоторых выкатились глаза, другие оскалили зубы или простирали вперед сжатые кулаки. Ничего более ужасного, более страшного и потрясающего я не видел в своей жизни. Я боялся взглянуть на этих мертвецов, и вместе с тем что-то тянуло, что-то заставляло меня смотреть на них, точно какой-то магнит тянул к этой страшной ледяной стене. И эти мертвые лица, эти мертвые глаза, казалось, смотрели на меня со зловещей усмешкой. Мне начинало казаться, что это уже не мертвецы, а живые люди, страшные привидения. Очнувшись, наконец, я заметил, что доктор Осбарт внимательно наблюдает за мной.

– Странное место, не правда ли? – сказал он. – Осмотрите же его хорошенько: как знать, может быть, когда-нибудь и вы будете здесь лежать!

– Боже упаси! – воскликнул я с ужасом.

– Почему же! Я лично предпочел бы лежать во льду, чем быть зарытым в землю. И заметьте, этот лед не составляет части того ледника, что громоздится позади: он отделен от главной массы стеной скал.

– Ужасное зрелище! – повторил я.

– Ужасное?.. Нет, почему же. Все это были наши друзья, наши товарищи. Я даже люблю навещать их, с ними как будто можно говорить, и в сущности, как знать, быть может, они действительно слышат нас!

Эти слова доктора положительно поразили меня. Я с недоумением посмотрел на него. И только собирался было задать ему один вопрос, но он вдруг пришел в такое возбужденное состояние, стал выкрикивать какие-то несвязные слова, плакать и хохотать, что я начал опасаться за его рассудок.

– Да, они слышат нас! Слышат! Все! Все! Дик, негодяй ты этакий, ведь ты же слышишь меня? Старый Джэк, проснись! Проснись, говорю тебе! Грим, ты убил многих на своем веку, ну-ка шевелись! Его работка! Его работка! – в иступлении кричал доктор, и лицо его было бледно и искажено до неузнаваемости, а голос раздавался под сводами пещеры, повторяясь глухим эхом по нескольку раз.

Не сомневаясь более, что доктор Осбарт – помешанный, я, в ужасе от этого открытия, потащил его за собой из пещеры на солнце и свежий воздух. Но когда мы очутились на берегу озера, силы оставили меня и я готов был заплакать, как дитя, безотчетно, беспричинно. Мои нервы были слишком возбуждены и теперь наступила реакция. Однако вскоре свежий живительный воздух успокоительно подействовал и на меня, и на доктора, который теперь совершенно пришел в себя, но оставался рассеянным и молчаливым и расстался со мной у дверей моей комнаты, не сказав ни слова, кроме короткого: «Прощайте, всего хорошего!».

XVII. Страшные минуты.

В продолжение нескольких последующих дней я не видел ни доктора Осбарта, ни капитана Блэка. Они как будто забыли обо мне. Но негр, по-прежнему прислуживавший мне, продолжал неустанно заботиться, чтобы я ни в чем не нуждался. Книг у меня тоже было много; гулять можно было, где угодно. Пользуясь этим, я часами бродил по скалам и по зеленым луговинам, причем имел случай убедиться, что наш оазис был окружен со всех сторон непрерывным кольцом снежных гор, за которыми тянулись бесконечные снежные равнины, так что бежать по суше было совершенно немыслимо. За это время я раза два видел Четырехглазого и от него сумел получить несколько ответов на интересовавшие меня вопросы. Так, я узнал, что капитан поддерживает отношения с Европой посредством двух небольших винтовых пароходов, которые выдает за китобойные, что один из них отправлен в Англию за сведениями, а другой находится в данный момент у американских берегов, где забирает запасы для пиратской колонии.

– Беда, как мы теперь нуждаемся в них, – добавил старик, – ведь здесь без съестных припасов прямо собачьей смертью умрешь! Ребята и то уже ропщут, говорят: «Что он здесь сидит? Чего он ждет, когда за нами пришлют из Европы и всех нас перевешают?» Да и относительно вас тоже большая смута: ребята у нас непокорные, в каждом из них по бесу сидит, да еще по какому!

– Да, зимовать здесь, должно быть, скучновато, – заметил я со вздохом.

– То-то и оно! Вы попали в самую точку, сэр! Делать здесь совсем нечего, и будь я капитаном, я не стал бы сидеть здесь, поджавши ноги, а вскочил бы, да и убежал отсюда, что есть мочи. Ведь нам и теперь уже припасов не хватает, так что завтра мы высадим пятьдесят человек рабочих на берег!

– Каких рабочих? На какой берег?

– Да вот тех, что работают в шахтах. Мы их просто выгоним на свободу, но бедняги все перемрут от голода и холода в этих снегах!

Я поспешил прервать под каким-то предлогом этот разговор, не будучи в силах совладать с охватившим меня волнением при мысли, что пятидесяти пленникам возвращена будет свобода, что я могу рассчитывать на пятьдесят союзников. Что, если бы удалось их вооружить и захватить врагов врасплох... – мелькнула у меня мысль. – Конечно, необходимо достать оружие и стать во главе этой обездоленной толпы!

Это была безумная попытка, но утопающий хватается и за соломинку. Мы могли потребовать себе запасной маленький пароход, приказать снарядить его и уйти на нем отсюда, истребив этих негодяев.

Весь остаток дня я употребил на то, чтобы изучать весь берег и все строения в надежде отыскать склад оружия. Но, увы, все склады и кладовые были снабжены тяжелыми, обитыми железом дверями, да еще заперты железными болтами и тяжелыми замками. Остальные строения были жилыми помещениями.

Большой зал, где мы присутствовали на страшном поединке, я избегал, зная, что для меня это небезопасно и что дикая орда настроена против меня. Усталый и обескураженный вернулся я в свою комнату. Рассудок шептал мне, что всего лучше отказаться от безумного замысла, на удачу которого при таких условиях нельзя было рассчитывать, так как в нашем распоряжении не было ни одного револьвера или ружья. Вдруг мне вспомнилось, что я видел в кабинете капитана Блэка, в углу, козлы с десятком ружей. Если бы мне удалось завладеть ими да прихватить хоть несколько револьверов! Эта мысль преследовала меня весь день. Под вечер же, когда я уже совершенно истомился и сел за вечерний чай, принесенный мне, по обыкновению, старым негром, я спросил его, не знает ли он чего-нибудь о том, что должно произойти сегодня вечером. На это черный слуга ответил, широко оскалив свои большие белые зубы:

– О, господин, сегодня много будет крови; большая будет потеха!

– Что, они перережут или перебьют всех этих несчастных?

– Зачем, господин? Нет, их не будут резать. Но крови прольется много в отчаянной борьбе. Вот уже и началось! – добавил он.

Действительно, внизу прогремел первый ружейный выстрел. Негр вышел из комнаты, а я подошел к своему окну и стал смотреть вниз. Возмутительное зрелище представилось моим глазам: двадцать человек работавших в рудниках черных углекопов высадились на берег, другая шлюпка подвозила с безымянного судна еще партию, тоже человек двадцать. Но целая толпа пиратов, окружив несчастных, стала гнать их в направлении снежных холмов, где тех ожидала страшная смерть. В открытое окно моей комнаты доносились их крики и проклятия: я видел, как на них беспощадно сыпались удары и как побоище превратилось в настоящую битву. Пираты действовали рукоятками своих пистолетов, а бедняги углекопы отбивались пустыми руками и один за другим падали на землю. Исход такого побоища нетрудно было предвидеть: безоружные и сравнительно малочисленные рудокопы отступали шаг за шагом в глубь беспредельной снежной равнины. Но теперь уже рассвирепевшие пираты стали стрелять по несчастным. Труп за трупом катился со скалистого берега вниз к воде. Уцелевшие же углекопы, охваченные паническим ужасом, бежали вверх по ледяному скату снеговых холмов на верную гибель и смерть.

Когда все стихло, я закрыл свое окно и упал в кресло, не зная, что мне теперь делать. За все время ни доктор, ни капитан Блэк не показывались на берегу озера или залива. В скалистом дворце тоже ничто не шелохнулось, так что я начинал думать, что хозяин дома, вероятно, находился в отсутствии. Когда стемнело, я вышел в коридор и увидел, что дверь его комнаты открыта настежь и в комнате совершенно темно. Но я боялся решиться на попытку завладеть оружием, прежде чем успею убедиться, что все кругом спят. Я боялся только одного, что капитан, ложась спать, запирает дверь своей комнаты. Тогда, конечно, всякая надежда овладеть его коллекцией ружей и переправить их через залив несчастным была бы безвозвратно потеряна.

В семь часов вечера я пообедал, как всегда, а в восемь старый негр собрал со стола и пожелал мне спокойной ночи. Часа три я ходил взад и вперед по комнате, создавая в голове сотни планов атаки и выжидая удобного момента. Наконец часов в одиннадцать я осторожно открыл дверь своей комнаты и стал прислушиваться. В коридоре было все тихо. Большинство дверей было заперто, но дверь комнаты доктора была открыта и в ней было темно. У меня родилось опасение, что он сидит у Блэка и они вместе совещаются о чем-нибудь. Оставив сапоги в своей комнате, я осторожно прокрался к дверям кабинета капитана, но и там царила темнота. Было ясно, что оба, и доктор, и капитан, ушли куда-нибудь и их не было дома. Я был вне себя от радости. Не долго думая, я вошел в кабинет и стал ощупью пробираться к тому месту, где заметил коллекцию ружей.

Сначала я наткнулся на какой-то столик или этажерку с мелкими вещицами и впотьмах опрокинул его – безделушки с шумом попадали на пол. Я остановился, как вкопанный, ожидая, что будет. Но ничего не шелохнулось. Тогда, выждав некоторое время, я продолжал пробираться ощупью дальше. Дважды я обошел всю комнату, не найдя того, что мне было надо, но на третий раз совершенно неожиданно для себя набрел прямо на ружья и вздохнул с облегчением. «Наконец-то!» – подумал я. Вдруг тихий, сдержанный смех, раздавшийся у окна, ошеломил меня. Кто мог быть со мной в этой комнате? Кто следил за мной?

Загадка скоро разрешилась. В следующий момент электрический свет залил всю комнату и я увидел капитана Блэка, спокойно сидевшего в кресле у своего письменного стола и смотревшего на меня с насмешливой, высокомерной усмешкой. Его смелый, проницательный взгляд был направлен на меня и, казалось, проникал мне в самую душу. Я хотел что-то сказать, но слова застревали у меня в горле. Сотни самых разнообразных мыслей рождалось и умирало у меня в мозгу; в висках стучало, как молотом, и я стоял неподвижно под магнетическим взглядом капитана, как беззащитная жертва в когтях коршуна.

Так мы стояли и смотрели друг на друга в течение нескольких минут. Тут я заметил, что у Блэка лежит под рукой револьвер, а в правой руке он держит перо; перед ним лежали какие-то бумаги. Вероятно, он занимался ими в то время, когда я вышел из своей комнаты; услышал это и загасил свет. Он как будто читал мои мысли. Наконец, сжалившись надо мной, начальник пиратов перегнулся через стол и придвинул ко мне табурет, накрытый серебристой шкурой полярного медведя.

– Сядьте! – коротко проговорил он.

Я сел, глядя ему в лицо уже почти без страха, хотя мне было чрезвычайно унизительно, что он обращается со мной, как со школьником, пойманным на месте преступления в тот момент, когда он собирался сделать скверную шалость.

– Вы славный, лихой парень, мой милый, – начал Блэк, – и у вас появляются иногда блестящие мысли, но, как у всех молодых мальчиков, недостаточно продуманные. Когда вы станете постарше, то научитесь быть осмотрительнее. В ваши годы я сам был таким же; вы напоминаете мне щеночка, лающего на быка. Счастье ваше, что бык не сердится на вас, быть может, выжидая. Во всяком случае примите его совет и идите пока в свою будку.

Все это он проговорил шутливо, отнюдь не гневно, но слова его взбесили меня до того, что я с трудом мог удержаться, чтобы не ударить его тут же. Пират, заметив мое душевное состояние, с усмешкой продолжал:

– Глупый мальчик! Да, глупый, так как сунул голову в капкан, приготовленный не для него, и впутавшийся в дело, вовсе его не касающееся. Не так ли?

Но я, собравшись с духом, ответил:

– Я пришел сюда, в эту комнату для того, чтобы прекратить ваше дьявольское дело, это убийство пятидесяти ни в чем не повинных людей!..

При этих словах пират вдруг пришел в неистовое бешенство; глаза его сверкали, как у помешанного или как у дикого хищника, почуявшего добычу:

– Кто поставил вас здесь судьей, глупый мальчишка?! – заревел он. – Кто разрешил вам следить за мной или высказывать ваше мнение относительно того, что я должен или не должен делать? Кто вас спрашивал, нравится ли вам, или не нравится, дерзкий маленький змееныш? Право, я удивляюсь, что не задушил вас на месте и позволил кинуть себе в лицо такие слова!

Гнев пирата был поистине страшен: он весь дрожал и извивался в своем кресле, как раненный, но не обессиленный лев, могучий и грозный; на лбу его выступили крупные капли пота. Но прошла минута тяжелого молчания, и Блэк заговорил мягким, ласковым голосом:

– Не вынуждайте меня, милый мальчик, сделать то, чего я не хочу делать. Вы здесь, и изменить этого нельзя, и если вы хотите остаться живым, то держите язык за зубами. Вам нет никакого дела до этих людей: это ватага лентяев, от которых свет будет рад избавиться. Вы же молчите и спасайте свою собственную шкуру. Вы уже живете здесь несколько дней. Это первый случай, чтобы человек, не принявший наших предложений, оставался среди нас столько времени. Далее так продолжаться не может! Вы, конечно, понимаете, что кто со мной пирует, то со мной и на виселице болтаться будет, и если я буду гореть в аду, то будут гореть и они вместе со мной. Вы пришли к нам, незваный и непрошеный, сами взялись за дело этой собаки Холля, который вбил первый гвоздь в свой гроб в ту ночь, когда прокрался ко мне в комнату в Специи. Я все видел, хотя он и думал, что усыпил меня. В ту ночь я обрек его на смерть и вас также, в тот вечер, когда вы явились ко мне в Париже. Но теперь у меня есть основания, по которым я хочу, готов изменить это намерение по отношению к вам. Но причин этих вы никогда не узнаете. У вас же нет никаких причин отказываться от клятвы разделить со мной и мое имущество, и мою власть, и пить со мной одну чашу до конца, будь то виселица или пуля. Теперь я спрашиваю вас, согласны вы на это? Вы должны мне отвечать теперь же: «да» или «нет», без оговорок и колебаний. Решайте, хотите ли вы утопать в роскоши и богатстве, как все мои сообщники, или лежать там, во льду, как те, другие. Вот наши бумаги! Али вы подпишете их и станете одним из нас, или не пройдет часа, как ваш труп будет лежать там, где так много трупов!