Текст книги "Белая Маска. Дежавю"
Автор книги: Максим Глухманюк
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
3
Тело Ивана упало на землю, но не обмякло. У парня начались судороги. Изо рта полезла белая пена. Глаза закатились, но не закрылись. В мерцающем бело-фиолетовом свете грозовых разрядов отчетливо было видно залепленные грязью глазные белки.
Катя завизжала и бросилась на оглушенного парня, в руке у нее было горлышко от бутылки. Острая «розочка». Еще бы секунда, и стеклянный цветок вонзился бы Ивану прямо в горло. Но в последний момент непонятно откуда выпрыгнул пес.
Бобик.
Он без лишней прелюдии вцепился девушке в руку. «Розочка» тут же выпала и затерялась в мутных водах одной из луж.
Катя визжала, пытаясь освободить запястье, но Бобик вцепился намертво. Он рычал и мотал головой из стороны в сторону. Пес был старым и сильно хромал, но сила в нем еще была. Сила, чтобы дать последний бой. Уйти с гордостью.
Не зря Иван его подкармливал.
Девушка потеряла равновесие и упала в лужу.
Кто-то из толпы ударил пса ногой. По ребрам. Потом по голове. И снова по ребрам.
Но Бобик был неприклонен.
Дмитрий выплюнул выбитые зубы и ошметки собственных губ. Он с огромным трудом поднялся, затем поднял «Сайгу» и уже начал поднимать ствол, чтобы выстрелить в Ивана. У того все еще были судороги. Его тело извивалось, его буквально выворачивало.
Парень был абсолютно беззащитен. Его предали.
Но тут Бобик отпустил женское запястье и бросился на погнутый ствол. Вцепился в него зубами. Послышалось рычание и скрип ломающихся о металл собачьих зубов.
А потом раздался выстрел…
Голова Бобика разлетелась в разные стороны. На миллионы осколков и капель.
Пес пожертвовал собой. Принял последний выстрел. Магазин «Сайги опустел». Запасных патронов больше не было.
4
Пустота была густая, как камень, и холодная, как открытый космос.
Где-то далеко, на самом пределе восприятия, Иван слышал звон. Этот звон был тонким, тошнотворным и неприятным. Но парень чувствовал к нему тягу, ведь он был единственным, что разгоняло непроницаемый мрак. Звон был единственным ориентиром посреди этого небытия.
В какой-то момент Иван поймал себя на мысли, что он все еще способен мыслить. Он все еще осознавал самого себя. Очень ясно и четко, словно его личность очистили от лишней шелухи.
– Что это… Что это за место? – подумал Иван. – Я умер?
Ответа не было.
Была лишь темнота, пустота и звон. И еще что-то неприятное. Едва уловимое. Какой-то слюнявый звук. Вроде собачьего рычания.
Невозможно было определить, где какая сторона. Не возможно было понять, тепло ли тут или холодно. Иван попытался открыть глаза, но понял, что не ощущает их. Не ощущает своего тела. Не чувствует своего сердцебиения. Не ощущает потребности сделать вдох. Не чувствует ничего.
Осталось только чистое сознание.
– И что мне теперь делать… Как мне отсюда выбраться…
Вдруг, Иван ощутил толчок. Неприятный и непонятный удар, похожий на удар током. Неясно было, что это такое и с какой стороны это пришло.
Далекий звон стал ближе. Теперь звук не был сплошным: в нем можно было разобрать отдельные шорохи, царапанье и шлепки.
Иван сосредоточился, ожидая второго удара. Ожидание затянулось на целую бесконечность. Казалось, что второго удара не последует.
Но он последовал.
Теперь удар был гораздо сильнее и неприятнее. Удар был мокрым, сомнений быть не могло.
Сразу после второго удара мерзкие звуки стали намного громче. Тошнотворный тонкий звон сменился оглушительным ревом и звенящим гудением. Царапанье перешло в тяжелый скрип, а шлепки и шорохи превратились в гулкое эхо.
Звуки эти были настолько невыносимы, что Ивану захотелось закрыть несуществующие уши отсутствующими руками. Конечно же, он никак не смог отгородиться от звука. Ничего не смог поделать.
Затем последовал третий удар. И все чувства вернулись.
Разом.
Это было похоже на то, как из стиральной машины вываливается огромный тугой комок перепутавшейся мокрой одежды: шелковистые рубашки; шерстяные носки; грубые джинсы с металлическими пуговицами; какие-то рваные тряпки…
Все чувства перемешались в нечто невероятное и огромным тяжелым камнем придавили сознание Ивана. Парень хотел закричать, но не смог. Сознание переполнилось всем этим перепутавшимся мусором, и вновь наступила пустота.
Настоящая пустота.
Теперь Иван не осознавал самого себя. Ничего не чувствовал. Не мог мыслить. Он не знал, как долго его сознание было в выключенном режиме. Время исчезло. В какой-то момент начался сон, похожий на ночной кошмар.
Сперва, из небытия появились смутные образы: разноцветные фигуры самых невероятных цветов и форм; смутные призрачные ощущения; какие-то обрывки эмоций.
На смену простой геометрии пришли более сложные образы. Они сменяли друг друга в случайной последовательности, и смена эта сопровождалась самыми невероятными и очень реалистичными звуками.
Посреди бескрайней темноты возникла белая маска. Она была ослепительной, как солнце. Где-то далеко звучал орган и флейта. Всюду гремели тяжелые раскаты. Откуда-то доносился свистящий смех.
Затем образ сменился. Теперь шел дождь. Небо было красным. Завывал ветер. До самого горизонта из серой земли торчали кресты и выщербленные надгробия. Одна из могил еще не была зарыта, в ней лежало множество тел. На мертвых лицах застыло одно и то же выражение – абсолютный ужас.
Вновь смена образа. Серия разноцветных вспышек. Множество людей с темными смазанными пятнами вместо лиц. Ощущение чуждости и тошнотворной сырости. И в то же время – ощущение дежавю.
Толчок и боль. Жгучая ненависть. Рыжеволосая женщина кричит, смеется и плачет, держа на руках два маленьких окровавленных тельца. Судя по всему – это выкидыши.
Внезапный звон. Подброшенная монетка. На обеих сторонах блестящей монеты изображена белая маска. Маленькая девочка пытается поймать монету, но тут же падает ничком с синим и перекошенным от ужаса лицом.
Звук выстрелов «Сайги». Голые и очень красивые женщины. Стон. Горячее дыхание. Крылья и рога. Красный пожарный топор.
Все заволакивает фиолетовый туман. Он постепенно расступается, и из него появляется висельная петля на фоне белой кирпичной стены. Слышен скрип. Возможно – это скрип досок или тугой веревки. Под петлей стоит пустая инвалидная коляска. На сиденье коляски лежит маленький серебряный крестик.
Все повторяется. Образы мелькают все быстрее и быстрее, сливаясь в один. Звуки налезают друг на друга и объединяются в один сплошной оглушительный шум. Во рту появляется привкус горечи и пластмассы.
5
Иван очнулся в палате интенсивной терапии. Попытался открыть глаза. Удалось, но только правый. Его сразу же стало больно из-за яркого света. В теле была невероятная слабость. Она буквально вдавливала тело в неудобную больничную койку.
Парень попытался собрать себя. Ощущение было такое, словно он был и не человеком вовсе, а рассыпанными по полу крошками. Мысли путались. Воспоминания перемешались с видениями сна.
Прошло несколько минут, прежде чем Иван собрал себя в кучу, и его мысли стали подчиняться его воле.
Воздух был наполнен пикающими звуками и шорохами. В нос лез запах хлорки, едких медицинских лекарств, бинтов, пластика и резины. Еще чего-то незнакомого и неприятного.
Иван попытался позвать хоть кого-нибудь, но понял, что во рту у него толстая дыхательная трубка. Он вознамерился вытащить ее, но правую руку пронзила боль. Теперь парень обратил внимание, что обе его руки вдоль и поперек истыканы иглами и датчиками.
Тут он вспомнил о маленькой кнопке, которую обычно оставляют под ведущей рукой больного, чтобы он мог позвать врачей. Попытался ее нащупать. Удалось.
Он нажал на нее, приложив невероятные усилия, и уже через секунду где-то далеко послышались звуки скрипучих шагов. Через несколько мгновений дверь в палату открылась, и в нее зашел главный врач. Тот самый, который сообщал Ивану и его отцу об умирающей матери.
6
После того, как Иван очнулся, прошло две недели, прежде чем врачи его выписали и отпустили домой.
Как объяснил главный врач, было настоящим чудом то, что парень смог оправиться после такой серьезной черепно-мозговой травмы. Имелся всего один шанс на миллион, что он оклемается, а не останется овощем до конца своих дней.
Так же было чудом, что Иван не потерял левый глаз. Во время тяжелого и неожиданного удара бутылкой некоторые мышцы левого глаза не выдержали перегрузки и порвались. Началось обильное кровотечение. Но теперь все было позади. Правда, левый глаз отныне был слегка косоват, но видел он так же хорошо, как и прежде.
Из-за того, что в глаза попала огромная порция грязи, в них развилась тяжелая инфекция. Но и ее каким-то чудом удалось устранить антибиотиками, еще во время комы. Правда, Иван был вынужден капать в глаза три вида различных капель на протяжении еще трех месяцев после выписки.
На левой ноге пришлось сделать операцию, чтобы сшить разорванные выстрелом связки и вытащить дробь из берцовой кости.
Когда парень увидел отца, тот сильно похудел.
– Я так переживал за тебя! – закричал и зарыдал Константин, не обращая внимания на то, что он находится в отделении интенсивной терапии, где следовало вести себя тихо, где неосторожный звук может убить, буквально. – Господи, если бы ты… Я бы не вынес этого!
Иван пролежал в коме тринадцать дней. За это время его отец потерял в весе почти двадцать кило, еще сильнее поседел и заметно облысел. Под глазами у него залегли глубокие тени.
Парень приходил в себя в той же палате, в которой умерла его мать.
В палате №13.
7
Катя и Дмитрий вышли из истории того вечера сухими.
– Никто ничего толком не видел, – объяснил директор, виновато пожимая плечами.
Это и понятно. Отец Дмитрия был одним из акционеров крупного градообразующего завода по переработке нефти. Он мог откупиться практически от всего. И он откупился.
Ходили слухи, что отец Дмитрия был участником криминальной верхушки. Той самой, что ворочала большими делами и, по сути, определяла всю судьбу целого города.
Но Дмитрий и Катя не дожили до дня, когда Иван пришел в себя.
Дмитрий через несколько дней отправился к стоматологу, чтобы отремонтировать то, что осталось от его зубов. На губах и деснах у него были грубые швы. Впереди парня ждало несколько пластических операций: вправка носа; пластика верхней губы; пластика левой брови; пластика обеих щек, на которые пришлось наложить пятнадцать швов.
Но все это должно было случиться потом, когда раны на мягких тканях лица полностью заживут. А пока нужно было решать вопрос с зубами, потому что от двадцати восьми у Дмитрия осталось лишь пятнадцать.
Отремонтировать зубы нужно было как можно скорее, ведь обломки зубов оставались внутри челюсти. Если они затянутся костями и деснами, то возникнет много проблем, и придется проводить очень дорогую и опасную операцию по вскрытию челюстных костей.
Оставшиеся в челюсти корни зубов вполне могли стать причиной заражения крови.
Лечился Дмитрий у самого дорогого и самого старого стоматолога в городе. Врачу было уже за шестьдесят, он был слеповат и глуховат, но выполнял свою работу соразмерно запрашиваемой цене. Лучшего врача в городе не было.
Дмитрий еще не подозревал, что тот визит к врачу будет для него последним. Он не подозревал, какой страшной смертью ему придется умереть в то солнечное утро. Ничто не предвещало беды. Случившееся в кабинете лучшего городского стоматолога было просто невероятным и абсурдным.
Ни разу за свою карьеру врач не ронял пациенту в горло даже тампон. Молодые врачи роняли: иглы, имплантаты, зеркало, много всего. Но не старик. Его скрюченные сморщенные руки хоть и тряслись, но силы и точности в них было гораздо больше, чем у молодых нейрохирургов.
Все движения были обточены до совершенства и доведены до автоматизма.
До того рокового дня.
Врач надел Дмитрию на нос маленькую маску, через которую подавалась специальная наркозная смесь. При дыхании этой смесью пациент успокаивался и практически полностью переставал чувствовать боль.
Но оставался в сознании, хотя и «ловил кайф».
Сосуды от наркозной смеси сужались, что было очень кстати при «кровавых» манипуляциях. Неизбежно возникающие при работе с деснами кровотечения становились гораздо слабее и практически сразу же прекращались.
Суженные сосуды и наркоз приводили к тому, что в теле пациента возникала невероятная слабость. Настолько сильная, что пациент не мог поднять даже руку, чтобы самостоятельно снять с носа маску.
Все произошло в тот момент, когда стоматолог взял скальпель, чтобы срезать с десен швы. Старик долго пытался объяснить следователю, что тогда произошло в светлом и сверкающем от чистоты кабинете.
– Я взял скальпель, – пытался объяснить старик. – И начал перерезать швы, но неожиданно моя рука дрогнула. Я сам не понимаю, как это вышло… За сорок лет практики со мной такого не случалось ни разу. Скальпель выскользнул, провалившись Дмитрию прямо в горло.
Дмитрий дернулся, но закричать или поднять руку не смог. Лишь заморгал глазами. Быстро-быстро. Из глаз потекли слезы. Целый фонтан. На носу у него была маска, через которую поступал наркозный газ. Из горла засочилась кровь. Яркая, алая кровь – скальпель повредил несколько мелких артерий. Кровь пенилась из-за того, что газовая смесь перестала поступать в легкие и теперь выходила через рот.
– Я взял пинцет, – продолжил объяснить старик, – И попытался зацепить кончик рукояти скальпеля. Он еще торчал из горла.
– И у вас не вышло? – спросил следователь, по серьезному лицу было видно, что для него это только работа, не более того.
– Не вышло, – согласился старик. – При каждом моем усилии вытащить скальпель из горла пациента, инструмент лишь проваливался еще глубже. Я не знаю, как такое возможно. Скальпель словно стал тяжелее. И он продолжал прорезать мягкие ткани. Кровь уже била струей.
Следователь, не смотря на включенный диктофон, записывал каждое слово на бумагу. Почерк его был такой же неразборчивый, как и почерк врачей. Казалось, что история, которую сейчас рассказывал старый стоматолог, совершенно не удивляет следователя.
– Что было потом? – спросил он, закончив писать.
– Я впервые в жизни испугался, находясь в своем стоматологическом кабинете, – сказал старик. – Я испугался и перестал соображать. Каким-то чудом я догадался снять с носа пациента маску. Глаза Дмитрия уже закатились, изо рта брызгала ярко-красная пена, а тело его дергалось. Не то в попытках откашляться, не то в конвульсиях.
Следователь продолжал писать, постоянно мыча себе под нос:
– Угу… Так… Ага… Понятно…
Старик замолчал, ожидая, пока тот закончит писать.
Тесная белая комната, в которой они сейчас находились, давила со всех сторон, словно пресс. Металлические стулья и металлический стол были тошнотворно холодными. На правой стене комнаты было огромное зеркало, за которым находилась еще одна комната для психологов, аудио– и видеоаппаратуры и всех, кто хотел посмотреть на допрос. В дальнем правом углу белой комнаты висела камера и микрофон. Помещение освещалось лишь одной длинной лампой дневного света, которая висела прямо над зеркалом.
– Так, хорошо, продолжайте, – сказал следователь.
Старик прочистил горло, стараясь незаметно вытереть о штаны свои сморщенные ладошки. Предательский пот тек с них рекой.
– Я не знал, чем можно помочь пациенту. Я не мог достать скальпель. Я не мог изменять положение тела умирающего пациента. Я ничего не мог сделать. Я вызвал скорую и полицию.
– Так… Угу… Ага… Продолжайте.
– Потом вышел на крыльцо, достал сигарету и закурил.
Следователь продолжал писать с прежним спокойствием и безразличием.
– Когда вы вышли покурить, пациент был еще жив?
Старик задумался, смотря куда-то влево и вверх, а потом сказал:
– Он еще дергался. У него изо рта рекой текла ярко-красная алая пена. Она брызгала так сильно, что долетала до потолка. В моем кабинете потолок трехметровый. Ее было очень много. Пожалуй, да, он был еще жив. Но помочь ему я не мог. Я ведь не Господь, вы же понимаете меня?
– Угу… Ага… Понятно… Это все?
Старик взглянул на следователя, и их глаза встретились.
– Да, это все, господин-следователь, – сказал старик, умолчав об очень многом.
Например, о том, что скальпель он уронил из-за того, что на секунду глянул в окно и увидел там нечто…
Нечто вроде призрака.
Человека в белой маске.
Когда тот снял маску, старика пробрало ужасом до самых костей, ведь лицо человека было смазанным и каким-то темным. Почти черным. Старику показалось, что он смотрит на лицо человека сквозь толщу мутной и неспокойной воды. Ему показалось, что он взглянул на свое собственное лицо. Или на лик своей смерти.
Катя умерла в тот же день, что и Дмитрий. Ее нашли через два дня после наступления смерти, потому что она жила одна. Ее тело лежало в ванной. Она вскрыла себе вены. И не лезвием, а зеленым осколком от бутылки шампанского.
На зеркале кровью было написано лишь одно слово – «Прости».
Дело о самоубийстве девушки вел тот же следователь, который допрашивал стоматолога.
Глава 3
1
С тех пор, как Иван Распутин пришел в себя после комы, в которой пролежал тринадцать дней, прошло пять лет. Иван закончил университет с красным дипломом по специализации «Вычислительная техника и информационные системы».
После того, как парень вышел из комы, он прекратил заниматься карате. Левая нога даже после удачной операции постоянно ныла. Иван хромал. Из-за отсутствия тренировок парень ощутимо похудел, но он все еще оставался крепче и шире, чем большинство его ровесников.
В университете над парнем не издевались. Но и друзей у него там не прибавилось. Он все так же постоянно был один: в одиночестве обедал; в одиночестве ходил в бассейн; в одиночестве приходил на пары и уходил с них.
Сын послушал отца и не стал связывать свою жизнь с примитивным ручным трудом. Хотя, пока парень учился в университете, он все так же продолжал помогать отцу работать и выполнять всякую «халтуру»: устанавливать пластиковые окна; варить железные ворота и бронированные двери; тянуть натяжные потолки; красить автомобильные детали.
Сразу после университета, в котором Иван проучился шесть лет, он устроился в крупную фирму, которая занималась разработкой программного обеспечения для бирж. Фирма открыла дочерний офис в городе, в котором жил Иван, и парню не пришлось искать деньги для переезда и съема жилья в чужом городе.
А это было уже кое-что.
По меркам небольшого городка Ивану платили очень хорошо, даже во время трехмесячного испытательного срока, и Константин смог оставить работу в мастерской.
К этому времени травм и болячек у отца накопилось столько, что его тарелка для завтрака каждое утро наполнялась не овсянкой, а таблетками: обезболивающими, противовоспалительными, антикоагулянтами, витаминами и антибиотиками.
Но Константин продолжал заниматься мелкими подработками. Просто потому, что не мог сидеть дома без дела. Руки чесались что-нибудь смастерить. И он мастерил. Работать с болгаркой и перфоратором он уже был не в состоянии, но заниматься покраской и варить что-то второсортное вполне себе мог.
И делал это качественно.
Если мы делаем какую-то работу слишком долго…
Работа начинает делать нас.
Офис фирмы, в которой теперь работал Иван, располагался в центре города в большом стеклянном здании на четырнадцатом этаже. Формально этаж был четырнадцатым. А по факту – тринадцатым. Во всех современных зданиях в лифтах за кнопкой «12» всегда идет кнопка «14».
Почему?
Возможно, люди становятся все более суеверны. Возможно, есть другая причина. Иван этой причины не знал и суеверным он не был. Парень воспринимал число «13» вполне спокойно и равнодушно.
Рабочий коллектив относился к Ивану чисто профессионально. Тепла Иван не ощущал, но и вражды – тоже. Большую часть коллектива составляли молодые специалисты-мужчины, которым еще не было и тридцати лет. Лишь руководителю офиса было немногим больше сорока.
Иван проработал в фирме около двух лет, прежде чем у него с женщиной завязались отношения. Можно сказать, первые отношения в жизни парня. Если не считать тот внезапный поцелуй на стадионе, после которого началась стрельба и драка.
После которого девушка вскрыла вены осколком бутылочного стекла, а ее «бывший» умер страшной смертью на кресле своего стоматолога, подавившись скальпелем.
Со своей будущей женой Иван познакомился неожиданно. Парень закончил рабочий день и спустился на третий этаж, чтобы сделать кое-какие покупки, прежде чем отправиться домой. На третьем этаже находился супермаркет, несколько магазинов одежды, булочная и множество лавок с украшениями.
Иван набрал в супермаркете две сумки продуктов и стоял на кассе в очереди. Он зевал и мечтал лишь об одном – поскорее попасть домой, чтобы уже хорошенько поесть и завалиться спать. В тот день была пятница, и кассы супермаркета ломились от толпы людей.
Прошла целая вечность, прежде чем очередь оплатить покупки дошла и до Ивана. Он в этот момент очень крепко задумался о чем-то… О чем-то своем. Он и сам не знал, где именно гуляли его мысли.
– Картой или наличными? – раздался приятный голос кассирши.
– Картой, – сказал Иван, и его глаза встретились с глазами девушки.
Она была молодой. Ей было лет девятнадцать, не больше. Ее длинные рыжие кудрявые волосы блестели золотом, все белое лицо было в мелких коричневых веснушках. Синие глаза сверкали жизнью и глубиной. Иван на какое-то время застыл с погруженной в задний карман рукой.
Дежавю…
Все это уже когда-то было.
Или будет.
– С вас тысяча четыреста восемь рублей, – сказала девушка, нажав кнопку на кассе, а затем повернула считыватель карт к Ивану.
Парень продолжал стоять в неловкой позе, словно его парализовало.
– Ее лицо… – подумал про себя Иван. – Я его уже где-то видел… Совершенно точно! Но вот где…
– С вами все в порядке? – спросила рыжеволосая девушка.
Голос ее звучал совершенно искренне. Это большая редкость. Подавляющее большинство «кассиров» в супермаркете так от всего устают, что под конец рабочего дня начинают плеваться желчью.
А в пятницу вечером – кислотой.
– Да, сейчас, – сказал Иван, приходя в себя и пытаясь найти бумажник. – Куда он запропастился… Подождите минутку.
Он хлопал по карманам. В костюме-тройке их было много. Слишком много. Простор для поиска был огромен.
За Иваном шевелилась огромная очередь. Несколько старушек смерили парня взглядом полным ненависти и призрения. В их желтых отекших глазах читалось абсолютное вселенское зло. Какой-то алкаш, от которого несло мочей, начал драться с охранником.
Парень искал бумажник, продолжая смотреть девушке в лицо.
– Ага, вот он!
Иван вставил карту в считыватель, все еще ощущая на себе тяжелый взгляд бесформенных бабок в тулупах, в руках у них были сумки с кошачьим кормом. Затем ввел пин-код. Дважды. И оба раза неправильно.
– Молодой человек! – раздался мерзкий скрипучий голос одной из бабок. – Вы здесь не один!
– Я уже все, – улыбнулся Иван желчной старухе.
Ввел пин-код. Третья попытка оказалась удачной. Кассовый аппарат издал скрежет, а затем из него выехал чек.
– Спасибо за покупку, – сказала кассирша, протягивая чек Ивану.
Парень взял его, но кассирша отпустила бумажку не сразу. Какое-то время они стояли и держались за чек, глядя друг другу в глаза. Со стороны это выглядело так, словно чек был заминирован, и любое малейшее движение отныне могло привести к взрыву и куче жертв.
Прошло несколько секунд, которые показались всем присутствующим целой вечностью. В том числе ближайшей бабке, от которой исходил удушливый приторный запах духов. Вонь была настолько невыносимой и тяжелой, что у Ивана заложило уши и заболели почки.
– Химическое оружие в действии, – подумал он, стараясь дышать ртом, а не носом.
– Молодой человек, ну сколько можно! – возопила толстая карга.
Алкаш дрался уже с двумя охранниками. И он одерживал над ними верх.
Пора было вызывать спецназ…
– До восьми, – тихо сказала девушка, улыбнулась и отпустила чек.
– До восьми, – повторил Иван, убирая смятую бумажку в правый задний карман.
Так они и познакомились.
Иван отвез покупки домой (ездил он на автобусе) и быстренько поел, а к восьми вернулся в центр города и подождал рыжеволосую девушку возле входа в супермаркет. Он не стал переодеваться, остался в костюме-тройке. На улице был август, вечерами и даже ночами было еще очень тепло. Даже немного душно.
Спать он перехотел. Неведомая сила наполнила его тело энергией и легкостью.
Когда девушка вышла из супермаркета, на стенных электронных часах, что висели прямо над входом в магазин, уже было «8:05».
– Привет, – сказал Иван, краснея от стеснения.
– Привет!
– Ну, пойдем?
– Пойдем, – улыбнулась девушка и взяла Ивана за руку. Ее маленькая мягкая ручка была горячей и сухой. А рука Ивана – ледяной, влажной и липкой.
– Я Ваня, – сказал Иван.
– А я Аня.
– Я знаю, – улыбнулся он.
И они пошли. Когда пара оказалась на улице, парень спросил:
– Проводить тебя до дома?
– Нет. Пойдем в парк.
– Ты разве не устала после работы?
– Устала, но завтра у меня выходной. Пойдем посидим, пока еще хорошая погода.
– Ну, пойдем.
Парк был примерно в километре от того места, где они работали. Весь путь до него они прошли не спеша. Держались за руки и продолжали знакомиться.
Погода была, словно в сказке: всюду пели сверчки; воздух был теплым и немного влажным; на центральной улице было на редкость тихо и спокойно; в воздухе витали глубокие сладкие ароматы цветов.
Аня рассказала, что работает в супермаркете совсем недавно. Рассказала о себе, своих увлечениях и вкусах. К тому моменту, когда пара дошла до удобной скамейки в глубине парка, было уже девять часов вечера.
– Значит ты программист?
– Ага.
– И давно ты работаешь в Корстоне?
– Около двух лет. Ты далеко живешь?
– В самом начале Советской. Отсюда идти минут двадцать. А ты?
– Я… В старом районе возле железной дороги. На мусорке… шучу. Но мы с отцом скоро переезжаем. А ты живешь одна?
– Да, одна. Я сирота, родителей у меня нет… Вернее, они есть, но я не знаю, где они и что с ними. Они меня бросили, когда мне было пять лет. Я выросла в детском доме. Он, кстати, тут недалеко.
– Оу… И как там было?
– Очень погано, – сказала Анна, поморщившись.
– Могу себе представить, – сказал Иван.
– У тебя… – начал спрашивать парень, но запнулся, не находя слов. – Ну…
– Был ли у меня парень? – улыбнулась Анна.
– Ага, – кивнул Иван.
– Нет. Никогда, – Анна беззаботно хлопала своими густыми рыжими ресницами и заглядывала Ивану прямо в глаза. Часто-часто.
– А у тебя? – спросила Анна.
– У меня тоже никогда не было парня, – ответил Иван, и они оба засмеялись.
В тот день они гуляли по парку до самой полуночи (в полночь он закрывается). Людей в парке было очень мало, что было странно. Обычно в такую безоблачную, безветренную и теплую погоду парк ломится от всяких подростков со скейтами. От детишек на скрипучих самокатах. И от всяких влюбленных парочек, которые вечно оставляют в парке горы фантиков от конфет, лопнувшие шарики и тому подобное.
На радость Анны до самой полуночи в парке работал небольшой ларек, в котором Иван купил девушке попить и перекусить.
Два чистых и искренних человека расстались лишь за полночь. Они нашли друг друга посреди грязного и враждебного мира. Иван проводил девушку до дома, и она нежно поцеловала его в щеку и оставила на листочке номер своего телефона. На другой стороне листочка был отпечаток ее маленьких губ.
И еще запах духов.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
