Текст книги "Час перед рассветом"

– Хорошо. В течение этого вечера и весь завтрашний день ты будешь наблюдать глазами, тебе нужно научиться не только слышать, но и видеть, что происходит вокруг тебя в этом огромном мире.

– Но чтобы увидеть, что происходит вокруг, не нужно столько времени. Я думаю, я могу и за полчаса всё рассмотреть. Зачем целый день?

– Полчаса тебе будет достаточно, – мягко произнёс Цэрин, – когда ты чему-то научишься, но не сейчас. А пока ты видишь лишь несколько отдельных деталей и смутную общую картинку, тебе нужен ни один день.

Остаток этого дня я рассматривал кривые зубья горных хребтов, пупырчатую шапку леса далеко внизу, ослепительные снежные вершины, серо-синие пологие ледники, лысые тёмные колючие кусты и камни всевозможных оттенков серого и коричневого, я вглядывался в небо, которое то затягивалось паутиной тонких облаков, то ослепляло своей сверхъестественной синевой, я наблюдал за расползающимися тенями по склонам гор, за тем, как играют солнечные лучи на пятнах снега. Это было явно интереснее, чем просто прислушиваться. Спускаясь к дому, я всё же заговорил.

– Когда мы только вышли из Сябрубеси и переправились через первый мост, я для себя отметил, что здесь, в этих горах, царит потрясающая тишина, и только люди её нарушают. Эта тишина показалась вдохновляющей. Но теперь я слышу огромное множество звуков. Даже когда я просто смотрел вокруг, постоянно что-то слышал.

– Да, это правильно. Ты начал наблюдать, поэтому и удивляешься. Ты сейчас впервые знакомишься с миром, и тебе многое предстоит услышать, увидеть, почувствовать. Но и это только начало. Главный прогресс начнётся, когда ты заметишь, что мир дышит.

– Как это, дышит? Услышу его дыхание? – недоверчиво усмехнулся я.

– Почти. Раньше ты не замечал ничего, сейчас ты начал слышать выдохи, но их много, и для тебя это сплошной шум. Однажды ты заметишь тишину между ними – это и есть вдохи. Миром правит гармония, и у него есть и вдохи, и выдохи, и звуки, и тишина, и свет, и тьма. И они постоянно двигаются, меняются. Жизнь – это процесс. Поэтому завтра ты будешь учиться видеть изменения в мире.

– Хм, гармония! В Катманду вы говорили про гармонию и расслабление, но сейчас мне приходится только напрягаться, сосредоточиваться.

– Верно. И здесь то же самое, что и с дыханием мира. Сначала ты учишься напрягаться, а затем познаешь и расслабление. Всему своё время. Будь внимателен.

Мы спустились незадолго до сумерек. Галсан и Ешэ помогали в доме по хозяйству, Бесну что-то приготовил, и к нашему возвращению ужин был на столе. Хозяин всё так же сидел в углу и медитировал. Очередной совместный молчаливый вечер я прервал, уйдя спать пораньше. В животе не прекращало крутить, а вдобавок меня начало и тошнить. Голова же, казалось, вот-вот разорвётся на части. И как только люди поднимаются на восьмитысячники? Откуда они берут силы, как их организмы выдерживают это? Или, может, просто я такой слабак? Не знаю. Но хочется верить в их силу, а не в мою слабость.

На следующее утро поход повторился, и, если до полудня мне удавалось развлекать себя какими-то необычными находками, то после обеда силы и внимание полностью рассеялись, оставив меня наедине со скачущими, как обезьяны по веткам, мыслями о том, как паршиво приходится организму. Цэрин ни о чём не спрашивал и мгновенно пресекал все мои попытки заговорить. Из-за мучительного однообразия вторая половина дня тянулась бесконечно долго, поэтому я был безумно рад, когда мой наставник поднялся и махнул рукой в сторону спуска. Что за паузы и вдохи мира, я никак не мог понять, а за весь день, как показалось, ничего особо примечательного и не случилось, я ничего нового не заметил, ничему не научился, и поэтому чувствовал себя отвратительно, словно школьник, вернувшийся домой с двойкой в дневнике. В доме всё было в точности, как вчера, и мне даже в голову взбрела мысль про дежавю.

Но, как только мы с Цэрином сели за стол, что-то начало меняться. Во-первых, хозяин присоединился к нам и стал с любопытством разглядывать меня, а потом и всех нас, особенно Галсана. Во-вторых, собственно, Галсан разрушил сложившееся о нём представление, как о замкнутом молчуне, – он начал рассказывать множество интересных и добрых притч, историй из жизни, а может, и просто выдуманных, но поучительных, а иногда и немного смешных. Ешэ временами его прерывал и пояснял значения неизвестных мне ранее слов. Я услышал про варны, про учения Будды, про некий путь просветления, вечное колесо перерождений и так далее.

– Сегодня очень хороший вечер, и мне радостно слушать всё, что вы рассказываете, – начал я, когда образовалась небольшая пауза, – спасибо вам за это. Но почему в предыдущие вечера мы не сидели точно так же?

– Вспомни, что я тебе говорил про знания, – ответил Цэрин. – Тебе нужно было начать жаждать их.

– Но ведь мы могли бы просто общаться в такой же обстановке и…

– Но какой в этом смысл? Если из беседы никто из нас не узнает ничего нового, то зачем впустую сотрясать воздух? Это время можно провести более продуктивно.

– А почему вы так уверены, что я бы ничего нового не узнал?

Хозяин дома радостно рассмеялся, словно ребёнок, заглядывая мне в глаза и хлопая себя по коленям. Немного успокоившись, он подвинул ко мне стоявшую возле него полную пышущего паром чая чашку, взял затёртый и обляпанный металлический чайник и стал лить воду в чашку. С неё, естественно, всё переливалось через край, по столу побежали горячие ручейки, а один из них добрался до моей ладони и обжёг её. Я одёрнул руку. Это ещё сильнее рассмешило хозяина, да и мои тибетские спутники теперь улыбались, глядя на эту картину, но я так ничего и не понимал. Наконец Ешэ, подавив смех, заговорил.

– Кхумджунг, – я впервые услышал имя этого старца, – таким образом рассказал тебе притчу о мудреце и пришедшем к нему учёном. Там говорилось о мудрости, которая не сможет наполнить чашу учёного, потому что она и так уже полна разными знаниями и мнениями, и мудрец предложил прийти гостю, когда тот уже опустошит свою чашу. Вот только наш хозяин, – тут он вновь усмехнулся, – показал, как мы сами могли бы обжечься, попытавшись наполнить нашей мудростью тебя.

Меня смутила такая метафора, и, видимо, на лице это сразу отразилось, потому что Ешэ сразу же продолжил.

– Есть ещё одна похожая притча. Однажды к мудрецу пришёл очень умный и начитанный человек. И он спросил у мудреца о том, что долго его волновало. Мудрец же сказал, что сможет ему ответить, но не сейчас, а позже. Тогда гость удивился и воскликнул: «Но почему? Разве вы сейчас очень заняты? Или, может, вы просто не знаете ответ?». Это был известный и очень важный в своём городе человек, поэтому его обидело такое отношение. Но мудрец ответил, что дело не в этом – у него достаточно времени, но прямо сейчас гость будет не в состоянии воспринять ответ. Человек переспросил: «Что вы имеете в виду?», и мудрец объяснил: «Есть три типа слушателей. Первый тип, как горшок, повёрнутый вверх дном. Можно отвечать, но ничего не войдёт в него. Он недоступен. Второй тип слушателя подобен горшку с дыркой в дне. Он не повёрнут вверх дном, он находится в правильном положении; всё, как должно быть, но в его дне – дырка, поэтому кажется, что он наполняется, но это лишь на мгновение. Рано или поздно вода вытечет, и он снова станет пустым. Лишь на поверхности кажется, что что-то входит, на самом деле ничего не входит, поскольку ничего не может удержаться. И, наконец, есть третий тип слушателя, у которого нет дырки и который не стоит вверх дном, но который полон отбросов. Вода может входить в него, но как только она входит, она тут же загнивает. И вы принадлежите к третьему типу. Поэтому мне и трудно ответить прямо сейчас. Вы полны отбросов, поскольку вы такой знающий. То, что не осознано вами, не познано – это отбросы».

– Верно, – подхватил Цэрин, – но теперь, поднявшись сюда, силы стали покидать тебя, и, чтобы облегчить ношу, ты выбросил часть своего мусора.

– И поэтому вы только здесь начали меня учить?

– Нет. Я уже говорил, что не стану ничему учить. Но я показал, как именно ты сможешь учиться, когда выбросишь весь свой мусор. Я обещал показать направление и сделал это. Но учиться тебе нужно самому.

– А что, если у меня никогда так и не получится избавиться от этого мусора?

– Однажды ты сделаешь это, – мягко ответил Галсан, – но всему своё время. Лучшее неизбежно. И раз уж у нас сегодня вечер притч, я расскажу ещё одну. В городе Лумбини, где родился Будда, жила одна женщина. Так случилось, что она родилась в то же время, что и Будда, и жила всё время рядом с ним. Но она никогда не искала встречи с Буддой и даже не хотела увидеть его. Когда он оказывался рядом с ней, она всячески старалась спрятаться. Но в один прекрасный день случилось так, что ей некуда было укрыться. Тогда она закрыла лицо руками, но Будда появился между всеми её пальцами.

– Это хорошая притча, – подтвердил Цэрин, – но уже вечер, а завтра предстоит большой день. Поэтому всем нужно хорошо отдохнуть и выспаться.

– Да, но позвольте перед этим мне рассказать одну небольшую историю, из-за которой я и приехал в Непал.

Расценив молчаливый кивок как разрешение, я вкратце описал события, связанные с ведьмой и со сновидениями, а потом пересказал легенду о ритуале невров с ободом, закончил же не оставлявшей меня в покое загадкой про храм солнца и силу неба. Тибетцы слушали внимательно, изредка переглядываясь и улыбаясь чему-то. После завершения моего монолога Ешэ высказался: «Не ищи рукотворных храмов – в них больше лжи, чем пользы; не ищи людей, зовущих себя просветлёнными, – они темнеют в своём заблуждении; не верь себе, когда начнёшь думать, что ты видел просветлённых, – это будет ошибка, но когда ты увидишь свет истинного солнца, ты сам станешь светлее. И если ты стал на путь просветления, то обязательно дойдёшь, само небо тебе поможет, но сердце твоё укрепится, и ты не будешь знать ни страха, ни счастья, ты растеряешь друзей и обретёшь учеников».

Все замолчали. В груди у меня сначала что-то сжалось, но потом быстро отпустило, и я ушёл к себе в комнату, отчасти вдохновлённый позитивным вечером и последним замечанием Цэрина, отчасти смущённый словами Ешэ. И почти сразу же провалился в сон.

Пробуждение на рассвете уже стало входить в привычку, и организм, несмотря на достававшуюся ему нагрузку, принимал новые правила игры. Но на этот раз мы поднялись ещё до восхода солнца и ушли медитировать все вместе, что называется, натощак, хотя у меня в животе урчало и жутко сводило.

– На что сегодня обращать внимание? – спросил я Цэрина уже почти у нашего места.

– Сегодня мы уйдём отсюда, нам предстоит долгий день, поэтому сосредоточь внимание на втором круге и собери свои силы для предстоящей дороги.

– Мы всё же продолжим набирать высоту?

– Нет, мы отправимся обратно, но пойдём другой дорогой. Сегодня мы спустимся туда, где растут деревья, – это означало, что перепад высот будет больше километра.

Медитация продлилась около часа, я честно старался собрать внимание и поместить его во второй круг, но удавалось это, откровенно говоря, весьма слабо. И всё же просидел здесь не зря – внутри появилось какое-то ровное состояние спокойствия, проблемы со здоровьем отошли на дальний план. В домик мы вернулись молча, все погружённые в себя, позавтракали приготовленным Бесну рисом и варёными яйцами, быстро собрали вещи и, поблагодарив Кхумджунга за приют, отправились еле заметной тропой в направлении к Сябрубеси.

Дорога действительно оказалась длинной. Почти всё время узкая, едва ли в полметра, тропа извивалась и прыгала то вверх, то вниз. Через несколько часов она стала более заметной, а затем и вовсе превратилась в импровизированную мостовую – в самом деле, её выложили из камней прямо на горном склоне! Оказывается, местные жители таскают камни и обустраивают таким образом используемые регулярно тропы.

Примерно на высоте трёх тысяч метров мне стало гораздо легче, горная болезнь отступила, и ноги понесли с удвоенной силой вперёд вдоль крутых склонов. Постепенно мы погружались в мир, где правят не камни, а растения, которых с каждым пройденным километром становилось всё больше и больше. Это было похоже на возвращение из царства Аида в мир живых. Я не заметил, как вокруг нас внезапно появились заросли рододендрона и бамбука, и обрадовался как ребёнок, увидев осторожно наблюдающую за нами из-за узловатых корней деревьев ящерицу. Дорога всё извивалась, складывалась гармошкой, проваливалась резкими спусками и вновь взмывала вверх, словно аттракцион «американские горки», где-то приходилось цепляться за стебли или корни растений, чтобы не сорваться в пропасть на добрые полкилометра с отвесного склона, в иных местах же удавалось присесть, вытянув вперёд ноги, чтобы немного отдохнуть, отдышаться и заодно полюбоваться природой. А она здесь, стоит отметить, впечатляла своей красотой. Вокруг нас постоянно переливались красками живописные пейзажи, тысячи оттенков зеленого, белого и бесконечный спектр… нет, синим это не назвать – просто небесного. И вот на этом пути я и встретил самые восхитительные мгновения своей жизни. Преодолев длинный, чуть ли не в сотню метров очередной подвесной мост над пропастью в тумане, где я даже, в общем-то, вполне ожидал увидеть вылетающего дракона или птерозавра, пройдя умопомрачительным серпантином по краю отвесной скалы, цепляясь за торчащие корни всевозможных растений, мы добрались к закату до крохотной, около пяти домов, деревушки Шерпагон. На пологих склонах здесь местные жители устроили небольшие поля или огороды, оградили их каменными стенами и теперь собирают с них урожай каких-то колосков, из перемолотых семян которых выпекают в своих печах безумно вкусные хлебные лепёшки. Мы поселились в продолговатом двухэтажном домике с яркой сине-зелёной деревянной террасой-балконом. Я сбросил рюкзак, повесил сушиться пропитанные потом вещи на перила и вышел полюбоваться закатом. Вид открывался восхитительный! И мне крайне радостно, что у меня не было фотоаппарата, ведь иначе я бы беспрерывно снимал. Но ведь можно же и не щелкать! Закаты в Гималаях – это нечто непередаваемое… горы, небо, облака, леса, поля – всё взрывалось, полыхало и сияло миллиардами цветов, о которых многие художники и не подозревают. Белёсая дымка спустилась вниз к реке, тяжёлые свинцовые тучи, перебравшись через горный хребет, вдруг проредились и посветлели, приобретя неожиданно жёлто-розовые оттенки. Солнце медленно катилось всё ниже и ниже, выбрасывая вперёд между зубьями горной гряды разноцветные лучи, титанические тени прыгали по противоположному склону, снежные шапки попеременно окроплялись то пятнами нежно-розового, то пурпурного, то лабрадорового, то лазурного… А я? А я сидел и плакал от счастья. В этот момент хотелось одного – стать гармоничной частью этого действа. И я растворился в медитации. Казалось, вся природа окрасилась теплым лиловым, крапива под руками перестала жечь, шипы кустов больше не кололи. Муравьи, которых я по неосторожности потревожил, оставили меня в покое. Я сидел и дышал в такт ветру, а местные жители добродушно улыбались, глядя на меня. И вот тогда, в этот прекрасный момент мне вдруг стало очевидно и понятно, почему Сиддхартха Будда родился в Непале, что нашел Рерих в Гималаях, зачем Усуи ушел в горы на 21 день, что искал учитель тянь-ци в горах. Казалось, они все были в этот момент здесь, со мной. И это была Гармония. По телу прокатывался просто колоссальный заряд энергии. Шерпагон для меня теперь стал маяком гармонии. Весь проделанный путь до мёртво-холодных вершин и обратно к тёплому и живому только усилил эффект от открывшегося в тот момент мне мира.

Вечером нас вкусно накормили, и я, приняв наконец душ, легко и спокойно уснул. А дальше было возвращение в Сябрубеси через сказочные деревушки, напоминающие Шир хоббитов, миниатюрные речушки, кедровые леса, по пути нам всё чаще встречались группы туристов всех национальностей, навьюченных рюкзаками и увешанных фотоаппаратами. Цэрин с довольной улыбкой посматривал на меня, временами стараясь заглянуть в глаза, а когда мы поселились в гест-хаусе в Сябрубеси, сказал просто и очень понятно: «Ты усвоил этот урок. Теперь, когда твоё тело и твой ум узнали на опыте, что такое напряжение и спокойствие, когда ты хотя бы ненадолго ощутил гармонию, ты сделал большой шаг на своём пути. Ты будешь учиться, у тебя на пути будут ямы неудач и разочарований, иногда тебе будет казаться, что ты стоишь на одном месте, на плато тупости, но вспоминай о пройденном пути, вспоминай, что ты можешь достичь гармонии. И обязательно регулярно применяй полученные на пути к свету знания».

Весь следующий день прошёл в дороге в цветастом автобусе, битком набитом разномастной публикой. Я ехал и размышлял о произошедшем. Многое во мне перевернулось, запустился какой-то новый процесс, появились новые мысли, новое восприятие мира. Странно было понимать, что эти, совершенно незнакомые люди, отправились в долгое путешествие только ради того, чтобы показать мне, какому-то странному русскому, что человек всё-таки может сам найти свою гармонию, не говоря уже о материальной стороне вопроса – в конце концов, это же целый поход! Вообще, храм Сваямбунатх и его владельцы-обезьяны, события, произошедшие там, безумные торговцы Катманду, молящиеся вечерами женщины-труженицы Шерпагона, радушные хозяева лоджии в Тсамки, впаривающие всюду свою исполинскую морковь и ячий йогурт, невероятное состояние в Кьянджи Гумпа и долине Лангтанг – все эти виды, всё это вместе разом изменило меня. А ещё я думал о рассказанных Галсаном историях, пытался как-то переварить и вплести в своё миропонимание все эти варны и пути к просветлению. Постепенно всё это стало структурироваться, собираться в какую-то одну общую идею, и я решил, что по приезде в Катманду, отоспавшись, обязательно запишу всё это.

Именно так я и поступил. Естественно, первым желанием было поделиться этим с моими новыми знакомыми, но, добравшись со своими записками до необычной лавки, где за шторой скрывалась дверь, я не нашёл никого из них, даже мальчишки-продавца. Нет, лавка не была пуста, но их там не было. Я прождал весь день, затем приходил ещё, но необычных тибетцев больше не видел. На мои вопросы продавцы соседних лавок либо говорили, что не понимают меня, либо переводили разговор на тему покупок. В конце концов, мне пришлось уехать, так и не встретив их больше. Но я безмерно благодарен этим людям за то, что они показали и к чему направили. Настаёт новый день, и я говорю миру: «Намасте!».

Записки Иллариона, сделанные в Катманду

Кажется, что за последние дни мне удалось вдруг поймать озарение – это была яркая вспышка в голове, после которой всё, что я читал или слышал ранее, внезапно сложилось воедино. Абсолютно всё теперь видится мне логичным и понятным, а многому находятся подтвержденя и в различной литературе, что мне доводилось читать ранее.

Итак, всё начинается с вопросов. Мы рождаемся и движемся в беспрерывном потоке дней, сталкиваясь с массой людей, предметов, событий. Ещё не умея говорить, ребёнок смотрит на мир удивлёнными глазами, и во взгляде его читаются вопросы. Да, конечно, там есть ещё и восхищение, и удивление, и страх, и множество иных эмоций. И всё же вопросы есть всегда.

А затем настырные взрослые учат недавно пришедшего в этот мир ребёнка речи, родному им языку. Они навязывают форму мысли, передавая свой алфавит, свой словарь новому человеку. И он уже начинает облекать пока ещё свои вопросы в чуждую словесную оболочку. Шаг за шагом усваивает молодой член общества принятую модель суждения в этом его обществе. Впитывая из окружающего мира всё новые и новые слова, порой догадываясь об их историческом происхождении, ребёнок развивается, но вместе с тем и регрессирует. Яркий пример влияния языка и конкретных его слов описал Д. Оруэл в «1984». Созданный им и описанный в книге «новояз» в Океании градировано, но тем не менее верно даёт понять меру влияния языка на его носителя. В приложении к роману о новоязе говорится, что он был призван не расширить, а напротив – сузить горизонты мысли, а для этого выбор слов сводили к минимуму, либо урезали их значения. Например, слово «свободный» стали использовать только в таких выражениях, как «туалет свободен», но фраза свободы воли, политической свободы или свободы мысли в этом обществе уже не существовало даже в форме понятия. Целью такой работы с языком было сделать так, чтобы любая чуждая ангсоцу мысль стала бы буквально немыслима.

Принимая во внимание такое значение усваиваемого лексикона, можно заключить, что личностное развитие будет повсеместно ограничиваться именно рамками формы изучаемого языка. Иными словами, окружающие люди, СМИ, а в первую очередь – родители подталкивают нового человека к росту, одновременно сковывая и обрубая на корню его потенциал.

Сводя бесконечный спектр чувств и эмоций к некоторому числу общих понятий, ребёнок уже в первые годы жизни лишает себя свободы саморазвития. Однако природу довольно сложно остановить, и поэтому на взрослых льются мириады вопросов, оформленных в привычную им форму. Часть этих вопросов остаётся без внимания, часть получает формальный ответ, часть – общие слова, порой не имеющие ничего общего с действительностью, ведь взрослые члены общества тоже выросли в этих рамках и зачастую перестают к определенному возрасту мыслить и задаваться вопросами в принципе. Ну и остаётся малая толика вопросов, которые получают удовлетворительный ответ. Такое отношение к конкретному развитию ребёнка заставляют бунтовать его «Я», этот человек не остановится, пока не получит удовлетворительный ответ.

Но годы идут, счастливая пора детства сменяется острым периодом становления личности, начала осознания своей самости, и период взросления знаменует рождение в голове новых, более сложных и более важных в этот момент вопросов. Внутренний диалог сводится к размышлению о смысле жизни, о пути человека. Появляется на задворках разума ощущение единственности и неповторимости своего «Я», человек начинает думать, что у него есть своя, самая важная роль в этом мире. И в этот момент рождается дикое чувство одиночества, отделенности от мира, ведь никто вокруг не понимает его мыслей, не понимает важности его «Я». Многое нарастает на человеке – учёба, дела, работа, общие развлечения. Всё это наполняет заботами, отвлекает от вопросов и, в конечном счёте, отбрасывает их на дальний план. И вот уже перед нами нормальный, здравомыслящий человек, которому всё ясно и всё по плечу, с которым все рады завести знакомство.

Однако же рано или поздно настаёт очередной переломный момент, новый виток жизни заставляет приостановиться в гонке по кругу. Словно заноза в мозгу сидит мысль и с каждым днем всё острее напоминает о себе, мысль, что всё вокруг как-то неправильно, что движение идет по неверному пути, а то, и того хуже – это лишь топтание на месте. Игра, в которую вовлечены абсолютно все вокруг, просто не имеет смысла – нелепые декорации на пустой сцене, шапито для никого. Подобная мысль зреет и жалит, она не даёт покоя. Но вот разрешить её не выходит – нет слов, чтобы описать её, нет слов и чтобы спросить о ней, нет размышлений. Конечно, встречаются и те, кто всё же работает над собой и понемногу приближается к удовлетворяющим его ответам. Каждый в конечном счёте находит что-то для себя, что-то, что может стушевать и вновь отодвинуть назад важность этой мысли, необходимость задавать вопрос.

В детстве я старался докопаться до некоторой истины, до той правды, которая бы дала покой и удовлетворение. И, не дожидаясь ответа со стороны, сам себе объяснял:

 
Я прав… и я не прав-
Всегда такое было, будет:
Любое в мире доказать, узнав,
И опровергнуть могут люди.
Есть смысл всюду —
Найти его легко.
Но человеку легче верить в чудо,
А не искать его.
Он будет думать иль считать,
Что в жизни смысла не найти,
Хотя другим легко его познать —
Да вот, к примеру, и в любви!
И думать он не будет,
Что есть он здесь лишь для того,
Дарить чтоб счастье людям,
А не искать добро!
 

Подобные мысли приносят покой, но лишь на время. Проходят дни, недели, года, и заноза в мозгу вновь начинает напоминать о себе. Как может обходиться наш мир лишь этим? Формальность ответа, ограниченность языком не успокаивают метущееся «Я». Но, в самом деле, что же является самым важным? Есть ли некая формула счастья? Или каждому своё? А если так, то как знать, что это именно то, что нужно, что в конце не придется раскаяться в выборе? По-настоящему сложные вопросы, если задуматься.

Попытки примерить на себя шкуру чужого счастья, подогнать её под себя, зачастую остаются безуспешными. Раз за разом, попытка за попыткой всё это повторяется. Можно пытаться найти иные пути, но в итоге вновь всё сводится к началу. В один из таких моментов мне запомнились слова одного поэта. Он говорил об очевидном, о том, о чём мне приходилось думать и ранее, но только в этот раз слова были иные, в этот раз были новые детали. Так я вернулся к идее смысла в любви, но получил уже некий наглядный пример.

Чтобы было проще понять, лучше отрешиться от привычных нам знаний и образов и воспользоваться фантазией. Итак, возьмем кусок ткани, материи, и представим, что это всё, что только существует или может существовать – пространство, время, материя, процессы и т. д. Называть это всеобъемлющее нечто можно по-разному: Жизнь, Бог, Природа, Любовь – каждый называет по-своему. Мне ближе имя Любовь. Итак, есть нечто, включающее в себя основы всего. А теперь представим, что определенные комбинации точек этого куска материи образуют самостоятельные сущности: ёжик, чайка, камни, вода, Маша, Петя и прочее в этом роде. Они появляются и исчезают, из них вновь происходит нечто, и так далее, словно мимоиды на поверхности Соляриса. И вот, все эти сущности беспрерывно всплывают и растворяются, но в периоды своего существования они взаимодействуют друг с другом. Здесь и кроется смысл. Идея в том, что различные виды взаимодействия нацелены на процесс любви, ведь каждый с рождения хочет, чтобы к нему по-доброму относились, чтобы его любили, чтобы ему доставались блага, и каждый стремится любить, так или иначе. Отсюда выходит, что все эти игры нашего куска материи-Любви с появлением, исчезанием и взаимодействием разных сущностей ведутся только для того, чтобы постоянно шёл процесс любви. Очевидно, что все мы разные, все по-разному переживают даже схожие процессы, а значит, существует бесконечное множество вариантов этих взаимодействий, бесконечное множество проявлений любви. А если так, то можно заключить, что Жизнь, как таковая, в целом не имеет конца, а смысл её – в постижении и переживании процессов любви.

Такой подход к пониманию мира не отвергает идею единства всего во вселенной. Всё вокруг словно клетки одного организма, а потому каждый может сказать: «В некотором роде ты – это я, а я – это ты» или «Бог – это я, а я – часть Бога». Г. Гессе писал об этом же в романе «Сиддхартха», где главный герой рассуждает на тему камня, являющегося одновременно и животным, и богом, и Буддой.

Подобная мысль весьма интересна и помогает разрешить немало всяческих вопросов и построить довольно успешно свои взаимоотношения с окружающими. Однако же может возникнуть недопонимание, и оно возникает. Ведь все люди разные: один ищет счастье в отношениях с людьми, другой – в преданности делу, один влюблен в девушку, а другой – в работу. Действительно, разница есть, и о ней говорит ведическая культура. В санскрите есть такое понятие – варна. Этот термин используется для обозначения четырёх основных сословий древнеиндийского общества. В «Пуруша-Сукта», одном из гимнов «Ригведы» говорится, что, когда Пурушу расчленили, его рот сделался брахманом, руки – кшатриями, бёдра – вайшьями, а из ног появились шудры.

Рассмотрим вкратце все четыре варны. Возможно, где-то пояснения будут отличаться от общепринятых понятий, но это то понимание, которое привело меня в итоге к основной идее.

Шудры. Сословие наёмных рабочих, мастеров. Это основа, ноги, на которых стоит наше общество. Если шудра на своём месте, в его руках всё спорится. Это наши Кулибины и Левши.

Вайшьи. Люди этой варны – купцы, снабженцы, двигающие общество. Это бёдра, позволяющие ходить. У вайшьи всегда много ресурсов, он умеет их добывать и грамотно распоряжаться ими.

Кшатрии. Это воины, а впоследствии – правители. Кшатрии руководят, ведут народ за собой, их называют харизматичными личностями. Примеров их также немало.

Брахманы. Это слово порой используется в качестве синонима слову жрецы. Вообще же брахман – лекарь тела, разума или души, т.е. это врач, священник, учёный, творческий человек. Или учитель – также для тела, разума, души.

Считается, что, вращаясь в колесе сансары или перерождений, душа стремится к мокше, освобождению, перерождается, переходит из одной варны в другую, согласно карме. Также и внутри каждой варны есть некоторые этапы, которые душа преодолевает в своём развитии. Рассмотрим их.

Шудра-шудра. Это простой рабочий, который трудится под чьим-либо руководством, порой даже не получая никаких вознаграждений за свой труд.

Шудра-вайшья. Это наемный рабочий, который знает цену своему труду и ищет достойное место для его оплаты.

Шудра-кшатрий. Это бригадир, старший среди своих рабочих, прораб, заставляющий, зачастую своим примером, делать так, как правильно. Его лозунг: «Быстрее, выше, сильнее!» или «Пятилетку в три года!»

Шудра-брахман. Это пик развития шудры. Мастер-«золотые руки», Левша, Кулибин. Это учитель ремёсел. Дойдя до этой ступени, шудра сознаёт, что своим умением он может расширять свои ресурсы. И здесь он может стать вайшьей.

Вайшья-шудра. Это купец или торговец, который работает не на себя, но знает, как и где приложить свои руки, чтобы больше заработать.

Вайшья-вайшья. Это представитель малого бизнеса, сам себе хозяин, который неплохо разбирается в получении барышей.

Вайшья-кшатрий. Это руководитель, начальник, акула бизнеса. Для него дело – победить, разгромить конкурентов.

Вайшья-брахман. Это гуру в торговле, в бизнесе. Он получает деньги не для чего-то, а потому, что это его стезя. Он спокоен и готов делиться своими секретами с окружающими. Это бизнес тренер.

Кшатрий-шудра. Это солдат, боевая единица, выполняющая приказы.

Кшатрий-вайшья. Это наемник. Он рискует собой, но получает за это прибыль, как, например, солдат-контрактник, телохранитель, пожарный и проч.

Кшатрий-кшатрий. Это командный состав – офицер, маршал. Это воин, который умеет руководить и делает это превосходно.