Текст книги "История для ленивых"

Глава 20. Грюнвальдская Битва

В те далекие и смутные времена, когда старушка Европа лишь начинала искать себя, немцы уже точно знали, что нужно делать.

И с кем это нужно сделать, дабы вышло хорошо и правильно.

Перво-наперво нужно было драть когти со Святой земли.

Погуляли и хватит.

Жара, нехватка воды, сарацины и моря песка – все это откровенно раздражало.

И вот доблестные рыцари Тевтонского ордена в 1232 году от Рождества Господа нашего, Иисуса Христа, решились на новый Крестовый поход.

Нет, трижды нет, если кто-то решил, что отчаянные парни задумали отбить Иерусалим или взять Каир.

Выбрано было милое местечко, населенное племенами пруссов, заблудшими в язычестве овечками, которых надобно было крестить и выковать из них хребет будущего великого германского народа.

С пруссами справились быстро, какие-то лет сто, и вот они, добрые христиане, правда, уже не все.

И вот тут-то восхищенному взору лихих тевтонцев по Ордену и зову сердец открылись Польша и Литва.

Языческие.

С обширными и богатейшими землями.

Раздробленные.

Нужно было срочно идти на помощь братьям по Европе и спасать их гуманитарно, прежде всего протянуть руку помощи.

Тевтонский орден протянул обе.

В одной Крест, в другой меч.

И скорбная улыбка на грустных, усталых лицах.

Неблагодарные поляки и литовцы упирались, аки неразумные агнцы.

На заклание лезть отказывались категорически, крестились, но сами, и нагло заключили между собой Унию, как бы почему-то не доверяя гуманитариям в белых плащах с крестами.

Было обидно, и Орден готовился требовать извинений по-взрослому, для чего в орденские замки постоянно съезжалась бродячая рыцарская сволочь со всей Европы, младшие безземельные сыны, идиоты, давшие обет, просто скучающие идиоты и суровые прагматики, справедливо ожидающие грантов на приведение поляков и литвинов к цивилизации.

Надо сказать, что момент для выяснения отношений был выбран крайне непростой.

Великий князь Литовкий Ягайло женился на польской королеве Ядвиге и объединил под своей властью и Польшу, и Литву.

На бумаге.

А по факту в Литве правил его кузен Витовт, с которым они ненавидели друг друга так, что пугались ордынские ханы.

Было в этой ненависти все – и ревность, и претензии на власть, и чисто семейные, внутренние вопросы, вроде попавших в темницы и не вышедших оттуда родственников.

Ненавидели, но понимали, что взирающие на мир с вершин замковых башен тевтонские добряки только и ждут их войны, – друг друга терпели.

А добряки ждали, изо всех сил соблазняя Витовта всем, что-только могли придумать, включая корону, которую бедолага жаждал всю жизнь.

Наконец наступил 1410 год, когда Тевтонский орден уже не хотел больше ждать, пока проникнутся пониманием поляки.

А поляки с литовцами больше не хотели терпеть бесконечную пограничную войну, террор, грабежи и прочие европейские ценности, которыми рыцари щедро одаривали Жмудь.

И обе стороны двинулись навстречу друг другу, сойдясь 15 июля 1410 года на удобном поле между деревушками Грюнвальд и Танненберг.

Те, кто за поляков, с тех пор всегда зовет эту битву Грюнвальдской, а те, у кого бабушка согрешила-таки с тевтоном, – битвой под Танненбергом.

Рыцари были хороши!

Весь капитул Ордена, во главе с Великим магистром Ульрихом фон Юнингеном.

Маршалы и комтуры, графы, бароны и рыцари, плащи и кресты, железо, украшающее не только самих рыцарей, но и их коней, разве что орденских собак в броню не заковали.

Ибо известно, что Добро всегда должно выходить на битву со Злом как можно лучше упакованное в латы, иначе есть варианты.

Спесь орденская рать источала такую, что увядали овощи в огородах за многие километры вокруг.

Построились в три линии, сосредоточили напротив слабого литовского фланга тяжелую конницу и принялись ждать.

Числом тысяч в 28.

Ягайло привел довольно разношерстную толпу антиглобалистов.

Собственно, поляки, в том числе и польские рыцари, здоровяки ничуть не хуже немецких, просто куда скромней.

Литовское воинство Витовта – пехота и легкая кавалерия.

И вот сюрприз для любителей поговорить об ордынстве чахлой тогда еще Москвы – татары хана Джелал ад-Дина с ним самим во главе.

Орда и Литва ходили рядом очень долго и очень плотно, другим такое и не снилось.

Всего около 35 тысяч бойцов.

Часто попрекаемый в ложном христианстве Ягайло молился так долго, что народ в строю начал засыпать.

И немцы занервничали, люди пунктуальные, – обед, расписание и все такое.

В общем, решили начинать, и тут выяснилось, что у Ягайло рыцарей – всего ничего, по сравнению с Орденом.

Было нехорошо, и король с удовольствием прошелся вдоль собственного строя, посвящая в рыцари молодых и крепких парней.

А потом на немцев ударила литовская конница Витовта и татарская, его лучшего друга Джедал ад-Дина.

Немцы были слегка растеряны и шокированы, глядя на попытки всадников на приземистых, упитанных, лохматых лошадках вырвать из их блестящего броней строя хоть кого-то и уволочь на склад.

Коммерческий смысл пленных татары и литовцы прекрасно понимали уже тогда.

Немцы терпели, а потом магистр отдал приказ, и тяжелая конница, как крошки со стола, смела литовцев с поля боя.

Поляки с некоторым недоверием наблюдали за тем, как их союзники во главе с Витовтом мчат прочь куда глаза глядят, азартно пришпоривая своих карликовых четвероногих тварей.

Тут-то немцы и растеряли кураж.

Какая-то часть погналась в погоню за литовцами, и больше о ней никто не слышал – видать, догнали.

А большая часть навалилась на обнаженный фланг союзников и врубилась в него так яростно, как могут только немцы.

Польская пехота выстояла.

Выстояла, приняв на себя главный удар и держа его несколько тяжелейших часов.

Немцы увязли, уперевшись в три Смоленских полка, один из которых они изрубили напрочь, а на двух оставшихся обломав зубы.

И вот когда было ясно, что поляки выстояли, Ягайло махнул рукой.

И знамена понеслись вперед.

Вместе с тяжелой польской конницей.

Хоругвь за хоругвью.

И бегущей сзади польской пехотой, с топорами.

Великий магистр Ордена повел своих во встречную атаку.

«Свиньей» ли строились или какой другой некошерной мерзостью, но немецкий клин устремился навстречу полякам.

И там его ждал сюрприз.

Витовт провел беседу со своим конным коллективом, они взяли себя в руки и вернулись на поле боя.

Именно это возвращение и стало залогом и доказательством серьезности польско-литовского союза!

Прийти на поле могут многие.

А вот вернуться туда, будучи выбитым и сбежав, – многие, но не все.

Литовцы Витовта смогли, вернулись и вышли во фланг рыцарям.

И это был конец лично Великого магистра Ульриха фон Юнингена, всего орденского капитула, армии и начало конца самого Ордена.

Восемь тысяч носителей просвещенности остались на поле боя.

Пятнадцать тысяч – попали в плен.

Хмурый, как всегда, Ягайло кисло смотрел, как в сторонке задумчиво шепчутся о чем-то Витовт и ордынское руководство.

Короля терзали смутные сомнения…

Так бесславно окончилась героическая эпопея Тевтонского ордена крестоносцев.

Провалились в Святой земле, провалились в Несвятой и в итоге превратились во вполне светское княжество, излучающее доброту и нежность на протяжении веков.

Пруссия.

А мы, братцы, занимаемся чепухой, пытаясь кому-то доказать что-то насчет Анны Киевской, которая нам тридцать седьмая вода на киселе.

Никогда не вспоминая ни словом про Гедиминовичей, от которых есть пошла и прочая, прочая наша история.

Хорошего вам, друзья мои, дня!

Глава 21. Взятие турками Константинополя

29 мая 1453 года турки взяли Константинополь.

Рухнула Византия, рухнули Палеологи, рухнуло привычное устройство мира, и Восток уже никогда больше не был прежним.

Византия рухнула, а византийщина, как говорят, осталась.

Забывая при этом, что Константин Одиннадцатый, последний византийский император, не сбежал.

Не сдался Мехмеду, не договорился, не обменял власть на жизнь.

Вышел к пролому стены с боевым топором в руке, нашел себе место в строю и в нем же и был убит, вместе со всеми остальными.

Так вот, к чему я это веду.

Да, конечно, византийщина – это бесконечные интриги, заговоры, предательства, подлость как инструмент, и цена словам – копейки.

Бархат, под которым сталь.

Но бывают моменты, когда вся эта мишура слетает.

И тогда топор в руки – и к стене.

А если этого нет, то это не византийщина.

Так, мелкое крысятничество.

Глава 22. Ричард Третий

Еще до заката он убьет жену.

Убьет племянников, детей любимого брата.

Попытается трусливо сбежать с поля боя, будет кричать, прося о помощи.

Еще до заката.

Последний луч заходящего солнца царапнет валяющуюся под кустом корону, вонзится в нее, вспыхнет золотом, засверкает, ослепит.

И погаснет, уйдет, захлопнув за собой сумерки.

А золото короны будет тускло блестеть в свете факелов.

22 августа, 1485 год.

Босворт.

Последний Ланкастер, Генрих, Первый Тюдор.

Последний Йорк, Ричард Третий.

Последний Плантагенет.

Йорки и Ланкастеры.

Белая и Алая розы.

Вся знать.

Вся знать сражалась тридцать лет.

Лорды и рыцари, короли и принцы.

Ричард Третий.

Его отец и старший брат давно умерли, казненные после проигранной битвы.

Его брат-король умер, оставив власть после стольких невзгод, падений и взлетов.

Его брат-герцог Кларенс умер.

Они сами убили его, утопили в бочке с мальвазией, казнив за измену.

Англия, Франция, Бургундия, Шотландия, все промелькнуло, слово сон.

Сон Железа и Крови.

И вот сейчас его королевские лучники маршируют по тракту, лязгает оружие пехоты и храпят кони рыцарей.

Взгляд короля скользит по лицам.

Лорды бесстрастны, выныривают из ночного тумана, будто закованные в железо призраки, капли влаги собрались на бортиках доспехов, дрожат.

Каждый из них уже много раз менял сторону, они присягали и клялись, клялись и присягали.

Их замки выплескивали из себя бесконечные колонны бойцов, и решетки с визгом врубались в камни, падая за спинами спасшихся беглецов.

Лорды.

Норфолк и Нортумберленд.

Они поведут войска, но кто знает, это его войска или их войска?

Лорд Стэнли должен прийти к полю боя.

Ричард стискивает зубы, гримаса ненависти искажает лицо.

Он успел собрать десять тысяч, восемь у Ланкастера, и Стэнли ведет еще шесть тысяч своих бойцов.

Он не прибыл к королю в ответ на призыв.

Не успел, собирал своих людей.

Королю рассказывают, что он встречался с Ланкастером.

Был там, на дюнах, сидел рядом с ним в седле, глядя, как латники Генриха тяжело прыгают с кораблей и, увязая в песке, бредут по берегу.

Ветер рвал знамя с Алой розой, и они сидели рядом, отчим и пасынок, Стэнли и Тюдор.

Король хмуро оборачивается.

Сзади, окруженный сквайрами, едет старший сын Стэнли, в доспехах, но без меча.

Пустые ножны хлопают лошадь по боку.

Заложник.

Лорд Стэнли знает, что если он не придет на поле боя, его сын умрет.

И младший Стэнли это знает, знает и равнодушно смотрит перед собой.

Покачивается в руках знаменосца стяг с Белой розой.

Поникший, отяжелевший и набравший сырости.

Молоко тумана струится вокруг древка, и его вершина тонет в нем.

Мерно шагает пехота.

Храпят кони, звенит металл.

Поле.

Лучники высыпали вперед, привычно бросили у ног колчаны, левая рука тянет на правую кожаный рукав.

Лорды в шатре.

Ричард мрачен.

Он всегда мрачен, он был мрачен, когда увидел насаженную на пику голову отца, когда тело брата волокли на повозке и его рука бессильно болталась, свесившись за борт.

Когда прямо на поле Эдуарду надели корону и войска Йорков ревели, вздевая к небу окровавленные мечи!

Когда они входили в Лондон, кони били копытами по мостовой, толпа кричала, размахивая ленточками.

Он покачивался в седле, люди смотрели на его кривые, с рождения перекошенные плечи и кричали: «Да здравствует Горбун Глостер!»

Глостер.

Так звали его тогда – Ричард, герцог Глостерский.

А горбуном он никогда не был, просто кривые плечи, перекошенные доспехи.

Он был мрачен, когда они гнали коней, бежали прочь, сломя голову к кораблям, и их люди умирали у ворот пылающих замков.

Был мрачен, когда брат блистал при Бургундском дворе, хохотал, заливая вином расшитый золотом камзол и грудь придворных дам.

На нем не было золота, он был в черном, лишь выбитый Вепрь на гербе и всё.

«Мрачный Глостер», – хохотал брат, хлопая его по плечу.

Брата любили все.

Он был мрачен, когда конь осторожно ступал по доскам, сброшенным на берег.

Они сошли с кораблей, вернулись, и лорды вели к ним войска, чтобы вернуть Корону!

Он был мрачен в последней битве, когда рыцари погнали Ланкастеров с поля и Уорвик, Делатель королей, был уже на той стороне.

Против них.

Мрачный он стоял потом над его телом, телом своего тестя, и капли больно били по панцирям.

Живых и мертвых.

Он не хотел этой короны, она досталась ему, свалилась с головы мертвого брата и голов его детей-бастардов.

Мрачный, нелюбимый всеми король обвел взглядом лордов.

Стэнли пришел.

Пришел и встал в стороне от поля, посредине, словно издеваясь.

Гонец полетел, грязь из-под копыт во все стороны, грохот подков.

«Король приказывает присоединиться к нему!!»

Мутные глаза Стэнли.

Пустые, белесые, никогда ничего не прочесть.

Равнодушный взгляд.

«Мы совершили долгий переход и уже разбили лагерь.

Мои люди вступят в бой по сигналу».

По лицу гонца пробегает тень.

«Король приказывает…»

Голос срывается на шипение.

Равнодушный взгляд лорда.

«Передайте Королю: мои люди устали».

Гонец выпрямляется.

«Король велел передать, если вы не присоединитесь к нему, ваш старший сын умрет».

В глазах лорда Стэнли вспыхивает издевательская искра.

«Передайте Королю: я буду на поле завтра. И у меня есть еще сыновья».

Грохот копыт, комья грязи, гонец летит в ночь.

Ричард в бешенстве.

Смятый кубок летит в угол, кровавыми брызгами рассыпаются во все стороны рубины инкрустации.

«Казнить мальчишку, – хрипит он, – на плаху его! Смерть отродью изменника!»

Норфолк и Нортумберленд переглядываются.

Они ненавидят друг друга, но сейчас не время.

«Ваша милость, мы обезглавим его завтра, после сражения», – оба лорда холодно смотрят в глаза.

Ночь накрывает поле, Ричард мрачен, смотрит на оплывшую свечу.

В руке смятый кубок, вино багровеет и пахнет кровью.

Генрих Тюдор тоже пьет.

Он не боец.

Не воин, не рыцарь, не полководец.

Он последний, последний Ланкастер, и его люди знают, что он не боец.

Генриху страшно и некуда бежать от своего страха.

Он пьет и смотрит сквозь откинутый полог палатки на костры своей армии.

Перемешались французы-рыцари, наемники и лучники-англичане.

Лорды сидят у костра, будто простые латники, хохочут, хлопают друг друга по плечам.

Генриху страшно, но он выдавливает улыбку и машет своим.

Утро.

Авангард Ланкастеров наступает.

Лучники бьют залпами, пехота бежит шеренгами, стараясь не сломать строй.

Сойтись, навалиться, прижаться и прижать, ударить тараном, силой разбега сминая ряды.

Гонец Ричарда мчит к лорду Стэнли.

«Король приказывает привести войска и вступить в бой!!!»

«Мы идем», – холодно цедит Стэнли, не двигаясь с места.

«Что передать Королю?» – вскидывается гонец.

«Так и передайте: мы идем» – Стэнли отворачивается к своим.

«Король напоминает о вашем сыне!!!»

«Я помню о своих сыновьях».

Лучники Йорков дают последние залпы и уступают место пехоте.

Она рвется вперед, авангарды сталкиваются, не разобрать, где кто.

Норфолк кричит, и пехота усиливает натиск.

Гонец Ланкастеров мчит по полю.

«Милорд, ваш пасынок ждет, что вы вступите в бой!!»

Гонец кричит, наклонясь в седле к Стэнли.

Лорд молчит.

Молчит и смотрит на поле, в котором в клубах тумана рубит друг друга пехота.

«Мы придем, когда будем готовы», – лорд Стэнли подзывает оруженосца.

Беседа закончена.

Пехота рубится.

Знамена с Розами хлещут на ветру рядом, Алая переплетается с Белой, будто обнимаются.

Генрих Ланкастер, он Тюдор, но это еще ничего не значит, в тылу, за линиями своих.

Грызет шелк оплетки латной перчатки, глаза бегают, пальцы дрожат.

Ричард Йорк на фланге.

Смотрит, не отрываясь смотрит туда, где в тумане колышатся флажки Стэнли, то ли тронулись, то ли все так же стоят на месте.

Герцог Норфолк убит!!

Рубится в первом ряду, окровавленный меч взлетает над головой латника Ланкастеров, шлема нет, на него смотрят испуганные глаза мальчишки.

Мокрая челка прилипла ко лбу, мальчишка кричит, и Норфолк задерживает удар.

Копье пробивает грудь, мальчишка наваливается всем весом, давит.

Хруст костей, хруст сломанного древка, герцог лежит, и по нему уже бежит вражеская пехота.

Авангард Йорков бежит.

Ланкастерцы давят, наседают, рубят наотмашь!

Король отчаянно машет сигнальщику, тот размахивает флагом над головой!

Сигнал!!!

Сигнал Нортумберленду идти в бой!!!

Идти на помощь разбитому авангарду!

Герцог Нортумберленд неподвижен в седле…

Двинулись!!!!

Значки Стэнли двинулись!!!

Темная плотная масса выходит на поле, будто вгрызаясь в его квадрат сбоку, разворачиваются линии конницы, лучники бегут, рассыпаясь перед пехотой!

Ричард встал в седле.

Уродливая кривая фигура в лучах садящегося солнца, безобразный силуэт в черной броне.

До боли в глазах всматривается, губы что-то шепчут.

Знамя!!!

Над войсками Стэнли взлетело знамя, развернулось, хлопнуло на ветру!!!

Роза!!

Король яростно кричит!!

Алая роза горит на знамени Стэнли, и его рыцари уже идут строем, нацелившись во фланг Йоркам.

Король спокоен.

Команда.

Рыцари выстроились за его спиной, мечи в руках, Белая роза и Вепрь реют над головой.

Галоп.

Бешеный галоп, стальной клин мчит вдоль поля, целясь острием на ставку Тюдора.

Летит в стороны разорванный строй копейщиков, валятся с убитых коней рыцари.

Мечи взлетают, кони бьют копытами в воздухе.

Знаменосец Ланкастеров убит, знамя валяется под копытами, Король рвется к Ланкастеру.

Генрих Тюдор дрожит.

Его трясет, и меч ходуном ходит в латной перчатке.

Схватка уже прямо перед ним, охрана убита, и вдруг он уже бьется с наседающими врагами.

Убит один, убит другой, Тюдор кричит, и брызги крови с его меча летят во все стороны!

Ричард рубит с седла, рвется к Генриху.

Конь хрипит, хлопья пены слетают с губ.

Осталось совсем чуть-чуть, пятеро и Тюдор!!!

Трубит рог!

Звук дрожит, заливает поле!

Грохот тысяч копыт, страшный удар, гром!

Конница Стэнли бьет в увязший клин Короля, валит рыцарей, вышибает их из седел с разгона!

Под Королем убита лошадь, он кубарем катится на землю, вскакивает, хватает чей-то топор вместо сломанного меча!

Кольцо сжимается.

Оруженосец кричит прямо в ухо, тычет в руку уздечку своей лошади.

Король отпихивает его, топор описывает дугу и обрушивается на чей то шлем.

«Смотри, как умирает Плантагенет!!!»

Голос разносится над полем, рвется к облакам, тонет в них.

Удары сыпятся со всех сторон, сбитая со шлема корона катится под куст.

Шлем расколот, Король падает на колено.

Последний удар разбивает голову, Ричард падает лицом на землю.

Сумерки.

Генрих Тюдор, теперь уже Генрих Седьмой, едет по полю.

Бархатный плащ наброшен на плечи, чуть сзади Стэнли в забрызганных кровью доспехах.

Оруженосец прыгает с седла, поднимает валяющуюся на земле корону, подает Генриху.

Чуть задержав в руках, он надевает ее на голову.

Молчит.

«Что он кричал?» – вопрос звучит вроде как вникуда.

«Смотрите, как умирает Плантагенет…» – оруженосец почти шепчет.

«Пусть скажут… – Генрих секунду молчит, – пусть скажут, что он кричал “полцарства за коня”…»

22 августа 1485 года в битве при Босворте погиб последний английский король, павший на поле боя.

Глава 23. Варфоломеевская ночь

Четыреста лет уж минуло с тех пор,

Былых королей прах развеян.

Но мир еще помнит, как празднуют Ночь

Святого Варфоломея…

Конец августа, дикая жара, скоро учебный год, хочется кого-то убить.

От скуки хочется, от злости, от невозможности терпеть врагов и друзей, невыносимых по одиночке, а уж собравшись вместе, так просто адских.

И это не считая семьи, которая удушала в дружеских объятиях, стоило чуть зазеваться.

В общем, Его Величество Карл Девятый Валуа, Божьей милостью король Франции, человек настолько мрачный, что сам себя в зеркале ненавидел, в этот август 1572 года был особенно раздражен.

Все началось с сестры.

Да-да, той самой толстухи Марго, которую поэты почему-то называли «нежной лилией Франции».

Король скривился, вспомнив жирные складки на боках «лилии», бесконечные юбки, фижмы, жабо и прочую ерунду, в которую Марго куталась, как лесник зимой.

Все братья Короля и он сам в юности спали с сестрой, что не было тайной ни для кого.

Но пару сотен лет правления Валуа подняли мораль до такого уровня, что двор радовался хотя бы тому, что они спали с сестрой, а не друг с другом.

Ибо могли.

В общем, когда сестрица перетаскала в любовники все дворянство, что ерзало по дворцовому паркету, и взялась за молодого герцога Гиза, типа еще более мрачного, чем сам Карл, Король понял – надо что-то решать!

Королева-мать, мама, назовем это так, нежно глядя своими всегда выкаченными из орбит глазами праведницы и скромно сложив на животе руки серийного убийцы, принялась объяснять:

«Нужно знатное ничтожество. Вот такое пустое место, чтобы родовитей не найти, а сам по себе – ноль из нолей».

Король первым делом подумал про младшего из братьев, Франциска, и вытаращился на Екатерину Медичи взглядом потрясенного сурка.

Королева тяжко вздохнула, устремила взгляд к потолку, где сотворенные итальянскими мастерами сатиры гнусно овладевали какими-то разбитными нимфами.

«Генрих, нам подойдет Генрих Наваррский», – с еще более тяжким вздохом пояснила Королева.

«Но он же гугенот!!!» – Король был так удивлен, что даже перестал листать фолиант «Триста способов расчленить зайца на охоте».

«Да хоть Губерман, нам-то что, – привяжем Наварру», – как последнему идиоту, объяснила Екатерина свою идею.

Идиот кивнул, и понеслась.

Для начала отловили Маргариту, что было непросто.

«Нежная лилия» строчила записки всем, кого знала, сама путаясь в нарастающем коме политических и любовных интриг.

Новость о выходе замуж потрясла ее до глубины души, и гордость французского двора принялась орать, как доярка средней руки.

Били.

Пороли как сидорову козу, лупили, войдя в раж по откормленной заднице, мечте Гиза, словно ему же передавая послание.

Лично Королева-мать держала мерзавку за волосы, и все три брата – Король, Генрих, герцог Анжуйский и Франциск Алансонский – охаживали сестрицу, принуждая ее послужить семье без истерик.

В общем, утряся таким образом все нюансы, торжественно объявили: «Свадьбе быть!!»

Дорогие товарищи гугеноты, жители столицы Франции с нетерпением ждут вашего приезда для оформления брака.

Вот тут-то бедняга Карл пожалел обо всем на свете.

Изо всех щелей, будто тараканы на пожаре, в Париж устремилось гугенотское дворянство.

Нищие, словно церковные мыши, чванливые, будто церковные иерархи, похотливые, словно деревенские клирики, борцы за Веру наводнили столицу и принялись гонять все, что носило юбки.

Во главе эротического крестового похода стоял сам король Наваррский Генрих, охотно трахающий все, кроме невесты.

Невеста писала бесконечные записки Гизу, обещая сделать то, чего никогда не делала раньше.

Плюнуть на семью, династию и все на свете.

Прибывший с Наваррским адмирал Колиньи, видевший корабли только на гербе, преследовал Короля с маниакальной страстью.

Государство не первый десяток лет раздиралось гражданской войной, казна была по уши в долгах, авторитет власти валялся где-то в районе щиколоток.

И у адмирала был чудный рецепт, как решить проблемы одним махом.

Начать войну с Испанией.

Даже Король, пусть и не хватал звезд с неба, понимал, что это таки решит все проблемы и очень быстро.

Перспектива появления желтых курток испанской пехоты на городских улицах моментально бы стала реальностью.

С другой стороны, очень хотелось отправить гугенотов и некоторых католиков в какой-нибудь поход, без обратного билета.

И зажить наконец по-человечески.

В общем, 18 августа свадьбу таки закатили.

Выглядело ярко.

Бесконечные колонны придворных, разодетых в пух и прах.

Бесконечные толпы гугенотов, возомнивших свадьбу капитуляцией Короны.

Мрачные шеренги сторонников Гизов, надевших черное, будто на похороны.

И добрые парижане, ласково улыбающиеся приезжим, и затачивающие на оселках ножи.

Первый скандал грянул буквально на пороге церкви.

«Я не выйду к нечестивцу!» – орала благим матом Маргарита, стоя посреди католического храма.

«Не войду в капище!» – упирался Генрих Наваррский, не смевший зайти в церковь на глазах единоверцев.

Королю было жарко, и он был в бешенстве.

Широкими шагами ворвавшись в церковь он элегантно намотал на кулак волосы дражайшей сестрицы и под аплодисменты публики, поприветствовавшей твердую руку, выволок ее на улицу.

С пинка опустив ее на колени, Король дал знак кардиналу начинать.

Всё прошло на «ура», заминка вышла лишь тогда, когда невеста должна была сказать «да».

Повисла неловкая пауза, Маргарита молчала, как упрямый баран.

Венценосный брат сделал шаг вперед и на глазах у публики отвесил сестре знатную затрещину, бросившую ее голову вперед.

Это сочли кивком согласия, и дело было сделано.

Следующие несколько дней были кошмарными.

Гугеноты решили, что Король капитулировал.

Католики решили, что Король предал.

Адмирал решил, что теперь главный он.

Наваррский официально завел себе любовницу, решив, что кривляться больше незачем.

«Это то решение вопроса, которое мне обещали??!!» – орал благим матом Карл, бегая вокруг застывшей черным изваянием Королевы-матери.

«Как от них избавиться??!! Когда они уберутся??!» – продолжал верещать Король, на глазах меняя цвет на пунцовый.

Королева переглянулась с королевским братом Генрихом Валуа.

«Мы решим этот вопрос буквально на днях», – мягко прошелестела она.

Изнуренный жизнью Карл схватил свою книгу про расчленение зайцев, давая понять, что беседа закончена.

А утром, 22-го, случилось жуткое.

Кто-то совершил чудовищное покушение на адмирала Колиньи, отстрелив ему палец, когда-тот мирно слонялся по парижской улице.

Быстро меняющий настроение Король был в диком бешенстве и крушил все вокруг.

Он только приехал от адмирала, которого проведал и наслушался там гугенотских упреков, дурацких клятв и пустых угроз.

«Найду покушавшихся на Колиньи – разорву!!!!» – орал король, в бешенстве тараща глаза.

«Смотри не разорвись», – холодно обронила Королева-мать, обменявшись взглядом с Герцогом Анжуйским.

«Кто, вы???!» – хрипло выдохнул внезапно покрывшийся испариной Король.

«Нет, Дева Мария!» – издевательски ответил ему младший брат, наслаждаясь видом попавшего в капкан Карла.

За спиной Королевы-матери и Генриха Валуа скромно возник герцог Гиз, как бы намекая, что все давно определились.

Король бессильно зарылся в кресло и закрыл глаза…

Колокол ударил в полночь.

Бил с церкви Сен-Жермен-л’Осеруа, разрывая ночную тишину пронзительным набатом.

«Это что??» – Король впился глазами в мать.

«Это всё…» – ласково потрепала его по плечу Екатерина.

В коридорах дворца раздавался лязг оружия и грохот сапог.

Дверь в зал распахнулась с треском, будто от удара ноги, и, видимо, так оно и было.

На пороге возник Гиз, в доспехах и при оружии, за его спиной – два десятка головорезов с алебардами.

«Ваше Величество, достойнейшие граждане Парижа просят вас разрешить истребить еретиков!» – пафосно сообщил Гиз.

«Эти, что ли, достойнейшие граждане?» – мрачно кивнул Карл на группу немецких головорезов, угрюмо вцепившихся в алебарды.

«Они», – скупо подтвердил Гиз.

«Убейте их!!!!» – неожиданно заорал Король так, что его мать, брат и Гиз прижались друг к другу.

«Убейте их всех, чтобы ни один не пришел упрекнуть меня», – орал Король, и троица с облегчением выдохнула, сообразив, что речь не о них.

Волны вооруженных людей выплеснулись на улицы столицы.

В свете факелов добрые парижане вытаскивали ножи, вилы, топоры и древние мечи и спешили ночными улицами к домам соседей-гугенотов да и просто нелюбимых соседей, заботливо отмеченных белыми крестами.

К адмиралу заехал лично Гиз, и успел получить удовольствие, препираясь с Колиньи, прежде чем того как следует ткнули алебардой и выкинули из окна.

Город тонул в крови, плескался в ней, пьянел и хохотал в адском безумии.

Гугенотов убивали в домах, на улицах, в коридорах Лувра.

Дворян короля Наваррского, собравшихся вокруг него, перебили, а самого Генриха приволокли в зал, к Карлу.

Король был занят, азартно постреливая из аркебузы по мечущимся за окном фигуркам.

Никто бы не различил в них гугенота или католика, но Король уже вошел в раж и сдавать назад не собирался.

«Ну, как, начинаешь любить Святую Католическую церковь, скотина?» – поинтересовался Карл, уткнув аркебузу в грудь Генриха Наваррского.

«Безудержно», – злобно процедил Генрих, опасливо поглядывая в безумные глаза Короля.

Из коридора донесся отчаянный крик, женский визг и разочарованный рев.

Недобитый гугенот умудрился проскользнуть в спальню Маргариты, а оттуда просто так еще никто не уходил.

Взошедшее солнце осветило картину побоища.

Раздетые, растерзанные, окровавленные тела грудами.

Сожженные и разграбленные лавки.

Толпы парижских буржуа, воинственных и забрызганных кровью, на коленях в церквях.

Кортеж королевской семьи, последние Валуа, идущие улицами на молитву.

И Генрих Наваррский в центре процессии, бледный, сжигаемый сотнями ненавидящих взглядов, идущий на мессу.

Париж ее стоил.

Именно в это утро, идя вдоль разбросанных тел своих людей, он понял это окончательно.

Две династии, нынешняя и будущая, сквозь кровь шли на молитву.

Бок о бок.

Ненавидя друг друга.

Королева-мать переглядывается с Генрихом Анжуйским.

У них свои планы…