Текст книги "Тяжелая рука нежности"

Максим Цхай
Тяжелая рука нежности

Моей сестре Тоне посвящаю

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© М. Цхай, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

Хороша! Ах, хороша.

Она в том коротком чудесном возрасте перехода от девушки к молодой женщине. Щедрый, но все еще трепетный расцвет.

Глаза большие, ярко-синие, с дымкой. Два упругих белых парашюта впереди, того гляди на волю вырвутся. Губы полные, красные, с пурпурным отливом. Как будто чуть опаленные. И жар идет – изнутри.

– Герр Цхай!

– Угу.

Взлетели махаонами длинные ресницы, перехватила мой взгляд, чуть скривила полные губки, немного нервно и даже раздраженно поправила густые темно-русые волосы.

Ах, как жаль, что она полицейский. И где таких выращивают?

– Заполните бумаги.

– Видите ли, я не очень хорошо знаю немецкий язык, а вам же нужно без ошибок…

Вру, конечно. Лень просто. И прикольно.

Забирает у меня формуляр.

– Имя.

– Максим.

«А ваше?»

– Род занятий.

– Безработный второй месяц. Бывший начальник охраны танцхауса «Ангар».

– В Кобленце?

– Где же еще?!

– Отвечайте по существу. Хобби?

«Это-то зачем?!» Немецкая бюрократия абсурдна до смешного.

– Хобби имеете?

– Пить и курить!

Хмурится, две размашистые густые линии на ее чистом, лишь чуть великоватом лбу сходятся в одну.

Ставит прочерк.

– Привлекались уже?

– Четыре заявления на меня было. До суда не дошло ни одно.

– Вижу уже. Так, в позапрошлом году сняли с человека золотую цепочку…

– Простите, не снял, а порвал! Дело миром кончилось. К тому же он сам начал.

– Здесь все зафиксировано.

– Да кто бы сомневался!

– Вы в полиции, ведите себя подобающе. Образование?

– Учитель музыки.

– Прекратите паясничать, наконец!

– Тогда социальный педагог.

– Ситуация становится невыносимой!

– Простите, мне за дипломами съездить?

– Вы что, окончили университет?

– Да.

– Почему же тогда работали тюрштеером?[1]1
  Тюрштеер (нем.) – охранник в дискотеке и клубе, вышибала.


[Закрыть]

– А что, нельзя?

– Ваши дипломы не были признаны в Германии?

– Это долгая история. Давайте так, я вам все расскажу, а вы мне дадите свой номер телефона.

А что мне, собственно, терять?

Девушка фыркает возмущенно. Я, похоже, не в ее вкусе.

– Вы и так всё обязаны рассказать.

– А мое образование к делу не относится.

– Что ж, перейдем к делу. Что произошло возле дверей клуба «Конкорд» двенадцатого августа?

Заунывно, прикрыв глаза, сочиняю историю: потерпевший был пьяным, вел себя нагло, пришлось успокаивать, нет, не бил, толкал…

Врать полицейским не стыдно. Врешь-то закону, а такому закону, как в Германии, который вяжет тебя по рукам и ногам, не соврать – грех.

Девушка в полицейской форме печатает мои показания на компе.

Ну-ну…

Как она попала сюда?

– Значит, вы утверждаете, что не били его по лицу?

– Послушайте, давайте рассудим трезво. Посмотрите на мою руку. Если б я его ударил… Вы вообще этого мальчишку видели?

– Этого вам не нужно знать. Отвечайте четко и по делу.

– Так я по делу!

Стучат клавиши. В кабинете пахнет теплой бумагой и легкими, цветочными духами девушки. Как ей идет форма! Интересно, у нее наручники есть?..

– Прочтите и подпишите.

– Я свободен?

– Пока – да. Подождите-ка…

Снова открывает и смотрит в мои документы.

– Так ты русский?

– И ты, надо же…

– Никогда бы не сказала с первого взгляда!

– А я б сказал. Немки-полицейские – страшненькие.

– По-немецки ты, правда, не очень.

– А у тебя даже акцента нет, русского. Вот сейчас немецкий акцент есть!

– Так я в восемь лет сюда приехала. С мамой.

– Откуда?

– Из Новосибирска…

Смешно. Просто смешно. И как сразу мил и светел стал полицейский участок с его тяжелыми дверями под дуб и сине-свинцовыми стенами. Штирлицу по таким коридорам ходить.

– Кофе будешь?

– Ха, вот кофе мне в полиции еще не предлагали!

– Да ладно. Я здесь не так давно. А ты в байкерской куртке, значит, в мотобанде?

Это так, вне протокола.

– Да. Как из «Ангара» ушел, стало времени свободного больше, подружился с байкерами, с президентом местного чаптера, отделения мотоклуба. Я ведь его с парнями не пустил однажды в клуб, в таком-то прикиде. Похоже, понравился ребятам. Поездил на их сборища, вот приняли к себе. Видишь нашивку? Это мой ранг в стае.

– Высокий?

– Невысокий. Пока… Слушай, а по протоколу… что мне светит в этот раз?

– Если свидетелей нет, ничего. Следов побоев на потерпевшем не зафиксировано.

– Я уже пятый год на фейс-контроле.

– Знаю, как…

Полицейская прыснула в кулачок. Ах, до чего идет тебе эта форма. Впрочем, на такую девушку какой костюмчик ни надень – все впору будет. И врачом, и училкой…

– Так ты его треснул все-таки?

– Пальцем не тронул. Ладошкой только.

– Ага… запишем… хи-хи.

– Давай так, ты мне свой номер телефона и потом пиши что хочешь.

– Нет, у меня уже есть друг, и ты… это… не мой тип. А дело твое веду не я. Учусь я еще.

– И допрашиваешь уже?

– Да какой это допрос? Записала показания. Дело твое – пустяк.

– И то правда, мафию бы лучше ловили.

– Мафией другой отдел занимается.

– Знаю я, чем они там занимаются, дармоеды.

А собственно, мне-то что? О себе думать надо.

Это хорошо, что мое дело – пустяк. Слава богу. А жаль, что ведет не она.

Ах, как жаль…

Я б ей каждый вечер показания давал. И ночью. И даже утром.

Повезло ее другу, что тут скажешь… Да нет у нее никакого друга, видно же.

Просто я ей – не тот.

Я вышел из здания полиции и потопал к мотоциклу. Вечерело. Ветер слегка ворошил мои пока еще длинные лохмы. Да, наверное, я понемногу старею. Начинаю переживать обломы. Раньше думал – загорюсь только, и мне повезет обязательно. Ага. Тебе не семнадцать лет. И даже не двадцать пять. Тело крепко, мозг пока не заржавел, а вот свежести… Свежесть – самая скоропортящаяся штука на свете. Вот сколько лет этой девушке? Пожалуй, она могла бы быть подружкой моей младшей сестренки Тони.

Я сел на мотоцикл и, низко подкудахтывая мотором, выехал на трассу.

Про битого пацана, из-за которого парился в участке целых два часа, я уже и забыл. Впрочем, не особо-то и парился.

Йе-е-еу!!! – обогнал я серебристый «мерседес». А вот и автобан.

Хороший мотоцикл, не придерешься. Масло вот только начинает подтекать слегка.

* * *

Никогда бы не смог работать в полиции. Хотя сам за «вселенскую справедливость» во всем. И за мораль, да. Впрочем, я скорее за нравственность, мораль – это не мое, с любой точки зрения. Различие? Заводить отношения с замужней женщиной – это аморально. Встречаться с женщиной друга – безнравственно. Я ничего не имею против первого и никогда не позволял себе второго. Мужчина должен быть разумен, но до определенного предела, иначе он не мужчина. Именно так. Если ты любишь, если тебя реально «ведет» на нее, то гори ясным пламенем все остальное. Тот, кто начинает задумываться в драке, проиграет. Кто начинает сомневаться в любви – в сущности, такой же трус. Единственное, что должно остановить мужчину в подобной ситуации, – это благополучие женщины: если уверен, что не сломаешь ей жизнь, что она не будет страдать потом, – не останавливайся. Да, я хотел бы найти свою женщину и прожить всю жизнь только с ней. Если я буду ее любить, на фиг мне другие? Однажды я ждал встречи с любимой два года. (Идиот! Столько драгоценного времени потеряно.) Но я еще не уверен, что встречу теперь ее вообще, так перед кем мне чувствовать себя «виноватым»? И я готов отказаться от самых радужных перспектив, от самых разумных доводов, если меня «поведет» к женщине и ее «поведет» ко мне.

А дальше – будь что будет.

Жил так всю жизнь и ни разу не пожалел об этом. Никогда не надо бояться любви. Беречь сердце – решение индивидуальное. Да, если не беречь его – сносится, но иначе оно высохнет.

В конце концов, так жили поэты, так жили мудрецы-бродяги. Разбрасывая силы, черпая из колодца души полной чашей, презирая подсчет доходов и растрат… Может быть, потому жизненный путь обрывался у них часто в тридцать семь лет – в возрасте после тридцати мужчина природу уже не особенно интересует, она еще не отнимает у него сил, напуская старость, но уже и не поддерживает. А черпали ребята так же щедро – Пушкин, Маяковский, Артюр Рембо… Неплохая компания, и каждый исчерпал себя к этому возрасту. Жалели ли они?

Жизнь изменилась, срок стал длиннее, поэты и раздолбаи последнего века дотянули верхнюю планку до сорока двух, как Высоцкий и Джо Дассен.

Конечно, путь благоразумия выгоднее и эргономичнее. Мне всего тридцать пять, а иногда кажется, что уже выгорел. Седина на висках, усталость от всего на свете, трепанные в клочья нервы – этим я расплатился за такой образ жизни и отношения с женщинами, последних лет в том числе. Что ж, везет не всегда.

Многовато растратил сил, прорываясь через густые ветки, и часто яблоко, которое я все-таки срывал, оказывалось червивым.

Не полезешь – не узнаешь.

Поэтому не жалко. Ни сил, ни ободранной души.

Сбереженные зубы сгниют. Разумники живут дольше и сытнее. Всё так.

Но я не завидую им. Зачем мне такая жизнь? Чаще они завидуют мне, потому что у меня есть силы быть самим собой.

Женщина – это яблоко. Манкое, дразнящее, сияющее. Глупо, испугавшись сторожа или опасности, грохнуться с дерева, отказаться от добычи. А вдруг того не стоит? А вдруг сторож проснется? А вдруг яблоки кислые?..

Были и кислые.

Но ведь есть же и золотые яблоки.

Были и золотые…

Не завладеешь ими, так хоть в руках подержишь, в ладонях покатаешь, запах вдохнешь…

И пусть ободрана о ветви рожа, пусть сторож матерится и целится в задницу солью – потерплю!

Не мешайте мне. Я протягиваю руки к золотому яблоку. Солнечному, медовому, налитому соком и прозрачному от него. Маленькие косточки видны через румяную кожицу… Оно хочет, ждет, чтобы его сорвали… если не я, не ты – его сорвет кто-то другой.

И пусть потом соль жжет простреленную ягодицу. Пусть завтра будешь мучиться – ни встать, ни сесть. Пусть в школу напишут – хулиган, не дружите с ним…

Не откушу – так хоть запах вдохну…

Того стоит, поверьте.

У меня в душC целый сад драгоценных яблок. Золотых. Упавших в ладони, сорванных, украденных… Есть и те, к которым я только прикоснулся, хотел сорвать, да ветка выгнулась и – хоп! – яблоко снова на ветке качается… Ну и пусть. Это же мой сад.

И он всегда тихим неясным сиянием подсвечивает мою душу.

* * *

Вчера пережил один из сильнейших стрессов в своей и без того не самой спокойной жизни.

Я впервые ездил со своим мотоклубом колонной.

Нет, в этом действительно есть нечто завораживающее. В какой-то момент возникает ощущение слияния в единый организм, и только теперь мне стал понятен этот особенный кайф. Рычат моторы, дорожный капитан скользит между всадниками, мчащимися на бешеной скорости; направляя и упорядочивая движение, перекрывает своим мотоциклом общий поток автомашин на перекрестках, не обращая внимания на возмущенные сигналы водителей, вынужденных ждать, пока мимо промчится кавалькада всадников. Упругий ветер уперся подрагивающей от напряжения ладонью в твой шлем. Уже не рычит, а звенит мотор на пределе оборотов. Мечта, а не реальность. Я всегда думал, парни преувеличивают, говоря, что движение в колонне идет на ста двадцати километрах в час с дистанцией между мотоциклами пять метров. На самом же деле средняя скорость мчащейся колонны в среднем не менее ста тридцати, с заскоком на сто семьдесят, а едут парни часто и вовсе плечо в плечо.

Президент нашего чаптера, местного отделения, хлопнув меня по плечу, определил место в хвосте колонны, сказав, чтобы я не обижался – новенький же. Я слегка надулся, и он попытался успокоить: «Макс, в этом нет унижения, просто если ты с непривычки опрокинешься, никто больше не пострадает».

Собравшись в условленном месте, мы надели шлемы. Заревели моторы, двое наиболее опытных байкеров перекрыли своими мотоциклами дорогу, и движение началось.

Что я могу сказать?..

Трудно? Очень. Ведь по автобану несутся не только мотоциклы, но и автомобили, и грузовики, нужно не просто следить за тем, чтобы не отрываться от своих, но и маневрировать, правильно оценивая ситуацию на дороге, мгновенно принимать единственно правильное решение – на такой скорости ошибешься всего один раз.

Однако через четверть часа гонки я пообвыкся и машинально обошел сразу двух всадников, мчавшихся впереди меня, и занял место в середине колонны. А на следующем же повороте ехавший впереди Стив резко сбавил скорость километров до ста. Помню только стремительно приближающийся нарисованный череп на его куртке. Я был уверен, что столкновение неминуемо. Бешено вцепившись в руль, чудом сумел вывернуть, колесо моего мотоцикла только чуть чиркнуло по пристегнутой сумке Стива, мы разошлись не более чем в десяти сантиметрах. Я так сжал зубы, что, как выяснилось часом позже, раскрошил себе резец.

Самое смешное – не было времени даже успокоить колотящееся сердце, колонна мчалась дальше, я только сумел оскалиться, как от боли.

Доехав до места байкерского слета через час и остановившись, я еще какое-то время сидел на мотоцикле – отходил от легкого шока.

Словно в замедленном кино, видел, как спешились мои братья, Стив подошел и хлопнул меня тяжелой перчаткой по макушке шлема. Я усмехнулся: за мои трюки можно было бы и по морде дать.

Но это ничто по сравнению с обратной дорогой. Я уже не лихачил и строго держался своего места, вот только это не помогало.

Ехали ночью, в сильный дождь. Дорога, напомню, была мне совсем незнакома.

Скорость движения – 160 км в час. Ночью. В дождь.

В какой-то момент показалось, что все это бред какой-то – несутся, слепя дальним светом, автомобили по встречной полосе, видимость минимальная; на забрале расплющиваются капли дождя, дорога темна. А главное, совершенно невозможно определить расстояние до летящего впереди мотоцикла – горит только красный огонек; может быть, до него двадцать метров, а может быть, и два. Дороги практически не видно: где поворот, где можно разогнаться – не определишь. Ребята знают путь, а я-то еду в первый раз! В памяти остались только рябящие искрами фольги дорожные столбы и разделительные полосы автобана, слившиеся в одну белую линию. Помню еще, что я, плюнув на все, поднял забрало, и тут же мне в лицо будто ударил град щебня – водяные капли на скорости урагана превратились в камни. Но по крайней мере перестала расплываться впереди красная точка, обозначавшая ближайший мотоцикл.

Ощущение было такое, словно мне вслепую надо даже не идти, а бежать по раскачивающемуся канату над клокочущей пропастью. Даже для опытных байкеров дорога оказалась трудна, мы дважды останавливались, собирая колонну, растянувшуюся в ночи километров на пять.

Добрались до здания клуба, темневшего на фоне грозового неба, как средневековый замок. Я никак не мог поверить, что цел и невредим, а рядом посмеиваются мои братья, стряхивая с себя капли дождя.

* * *

Уже четверть века хочется их попробовать. С тех пор, как прочитал про них в первый раз. Поведал мне о них Булгаков.

Вы послушайте, как звучит: «Сегодня мы ели сладкие весенние баккуроты».

Баккуроты! Весенние! Сегодня!

Я не знаю, какие они на самом деле – баккуроты. Собственно, и знать не хочу. Наверняка это какая-нибудь сморщенная фига с чернослив величиной и с горьковатым привкусом. В жизни ведь всегда так.

Но на самом деле я знаю: баккуроты – это растущие на дереве свежие слоеные пирожные с воздушным фруктовым кремом. И даже произносить их надо с особым древнеарамейским акцентом, с усиленным «к» – «баК-Куроты». Потому что они очень вкусные. Вот так.

И ели их весенним месяцем на зеленом холме, запивая водой из ручья, Иешуа, Павел и вся честная компания. Ели, прижмуриваясь от удовольствия и солнышка, со смехом вытаскивая чешуйки слоеного теста друг у друга из бороды…

Вот что такое весенние баккуроты. И не путайте меня!

А еще помните короля всех паштетов – паштет «Сюзерен»? Его первым приготовил мрачноватый немецкий сказочник Гауф с помощью Карлика Носа. Правда, там вечно не хватало одной травки…

Но как же он вкусен!

Как он хрустящ и в то же время нежен, остёр и чуть пощипывает язык, жадно впитывая в себя влагу, самый вкусный на свете паштет «Сюзерен».

Если его забыть на летнем окне, на него слетятся все пчелы и осы в округе. Весь дом будет полон золотистого звона их крылышек, и над лежащим на блюде паштетом будет кружиться медовый фимиам из пчел…

Ведь это волшебный паштет «Сюзерен» – король всех паштетов.

Любимые мои блюда, которые я никогда не пробовал, они пришли из сказки и ушли в нее. Только запах до сих пор будоражит душу.

А бывает, придет из мечты женщина, побудет с тобой недолго и уйдет в мечту опять.

И где-то там, в залитом солнцем доме, будет готовить она паштет «Сюзерен», а во дворе, на узловатых ветвях старого дерева, расцветут весенние баккуроты.

Сказка – это всего лишь мечта, которую нельзя воплотить.

И если мне повезет, когда-нибудь, уже седым стариком, меня отпустят на эту поляну.

Буду идти по узкой тропинке и чувствовать, как чернеют волосы, расправляются плечи, снова наливаются тугой силой мускулы.

Подойду к раскидистому дереву возле дома, буду долго смотреть в окно. Не торопясь прислонюсь к прохладному, всегда немного влажному дереву.

Будут солнце, ровное гудение пчел и женщина в окне. Тот самый порог счастья, на котором хочется немного постоять, задержавшись.

И рука моя тихо сорвет с ветки первый весенний баккурот.

* * *

– Да вот, Тиль, пока без работы.

Тиль, глава нашего чаптера мотоклуба «Стая», чуть усмехается и чешет пятерней щеку. Он похож на огромного, лохматого, татуированного гризли. Благодаря этому человеку я стал байкером. Однажды он пришел на дискотеку со своими парнями, лохматыми, в цепях и браслетах; у некоторых к поясу были пристегнуты ножи. Естественно, я не пустил их, чем, видимо, и понравился. Разговорились, и Тиль пригласил меня на байкерский слет – так, пивка попить, потусовать. Я познакомился с парнями. После нескольких совместных покатушек и пары проверок, о которых я даже не подозревал, мне предложили попробовать стать одним из них.

Байкеры в этом пластмассовом мире – как живая, крепко сбитая стая, как одна семья. Ты отдаешь ей все, и она для тебя делает все, что может.

Вот и сейчас братья стараются меня поддержать, когда из-за интриг я потерял работу начальника охраны в танцхаусе «Ангар». Не свергли меня ни гопота, ни турки, а против хитрости и предательства я оказался, что телок перед волками.

Тяжелая пятерня хлопнула меня по плечу.

– Мы одна семья. Погоди… – Мрачно сопя, Тиль набрал номер телефона. – Эй, задница!.. Тоже привет. Сегодня к тебе придет мой человек, зовут Макс, он хороший. Поставишь его к себе главным в охрану… А?.. В «Ангаре»… Да, тот самый.

Так я попал в самый элегантный ночной клуб города, снова надев черную водолазку вышибалы. Начальник охраны там уже был, я мог бы надавить и занять его место, но не стал – главное, чтобы на меня не давили, а чужого мне не надо. Ведь я не начальник и не подчиненный по природе своей. Я сам по себе.

Так и попал в «Гладиатор».

Прикольный клуб. Владелец – веселый олдовый хиппи по имени Рхард, близкий друг Тиля. Там нет оскаленных турок, албанцев и самого понятия «шеф охраны», овеянного славой и маргинальной романтикой. Есть парень, который отвечает за вышибал. Но на самом деле он не отвечает. Он получил контракт от армии, идет служить в десант. Меня готовят на его место, если институт тюрштеерства, как таковой, не будет в этом музыкальном клубе упразднен полностью.

Сами вышибалы, и я в том числе, кто в джинсах, кто в мексиканском пончо, хаотично шарахаются по дискотеке, хихикают с девками, сидят на пуфиках или танцуют вместе с гостями. Работают люди.

– Где второй охранник, где этот Роберт?!

– Роби! Шеф зовет! Сейчас придет, пляшет где-то.

– А, ну не зови. Хрен с ним, пускай пляшет.

Даже в нерабочие дни охранников из дискотеки арканом не вытащишь, что ни день – все на месте.

А чего? Вход бесплатно, напитки бесплатно, еще и покормят на кухне.

Я хожу, как старый волчара в клетке молодняка, и пугаю всех злобной рожей, скорченной еще в «Ангаре».

Поймал и выволок двух гомосексуалистов из туалета, выпер за дверь, по привычке выдал запрет на вход. Они долго возмущались.

Владелец дискотеки терпеливо объяснял мне, что свобода – это прекрасно, захотелось людям проявить любовь, а ты их чуть ли не взашей, так нельзя, сделал бы вид, что не заметил. В прошлом году тюрштеер трахнул официантку в холодильной камере, попались на том, что дверь холодильника за ними автоматически захлопнулась – и то ничего… Грелись люди.

Охранники ходят где хотят и берут все, что им нравится, начиная с коктейлей с мороженым, которые сами себе и готовят, и кончая бифштексом с разноса.

– Куда делся салат, блин? Я только что сюда положила салат…

– Гы… вкусно!

– Пошли вон с кухни, дармоеды!

– Да ла-а-адно…

Тюрштеер Роберт – дурак и забияка. Пытается быть самым крутым мачо в коллективе, решил со мной пободаться.

Мы не понравились друг другу с первой же рабочей смены, с первого взгляда. Так бывает: глянешь на человека, и сразу мысль: «Вот бы тебя не было!» И жизнь становится особенно яркой, если это взаимно.

Сегодня Роберт пришел приватно, выпил пива и стал меня задирать. Я с виду тихий, мягкий человек, но он меня достал. Сперва стырил мое пиво. Мне не жалко – попросил бы, я бы сам отдал, а вот хамить не обязательно. Я крякнул, но налил себе другое.

Тогда он попытался меня застебать криками: «Ты большой, но только выглядишь сильным, давай поборемся!»

Роберт – худой, весит едва ли восемьдесят килограммов, зато жилистый. Я посмотрел на него и сказал – не надо.

Тогда он стал вопить при коллективе, что я испугался. Ребята посмеялись: «Ты б Максиму побоксоваться предложил, куда тебе с ним бороться-то!» Но Роберт настаивал на том, что он именно физически сильнее меня и готов это доказать путем борьбы.

Я хмыкнул и снова сказал, что лучше не надо, у меня жим с груди 120 кг рабочий, да и опыт кое-какой есть. Предложил решить дело игрой, условились просто обняться с Робертом – и кто кого пережмет. Даже уступил ему более выгодный хват – внутренний, зная, что все равно это его не спасет.

Роберт с горящими глазами, подвывая, обхватил меня страстно и злобно, словно старый мусульманин юную невесту.

Мои коллеги-охранники быстро собрались в круг и стали нас подбадривать. Роберт пытался изо всех сил продавить меня жилистыми руками и, дабы придать себе жару, обозвал меня «толстым».

Зря.

Получи, раз ты такой глупый.

Я обхватил Роберта поверх его рук и сжал ребра со всей дури – сам напросился. Почувствовал, что руки его, как гибкие веточки, сложились в неестественном положении, а сам он несколько расширился – его ребра слабо пружинили, и я, поняв, что могу просто раздавить ему кости, выпустил пацана. Глупый, конечно, но коллега все-таки.

Вышибалы затихли, а Роберт начал медленно сползать на пол, как с ветки падающий лист. Глаза его вылезли из орбит, разом побледневшее лицо и правая рука конвульсивно подергивались.

«Ребра… ребра…» – хрипел он. Ребята начали хохотать, а Роберт, как рыба на песке, пытался хватануть воздух, но у него это не очень получалось.

Я наклонился и, сунув ему в открытый рот сигарету, принял поздравления.

Роберт психанул и, припадая на правую сторону, ушел.

Сам виноват.

А у меня стал болеть мизинец.

Оказалось, я, рассердившись, так сдавил этого дурака, что расплющил свой любимый перстень.

И это самое огорчительное в поучительной истории.

* * *

Ради самого себя я ничего не буду делать. Так устроен.

Лично мне много не нужно. Кусок хлеба с мясом на завтрак, обед и ужин, свобода перемещений и связи, одежда, которая мне удобна (а мне удобна практически любая не стесняющая движений), и пара пустяков в виде чашки кофе в кафе и зубной щетки.

Всё. Остальное мне просто без надобности. Мой образ жизни – своего рода конструкция, может, и не слишком изящная, но в то же время совершенная.

А вот когда я влюблен и мне есть о ком заботиться, тогда крылья за спиной растут, если надо – горы сверну.

Так было.

Сейчас отрезал практически все личные контакты с женщинами. Не знаю, устал как-то, надоело.

Собачку завести себе, что ли? Маленькую. Шпица или терьерчика. Три раза в день придется с ним гулять. Хочешь – не хочешь, о собаке надо заботиться, прививки ей делать. И хлеб с помидором она жрать не будет. Придешь домой, а собачка тебе радуется, тянется к тебе. На руки возьмешь, а она теплая, и ей хорошо, и тебе. Или так: исчезну вот опять дня на два, унесет меня нелегкая, потом приду домой, а там все засрано и собачка на меня с укоризной смотрит – довел, сука…

Лучше кошку заведу. Гулять с ней не надо, жрет мало: хрустящих камешков корма накидал ей в тарелку – на целый день хватит. Вот только характер у нее: есть настроение – подойдет приласкаться, нет настроения – зашипит или проигнорирует.

И ей по фигу, какое настроение у тебя. Если что, и когтистой лапой огреет. Ты ее шлеп по башке, а она тебе под утро в ботинки нассыт. Не люблю я этого…

Попугайчика заведу! Насыпал зернышек, газетку сменил, они ж гадят ненавязчиво и мимоходом – ну, уронил и уронил, подумаешь, большое дело. Раз в день выпустил его полетать по комнате, он и доволен. На пальце сидеть у меня будет. Я его говорить научу. Материться, например. Или там «Максим хороший!»… Но попугаи же орут по утрам! А я после ночной смены как раз спать буду. Поэтому первым делом попугай выучит слова «Заткнись, падла!» и «Чтоб ты сдох!». А однажды, после бессонной ночи, разбуженный его восторженными предрассветными криками, я ворвусь в клетку и, обваляв его в муке и яйце, брошу на сковородку и пойду готовить себе кофе к экзотическому завтраку…

Но ведь жена – это самый худший вариант! Она будет готовить завтрак – а мне не нужен завтрак! Я уже попугаев в собственном соку наелся, что еще может меня удивить? Кофе она мне нальет? У меня руки есть – сам себе налью. Стирать – машинка стиральная на что? А гулять… какое там три раза в день?! Тут сиди и смотри, чтоб не гуляла даже раз в год, и сам ни-ни…

К тому же у обыкновенных женщин есть три волшебных заклинания: «Ты должен!», «Ты сделай!» и самое страшное – «Ремонт!». Впрочем, последнее – это скорее сезон такой, наступающий минимум дважды в год.

Я никому ничего не должен, никогда не делаю того, что не считаю нужным, а на команду «Ремонт!» у меня будет только один ответ: «Завтра». Ответ совершенно честный, так как «завтра» не наступает никогда. И кстати, бесполезно меня мордочкой тыкать – буду огрызаться и упираться всеми четырьмя лапами. И вообще, захочу – сделаю, захочу – нет.

Правда, буду говорить часто: «Катя (Ира, Таня, Лена, Света, Мануэла, Изабель – нужное подчеркнуть) хорошая», например. И еще много всего красивого говорить буду, да. И по ночам песни орать, не давая спать, если найдет на меня такая тема.

Так что лучше женщине завести себе собачку, кошку или попугайчика, чем меня. Или, на крайний случай, дикого лося какого-нибудь приручить и одомашнить.

Так и живем – женщины мучают других мужиков, а я до сих пор дикий.

Рыбку, что ли, себе завести? Золотую.

Не женюсь я, друзья, никогда. Потому что после нескольких ночных смен подряд в гремящих музыкой клубах, с потасовками и без, сколько ни отсыпайся, по пробуждении в выходной неизбежно наступает странное, очень приятное состояние какого-то нежного, чуткого восприятия мира. Наверное, так себя чувствует младенец. Мир замирает, ощущаешь его каждой клеточкой тела. Открываешь глаза и видишь неспешно тикающие настенные часы в форме морского иллюминатора. Вы принадлежите друг другу уже очень давно, но ты удивляешься – «О! Часы! Какие красивые. Надо же…» Взгляд идет дальше, по давно знакомым предметам, здороваясь с каждым, ласково будя их, словно это твои близкие друзья. Даже черный, небрежно брошенный на стул пуловер высвечен полуденным солнечным лучом – как в золотистой пыли, а всего-то пуловер…

Идешь в ванную и обнаруживаешь, что плеск воды, капающей из крана, слишком громок. И не умываешься, чтобы не вспугнуть нежность и чуткость. Чай пока тоже не ставишь – чайник будет шуметь. Садишься в кресло. «О! Компьютер! Я, кажется, вчера что-то чиркнул в ЖЖ». Листаешь интернет-страницы – прохладные гладкие клавиши послушно отзываются на прикосновение пальцев, а за окном чирикают птицы и веет легким ветерком, он щекочет тебе лодыжки. Чувствуешь всё, и нет ни дел, ни забот, ни угрызений совести, ни воспоминаний, ни мечты о будущем.

Есть только мир и ты, проснувшийся в нем.

А будет рядом женщина – «Ой, умывайся скорей, я хочу сметаны купить и фиников!» Блин, ну тебе надо, ты и купи. «У нас мало времени, полдень уже! Чего ты так долго кофе пьешь? Ты им горло полощешь, что ли?» А как приятен каждый горячий, ошеломительно пахнущий глоток. Пить кофе, как кочегары работают – закидал в рот, и всё? «Надо прибраться сегодня, в спальне и в гостиной». Да иди ты уже! Расстроенный, демонстративно ляжешь на диван лицом к спинке и накроешься с головой покрывалом. Тихо под ним, тепло, прикосновение мягкого льна к полупроснувшейся коже…

И тут она включает… даже не чайник и не воду в ванной, а ПЫЛЕСОС!!!

Заматываешь покрывалом голову. Звенящий рев мотора, жадно всасывающего твой воздух, утихает – выключила. Но ты уже знаешь, почему.

Покрывало возмущенно сдерут, но начнут не душить тебя, а с типично женским коварством чесать тебе спинку, целовать в уши и шептать ласковые слова. Думаешь, она это делает искренне? Черта с два! Ей просто надо, чтобы ты встал и делал, что ей хочется. Отбрыкнешься или просто заснешь опять. «Эгоист! Бесчувственный эгоист, я в таком настроении проснулась, а ты!..»

Потерплю вот такое неделю-другую, а потом уйду за финиками и сметаной и больше не вернусь.

* * *

Весной больше всего драк на дискотеках. Март-апрель – туши свет.

Вчера итальянцы, мать их. Не люблю я средиземноморцев, хотя не националист совсем. И язык итальянский мне не нравится – истеричный и выпендрежный, что там красивого… Я вышвырнул дерущихся на улицу, а там один из придурков разбил о голову другого бутылку и нанес ему «звездочкой» десять ударов. Были полиция и скорая помощь. У меня фингал. Легко отделался.

Сегодня снова случилась драка. Я, как главный идиот, выбрал самого крупного лося (немца на этот раз) и с криком «Этот – мой!» завалил его на асфальт. Лось вырвался (мало я каши ел в последнее время!), но тут ему врезал по морде мой напарник Кай, что, впрочем, мало помогло (я всегда хихикал над его техникой юнчунь; спору нет, система – обалдеть, а вот нокаутирующие удары отсутствуют – женщина ее придумала). Башка урода только дернулась на сорок пять градусов и тут же вернулась на прежнее место. Лось заревел и пошел на Кая, но тут уже на него снова прыгнул я, получил вскользь по шее, снова завалил его на асфальт и, занеся над ним кулак, стал шипеть: «Лежи, падла, не то погибнешь». Лось прикрыл морду руками, а я, пользуясь тем, что он ничего не видит, быстро взял его на удушение. Самого крупного блокировал – полдела сделано. Кай завалил драчуна поменьше. Меня еще пытался пнуть фиг знает откуда взявшийся негр в белой футболке, но двое тюрштееров быстро его оттащили. Приехала полиция. Я выпустил полупридушенного лося и пошел к дверям.