Текст книги "История для ленивых"

Глава 13. Верни легионы, Квинтилий Вар!

Монотонную тишину императорского дворца разорвали глухие удары.

Раннее утро, спит Вечный город, спит дворец, даже рабы-поварята еще не начали свой хаотичный круговорот.

И вдруг глухие удары, будто бьется кто-то с размаху балдой о стены, абсолютно не боясь разбудить еще не Божественного, но уже почти.

Забегали.

Засуетились, будто на пожаре, побежали коридорами, грохотом сапог разгоняя остатки сонной тишины, гиганты-германцы из охраны Августа.

Резко перекрикиваются префекты, плевать на покой, враг не дремлет и все такое, как бы чего не вышло.

В результате поисков вышли на самих себя.

Удары неслись из покоев почти Божественного, сомнений не было, кто-то монотонно бил башкой в стены, что-то подвывая.

Проснулась, прибежала супруга Принцепса, еще настойчивей почти Божественная Ливия.

Дернула ручку двери, пнула, толкнула, – заперто.

Август-то – гуманист известный, учуди что-то не то, мигом проснешься в сопровождении любимого раба на необитаемом острове.

И из еды с собой только этот самый любимый раб, хоть откармливай заранее на всякий случай.

Желающих ломать двери не нашлось.

Три дня Семья, Сенат и магистраты грустно стояли под дверью, заткнув уши.

Божественный бился башкой в стену с завидным чувством ритма и выл.

На третий день подустал, стал биться чуть тише.

А выть – громче.

Верни легионы, Квинтилий Вар!!!

Так Рим узнал о том, что в Германии произошла катастрофа.

Квинтилий наконец-то зажил по-человечески.

Африка!!!

Вы представляете себе, Африка!

Два года!!

И что потом??

Сирия.

Еще два.

Душные восточные вечера, бесконечный гомон рынков, спрятанные в рукавах кинжалы религиозных фанатиков всех бесчисленных сект.

Запах пряностей висит в воздухе, одежда пропитана им, спасения нет.

И гул, бесконечный гомон голосов на всех языках мира, перебиваемый только музыкой, еще более ужасной.

Вар мечтал попасть в Европу, к цивилизации.

А приходилось идти на Иерусалим во главе четырех легионов, и распять две тысячи евреев вдоль лесистых холмов.

«Этот народ никогда не перестанет бунтовать», – мрачно думал наместник глядя на бесконечную цепочку крестов, увешанную умирающими.

Никогда.

Хотелось домой.

И вина.

Вино, с утра до ночи вино, два года в Африке и два в Сирии, а как вы думали?

Наконец-то домой!!

Домой!!

На Форум, на холмы Рима, к его суете и сплетням!

К семье, к вилле, к своей одежде и своим статуям.

И вот она, Европа!!!

Тьфу!

После Африки, после Сирии, думаете, Греция?

Афины, тень олив, солнце, падающее огненным шаром в море?

Думаете Испания?

Смуглые рабыни, терпкий сыр, персики с золотыми боками, лежащие на блюде так, что рука не поднимется взять?

Германия.

Германия!!!

Даже не Галлия!!!

Германия!!

Тиберий завоевал Германию, радость-то какая!!

Да он и Британию мог завоевать, ему все равно, вон сейчас подался усмирять Далмацию, и пусть боги пощадят тех, кто попадет в его руки живым!

Налей еще вина, мальчишка, что смотришь оловянными глазами, будто уснул стоя!

Август так и сказал, приобняв за плечи: «Ты будешь первым наместником Германии, Квинтилий Вар!»

И все захлопали, закивали, будто завидуя, надо же, какая честь!

Сделать косматых варваров людьми.

«Принеси им Закон», – сказал Кесарь, и воображение сразу нарисовало ровные дороги, усаженные фруктовыми деревьями, мощеные улочки городов и амфитеатры.

Вернуться в Сирию захотелось с первой секунды.

Да, да, в Сирию, к рынкам, удушливому шафрану, реву ослов и жирным танцовщицам.

И вину.

Вину, о боги, а не этой козлиной моче, которую они варят в здоровенных чанах рядом с такими же с пивом, и не поймешь, что гаже на вкус!!!

Кресты.

Он принес германцам Закон и судил, справедливо и сурово.

Четыре легиона стояли лагерем, и он убивал свою жизнь, выслушивая бесконечные жалобы дикарей друг на друга.

Десятки племен, варварские царьки, дикие обычаи, дикая страна.

Непролазные дебри, полные чудовищно огромных волков леса, страшные косматые бабы, замотанные в какие-то платки.

Центурионы, и те смотрелись такими затосковавшими, будто их навсегда сюда прислали и дома уже не видать.

Арминий.

О, Тиберию, конечно, видней, но дать римское гражданство этому головорезу!!

Да-да, он служил в легионах, командовал германской конницей и гонял своих еще более диких соплеменников без жалости.

Ну и дали бы ему золота, бусы, шкуру, что там эти варвары больше всего ценят!

Но гражданство, да еще кольцо Всадника!

Публий Квинтилий Вар кипел от негодования.

Надменные и шумные иудеи теперь казались ему изысканным и утонченнейшим обществом на фоне этих дикарей.

Мелькнула мысль, что некоторых, наверно, зря и распял, достаточно было высечь или отрубить руку.

Арминий пьет из огромного рога, пиво льется по рыжей бороде, стекая на увешанную амулетами грудь.

Вара передернуло.

Еще один день.

Один бесконечный день…

Утро началось с доноса.

Жаркое летнее утро, птицы орут, как резанные, верещат на все лады так, что кажется, будто взорвется и так трещащая после вчерашнего пира голова.

Сегест, тесть Арминия, прибежал жаловаться на зятя.

Мол, изменник.

«Вы все изменники, – хотел сказать Вар, – все тупые дикие варвары-изменники!

И лучше всего, просто перебить вас всех и заселить эти земли галлами, уже полвека как покорными и смирными».

Но растрескавшиеся губы лишь невнятно что-то прохрипели, и едва хватило сил жестом указать мерзавцу убраться прочь.

А вечером пришел Арминий.

В рыжую бороду заплетены золотые кольца, звенит, как лошадь на параде, мощный, как дикий вепрь, римский всадник, ха!

Да гориллы из сирийских зоопарков больше похожи на римского всадника, и доверия к ним тоже больше.

Арминий что-то плел про какие-то восставшие где-то там племена, про руку Рима и принуждение к миру.

Про скорые холода и непроходимые болота, про известные одному ему тропы и необходимость спешить.

Было жарко, горели факелы, жареное мясо тяжело осело в желудке, и Вар осоловело кивал под убаюкивающий рокот голоса германца.

Утро ослепило блеском копий.

Долина перед лагерем была полна варваров, стоящих тремя колоннами, тысяч десять, не меньше.

Центурионы свистели в свистки, легионеры спешно сворачивали палатки и забрасывали за спину свои пожитки.

Вар угрюмо смотрел на огромный муравейник, легионы снимались с лагеря, чтобы выступить в поход, Арминий носился на косматой лошадке вдоль варварских колонн, что-то крича им и указывая пальцем на римлян.

Выступили.

Бесконечная железная змея вытягивалась вдоль дороги, извивалась, будто живая, и вползала в мрачную просеку леса, бескрайнего и густого, пугающего своей молчаливостью.

Вар поежился, почему-то ощутив между лопатками неприятный холодок.

«Как, ты говоришь, называется этот лес?» – повернувшись в седле, спросил он Арминия.

«Тевтобургский…» – задумчиво пожевывая косичку бороды ответил варвар, вглядываясь куда-то вдаль.

Шли весь день, а к вечеру хлынул ливень.

Дождь хлестал, злой и неожиданно холодный, солнце сгинуло, рассыпавшись в кронах деревьях и утонув в нависших тучах.

Били молнии, в темноте когорты теряли друга, и Вар приказал идти плотно, выискивая место для лагеря.

Откуда-то примчался гонец, сообщивший, что Арминий со своей ордой где-то застряли, германцы-проводники вернулись его отыскать и тоже сгинули.

Вар сквозь зубы проклял дикарей, от которых вреда больше, чем-толку.

«Неси им Закон, как же», – еще успел подумать он, а потом со всех сторон полетели стрелы.

Ветер выл, дождь хлестал, стрелы летели отовсюду, и легионеры падали, даже не поняв, откуда пришла смерть.

Вар крутился в седле, лошадь взвизгнула, задетая стрелой, дернула копытами в воздухе, и наместник полетел в грязь, больно стукнувшись плечом о какой-то корень.

Со всех сторон загудели рога, и из леса хлынули германцы, разукрашенные глиной, в наброшенных на голые тела шкурах.

Завидев врага, римляне успокоились.

Когорта за когортой разворачивалась к нападавшим, дротики тучей взмыли в небо, и пехота мерным шагом двинулась вперед, оттесняя варваров к деревьям.

Отбились.

Вколотили частокол, забивали в землю все, что было под рукой, обоз был потерян, германцы в него и целили, повозки горели, пока пехота отбивалась от дикарей, толпой валящих из леса.

Вар был мрачен, легаты молчали, центурионы лупили жезлами нерасторопных легионеров, подгоняя их.

Утром двинулись.

Ночью не спал никто, шли медленно, словно на ощупь, дергаясь от хруста каждой ветки.

Варвары постреливали из чащи, то и дело выбивая фигуры из плотного строя.

«И это Европа?! – в сотый раз горько попрекнул себя Вар, покачиваясь в седле. – Это Европа?! Понятно, почему Тиберий такой злобин угрюмый, если он столько времени тут проторчал».

Третий день.

Солнце взошло, и на крошечное, оставшееся открытым пространство выехал всадник.

Он выпрямился в седле, что-то прокричал и что было силы протрубил в рог.

Арминий!!!

Вар похолодел.

Теперь он понял все.

Леденящий душу вой пронзил тишину.

Варвары бросились отовсюду, со всех сторон.

Узкая просека не давала развернуться, они прыгали с деревьев на плечи легионеров, били их топорами, зубами грызли.

Вар дрался вместе с пехотой.

Шаг за шагом отступая назад, рубил, словно безумный, пока не уперся спиной в легионного Орла, словно палка какая-то, воткнутого в землю.

Левая рука давно повисла плетью, уже не разобрать было, где кто, только падающие один за другим бойцы и варвары, кишащим ковром накрывающие разбитые когорты.

Прямо напротив него, метрах с двадцати, орудовала огромным мечом высокая фигура.

«Арминий», – Вар с ненавистью сплюнул кровь из разбитой губы.

Арминий отсекал головы мертвых римлян и швырял их в толпу, капли крови сухо барабанили по щитам.

Ржание лошадей заставило обернуться.

Легат Вала повел конницу на прорыв, они пробили брешь в толпе своих и чужих и теперь мчались, низко пригнувшись к лошадиным гривам, спасая свои жизни.

Трусы.

Вар еще раз плюнул и посмотрел вперед.

До Арминия оставалось пять шагов.

Криво усмехаясь, проконсул Публий Квинтилий Вар одним движением распорол кожаные шнурки панциря.

Доспехи рухнули, Вар зачем-то поправил шейный платок, сбившийся на горле в тугой узел.

Презрительно улыбнулся Арминию, уже тянувшемуся всем телом навстречу, и, глубоко вздохнув, всадил короткий меч себе в грудь.

«Надо было оставаться в Сирии», – мелькнула в голове последняя мысль.

Костры горели, ветки сухо трещали, будто и не было дождя вовсе.

Плетеные клетки, подвешенные над кострами, легионеры, кричащие от боли.

Много костров.

Много клеток.

Рима больше нет за Рейном.

Арминий улыбаясь смотрит на голову Вара, лежащую на ладони.

«Лучше все-таки Сирия», – застыло на мертвых губах.

Таинственное Средневековье

Глава 14. Битва при Монжизаре

Тоскливой осенью 1177 года у Саладина началось головокружение от успехов.

Вы вообще представляете себе, что такое осень между Иерусалимом и палестинскими территориями тысячу лет назад?

Думаете, что-то изменилось?

Езжайте в Газу, они и сейчас так же живут.

Тоска.

Обе стороны – и крестоносная, и сарацинская, – принципиально расходились только в одном вопросе, кроме Веры, естественно.

В земельном.

Кто кого первым закопает.

Крестоносцы вели долгие и нудные переговоры с европейскими партнерами и товарищами из Византийской империи.

Проклятая средневековая бюрократия была способна похоронить любой вопрос, и так и получалось, что на бумаге – несметные полчища и взятый Каир, а по факту – денег нет, держитесь и хорошего вам настроения.

У Саладина с этим было проще, решил и сделал, поэтому в середине ноября его банда в четверть сотни тысяч человек пересекла границу Иерусалимского королевства и бодро двинулась вверх по карте на глазах изумленных тамплиеров, засевших в Газе.

«Если не к нам, то к кому, – билась сложная мысль в преисполненных благочестия головах рыцарей, – и как реагировать?

Сделать вид, что не рассмотрели в тумане, или бить в набат?»

Огородами и закоулками, обгоняя Саладиново воинство, жгущее прибрежные поселки, в Иерусалим полетели гонцы с известием: Началось!»

Королем иерусалимским был молодой пацан.

17 лет.

Действительно хороший парень из достойной семьи, умный и храбрый, несмотря на то, что звался Балдуином.

Парень умирал.

Заживо умирал от проказы, и никто не знал, сколько ему отведено – месяц или год.

Проклятый феодализм и так был не самым лучшим подспорьем королевской власти, в Палестине, так еще хуже, чем в Европе, а болезнь молодого короля и вовсе ставила под сомнение власть над баронами.

Клич-то кинем, а придут или не придут, как бог на душу положит.

Получив шифровку от тамплиеров, Балдуин не терял ни секунды.

Это только на рынках Востока все так медленно и степенно.

А с войной все не так.

Из ниоткуда вдруг возникают всадники, пустынное марево пляшет на шлемах, волна обрушивается и поглощает все живое.

Балдуин эти фокусы знал как никто.

Его армия в 500 рыцарей и 3 тысячи пехоты, все, что было под рукой, бросился к Аскалону, ныне Ашкелону, для тех, кто в курсе.

К баронам и магистрам рыцарских орденов помчались гонцы, с не приказом даже – отчаянным криком о помощи.

Саладин пер на беззащитный Иерусалим, и ничего, кроме успевшего ворваться в Аскалон Балдуина, на его пути не было.

Саладин знал баронов, бароны знали Саладина, и он ни секунды не сомневался, что на помощь не придет никто.

Сольют все, а потом трубадуры будут петь тоскливые песни зимними вечерами в промерзших залах замков.

О том, как погибло дело Господне и т. д., и т. п.

Прям как из нашей истории примеры, сначала все потерять, а потом распевать об этом.

И Саладин спокойно осадил Аскалон, неспешно готовясь к штурму.

И ошибся.

Армия сарацин шаталась по окрестностям, грабя и поджигая все вокруг, когда на помощь осажденному Балдуину пришли-таки тамплиеры.

«Держись, Балдуиныч!» – якобы орали они идя в атаку, обрушившись на мусульман и рубя их направо и налево.

Король был спасен, а Иерусалим висел на волоске.

Армия Саладина уверенно двигалась к беззащитному городу, сметая на своем пути мелкие отряды крестоносцев, откликнувшихся на призыв Балдуина.

Балдуин поставил на карту всё.

Прозвучала команда седлать ослов, и пехота, звеня доспехами, взгромоздилась на покорных животных.

«Главное – скорость», – на пальцах объяснял молодому королю тоже не старый еще Рене де Шатильон, только-только откинувшийся после нескольких лет отсидки в плену.

«Так какой план?» – хмуро спросил Король, глядя на раздухарившегося Рене.

«Как какой, как всегда! Атакуем и грабим обоз!» – искренне расхохотался Рене, так до самой смерти других планов и не узнавший, и даже хотел было от избытка чувств хлопнуть короля по плечу, но вспомнил про проказу и воздержался.

Так и поступили.

Армия крестоносцев вышла сарацинам в тыл у местечка с красивым именем Монжизар, франки уже полвека переименовывали там все, что на глаза попадалось.

Никаких маневров.

Никаких предварительных ласк и сигналов, куртуазностей и любезностей.

Белые плащи, древки копий в руках, глухое рычание из-под шлемов.

Крестоносцы ударили всей силой, натурально-по рыцарски, лоб в лоб.

Галоп, кони рвутся грудью вперед, наконечник копья пляшет стальным жалом, выискивая цель!

Удар, хруст, обломанное древко летит в сторону, рука выхватывает меч!

Мамлюки пытаются построиться, охрана Саладина судорожно мечется вокруг него, ревут сарацинские верблюды и несущие на себе в бой пехоту ослы крестоносцев.

С Балдуином три десятка рыцарей-смертников.

Они больны проказой, как и он, умереть в бою – мечта, скоро каждый из них уже не сможет держать меч.

Они врубаются клином, рубят охрану Саладина, сарацины в ужасе бросаются в стороны, зная, кто перед ними.

Сама Смерть одела доспехи, и смертельна даже капля вылетающей из щели забрала слюны.

За ними валят тамплиеры и Рене, так долго ждавший возможности посчитаться.

Саладин был очень гордым человеком.

Очень.

Но бывают такие дни, когда ты или не очень гордый, или очень мертвый.

Продравшись сквозь толпу бегущих пехотинцев, лидер мусульманского мира дал шпоры коню и унесся прочь вместе с горсткой своих людей.

Крестоносцы гнали бегущих сарацин и безжалостно рубили.

Не ушел практически никто.

Дрожащими руками Балдуин снял шлем, на нем ни царапины, но руки в крови, и она уже пропитала белый плащ, просочившись сквозь одежду.

Мертвый Король поворачивается к войскам, вскидывает к небу меч, и крестоносцы кричат его имя, потрясая окровавленным оружием.

Торжествующе ревут ослы, понуро плюются трофейные верблюды.

«Знаете, Бог не хочет, чтобы Иерусалим пал при этом Короле», – достаточно просто объяснил дома провал мероприятия Саладин.

Со следующим Королем Иерусалиму повезло меньше.

Мусульмане умеют ждать.

Глава 15. Битва при Хаттине

В этот день, 4 июля 1187 года, король Иерусалимский, Ги де Лузиньян, умудрился организовать Третий крестовый поход.

Красиво и элегантно, как и все, за что он брался.

Был мир.

Не мир, но перемирие, любой период на Святой земле в любое время это лишь перемирие.

Война там – это вечное проклятие, плата за дыхание Богов.

Перемирие в Палестине – это всегда скучно.

Тоскливые однообразные дни, марево миражей над волнами бесконечного песка, чахлые столбы одиноких пальм, илистое дно редких водоемов.

Скучно сидишь в башне, дурак дураком, в адскую жару, пьешь и смотришь на вереницу бедуинов, пытающихся объехать вставшего на дороге осла.

Приходит вечер, зажигаются звезды, выныривает перевернутый ближневосточный месяц, и ты снова сидишь в той же башне и пьешь, пьешь и пьешь…

Восток, так течет жизнь.

Веками, тысячелетиями…

Рене де Шатильон, старая скотина лет о шестидесяти, так и делал.

Скучал и пил, пил и скучал.

Тоскливо глядя на окружающую пустыню с вершины башни замка Керак.

А потом сорвался.

Рецидив, бывает.

Углядел, стервец, вдали караван, и понеслась.

Понеслись, нагнали, атаковали и разграбили.

Так случилось, что с караваном ехала сестра Саладина.

Резонанс превзошел все ожидания.

Саладин этого ждал.

Не он нарушил перемирие, но за ответом не заржавело.

Тридцать тысяч сарацин двинулись ускоренным маршем и осадили Тверию.

Крестоносный коллектив принялся решать, как быть и что делать.

Мнения разделились.

Непосредственный хозяин Тверии, Раймонд Триполитанский, предлагал не делать ничего.

Спокойно развести собранную армию по замкам и ждать, пока ласковое июльское солнышко не отобьет у Саладина охоту к карабканию на высокие стены.

«Пусть идет через пустыню, сидит без воды и еды, короче, узнает по чем фунт лиха», – разумно предлагал граф.

Великий магистр тамплиеров предложил обратное:

«Самим протащиться через палящий зной пустыни, напасть на сарацин и снискать славу, честь и прочую, нематериальную пургу».

Возможно, в другой раз король Ги и послушал бы Раймонда.

Да вот только королем он стал буквально накануне и сильно вопреки желанию окружающих.

А Европу вообще забыли спросить.

Поэтому ему очень нужна была победа.

На что явно рассчитывал Саладин…

Справедливости ради нужно отметить, что достойнейший Рене де Шатильон в бой не рвался.

Не из трусости, а считая, что вот в этот раз точно не стоит.

И как в воду глядел.

Собрались зрання, еще затемно.

Полторы тысячи рыцарей, в самой тяжеленной броне, несколько тысяч туркополов, аналога легкой кавалерии, и около полутора десятков тысяч пехоты – всего где-то двадцать тысяч особей.

Взяли с собой самое дорогое, вышеупомянутого Великого магистра тамплиеров, (тамплиеров вообще не стоило оставлять одних надолго), и главную святыню христианства, Крест, на котором был распят Иисус.

Запастись водой как-то не сообразили.

Пройти нужно было всего лишь 20 километров.

Но это были двадцать километров под адски палящим солнцем в пустыне.

Поэтому слегка не дошли.

Возвращаться было лень, разбили лагерь в чудном местечке с красивым названием.

Рога Хаттина.

Чтобы скрасить вечерок, Саладин тут же поджег траву, покрывавшую злополучные Рога, и герои борьбы за Веру мрачно сидели в дыму без капли воды и в самом паскуднейшем настроении.

Надо было что-то решать, и решили атаковать, ибо особых вариантов не было.

Не успели разбрестись по отрядам, как несколько рыцарей старины Раймонда Триполитанского дали деру, причем не куда-нибудь, а конкретно к Саладину.

Вывалив ему все расклады и объяснив свой маневр дьявольским наваждением.

Саладин немедленно атаковал.

Тут демократия сыграла с королем злую шутку.

Увидев, как заканчивается денек, пехота крестоносцев деликатно отошла подальше от основных сил и наотрез отказалась сражаться.

Уж как ни умоляли – нет, и все.

Нет вдохновения, хоть тресни.

И тогда рыцари просто пошли в атаку всем стадом.

Храбро.

Безрассудно.

Бессмысленно.

Безнадежно.

В какой-то момент граф Раймонд Триполитанский понял, что нет так нет, вспомнил о важнейшем деле дома, пробился через отряды сарацин и скрылся вдали с остатками своих людей.

Все остальные дрались насмерть и бежать не пытались.

Семь часов под палящим солнцем, в броне, без надежды и шансов.

Шестнадцать тысяч погибло. Король, его брат, злополучный магистр тамплиеров и слегка разочарованный Рене де Шатильон попали в плен.

Саладин мило со всеми поздоровался и пригласил старого приятеля Рене отойти в сторонку.

Вообще без всякого интереса Рене сходил и как знал.

Голову принесли обратно отдельно от туловища, Саладин управился с мечом лично.

А потом двинул войска, и Иерусалим пал.

Так закончилась битва при Хаттине, в которой навсегда был утрачен Крест Господень, нанесен смертельный удар королевствам крестоносцев и найден повод.

Повод организовать Третий крестовый поход.

Ибо в Европе тоже было скучно, хотя и не так жарко.

Вот так и развлекались…