Текст книги "Врата Кавказа"

– России хочу послужить! После ранения отошёл. Пошли меня, матушка, на любую войну, и я на ладонях преподнесу тебе новые земли.

– Только не так, как это было в Польше! Ты что там, малец, вытворял? Своей излишней жестокостью ты не усмирял, а возбуждал против русского солдата крестьян! Чтобы впредь сего не было! Отправишься в Персию, встанешь во главе Каспийского корпуса. Задача твоя: овладеть Закавказьем и полюбовно, где это возможно, завоевать сердца тамошних правителей, приведя их к присяге России. Начнёшь с Дербента. Там Шейх Алихан заперся в ожидании персидского войска. Но персы, должно быть, уже покинули пределы Кавказа. От Дербента развернёшь войска на Шемахаскую провинцию, возьмёшь Баку и Кубу. Гянджу Ираклий может взять своими силами – это его вотчина. В Карабахе обласкаешь Ибрагим-хана. Он давний поклонник России. На Араксе остановишься до дальнейших наших распоряжений. Главным твоим противником станет скопец Ага-Мохаммед-хан. За Кавказским хребтом все земли преданы разорению злым персом. Воспользуйся этим обстоятельством, чтобы ласкою склонить на нашу сторону как можно больше ханов. На этом всё! Ты хотел войны? Вот дело, стоящее твоего тщеславия! Отправляйся в войска немедля! Утром получишь указ-инструкцию, в котором будут разъяснены цели и виды правительства нового похода. Со времени смерти Надир-шаха в Персии царит анархия, причиняющая немало неудобств и самой России. Такое желаемое состояние дел в Персии, весьма отличное от настоящего положения, может быть крайне выгодно и полезно для России. Восстановленное спокойствие и порядок в Персии откроют нам богатый торг не токмо при берегах Каспийского моря, но и внутри пределов персидских областей. Посредством этого возможно будет открыть путь в Индию, и, привлекая к нам богатейший торг сей кратчайшими путями, чем тот, по которому следуют все народы европейские, обходя мыс Доброй Надежды, все выгоды, приобретаемые европейцами, обратить возможно будет в нашу пользу.

Махнув рукой, императрица Екатерина дала понять, что аудиенция окончена. Склонившись в низком поклоне, Валериан Зубов припал губами к её пухлой, но уже сдающейся немощи, руке. Екатерина вздрогнула. Может, и не была она права, что оставила рядом с собой самодовольного Платона, а не бравого Валериана? Мучимая этой мыслью, государыня погрузилась в раздумья. Валериан Зубов и предположить не мог, что видит императрицу в последний раз.

– Платоша, князь Чавчавадзе просил аудиенции. Здесь ли он? – спросила Екатерина, когда Валериан Зубов вышел из залы.

– Да, жаждет встречи с вами. Просить помощи будет! – ответил Платон Зубов.

– Зови! Хоть его порадую!

Князь Чавчавадзе мягкой походкой приблизился к императрице. За его спиной стоял старый князь Цицианов – ещё один из претендентов на грузинский трон, который, впрочем, давно уже похоронил мечты о власти.

– Что, князья, совсем дела плохи? – предвосхищая просьбы грузинских аристократов, спросила Екатерина. Она всегда задавала вопросы, ответы на которые у неё уже были заготовлены в виде решений.

– Персия, потерявшая в лице картли-кахетинского царя своего давнишнего вассала, протестует открыто, и поход коварного скопца, этого Ага-Мохаммед-хана, – лишь первый гром над головами жителей Кавказа! – с присущей ему импрессией начал свою речь князь Чавчавадзе. – Мы неоднократно предупреждали, просили, но – о горе моему народу! – не были услышаны. Теперь же и Турция, не имевшая повода явно вмешиваться в наши отношения с Россией, прибегла к своему обычному способу – поднять против нас кавказские народы. Кабардинцы, недавно испытавшие на себе силу русского оружия, не приняли турецких эмиссаров, но чеченцы восстали почти поголовно. Если вы, о светлейшая, не окажете нам помощи хотя бы двумя батальонами, о коих велась речь в Георгиевском трактате…

– Довольно! – прервала грузинского посла Екатерина. – Два батальона не спасут ни царя Ираклия, ни ваши земли, ни ваш народ. Да и кто будет содержать их. Согласно трактату, все растраты на иждивение брал на себя Ираклий, но мои солдаты вынуждены были впроголодь жить и обеспечивать себя сами. Царь Ираклий не мог собрать съестных припасов даже для нескольких батальонов, а царь Имеретин Соломон вместо обещанных обильных запасов доставил на прокормление русского войска всего несколько быков. Войско пришлось отозвать, но все же по договору с Россией Турция вынуждена была отказаться от постыдной дани людьми с грузинских земель. Даже покидая вас, мы даровали вам облегчение, вырванное для Грузии оружием единоверной России. Так что для вас мы сделали более того, что указано в трактате, в то время как вы не смогли даже накормить своих защитников, чем грубо нарушили главные статьи Георгиевского трактата. Но это в прошлом. Возрадуйтесь, князь! Мы выдвигаем к вам на помощь тридцатитысячный корпус русской армии с артиллерией и конными частями.

Обескураженный как выволочкой со стороны императрицы, так и неожиданной новостью, князь поспешил удалиться, чтобы успеть сообщить радостную весть своему сюзерену.

А в марте 1796 года, когда корпус генерала Савельева отошёл от стен Дербента, был издан манифест «о вступлении российских войск в пределы Персии против похитителя власти в сем государстве». Главным поводом к войне опять объявлялось то, что «помянутый хищник Ага-Магомет распространил наконец насильства и лютости свои и оскорбление прав и достоинства нашей империи даже до впадения в Грузию». Зубову был вручен подробнейший план военных действий, разработанный, соответственно, Военной коллегией.

Суть его формулировалась следующим образом: «Корпусу каспийскому занять Дербент, потом взять город и порт бакийский и, соединяя силы свои с морскими силами и способами и учредя тут главный депо, обеспечить себя верным подвозом из Астрахани жизненных и воинских припасов; далее, приближением войск наших к соединению рек Куры и Аракса[33]33
  Место предполагаемой дислокации войск Ага-Мохаммед-хана в Муганской степи.


[Закрыть] и ко впадению их в Каспийское море и открытием беспрерывной и надежной связи в одну сторону с каспийскою флотилиею и с теми частями войск, кои высажены будут контр-адмиралом Федоровым для защиты и подкрепления благонамеренных ханов бакийского и талышского; с другой, с корпусом кавказским, не токмо соединя все силы наши, но и до реки Аракса очищено будет. Главная цель в том состоит, чтоб, уничтожив власть Ага-Магомет-хана, овладеть берегами Каспийского моря».

В этом обширном многостраничном документе есть чрезвычайно выразительные пассажи, дающие представление об истинных целях похода: «Покровительствуя, защищая и охраняя торговлю и по оной обращающихся подданных наших, истреблять суда противных нам ханов, поелику пользы государства нашего взыскуют не терпеть на Каспийском море никаких судов, принадлежащих народам, не подвластным скипетру нашему». Агрессия персидского хана позволила России также включить свои интересы в планы торговой экспансии на Каспийском море, причём теперь уже речь шла о полном контроле над Каспием.

Изначально ни о каком присоединении Закавказья к России и речи быть не могло. Одной из главных задач было образование из расположенных на персидской территории ханств сильного государства-сателлита, находящегося всецело под российским влиянием. Основой должно было стать Гилянское ханство во главе с лояльным России Муртаза-Кули-ханом, «потом, возможно, таким же образом приобресть мазандеранскую и астрабатскую области, и покровительством нашим утвердить там свою власть, то мы, имея в руках своих два порта: астрабатский и энезелийский, можем построить там на твердой земле в выгоднейших местах крепости, полезные ко влиянию над народами тех стран и к распространению торгов наших».

У Валериана Зубова, теперь уже активно принимавшего участие в разработке этих планов, были свои весьма радикальные соображения: «Грузия, Имеретия, Шуша, Нахичевань, Эривань, Гянджа, все вместе соединенные, вместили бы в себя земли плодороднейшие и несколько миллионов народа христианского». Сам Зубов видел не просто новое государство на берегах Каспия, сшитое из феодальных лоскутков иглами русских штыков, а именно мощное христианское государство.

Стратегической задачей на этом этапе мыслилось вытеснение Ага-Мохаммед-хана в отдаленные южные области Персии и, по возможности, возмущение против него самих персиян.

Отдельной яркой канвой всего документа звучало заявление, написанное собственноручно Екатериной II: «В обращении войск наших в Дагестан наикрепчайше наблюсти, чтоб Лезгинцы и другие хищные народы горские удерживаемы были от нападений, в чем наилучше предуспеть можно, воздерживая легкие войска наши от всякого их озлобления, ибо, касаясь прав и собственностей их, легко возбуждаются они к отмщению, а паче, не занимаясь покорением народов, оружием неукротимых и от сотворения мира не признававших ничьей власти. Неважные грабежи их презирать, против коих полезнее умножать собственные предосторожности и оными наказывать дерзающих, чем отмщать целому народу за грабежи нескольких хищников и возбудить против себя взаимно отмщение целого народа, и трудными походами в ущелиях терять людей напрасно, тратить время и одерживать победы бесполезные».

Новый главнокомандующий войсками на Кавказе Валериан Зубов в точности исполнял это распоряжение, причём до такой степени точно, что неблагодарные, а зачастую просто не понимавшие благородства местные кавказские князьки стали открыто пользоваться добрым расположением русских, чтобы безнаказанно ткать сети заговоров против своих русских союзников, принимая их добродетели за слабость.

А у самых южных границ Российской империи в Муганской степи происходило действо, собравшее со всех самых отдалённых концов Персии вестников новой эры. На персидский трон короновался Ага-Мохаммед-хан из племени Каджаров. Муганская степь, мрачная и неприветливая зимой, расцвела тысячью разноцветных флагов и вымпелов. Палатки заполнили пространство до горизонта, табуны коней носились, обретя временную свободу, по всей степи от края до края. Запах, исходивший из сотен чанов с пловом, смешивался с запахом фисенжана – жареной осетрины, приправленной грецкими орехами с соком граната и лимона.

И вот одним холодным утром Муганскую степь разорвали звуки сотен труб. На высоком пьедестале в дорогих парчовых одеждах на троне персидских правителей восседал Ага-Мохаммед-хан. Началась церемония коронования первого шаха из новой династии Каджаров на царство. Действо для человека, не знакомого с восточными церемониалами, пышное, странное и во многом лицемерное. Тем не менее, происходило оно согласно древним иранским традициям. Вначале всё сорокатысячное войско пало на колени, и главный муфтий прочитал торжественную молитву. Затем на коленях к царственному трону подползли властители покорённых шахом регионов Персии и слёзно стали умолять Ага-Мохаммед-хана принять корону иранских властителей. Со стороны должно было казаться, что новый правитель Персии коронуется исключительно по настоянию ханов и шиитского духовенства. Из цветастого шатра, сшитого из дорогой дараи[34]34
  Вид шёлковой ткани.


[Закрыть], муфтий вынес приготовленную для скопца корону Надир-шаха с четырьмя перьями, символизировавшими власть над Ираном, Афганистаном, Индией и Средней Азией. Но Ага-Мохаммед-хан, прекрасно помня, что именно Надир-шах приказал кастрировать его, предпочёл надеть небольшую диадему и подпоясаться мечом, освящённым на могиле шейха Сефи-ад-Дина[35]35
  Шейх Сефи-ад-Дин Исхак Ардебили (1252–1334) – основатель известного на Востоке суфийско-дервишского ордена Сефевие и родоначальник царственной династии Сефевидов. В Иране деятельность этого ордена привела к выделению в суфизме особого направления, которое принято называть Кызылбашским (красноголовым), по цвету головных уборов членов ордена.


[Закрыть] в Ардебиле, что должно было означать преемственность власти Сефевидов и приверженность шиизму.

После возложения короны Ага-Мохаммед-хан произнёс пламенную благодарственную речь своим войскам, в то время как слуги шаха ходили между рядами кызылбашей и осыпали воинов золотыми монетами. По окончании речи шейхи и ханы самых отдалённых провинций Персии, объединённых железной рукой карлика с безбородым женоподобным лицом, спешили поднести дары. Каждого подносителя Ага-Мохаммед-шах знал по имени и громко объявлял его и название провинции, раболепно павшей к его ногам в лице очередного посланника. Наконец, дошла очередь и до Хадыр-бека, посланного дербентским правителем Шейх Али-ханом, чтобы засвидетельствовать Каджару покорность хана.

– Мой господин, Шейх Али-хан, наместник Дербента, прислал тебе, о солнцеликий шах, в подарок 20 верблюдов, 15 лошадей, 500 бурок и много провизии, – объявил Хадыр-бек. – А ещё в знак верности кинжал, осыпанный драгоценными каменьями, подарок самого царя Петра тогдашнему властителю Дербента!

– Дербент – надёжный замок на вратах Кавказа! Передай Али-хану моё удовлетворение его поступком.

– Прости, о ясноликий, что порчу тебе праздник, но к Дербентской крепости подошли русские войска. Пока их не много, они вымотаны переходом, морозами и высокими сугробами. Их кони голодны, а солдаты беспомощны. Сейчас есть отличная возможность разбить их!

Маленькие глазки скопца загорелись гневным огоньком. Хадыр-бек трижды пожалел о том, что заговорил о проблемах Дербента в столь неподходящий момент, и, зная изощрённый жестокий ум нового персидского шаха, приготовился к наихудшему. Но минуту спустя Ага-Мохаммед-шах уже улыбался. Он решил обыграть ситуацию в свою пользу.

– Смотрите! – произнёс он. – Пока вы веселитесь и раболепствуете передо мной, ко мне явился единственный смелый человек и рассказал о новом горе. К нашему государству с севера подошли дикие орды русских. Храбрые воины мои пойдут против них! Мы нападём на стены, сгромождённые из пушек, на строи славной пехоты – и разрубим их на части нашими победоносными мечами!

Ряды воинов охватил новый порыв, и вскоре громкие клятвы залить кровью всю Россию заглушили слова шаха.

Вечером, когда все разъехались после пира, в окружении наложниц, которым ничего, кроме денег, новый шах Персии дать не мог, Ага-Мохаммед-шах призвал к себе первого министра и спросил, слышал ли он слова, сказанные им своим военачальникам. Министр ответил, что слышал.

– И ты думаешь, что я поступлю, как говорил?

– Без сомнения, если это угодно будет повелителю.

– Хаджи, – разгневался Ага Мухаммед, – неужели я ошибся? Неужели и ты так же глуп, как и прочие? Такой умный человек, как ты, мог ли подумать, что я подставлю свою голову под их железные стены и допущу истребить мою неправильную армию их артиллерией и благоустроенными войсками? Я знаю лучше моё дело. Никогда русские пули меня не достигнут, и русские могут владеть только тем, что будет находиться под огнём их артиллерии. Им некогда будет дремать, и они могут идти куда пожелают, но я везде оставлю им одну пустыню. Отправь Хадыр-бека обратно в Дербент с обещанием оказания скорой помощи. Скажи, пусть выезжает назад немедленно. Утром созывай военный совет. Мы уходим из холодной Муганской степи, иначе рискуем к весне остаться вовсе без войск. Кто не замёрзнет, тот до весны помрёт с города и от жажды в этой безлюдной пустыне.

– О, солнцеликий шах, в моих руках письмо от грузинского царя Ираклия. Мало того, что он отказался прибыть на коронацию, но и посмел дерзить тебе, богоподобный!

– Дерзости старика Ираклия – всего лишь бравада человека, который не боится смерти. Он стар и предпочтёт умереть в бою, чем в постели. Меня настораживают не его угрозы, а то, что он не явился на мою коронацию. Неявка одного из вассалов на коронацию шаха означает, что тот не признаёт власти своего господина и коронация не является кондиционным актом. Без клятвы покорности Ираклия я не являюсь законно избранным шахом. В то же время у Грузии открывается перспектива полной самостоятельности, в случае если я не смогу её покорить. У меня такой возможности сейчас нет: скоро зима, русские войска нависли над нами, казна опустошена долгими походами. Независимые от Персии грузинские земли будут сформированы в некое государственное образование, временное и шаткое, но со всеми атрибутами законности. Эта новая страна без участия сильных соседей не проживёт и года. Для нас это даже хорошо. Старик Ираклий скоро умрёт, а новый претендент на трон окажется лоялен нам и сам ввиду слабости страны попросит вернуться в лоно иранской государственности. Если же Ираклий окажется живуч и непоколебим, мы просто добьём Грузию и ликвидируем картли-кахетинский трон. Правда, этот план несёт в себе одну угрозу.

– Какую, о великий шах?

– Нас может опередить Россия. В случае смерти Ираклия при формировании нового государственного устройства независимой Грузии трон может занять сторонник сближения с Россией. В этом случае русские перебросят свои полки через горы Кавказа быстрее, чем мы успеем дойти до Тифлиса. А уж если в этот раз русские войдут в Тифлис, они его не покинут уже никогда! И тогда Грузия очень быстро и вполне законно как независимое государство на добровольных началах вольётся в состав Российской империи. Поэтому задача моего визиря – подобрать претендента на грузинский трон, который был бы всецело нам предан.

– Царевич Александр, сын Ираклия и царевны Дариджан, готов хоть уже преклонить колени пред вами, о, мой шах!

– Так сделай всё, чтобы это произошло как можно скорее! Обласкай и приблизь к себе царевича Александра! Какие ещё новости?

– Хорасан взбунтовался!

– Прекрасно! Завтра объявим на совете, что выдвигаемся походом на Хорасан! Это оправдает наш уход с Кавказа! В Хорасане хранятся сокровища Надир-шаха?

– Именно так!

– Что ж, пора к шахской короне добавить казну!

Покинувший через час лагерь посланник дербентского правителя Шейх Али-хана так и не узнал, что уже к следующему вечеру Муганская степь очистилась от персидских войск, которые выступили в поход на Хорасан. В Хорасане правил Шахрох, внук Надир-шаха, которого, узнав о приближении войск Каджара, бросил даже родной сын. Тогда Шахрох покинул стены Мешхеда и вышел навстречу новому правителю Персии, чтобы изъявить свою покорность. Войска кастрата взяли город без боя. По приказу Ага-Мохаммед-шаха старику лили по капле на голову расплавленный свинец, и под пытками он указал место, где хранились сокровища, награбленные Надир-шахом. Но даже это не спасло Шахроха от жестокой расправы.

То, что Ага-Мохаммед-шах не будет зимовать в Муганской степи, прекрасно понимал и Гудович, поэтому он буквально засыпал письмами канцелярию императрицы Екатерины II с требованием насытить в зимний период Кавказскую линию войсками. А требовать Гудович умел. Не выдержав натиска, 8 января 1796 года Екатерина II поручила Гудовичу составить из присылаемых свежих и уже понюхавших кавказского пороху частей отдельный корпус для похода в Персию. В состав нового Каспийского корпуса вошли Кавказский гренадёрский полк, 2 мушкетёрских полка, Кубанский егерский корпус, 30 эскадронов драгун, 3000 человек лёгкой пехоты, 33 орудия полевой артиллерии и 20 понтонов. Войскам действующего корпуса было приказано иметь обоз с запасом продовольствия на 3 месяца и дополнительно ещё месячный запас сухарей и капусты. Для замещения этих войск Кавказской линии были стянуты войска с Дона, из Крыма и внутренних губерний, а с Линии в Астрахань направлены 2 мушкетёрских батальона для погрузки десанта на суда Каспийской военной флотилии. О размахе подготовки Гудовичем похода против Персии говорит как количество войск, которое генерал планировал довести до 30–40 тысяч человек, так и масштаб развёрнутых организационный работ, охвативших всё пространство от устья Днепра до устья Волги. В идеале Гудович хотел создать если не численный перевес, то минимум паритет с армией Ага-Мохаммед-шаха. Причём, в отличие от персидского военачальника, русский генерал планировал вести войну не только на суше, но и утвердить морское владычество на Каспии. Это позволяло не только облегчить задачи овладения опорными пунктами персов ударами в тыл русских морских десантов, но и создать реальную угрозу проникновения русских морских отрядов непосредственно вглубь исконно иранских земель.

Необычайно снежная и холодная зима изрядно задержала Валериана Зубова в пути. Лишь 18 марта 1796 года новый главнокомандующий русскими войсками на Кавказе прибыл в Астрахань и произвёл смотр Каспийской эскадры контр-адмирала Фёдорова. У астраханских причалов были пришвартованы три военных корабля для конвоя десантных судов: бомбардирский корабль «Моздок», фрегат «Царицын» и бригантина «Слава». А транспорты «Урал» и «Волга» уже готовы были взять на борт пехотные батальоны для высадки морского десанта. Контр-адмирал Фёдоров докладывал, что это лишь часть Каспийской флотилии, а основной состав её судов уже направлен непосредственно к персидским берегам для разведки и несения крейсерской службы. Костяк флотилии, шедшей на бакинский рейд, составляли бомбардирский корабль «Кизляр», фрегаты «Кавказ» и «Астрахань», бригантина «Победа», палубный бот «Орёл», пакетботы «Сокол» и «Летучий».

Зубов отправился в Кизляр, где должен был принять у Гудовича войска для нового похода, а пользуясь стремительной оттепелью, поспешил к формирующемуся корпусу на Кавказскую линию. Уже без него 10 апреля 1796 года в Астрахань прибыли предназначавшиеся для десанта батальон Владимирского мушкетёрского полка, батальон Кабардинского пехотного полка, 166 казаков Черноморского войска и рота полевой артиллерии.

В то же время к Моздоку в русский военный лагерь, который принял неописуемые размеры, стягивались всё новые и новые подразделения для Персидского похода. Последними из Ставрополя подошли Нижегородский и Астраханский драгунские полки, а также Хопёрский казачий полк.

Генерал-аншеф граф Гудович и генерал-поручик граф Валериан Александрович Зубов встретились в Кизляре 25 марта. Обоих военачальников пригласил к себе на обед полковник Николай Раевский, который лично знал и Гудовича, и Зубова. Диалог их начался с представления Зубова и передачи Гудовичем своих полномочий новому командующему. На вопрос о ходе подготовки новой кампании Гудович пробурчал, нервно пощипывая пальцами кончики усов:

– Войска собираются медленно. До весны не поспеем.

– Я только что из Астрахани, любезнейший Иван Васильевич, – видя хмурое настроение Гудовича, заискивающе произнёс Зубов. – Ваши распоряжения по постройке там магазейнов и складов выполнены в полной мере. Посетил я их – всё в полном порядке.

– Магазейны-то построены, да вот заполнены ли они? У меня провизии на десять переходов. Остальное должны подвезти транспортные суда из Астрахани, с тех самых складов. Но, насколько я знаю, они пусты.

– Ваша правда. Однако ещё в дороге я побеспокоился и озаботил интендантов, чтобы те собрали тридцать тысяч пудов круп и сухарей. Это подкрепит всю армию минимум на три месяца, а там будем питаться с местных сёл и хуторов. Глядишь, и молодая травка покажется – опять же лошадкам свежий корм. Вам же предстоит для продовольственного обоза достать 1200 верблюдов.

– Где я их возьму? Разве что у калмыков. Но военные калмыки сейчас стоят вместе с Савельевым под Дербентом. И к слову о хуторах, как вы смели выразиться. Здесь не русская глубинка, а Кавказ. Местные селяне оброком не обременены, крепостной власти здесь нет. Если и платят кому, то только своим князькам да шамхалам. Здесь за каждое зёрнышко втридорога платить придётся. Только не пытайтесь отнять здесь хлеб у горцев, иначе получите у себя за спиной ещё одну хорошо вооружённую армию, причём ничуть не хуже той, супротив которой выдвигаемся ныне. Наши же казаки-станичники тоже люди вольные, и если защита станиц для них – дело святое, которое они готовы выполнить без всякого жалования, то ни лошадок, ни верблюдов, ни хлеба безоплатно они не дадут.

– За финансы не беспокойтесь. Матушка-императрица о сем позаботилась.

Произнеся это, Зубов передал Гудовичу именной рескрипт Екатерины и письмо, в котором говорилось: «До занятия Дагестана и Дербента и до взятия Баки, где получат суда наши надлежащее пристанище и тем придут в состояние доставлять продовольствие из Астрахани водою, надлежит снабжать войска наши сухопутно, устроив при оных на три месяца подвижные магазейны».

– На покупку верблюдов и наём шестисот провожатых матушка выделила из казны 200 тысяч рублей.

– Это дело. Спасибо государыне на добром слове, – смягчился Гудович. – А что вы думаете насчёт предстоящей операции перехода через горы?

– Мы люди служивые. Раз приказано – пойдём.

– Молод ты, Валериан Александрович! Воевал, небось, лишь на полях. А здесь другое – горы! Людей положим половину только на переходе, остальные будут больными и помороженными. Нас не то что Ага-Мохаммед, нас любой князёк кавказский побьёт. Здесь другое нужно.

– Согласен с вами. С условиями горной войны не знаком, посему готов положиться на ваш опыт, ибо более чем уверен, что дурного не посоветуете. Хотя я формально и вступил в должность командующего войсками, однако готов принять от вас любой план.

– Надеюсь, про осаду отрядом Савельева города Дербента слышали? Так вот предлагаю всею силою навалиться на этот орешек и, быстро разделав его, без потерь вступить в Закавказье через Каспийский проход.

– План хорош, но лишь при условии скорой сдачи крепости. Однако сие уже моя забота. Я принимаю ваш план. Более того, готов не мешкая, как только будут готовы подвижные магазейны, выступить на восток. Однако, чтобы создать видимость наступления по первоначальному плану и приковать к себе внимание кавказских ханов, а также оказать помощь отряду полковника Сырохнева, который, как мне стало известно, бедствует от голода на грузинских землях, кои он же и защищает, предлагаю выступить вам со значительными силами по Грузинской дороге, чтобы в случае возвращения в Муганскую степь по весне кровожадного Каджара ударить ему во фронт и в спину одновременно.

Так был изменён первоначальный план. Гудович приложил все усилия, чтобы новая кампания состоялась и принесла свои плоды при минимальных потерях. Будучи человеком суровым, пропитанным кавказским порохом, Гудович с нескрываемым неудовольствием передал свои полномочия юному, как он считал, выскочке, после чего, ни минуты не задерживаясь, в ту же ночь отбыл в Моздок. Тем не менее, Зубов благодаря природному организаторскому таланту, уму и умению найти общий язык с офицерами, собрав их и объявив о планах немедленного выступления в сторону Дербента, сумел вызвать доверие у своих подчинённых. Офицеров особенно поразила искренняя и трогательная забота нового командующего судьбой отряда генерала Савельева.

Обладавший прекрасной интуицией, Зубов не стал дожидаться полной концентрации всех рассчитанных для похода войск и, не желая упускать хорошую погоду, решил выступить немедля. Спешка нового командующего привела к тому, что вместо 1200 верблюдов было закуплено лишь 250. Недостаток в тяговой силе восполнили 1635 волами, которые были собраны в ближайших станицах и у осетинских крестьян. Вместо сорокатысячного кулака Зубов сумел собрать под ружьё 12323 человека: восемь батальонов, 28 эскадронов, 20 орудий полевой артиллерии и одну мортиру для ведения осадного огня против крепости. Военный отряд был усилен семью казачьими командами. С учётом отряда генерала Савельева, безуспешно осаждавшего Дербент, в подчинении Зубова в случае соединения с Савельевым оказывалось 20954 человека. Только что прибывший в Моздокский лагерь генерал-майор князь Цицианов был оставлен в Кизляре до окончательного формирования корпуса. После сосредоточения под своим начальством всех запоздавших войск Цицианову предписывалось двигаться на соединение с Каспийским корпусом.

Переправа через Терек была назначена у Каргалинской станицы 9 апреля 1796 года. Для этого к берегу на телегах были свезены удобные и лёгкие для транспортировки понтоны. Ими служили корпуса небольших судов, обтянутые просмоленным холстом. Через три часа первым по понтонному мосту переправился так и не успевший отдохнуть после длительного перехода только намедни прибывший Хопёрский казачий полк. После переправы казаки тут же разбили лагерь на противоположном берегу реки и выставили боевое охранение. За ними выдвинулись егерские команды генерала Булгакова и, расставив пикеты на расстоянии 20–30 вёрст, обеспечили безопасность переправы основных войск. За ночь перешли Терек Волжский и Донской казачьи полки атамана Машлыкина. В течение трёх последующих дней образцово были переправлены остальные подразделения Каспийского корпуса.

Наконец, 12 апреля 1796 года командующий Каспийским корпусом граф Зубов прибыл из Кизляра к войскам. Его встретили с пушечной канонадой. Солдаты, выстроенные в ротные «коробочки» без оружия, хором грянули: «Виват Екатерина! Виват Зубов!» Граф отблагодарил солдат как сумел. Он слез с коня и пешком обошёл весь лагерь, здороваясь с солдатами за руку и разговаривая со многими из них. Особенно он интересовался проблемами старослужащих и солдат инвалидных команд. После столь примечательного знакомства даже седоусые солдаты называли юношу-командира «отцом родным». Сам же Зубов отныне знал: любой его приказ не просто будет выполнен беспрекословно, но при этом будут проявлены рвение и отвага. К слову сказать, поведение Зубова не было вызвано желанием расположить к себе подчинённых. Он действительно обладал большой душой и искренне любил солдата, зачастую, как это бывало в Польском походе, предпочитая солдатские байки у костра сомнительным умозаключениям пожилых и, как ему казалось, нудных офицеров.

На торжественном обеде, данном в честь прибытия главнокомандующего офицерскому корпусу, произошёл конфуз. В большой палатке, развёрнутой по случаю торжеств, кроме командиров русского воинства, оказалось две дамы. Пришлось на ходу менять программу мероприятий. С помощью музыкантов различных частей был быстро организован импровизированный оркестр, и Зубов удостоил обеих дам танцем. Вечером мужья этих барышень подали рапорты с просьбой разрешить жёнам сопровождать их в походе. Не умевший отказывать, когда дело касалось женщин, граф Валериан отдал соответствующие распоряжения. Благодаря запискам одной из них, Варвары Бакуниной, мы имеем редкую возможность перенестись в обстановку екатерининской армии тех времён.

На следующий день, 13 апреля 1796 года, последовало новое расписание войскам, которые разделили на бригады. Первая под командою генерал-майора Булгакова составилась из двух батальонов Кубанского егерского корпуса и двух батальонов Кавказского гренадёрского полка. Булгаков был опытным командиром, знавшим Кавказ и особенности войны в горной местности, поэтому кулак корпуса, основная ударная сила досталась ему – командиру егерей. В состав второй бригады под командою генерал-майора Александра Михайловича Римского-Корсакова, ещё одного воспитанника Суворова, входило по одному батальону Гренадёрского, Воронежского и Тифлисского пехотных полков.