Текст книги "Гэкачеписты"

Но внутри их правящей прослойки все 1920-е годы велась вполне напряженная борьба. После того как к 1930 году власть сконцентрировалась в руках Сталина, несанкционированные публичные выступления и аппаратные интриги прекратились. Однако Сталин регулярно проводил чистки, направленные именно на усиление единства власти. То, что режим смог пережить войну и не рухнуть после первых неудач и поражений, было следствием пресловутого 1937 года: у запуганного и атомизированного населения и мысли о бунте не возникало, а верхушка даже в самые трудные периоды оставалась сплоченной, ибо прекрасно знала, что в случае поражения ее не ждет ничего хорошего.

Однако после смерти Сталина режим вступил в полосу нестабильности, началась открытая борьба за власть, причем по законам уголовной банды. Консенсусное правление не продлилось и четырех месяцев. В июне 1953 года сложился заговор против Лаврентия Павловича Берии, который был арестован прямо на заседании Президиума ЦК КПСС в Кремле. Берия не представлял никакой угрозы, более того, он был ориентирован на решительные реформы и преодоление сталинского наследия и именно этой своей активностью напугал коллег, которые были не готовы пойти так далеко. Так страна упустила свой шанс двигаться по китайскому варианту реформирования социализма, а Берия не стал советским Дэн Сяопином.

Далее Никита Хрущев, бывший душой заговора против Берии, смог облапошить своего соратника в этом деле – Георгия Максимилиановича Маленкова и убрать его с должности главы правительства – в феврале 1955 года. Причем ему в вину ставились желание избежать мировой войны и стремление развивать производство товаров народного потребления. Третьей фазой внутрикремлевской послесталинской борьбы стало разоблачение «антипартийной» группы в июне 1957 года. Тогда большинство членов Президиума ЦК КПСС решили на своем заседании снять с поста первого секретаря Хрущева, все сильнее проявлявшего признаки вождизма. Но он переиграл своих противников, поверивших в возможность игры «по-честному», через голосование. Хрущев с помощью главы КГБ Ивана Александровича Серова и министра обороны Георгия Константиновича Жукова тайно и срочно собрал первых секретарей обкомов, поставив верхушку президиума перед фактом ее организационной несостоятельности и политической недальновидности. Вскоре, в октябре того же 1957-го, точно так же тайком подготовили и осуществили отстранение от должности Жукова, показавшегося Хрущеву опасным. Через год за ним последовал Серов.

На семь лет в СССР установилось сравнительно стабильное управление, которое, впрочем, сам Хрущев постоянно пытался ослабить, правда, не доходя до того, до чего спустя 25 лет дошел Горбачев. Его авантюрные инициативы, такие как разделение обкомов на сельские и городские, обещания построить коммунизм к 1980 году, при том, что страну в 1963-м постиг тяжелый продовольственный кризис, навязывание возделывания кукурузы, призывы догнать и перегнать Америку по мясу и молоку раздражали партийно-правительственный аппарат. Инициированный Хрущевым Карибский кризис ясно показал военную слабость Советского Союза, особенно на фоне потери Китая.

Ответом стал заговор против Хрущева, которым руководил Леонид Брежнев. В нем приняли участие даже ближайшие соратники Никиты Сергеевича, им выдвинутые и полностью от него зависимые, такие как глава КГБ Владимир Ефимович Семичастный, – настолько одиозной и скомпрометированной стала к 1964 году его фигура.

Таким образом, в течение одиннадцати лет в СССР состоялось несколько заговоров, отражавших неустойчивость политической системы – сперва в отсутствие признанного лидера, затем ввиду его неадекватности. Но после 1964-го СССР вступил в пору стабильности, названной позже «застоем». Правление Брежнева, длившееся до самой его смерти в 1982 году (несмотря на тяжелую и всем очевидную болезнь в последние годы), отражало консенсус в правящих кругах – режиму был необходим безусловный и признанный лидер, чей авторитет внутри партии никем не ставился бы под сомнение. Это служило залогом, что не вспыхнет очередная борьба за власть.

Несколько поколений руководителей СССР сформировалось с четким пониманием того, что любая политика может вестись только внутри политбюро, а задача остальных – выполнять его решения. Собственно говоря, никто из них не был политиком, они являлись бюрократами, и потому дважды оказались слабыми в перестройку – с одной стороны, ориентировались на Горбачева как на легитимного в их глазах лидера, пусть и проводящего неверную политику, с другой – уступали новоявленным демократам в навыках публичных дебатов, выступлений перед избирателями. Виталий Сыроватко, в 1989–1991 годах председатель Брянского облисполкома, вспоминал: «Линию Горбачева на местах не одобряли, он ведь, по сути, расшатывал основы партии. Но спорить с ним опасались».

Военные за 70 лет также были отучены от самостоятельности. В идеократическом государстве никакой Бонапарт был немыслим. Даже если не брать 1937 год, то, как поступили при Хрущеве с маршалом Георгием Жуковым или начальником Генштаба Сергеем Штеменко, напоминало генералам, чтобы они знали свое место. И не случайно при позднем Брежневе министром обороны стал штатский Дмитрий Устинов. Своей персоной он как бы олицетворял руководство партией военным делом.

Крючков

Владимир Александрович Крючков первые 27 лет своей жизни провел в Царицыне – Сталинграде. Та обстановка, что окружает нас в годы созревания и становления, затем оказывает влияние на всю последующую жизнь, ведь именно там формируется характер, усваивается начальный опыт, складываются привычки, взгляды.

Начиная со второй половины XIX века Царицын бурно развивался, став одним из крупнейших промышленных центров России. Этому способствовало выгодное географическое положение – в городе осуществлялась перевалка бакинской нефти, доставляемой на судах с Каспия, на железнодорожный транспорт. Царицын стал в известном смысле вотчиной Товарищества нефтяного производства братьев Нобель, которому принадлежал так называемый Нобелевский городок, гигантский логистический центр, куда входили нефтяной порт, железнодорожная станция, крупнейшее в Европе нефтехранилище, а также административные и жилые помещения, в том числе коттеджи для рабочих. Вслед за перевалкой начали развиваться нефтепереработка, машиностроение. Английская фирма «Виккерс лимитед» по концессионному соглашению построила орудийный завод – в советское время переименованный в «Баррикады», где трудился отец Владимира Крючкова.

В результате Царицын стал одним из крупнейших уездных городов России. В 1913 году в нем даже появился собственный трамвай. Относясь к Саратовской губернии, Царицын был вполне самодостаточным центром. Не случайно после 1917 года, когда большевики начали перекраивать административное деление России, они уже в 1919 году организовали Царицынскую губернию, и с тех пор город, за исключением краткого пребывания в Нижне-Волжском крае, был центром самостоятельного региона, а в 1932–1934 годах – главным городом упомянутого края.

Сама Царицынская губерния (потом Сталинградская, позже Волгоградская область) была организована большевиками из трех частей – северо-восточной половины земель Войска Донского, части Саратовской губернии – узкой полоски вдоль правого берега Волги вместе с Царицыном и заволжской территории, ранее относящейся к Астраханской губернии. Сделано так было не только по соображениям удобства управления, но и для того, чтобы стереть память о донском казачестве, раздробив его земли.

В 1925 году Царицын переименовали в Сталинград. Он стал вторым городом после Юзовки – Сталино – Донецка, названным в честь генсека. Причин было две – само слово «Царицын» слишком уж напоминало ненавистных большевикам царя и царицу, хотя на самом деле оно происходит от тюркского «сары-чин» – «желтый остров». Вторая причина – в 1918-м обороной Царицына от войск Петра Краснова какое-то время руководил Иосиф Сталин. Впоследствии этот не самый важный эпизод Гражданской войны был сильно раздут советской пропагандой, а «красный граф» Алексей Толстой написал о тех событиях повесть «Хлеб».

Стоит заметить, что переименование в честь Сталина таких крупных промышленных центров, как Юзовка и Царицын, состоялось в 1924–1925 годах, когда имя генерального секретаря ЦК ВКП(б) было еще не известно ни стране, ни миру. На слуху были Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков. Однако «кому надо», уже словно предвидели, кто в ближайшие годы станет главным человеком в стране, и потому присваивали городам имя в общем-то публично незаметного аппаратчика. Впрочем, в том же Сталинграде до 1935 года имелся и Рыковский район.

В первую пятилетку индустриализация Сталинграда продолжилась. Здесь развернулось строительство тракторного завода, одного из знаковых объектов новой социалистической промышленности, по проекту американского архитектора Альберта Кана. СТЗ задумывался как завод двойного предназначения, помимо тракторов он должен был выпускать и танки. Но советская индустриализация была совсем не той, что до революции. Она осуществлялась за счет жесточайшего ограбления деревни и резкого падения жизненного уровня населения. В жилье, дороги, коммунальную инфраструктуру средства почти не вкладывались. Рабочие заводов жили в ужасной скученности в бараках без элементарных удобств, в условиях дефицита буквально всего, помноженного на низкую зарплату. Независимые воспоминания и дневники того времени рисуют чудовищную картину повседневного быта советских людей. Но пробиться сквозь плотную стену пропаганды и страха, особенно молодому поколению, которое не застало жизни в старой России, и взглянуть на свою жизнь без прикрас было трудно.

Подросток Володя Крючков относился к тем, кто воспринимал окружающую реальность как безальтернативную. К тому же его семья проживала в отдельном домике, а не в переполненной коммуналке или комнате в бараке, как большинство завербованных на заводы. Его отец, Александр Ефимович, относился к мелкому заводскому начальству, дослужившись до должности начальника цеха на «Баррикадах». Карьере способствовало членство в ВКП(б), куда он вступил в 1924 году по «ленинскому призыву». Рабочих-коммунистов в первую очередь выдвигали на руководящие должности. Компетентность в сравнении с политической лояльностью была не важна. При старом режиме отец вряд ли поднялся бы так высоко. Хотя он и был сыном писаря, выбившегося из рабочих, но это была слишком низкая ступенька для успешного старта. Впрочем, он, наверное, неплохо зарабатывал для простого пролетария и до 1917 года, выезжая с артелью котельщиков в самые разные уголки империи. Но, подобно многим, после революции он сделал выбор в пользу большевиков, приняв участие в Гражданской войне на их стороне. Вряд ли это был сознательный выбор марксизма и коммунизма, скорее ситуативное решение, основанное на осознании того, за кем сила, и на вере в возможность быстрого социального продвижения. В этом смысле карьера Александра Ефимовича Крючкова была типичной для десятков тысяч советских лоялистов, поставивших на новый строй и от этого выбора не проигравших.

1937 год обошел семью Крючковых стороной, они жили в сравнительном достатке, Владимир мог учиться в старшей школе, и, как он сам вспоминал, утро 22 июня 1941 года началось с того, что он отправился с родителями на базар для покупки велосипеда. По тем временам двухколесная машина была немыслимой роскошью, пределом мечтаний для подростков. Так что причин для недовольства советской властью у него с родителями не имелось.

Впрочем, правильное происхождение (отец – рабочий-большевик, мать – из крестьян) вовсе не предрешало успешной карьеры. Если один из братьев Владимира стал офицером-летчиком и погиб в самом начале войны, то другой брат и сестра выросли социально неблагополучными. Сестра спилась и попала в тюрьму. «Темным пятном», еще более «потемневшим» после 1941 года, было происхождение бабки по отцу – она была из поволжских немцев, которые проживали неподалеку от Царицына. Бабушка, словно предчувствуя будущие проблемы, упорно отказывалась учить внучка своему родному немецкому языку, о чем он впоследствии жалел.

В 1941 году Владимиру Крючкову исполнилось 17 лет (он родился 29 февраля 1924-го, в високосный год, так что «нормальный» день рождения мог справлять только раз в четыре года). Его одногодки составили поколение, почти полностью выбитое войной, но Владимиру повезло: поскольку в начале войны он еще не подлежал призыву по возрасту, то пошел работать на оборонное предприятие – отцовский завод «Баррикады», на который распространялась бронь. Когда осенью 1942-го немцы подошли к Сталинграду, Крючков вместе с заводом эвакуировался сперва на левый берег Волги, а в ноябре – вверх по реке в Горький. Правда, он успел застать бомбежки и обстрелы и даже, по его словам, был немного контужен. Так что сказать, что он совсем пороху не нюхал, о нем нельзя. Какое-то время он пробыл в прифронтовой зоне.

Конечно, когда большинство ребят его возраста ушли на войну и многие с нее не вернулись, Крючков не мог не ощущать себя дискомфортно, хотя никаких претензий быть к нему не могло – он трудился на оборонном предприятии, все было по закону. Тем не менее еще несколько десятков лет мужчины его поколения делились на тех, кто воевал, и кто не воевал, на фронтовиков и не фронтовиков.

В апреле 1943 года Крючков вернулся в полностью разрушенный Сталинград, а летом того же года его перевели на комсомольскую работу. Он стал комсоргом Особой 25-й строительно-монтажной части Министерства по строительству СССР в Сталинграде. Через год он уже был первым секретарем райкома ВЛКСМ Баррикадного района Сталинграда. Такой быстрый взлет и само попадание в аппарат можно объяснить и социальным происхождением, и личными качествами. Начальство, наверное, заметило в девятнадцатилетнем Крючкове некие задатки руководителя. Следует также учитывать страшный кадровый дефицит того времени – большинство молодых парней были на фронте, образовательный уровень молодежи оставался низким, так что выбирать было особо не из кого.

Интересно сравнить Крючкова с одним из его предшественников по руководству КГБ – Владимиром Семичастным. Тот тоже родился в 1924 году, был сыном рабочего-коммуниста, вступившего в партию по «ленинскому призыву», и тоже не попал на фронт – по болезни. Уже в 1943-м он стал первым секретарем райкома комсомола. Так что старт Владимира Крючкова был довольно типичен и объяснялся по большей части экстремальными условиями военного времени. Затем, правда, Семичастный его далеко обогнал, стремительно взлетев на вершину власти в молодом возрасте, но и падение его случилось быстрее. Так что древняя мудрость «поспешай медленно» как нельзя кстати применима к Семичастному. Карьера же Крючкова развивалась неторопливо.

В отличие от Семичастного, Владимир Крючков не остался на комсомольской работе. В 1945 году он поступил на очное отделение Саратовского юридического института – примечательный шаг. В советское время юридическое образование не сулило большой карьеры – в неправовом государстве ни судьи, ни адвокаты, ни даже прокуроры особой роли не играли, а структуры КГБ и МВД формировались не из них. Значит, власть сама по себе Крючкова не интересовала и особых планов на продвижение к высоким должностям он не имел. Скорее его привлекала ясная и понятная карьера в юридических органах. Уже через год, из-за ограниченности в средствах (в 20 лет сидеть на шее у отца – только он имел маленькую пенсию, мать вообще ничего не получала – было невозможно), он перевелся во Всесоюзный заочный юридический институт и начал работать следователем в прокуратуре. (Перед принятием этого решения его на короткое время избрали вторым секретарем Сталинградского городского комитета ВЛКСМ, судьба второй раз искушала его возможностью комсомольско-партийной карьеры, но он сделал определяющий шаг и как будто навсегда расстался с такой возможностью.)

После работы в горкоме комсомола Владимир Крючков служил следователем прокуратуры Тракторозаводского района города Сталинграда. В 1947 году стал прокурором следственного отдела Сталинградской прокуратуры.

В 1949 году он окончил Всесоюзный заочный юридический институт и стал дипломированным юристом.

В 1950 году Крючков уже работал районным прокурором в Сталинграде.

К тому времени он успел жениться, и в тот год родился его старший сын Сережа. Супруга – Екатерина Петровна была простой женщиной, но в отличие от мужа побывала на войне. Работала учительницей русского языка и литературы. Она всегда держалась в тени, в дела мужа не вмешивалась и специально никогда его работой не интересовалась. Когда порой он объявлял ей, что получил очередной орден, жена лишь замечала, что лучше бы дали прибавку к зарплате.

Быстрому подъему по карьерной лестнице не стоит удивляться. Советский Союз того времени – страна с малым числом образованных людей, а у Владимира Крючкова уже в 1949 году был диплом о высшем юридическом образовании. Ну и, конечно, способности и характер сбрасывать со счетов не приходится – прилежание, ответственность, пунктуальность Крючкова свою роль в его продвижении играли. Пять лет работы в прокуратуре и полученный там опыт, несомненно, отозвались в будущем, когда он попал в КГБ. Ему, в отличие от других партийных выдвиженцев в этой организации, не пришлось начинать с нуля.

И опять же – роль Его Величества Случая в жизни человека. Не приди в Сталинградский обком партии летом 1951 года разнарядка из ЦК КПСС о направлении двух человек на учебу в Высшую дипломатическую школу Министерства иностранных дел (МИД) СССР, вряд ли имя Владимира Крючкова стало бы известно кому-то еще, кроме его ближайших сослуживцев и родных. Он мог бы стать в итоге прокурором области, а мог и не стать. Мог перейти на работу в Москву в аппарат Прокуратуры СССР или РСФСР, быть перекинутым в другую область. Но вряд ли он стал бы первым лицом ведомства, поскольку это – лотерея и цепь случайностей. Какими-то выдающимися способностями Крючков не обладал, да они и не требовались в советских ведомствах, напротив, нестандартность скорее могла мешать.

Крючков с энтузиазмом откликнулся на предложение – до того он ни разу не бывал в Москве. В сталинские времена, да и позже, подобного рода наборы слушателей или студентов редкостью не являлись. Система была заинтересована в пополнении столичных ведомств свежей кровью, чтобы тот же МИД не превратился в касту для избранных. А в 1951-м, после отставки главы Министерства государственной безопасности (МГБ) СССР Виктора Семеновича Абакумова, на высшие должности в ведомстве был произведен массовый набор партийных работников. В наше время принято говорить об «отрицательном отборе», мол, выдвигались малообразованные люди с периферии. Однако в этом имелась своя логика – люди, подобные Владимиру Крючкову, которым выпал шанс попасть в столицу из провинции, работали истово и преданно. Напротив, уже первое поколение детей советских дипломатов, избалованных и развращенных благами родителей, пусть и очень скромными по сегодняшним меркам, были заражены снобизмом, диссидентствовали, с усмешкой относились к ценностям отцов, достаточно вспомнить писателя Виктора Ерофеева, сына Владимира Ивановича Ерофеева, советника советского посольства в Париже, личного переводчика Сталина.

Крючков успешно сдал вступительные экзамены, прошел собеседование на предмет политической зрелости и мотивации. (Второй выдвиженец из Сталинграда поступить не смог.) На три года он погрузился в постижение дипломатических мудростей. Впрочем, самым сложным оказалось изучение иностранных языков. Помимо немецкого, Крючков должен был выучить венгерский. В группе венгерского языка изначально было три студента, но очень быстро остался он один – оба товарища сбежали, испугавшись трудностей постижения языка, столь сложного и отдаленного от родного русского. Крючков же проявил упорство и смог пройти курс венгерского до конца, с его обилием падежей, сингармонизмом и структурой типичного угро-финского языка, принципиально отличающегося от индоевропейских, в том числе русского.

Само пребывание в иной культурной среде должно было оказать на будущего дипломата определенное воздействие. Голова не болела от забот о хлебе насущном, он мог заниматься с раннего утра до позднего вечера, компенсируя недостатки своего образования. Конечно, учебная программа была крайне идеологизированной, но тем не менее некий кругозор она давала. То, что Крючков изучал в дипломатической школе, очень пригодилось ему впоследствии, во время работы в разведке.

5 марта 1953 года умер Сталин, в стране постепенно начиналась оттепель, разговоры студентов и преподавателей становились свободнее. После трех лет обучения Владимира Крючкова, получившего красный диплом, приняли на работу в МИД, в Четвертый европейский отдел, в венгерскую референтуру.

В 1954-м советская дипломатия находилась на перепутье. При Сталине отношения с Западом к 1953 году зашли в тупик. Посольство США в Москве фактически не работало, советская пропаганда захлебывалась в антиамериканской истерии. В Корее третий год шла война, в которой советские летчики сражались с американскими (хотя официально этого не признавалось). Германия была расколота, и ее правовой статус оставался неурегулированным. Австрия продолжала оставаться оккупированной страной. Титовская Югославия демонизировалась.

Новое советское руководство понимало, что нищая, еще никак не оправившаяся от войны страна не может далее нести бремя огромных трат на оборону и противостояние в рамках холодной войны с самой богатой страной мира. Ведь после Второй мировой войны надо было создавать атомное и ракетное оружие, системы ПВО и многие другие новейшие виды вооружений. Причем противостояние в той же Корее было вовсе не «холодным». Требовались срочные улучшения и изменения на внешнеполитическом фронте.

Уже в 1953 году были восстановлены дипломатические отношения с Югославией, а в 1955-м, во время визита Никиты Хрущева в Белград, взаимоотношения были полностью нормализованы. В 1955 году была подписана Декларация о независимости Австрии, по которой ей возвращался суверенитет, а оккупационные силы, в том числе советские, покидали территорию страны. В том же году СССР вернул Финляндии арендованную военно-морскую базу Порккала-Удд. Также в 1955-м советские воинские части были выведены из Порт-Артура в Китае. В 1953-м закончилась Корейская война подписанием перемирия в Паньмынчжоне (Пханмунджоме). Через год, на Женевской конференции, было достигнуто соглашение об окончании войны во Вьетнаме. В обоих случаях страны были разделены на «коммунистический» Север и «капиталистический» Юг.

Все эти инициативы советского руководства реализовывал, пусть даже вопреки своему желанию, старый новый министр иностранных дел – Вячеслав Михайлович Молотов. Прежнего – последнего главу сталинской дипломатии Андрея Януарьевича Вышинского – отправили как постоянного представителя СССР при ООН в Нью-Йорк, где он и скончался в начале 1954-го. Молотов, служивший на Западе олицетворением советской внешней политики ввиду своего прежнего десятилетнего пребывания во главе МИДа – с 1939 по 1949 год, не был профессиональным дипломатом, языков не знал и вообще, обладал узким кругозором. Но он был жестким переговорщиком, стоявшим на ортодоксальных позициях. Его вернули в МИД в марте 1953-го в рамках общего возвращения кадров, отстраненных в последние годы Сталиным.

Вячеслав Молотов отличался сухостью и склонностью к бюрократизму, дипломаты при нем носили, подобно военным, форму, каких-то привлекательных человеческих качеств он был лишен. Хорошо, что во второй его приход уже запретили практику задержки на работе до глубокой ночи. Вообще, в 1953–1956 годах он был уже не тем Молотовым, что прежде. Сказывались и возраст, и его неполноправное положение в руководстве, когда власть все отчетливее сосредоточивалась в руках Хрущева и его сторонников. Работать под его руководством в тот период, когда в МИД пришел Владимир Крючков, было легче.

Следует также учитывать, что в Советском Союзе основные решения во внешней политике принимались не в Министерстве иностранных дел – оно выступало лишь проводником решений ЦК КПСС. После нескольких месяцев пребывания во главе Наркомата иностранных дел Льва Троцкого – относительно самостоятельной фигуры – главными дипломатами Страны Советов становились второстепенные в политическом отношении люди – Георгий Чичерин, Максим Литвинов, использовавшиеся как простые исполнители. Затем в течение десяти лет МИДом руководил Вячеслав Молотов, второй человек в государстве, откомандированный туда в связи с экстремальной ситуацией накануне и в ходе Второй мировой войны. Следующим министром иностранных дел стал Андрей Вышинский, также фигура второстепенная. И в дальнейшем министрами были то Дмитрий Шепилов, то Андрей Громыко, который не являлся членом Политбюро до 1973 года, и только в последние годы жизни Брежнева вошел в его ближайшее окружение, а при Хрущеве он являлся простым исполнителем постоянно менявшегося курса непредсказуемого первого секретаря. Такими же малозначительными деятелями были и два последних министра иностранных дел СССР – Александр Бессмертных и Борис Панкин.

После года работы в центральном аппарате МИДа Владимир Крючков наконец получил назначение в советское посольство в Венгрии и впервые в жизни отправился за границу. Страна, куда лежал его путь, в 1955 году находилась в непростом положении. Во время войны вся ее территория служила ареной ожесточенных боев. Столица – Будапешт, где несколько месяцев сражался в окружении немецкий гарнизон, была сильно разрушена. Будайская крепость на холме в центре города – национальное сокровище, символ страны – все еще лежала в руинах. На тяготы, вызванные военным опустошением, накладывались последствия коммунистического террора и национализации после установления коммунистической власти. Во главе Венгрии стоял Матьяш Ракоши – «венгерский Сталин». Легендарный коммунист, проведший 15 лет в заключении (с 1925-го по 1940-й), он активно строил социализм по советскому образцу – с уничтожением инакомыслия, арестами подозрительных (в целом подверглись преследованиям 650 тысяч человек), огосударствлением и милитаризацией экономики. При этом Венгрия должна была выплачивать репарации в пользу СССР (до 1949 года) как бывшая союзница нацистской Германии, что доходило до четверти ВНП.

Смерть Сталина означала изменение политики в отношении социалистических стран. Июньские события в ГДР, где произошли волнения, подавленные советскими танками, наглядно показали всю степень недовольства населения в советской сфере влияния. В начале июня 1953 года Ракоши был вызван в Москву, где ему устроили форменную головомойку, причем активнее всех его критиковал Лаврентий Берия. Венгерскому вождю вменяли многочисленные ошибки. В ответ на критику советских старших товарищей он отказался от поста главы правительства, который с июля 1953-го занял Имре Надь, бывший одно время министром земледелия, который запомнился венгерским крестьянам как тот человек, который «раздавал землю». Надь свернул программу массовых капиталовложений в оборону и производство средств производства, отменил принуждение к вступлению в коллективные хозяйства, осуществил поворот к большему удовлетворению потребностей довольно бедно живущего населения.

Впрочем, Ракоши рассматривал назначение Надя как временный ход, сделанный под нажимом советского руководства. Реальную власть он из своих рук не выпускал и при первой возможности, в апреле 1955 года, сместил его, воспользовавшись тем, что в Москве отправили в отставку Георгия Маленкова, считавшегося покровителем либеральных реформ Надя. Неудавшегося реформатора исключили из партии. Новым премьером Венгрии стал Андраш Хегедюш, 32-летний технократ, целиком зависимый от «старой гвардии» – Матьяша Ракоши и Эрнё Герё (второго человека в стране, также сталиниста).

Так что Владимир Крючков прибыл в Будапешт в смутное время. Первая попытка «оттепели» была задавлена, но и к старым порядкам в полном объеме возврата не было. Страна сознавала, что время Ракоши уходит не по дням, а по часам, но на решительные действия никто способен еще не был. Приехавшему из голодного и нищего Советского Союза Крючкову Венгрия казалась страной изобилия, и он не мог понять, чем же венгры могут быть недовольны. Понять их ощущение национального унижения, обиды за попранную религию, ломку традиционной структуры общества, экономики, культуры он был неспособен. Крючков рассуждал, как обычный советский чиновник, считавший, что Советы на своих штыках принесли Венгрии освобождение и прогрессивный строй.

Владимир Крючков был назначен третьим секретарем посольства – пресс-атташе. Послом же в Венгрии работал Юрий Владимирович Андропов – состоялось знакомство, ставшее еще одним из проявлений воли Случая, определившего дальнейшую жизнь. При Сталине послами в странах «народной демократии» работали только кадровые дипломаты. После его смерти было принято решение направлять в соцстраны бывших партийных работников, представлять советские интересы. В мае 1953 года работника ЦК КПСС Юрия Андропова назначили заведующим Четвертым европейским отделом МИДа (Польша, Чехословакия), а через два месяца направили в Будапешт советником-посланником, то есть вторым человеком в посольстве. Через год он стал Чрезвычайным и Полномочным Послом.

Будучи на десять лет старше Крючкова, Андропов к моменту их встречи имел за плечами куда более широкий жизненный и политический опыт. Юрий Владимирович принадлежал к самым молодым выдвиженцам 1937 года – в 24 года он стал первым секретарем Ярославского обкома комсомола, потом перешел на аналогичный пост в Карелии (имевшей тогда статус союзной республики), затем находился на партийной работе, дойдя до должности второго секретаря компартии республики. Стоит отметить, что когда в 1950 году сняли с работы, а затем арестовали первого секретаря Карелии Геннадия Николаевича Куприянова в связи с «ленинградским делом», то Андропова преемником не утвердили. Но уже в 1951-м его перевели в Москву в аппарат ЦК КПСС. Андропов был осторожным чиновником, холодным в общении, но собиравшим вокруг себя преданных людей. Крючкова он сразу оценил, и тот попал в «ближний круг» своего многолетнего патрона.

Вскоре после прибытия Владимира Крючкова в Будапешт события начали лихорадочно ускоряться. В феврале 1956 года в Москве прошел XX съезд КПСС, на котором Никита Хрущев выступил со знаменитым докладом «О культе личности и его последствиях». Ничего сенсационного доклад не содержал – для любого способного непредвзято смотреть на вещи человека, жившего за «железным занавесом», все было и так понятно. Но дело было не в содержании, а в форме – сама партия отчасти признавала то, в чем ее упрекали противники. Хотя доклад не предназначался для опубликования, его довольно скоро напечатали на Западе, и вот тут-то случился информационный и идеологический взрыв. С текстом выступления, демонстрировавшим, что вожди Советов после временного отступления вновь поднимают на щит реформы, познакомились и в сателлитах СССР, это пробудило желание перемен.