Текст книги "История для ленивых"

Глава 16. Взятие Иерусалима крестоносцами

Жара.

Воздух раскален добела.

Дрожит, струится перед глазами, плавятся камни вдали.

Ветер рвет плащи, бросает их в глаза, белое и красное.

Белые плащи, красные кресты.

Хлещут по глазам, больно, до слез.

В глазах слезы.

Не от ветра.

Тридцать тысяч человек плачут.

Слезы катятся по загорелым бородатым лицам, капают на плащи и туники.

Крестный ход.

Идут все.

Идут стрелки, забросив луки за спину и сжимая в руках древки посохов.

Идет крестоносная пехота, босые, сбитые о камни ноги окровавлены, в глазах огонь.

Огонь и слезы.

Идут рыцари, ветер хлопает плащами, горит на солнце металл кольчуг и оковка заброшенных за спину щитов.

Мрачен и фанатичен Готфрид Бульонский.

Там, за стенами Иерусалима, 70 тысяч человек.

Эти стены не разбить, не разрушить, не проломить ворот.

На них нужно просто взойти, взойти и водрузить Крест.

В глазах Готрфрида слезы.

Слезы, пламя и кровь.

Шагает, глубоко увязая в песке сапогами, Раймонд Тулузский.

Оруженосцы несут знамя, Раймонд надменен, он не опустит знамени даже у ворот преисподней.

Белый плащ обнимает плечи, солнце играет на графской короне, в глазах слезы.

Слезы и знамя.

Танкред мрачен, и улыбка кривит его лицо.

Слезы бегут по нему, рыжая борода мокрая от слез.

Ненависть и зависть, Танкреду не быть королем Иерусалимским, он лишь князь, и Господь не даст ему большего.

Слезы и ненависть плещут в глазах Танкреда, и он шагает, сжимая в руках Крест.

За пехотой монахи.

Идут строем, словно на плацу, рясы выгорели на солнце, и нашитые кресты алеют кровью.

Головы опущены, пальцы перебирают четки.

Слезы в глазах.

Слезы и Вера!

Епископ тяжело спрыгивает с коня.

Звенит кольчуга, с лязгом бьет по бедру меч.

Он – воин, Князь Церкви и пойдет на штурм вместе с воинством Христовым во славу Господню.

Белым бешеным огнем пылают глаза Епископа!

Он воздевает вверх руки в латных перчатках, благославляя крестоносцев!

Пехота ревет!

Арбалетчики потрясают оружием, взлетают к небу мечи рыцарей!

Епископ стоит замерев, воздев руки к небу!

Слезы искрятся в глазах.

Слезы и бешеный огонь!

Грохот барабанов.

Мусульмане стреляют так часто, что стук их стрел забивает звук их барабанов.

Деревянные щиты, словно ежи, пехота толкает их вперед, шаг за шагом, метр за метром ко рву.

К стенам!

Башни переваливаются, как бы прихрамывая.

Сотни рук уперлись в деревянные перекладины, скрипят колеса, пот льется градом и тут же засыхает.

Жарко.

Лучники на башнях целятся в стрелков на стене.

Арбалетчики выглядывают из-за щитов, ждут.

Епископ в седле.

Долой митру, шлем.

Конь нетерпеливо перебирает ногами, пальцы перебирают поводья.

Какие четки?

Меч!

Грохот.

Лучники смели врага со стен, подавили стрелков.

Сарацинская пехота бежит по лестницам, взлетает по ступенькам.

Время луков прошло, за мечи!

Грохот!

Аппарели башен с грохотом падают на стену.

Войска ревут!

Епископ вздымает коня на дыбы, меч взлетает к небу!

Вперед! Во славу Господню!!!

Бешеным огнем полыхают глаза, ни капли слез.

Готфрид бежит по дощатому настилу.

Его обгоняет какой-то рыцарь, плевать.

Он второй на стене, но это его город, и он, Готфрид Бульонский, к вечеру будет здесь не Королем, но Защитником Гроба Господня!

Удар щитом в лицо сметает копьеносца, меч разрубает второго вместе со шлемом, Готфрид кричит, и крест алеет на белом плаще забрызганном кровью.

Удар! Хруст! Танкред отбросил меч, вырвал топор у оруженосца.

Летят в щепки щиты, лезвие вязнет в разрубленной плоти и с хлюпаньем вырывается оттуда.

Танкред – князь, но что за княжество без тени Иерусалима?!

Они бы вечно рвали на куски Святую землю, отгрызали себе города и крепости, строили свои лены и феоды.

Они бы увязли в этом навсегда, никогда не пришли бы к стенам Священного города, но взбунтовались войска.

Крестоносцы погнали своих вождей на Иерусалим, и вот он тут, на стене, и щиты сыпятся в крошки под ударами его топоров.

Раймонд Тулузский спокоен.

На той стороне, на стене, дым.

Колышется лес знамен.

Он машет рукой, и лестницы падают на стены, пехота устремляется вперед.

Трещат ворота.

Спустились вниз, рвут руками перекладины бревен, отворяют засов.

Створки распахнуты, беззащитно разведены, и Епископ дает шпоры коню.

За ним летит конница, они проносятся под стеной, врываются на улицы, и Епископ рубит с седла.

Рубит не глядя, белым пламенем полыхают глаза в прорезях шлема.

Крест на стене!

Крестоносцы видят его, видят отовсюду!!

Все новые и новые волны всходят на стену, льются в ворота, заполняют узкие кривые улочки!

Город горит!

Горит синагога, горят запертые в ней люди.

Воины Христовы, в доброте своей и милосердии своем подперли двери бревном.

Полыхают мечети, пехота франков врывается в дома.

Женский визг, тащат за волосы, намотав на кулак, окровавленный меч дергается в руке, ища добычу.

Сарацины желтым пятном сгрудились на пятачке.

Ощетинились копьями, скалятся бешеными глазами.

С хрустом врубается в толпу Епископ, взлетает меч.

Рубит топором Танкред, Готфрид давно отбросил расколотый щит и вращает меч, ухватившись за рукоять обеими руками!

Пленных не будет.

Во славу Господа, какие пленные.

Солнце катится за холмы багровым шаром.

Резня.

По булыжникам текут потоки крови.

Зарево пожаров.

Шар заходящего солнца.

Епископ въезжает в Храм.

Конь недоверчиво ступает вперед, копыта по бабки в крови.

Епископ спрыгивает с седла.

В кровь.

Кровь везде – на полу, выше щиколоток, на стенах.

Епископ поднимает глаза и смотрит в узенькое окно, на заходящее солнце.

Красный плащ липнет к кольчуге.

Красный от крови, и крест давно затерялся, и нет уже белой ткани.

Рыцари тяжело опускаются на колени.

В кровь.

Царапают пол мечи, красные плащи тяжело давят плечи.

Нет больше ничего белого в Воинстве Христовом, только красное.

Епископ вздымает вверх ладони в латных перчатках.

Последний луч солнца вспыхивает на золотой графской короне Раймонда.

Танкред с ненавистью смотрит на Готфрида.

Сотни голосов сливаются в хор.

Латынь звучит вновь, спустя века после ухода римлян.

Мертвый язык.

Мертвые лица.

Мертвые тела.

Готфрид Бульонский складывает ладони на перекрестье меча.

Запекшиеся губы шепчут слова молитвы.

Во славу Господню!

Иерусалим горит, и пехота франков рыщет волками по улицах.

В красных от крови плащах.

Глава 17. Битва при Креси

Ему хотелось плавно опустить забрало.

Двумя пальцами.

Заело.

Чандос хлопнул по шлему, щиток упал, и весь мир сузился до узкой прорези для глаз.

Его Высочество Эдуард, принц Уэльский, будущий Черный Принц, стоял, утопая по щиколотку в грязи, и смотрел, как приближается Смерть.

Англия жгла.

Пылали деревни и горели замки.

Ветер равнодушно болтал висящих на деревьях босоногих крестьян и кастелянов, отказавшихся опустить подъемные мосты крепостей.

Рев угоняемой скотины, полыхающие соломенные крыши домов.

Англия жгла и убивала с методичной жестокостью, и пламя плясало в холодных глазах Эдуарда Третьего.

Люди бежали с насиженных мест, возы перегораживали тракт, английские латники возникали из ниоткуда, вышвыривали добро на дорогу и рылись в нем, даже не удосужившись добить бывших хозяев.

Потрясенное, давным-давно забывшее, что такое рухнувшая из ниоткуда смерть, крестьяне, бароны, спешно собирающие всех, кто может держать оружие, и спешащие на зов короля.

Англия жгла, расчетливо и беспощадно, и Франция металась в огне, захваченная врасплох.

Мерно шагали поднимая столбы пыли английские лучники, покачивались в седле рыцари, равнодушно взирали вокруг лорды.

Эдуард Английский гнал свое войско вперед, и принц Уэльский смотрел с седла на войну, которая так отличалась от баллад и романсов.

Огонь и боль принес король Англии туда, где, по его словам, было его, принадлежащее ему по праву, королевство.

И лилии развевались на одном знамени с львами, разделив с ними герб.

Эдуард был доволен.

Да, дичь, конечно, полная – жечь собственные земли.

Графство, доставшееся в наследство от матери, жаль, но что поделать.

Эхо войны.

А как иначе прикажете выманить из логова короля Франции, его дражайшего двоюродного дядюшку Филиппа?

Он может очень долго сидеть, собирая войска, и когда соберет, тяжко сохранить достоинство, удирая сломя голову на корабли.

Его нужно разозлить, довести до бешенства, выманить из столицы, причем срочно, пока бароны не подтянулись.

И потому лучники жгут деревни, выпуская тучи горящих стрел, рыцари берут разбег, словно куропаток накалывая разбегающихся крестьян, и латники насилуют деревенских баб вдоль обочин дорог.

Ужас и пламя – вот послание от доброго короля Эдуарда доброму королю Филиппу, и несут его тысячи беглецов, которых гонит перед собой во все стороны английская армия.

Филипп Шестой Валуа был в бешенстве.

Да, он король, и чертов Эдуард присягал ему, как королю Франции.

Бред вот так взять и вдруг объявить королем себя, но ведь его-то тоже объявили…

Он сидит на троне, но сидит непрочно и не может позволить не меньшему, чем он сам, Капетингу безнаказанно грабить его страну.

Треклятый родственничек в третий раз переправлялся через пролив и высаживался во Франции, причем первые два догнать его и вышибить дух так и не удалось.

Теперь же со всех концов неслись гонцы, наперебой сообщающие о зверствах англичан, и король бесился от гнева и собственной беспомощности.

Приказы полетели во все концы королевства, и бароны вели свои войска так быстро, как-только могли.

Рыцари, пехота, наемные арбалетчики и ополчение городов устремилось на зов короля, но англичане опережали на пару недель.

Как всегда.

Последнего гонца привели ночью.

Он валился с ног, хрипел, рука обмотана окровавленной тряпкой.

Услышав про деревню, в которой англичане рубили руки еще живым, король взревел.

Ждать больше было нельзя.

Французская армия (все, кто успел прибыть) устремилась в погоню.

Восемь тысяч рыцарей, знатнейшие вельможи Франции, три тысячи генуэзских арбалетчиков, пять тысяч пехоты и еще пять – ополченцев, кто с вилами, кто с мотыгами.

21 одна тысяча человек, и этого должно было вполне хватить, чтобы раздавить двенадцать тысяч англичан.

Французская армия бросилась в погоню.

Две армии неслись через всю страну, отчаянно цепляясь за свои обозы.

Англичане – с награбленным добром, французы – с тем скарбом, без которого добрые рыцари отказывались идти в бой категорически.

Приказы летели во все стороны, разрушались мосты, и казалось в этот раз, ловушка наверняка захлопнется.

Не вышло.

25 августа англичане нашли брод и, сбросив охранявший тот берег заслон, переправились через Сомму.

Французы висели на плечах, и Эдуард Третий скрепя сердце приказал занять холм у деревушки Креси.

Живые изгороди обрамляли его склоны, оставив открытым пространство около двух километров.

Восемь тысяч лучников, три тысячи латников и тысяча рыцарей, так много для рейда и так мало для тяжелого удара рыцарской конницы.

Обрушилась ночь, и с ней ливень.

Холм, ливень, англичане и французы.

Ватерлоо, из века в век.

Всю ночь стучали топоры.

Снявшие с луков тетивы, чтоб не промокли, лучники вколачивали чуть ниже вершины холма ряды кольев.

Когда был забит последний, вся армия завалилась спать, сотрясая французскую ночь громовым английским храпом.

Французы не спали вообще.

Дождь хлестал вовсю, отряды продолжали прибывать один за другим, и их тут же выстраивали в боевые порядки, находя им места в строю.

Король боялся, что англичане в любой момент уйдут, и рыцари сидели в седлах, пытаясь разобрать что-то в дождливой тьме.

Сверкнуло солнце, и вид построившейся французской армии заставил англичан содрогнуться.

Собранные на тесном участке фронта сплошные бело-синие стяги, лилии во всех вариантах королевской родни.

Король Эдуард наклонился к пажу и что-то прошептал.

Мальчишка побежал к самой вершине холма, где угрюмым клином стояла английская конница.

Лучники с кривыми ухмылками смотрели, как рыцари, один за другим, отдают коней оруженосцам и, поудобней прихватив щиты, спускаются чуть ниже по склону холма, чтобы встать у них за спиной.

Коней отвели в лагерь, далеко, за тыльную сторону холма.

Рыцари становились за пехотой, и лучники орали, надев шлемы на луки и размахивая ими над головой.

Сегодня Англия была едина, и не было ни знатных, ни простолюдинов.

Только мокрая земля, слепящее солнце и тысячи железных жуков, копошащихся внизу.

Шестнадцатилетний Эдуард, принц Уэльский, получил правый фланг.

Сэр Джон Чандос, бывалый вояка и опытный головорез, сопровождал принца в его первом бою, который вполне мог стать последним.

Король встал в центре, позади линий, статный, в окружении знамен, в сверкающей на солнце броне.

Франция бросилась вперед.

Не имело значения, сколько англичан там, на холме.

Двенадцать тысяч или двести.

Их наконец-то удалось догнать, и всё, от претензий на трон до сожженных сел, гнало французов вперед.

Под завывание труб три тысячи генуэзских арбалетчиков двинулись вперед.

Гнались за англичанами в спешке, обозы отстали.

С обозами отстали щиты арбалетчиков, запасов болтов не было.

Фигурки в пестрых кафтанах робко двигались вверх по склону, англичане стояли безмолвно, словно застывшие статуи.

Французская конница метушилась за спиной арбалетчиков, пытаясь организовать какое-то подобие строя.

Арбалетчики прошли еще пару сотен метров и открыли огонь.

В ответ с холма поднялась туча стрел, которые закрыли солнце.

12 выстрелов в минуту.

Англичане стреляли залп за залпом, и генуэзцы побежали, теряя убитых и раненых.

Брат короля Франции, герцог Алансонский, с болью и гневом смотрел на этих пестрых шутов, в панике бегущих с холма.

Генуэзцы стоили бешеных денег, но их нанимали как стрелков, а не бегунов!!!

Взбешенный герцог приказал трубить атаку, и первая волна рыцарей устремилась вверх, к английским позициям.

Лучники, поудобней уперевшись ногами в землю, дали залп.

Залп, залп, залп.

96 тысяч стрел в минуту.

Пажи метались, доставляя все новые и новые вязанки стрел, перебрасывая их через линии латников.

Рыцари умирали.

Умирали в седле, утыканные стрелами, будто ежи.

Умирали в воздухе, выбитые из седла и не долетев до земли.

Умирали на земле, раздавленные копытами коней.

Умирали и мчали вперед, перепрыгивая через вал мертвых тел людей и лошадей у английских позиций.

Лучники стреляли.

Герцог Алансконский был убит в первой же атаке.

Волна за волной французские рыцари шли в бой в узкое дефиле и все чаще прорывались к английским позициям.

Рыцари бились вместе с латниками, прикрывая лучников, которых убивали десятками.

Дрался Черный Принц, уже дважды сбитый на землю ударом меча.

Фланг трещал, и к королю полетел гонец с просьбой о помощи.

«Мой сын убит? – холодно осведомился Эдуард. – Дайте мальчику заслужить его шпоры».

И мальчик заслужил.

Двадцать атак, цвет французского рыцарства лежал мертвым в грязи в простреленной броне.

Лучники сбегали вниз, по склону холма, и собирали свои стрелы.

И снова залп, залп.

Французская армия не могла победить и не хотела отступать.

Умирая на проклятом холме волна за волной.

Погибло все. И тогда на поле боя вышел уже не король Филипп Шестой, но Филипп, граф Валуа.

Валуа следующие 200 лет упрекали во всех смертных грехах и пороках.

Но трусов среди них не было.

Филипп рубился в пешем строю до конца, пока его, раненого, не унесли оруженосцы.

Пройдет еще несколько лет, и так же отчаянно будет драться его сын Иоанн, спиной к спине со своим сыном, окруженные врагами со всех сторон.

Валуа не сразу смогли стать Королями, но всегда были Рыцарями.

Франция побежала.

Рухнула в одночасье и мчала с поля боя, загоняя коней.

Бесчисленные родственники Короля – принцы, герцоги, графы – остались лежать, глядя мертвыми глазами в синеву неба.

Лучники разбрелись по склону, добивая раненых и взваливая на плечи живых.

Им предстоял плен и выкуп, и они, оглушенные падением с коней, никак не могли понять, как они могли не победить.

На глазах всей армии Эдуард ударил мечом по окровавленному наплечнику своего сына, Черного Принца, посвящая его в рыцари.

В этот день взошла звезда Англии.

Францию ждали суровые времена…

Глава 18. Битва тридцати

В этот день, 26 марта 1351 года, состоялась знаменитая Битва тридцати, неоднократно воспетая трубадурами перед скучающими в замках дурами.

Шла Столетняя война, причем все участники знать не знали, что она идет.

Глобальные конфликты рассыпались чередой мелких, и никто не подозревал, что участвует в таком важном, нужном и длинном деле.

Лихие 60-е, развлекались как могли.

Под шум выяснений отношений загремела Война за Бретонское наследство.

Все знали, как и кому лучше управлять Бретанью, и явились отстоять свои права.

Чинно, благородно и оттого невыносимо скучно.

Но вот прошла зима, и захотелось как-то развлечься, убить пару человек не ради выживания, наживы или религиозных разногласий, а просто так, чтобы хорошо и интересно провести выходные.

«Стрелку» забили у дуба – всем известного места проведения культурно массовых мероприятий.

Рекламная кампания прошла на «ура», вход был бесплатный и погода чудная.

Зрители пришли толпами: добрые крестьяне, готовящиеся умиляться от того, как любимые господа друг друга калечат, рыцари, сквайры, пажи, герольды и поэты, дамы и простолюдинки.

Легкие закуски, выпивка, удобная парковка для лошадей, утоптанное поле и хорошее настроение.

Термосы и бутерброды, одним словом.

Рубиться договорились пешком, отрядами о тридцати рыл в каждом.

Английскую партию, включившую в себя также немецких и фламандских союзников и их бретонских прихлебателей-сепаратистов, вели в бой широко известные в узких кругах сэр Хью Калверли и сэр Роберт Ноллис, предводители «Белых отрядов», помогающих нести доброе и вечное всем, у кого находились деньги.

Французов и бретонских лоялистов возглавил мессир Робер де Бомануар, патриот, представляющий интересы Короны в этом конфликте.

Вкусы были разные, поэтому порешили мочить друг друга тем, что каждому по душе.

Мечами, топорами, булавами, да хоть молотками, лишь бы нравилось.

Перекусили, перекрестились, чай, не сарацины какие, и приступили.

Несколько часов, покусывая яблоки, крестьяне азартно таращились на 60 человек, словно в кузнице долбящих друг друга по надетым на головы железным ведрам.

Делали ставки, переживали за своих лордов и сеньоров, подсказывали, как правильно хряпнуть, ибо со стороны оно, как известно, виднее.

Наконец утомились и выяснили, что англичане одолевают.

Потеряв трех рыцарей убитыми, они вырубили пятерых французов во главе со стариной Бомануаром и быстро хлебали прохладную водичку, собираясь до вечера прикончить всех остальных.

Передохнули и снова сошлись, англичане напирали, и конец был близок.

Он и наступил, но не так, как они его видели.

Французский оруженосец Гийом де Монтобан психанул и сбежал с поля боя.

Но не далеко.

Плюнув на правила и договоренности, парень взгромоздился на коня и на полном скаку влупил в английский строй, враз опрокинув восемь железных дровосеков.

Было поздно сокрушаться о потерянной чести, поэтому французы пошли в атаку и заколотили англичан в консервные банки, некоторых убив, а остальных взяв в плен.

Правда, потом всех отпустили, цивилизованные ведь люди, Европа, вам не понять.

Короче, все остались очень довольны и расползлись по норам, слагая баллады о самих себе и паршивце Гийоме.

Мораль сей басни такова: парень – молодец.

Когда бьют своих – на хрен правила!

Глава 19. Уорвик, Делатель королей

Знаете, как больно бьют капли?

Обычные капли дождя.

Еще минуту назад ты не замечал их совсем, рвался к коню, отчаянно протягивая к уздечке руку в латной перчатке.

А сейчас лежишь, и самым ужасным в мире звуком тебе кажется стук капель о пробитый копьем панцирь.

Ничего не существует, ничего уже не важно, жизнь уходит с каждым вздохом, но проклятые капли стучат и стучат, отзываясь в каждой клеточке тела невыносимой болью.

Еще вчера ты был Делателем королей.

Да что вчера, еще два часа назад.

Уорвиком, Ричардом Невиллом, Шестнадцатым графом Уорвик и Шестым графом Солсбери.

А сейчас лежишь в грязи, и кажется, что каждая капля не отскакивает от брони, но пробивает саму душу.

Дымка, туман в глазах.

Дымка, туман на проклятом поле Барнета, где легли пять тысяч ланкастерских солдат, и ничто уже не мешает Йоркам.

Дымка, туман, из которого осуждающе глядят пятнадцать поколений предков.

Ты, именно ты, Уорвик, был тем, кто стал Делателем королей.

И ты все проиграл.

Вон, бросая на бегу луки, мчат к кромке леса остатки твоих стрелков.

Загоняют коней рыцари в надежде успеть к воротам своих замков раньше, чем изменники-кастеляны с лязгом обрушат решетки и скрипнут петли поднимаемых мостов.

Они преклонят колени перед Йорками, сложат мечи и присягнут, их простят, ты и сам так делал, Ричард.

Шестнадцать лет назад ты вел войска Йорков в бой против короля Генриха при Сент-Олбансе.

Разбитые ланкастерцы бежали, и вы рубили их, не зная пощады.

Потом ты короновал Эдуарда Четвертого, стоял рядом с Ричардом Глостером и герцогом Кларенсом, братьями короля.

Вас всех убьют, а король умрет сам, в окружении своих баб и не имеющих будущего детей.

Но это потом.

А пока ты поссорился с Эдуардом и выволок на трон Генриха, Эдуард бежал в Бургундию, и ты уже думал, что мир твой.

Как?? Как могло случиться, что ланкастерцы снова бегут, как-тогда, шестнадцать лет назад, при Сент-Олбансе?

Бегут, только топчут они теперь не свои, но твои знамена, Уорик!

Все, все что поколения предков собрали на гербе, вписав в него мощь и славу, все это рвется грязными тряпками под копытами коней.

14 апреля 1471 года.

День Йорков, битва при Барнете.

Сквайры Эдуарда рыщут по полю в поисках.

Приказано взять живым.

Брат, лорд Монтегю, уже давно мертв.

Лежит в центре, вместе со своей расстрелянной лучниками Йорков пехотой.

Все кончено.

Алая Роза раздавлена, и белые розы Йорков реют на знаменах по всему полю, а за ними Вепрь горбуна Ричарда.

Делатель королей закрывает глаза.

Ему уже не нужны ни замки, ни титулы, ни короны.

Пусть перестанут бить в пробитую броню проклятые капли…