Текст книги "О чёрте"

Максим Горький
О чёрте

Осенью – печальной порой увядания и смерти – тяжело жить!

Серые дни, плачущее небо без солнца, тёмные ночи, угрюмо поющий ветер, осенние тени – густые и чёрные тени! – всё это навевает на человека мрачные думы, в душе его рождается таинственный ужас пред жизнью, в которой нет ничего устойчивого, вечно всё колеблется: родится, разлагается, умирает – зачем?.. Какая цель?..

Иногда нет сил бороться с тьмою дум, что охватывают сердце поздней осенью, – поэтому всякий, кто хочет скорее пережить их горечь, – пусть идёт им навстречу. Это единственный путь, которым человек может выйти из хаоса тоски и сомнений на твёрдую почву уверенности в себе.

Но это трудный путь… Он идёт сквозь терния, они до крови рвут живое сердце ваше, и всегда на этом пути ждёт вас – чёрт. Это именно тот, лучший из всех известных нам чертей, с которым познакомил нас великий Гёте…

Об этом чёрте я и рассказываю.

Чёрту было скучно.

Он слишком умён для того, чтоб всегда только смеяться, он знает, что в жизни есть явления, которые и сам чёрт бессилен осмеять, – никогда он, например, не касался острым ножом своей иронии величественного факта своего бытия. По правде говоря, этот наш любимый чёрт гораздо более дерзок, чем умён, и, если присмотреться к нему внимательно, пожалуй, окажется, что он, как и мы, большую часть своего времени посвящает пустякам. Но оставим это, – мы ведь не дети, не будем же ломать лучшую из наших игрушек, доискиваясь, что скрыто у неё внутри.

Однажды чёрт шлялся по кладбищу среди могил во тьме осенней ночи; ему было скучно, он тихо свистал и, поглядывая вокруг себя, искал развлечений. Он насвистывал старинный романс – любимый романс моего отца:.

 
Как от ветки родной
Лист, осенней порой,
Оторвавшись, по ветру летает…
 

А ветер вторил ему, с воем носясь над могилами между чёрными крестами, по небу медленно ползли тяжёлые тучи осени, орошая холодными слезами тесные жилища мертвецов.

Жалкие деревья кладбища пугливо скрипели под ударами ветра, простирая к безмолвным тучам свои оголённые ветви. Ветви задевали за кресты, и тогда на кладбище рождался угрюмый шорох – звук тяжёлый и пугающий…

Чёрт свистал и думал:

«Любопытно, как чувствуют себя мертвецы в такую погоду? Вероятно, сырость проникает туда, к ним, и, хотя они со дня смерти навсегда застрахованы от ревматизма, однако, должно быть, неприятно!.. Разве вызвать одного из них и побеседовать с ним? Всё-таки развлечение для меня и для него, я полагаю… Вызову! Где-то тут сунули в землю знакомого мне литератора… При жизни я, бывало, посещал его, – почему бы не возобновить знакомства? Все люди этой профессии ужасно требовательны, – посмотрим – вполне ли удовлетворяет их могила?

Но где же она?»

И сам чёрт, который, как известно, всё знает, долго бродил по кладбищу, прежде чем нашёл могилу литератора…

– Эй, слушайте! – крикнул он, стуча когтями по тяжёлому камню, которым был придавлен его знакомый. – Вставайте!

– Зачем? – глухо донеслось из-под земли.

– Нужно…

– Не встану…

– Почему?

– Да – вы кто?

– Вы меня знаете…

– Цензор?

– Нет!

– Может быть, жандарм?

– Нет, нет!

– И не критик?

– Я – чёрт…

– А! Сейчас вылезу.

Камень сдвинулся с могилы, земля разверзлась, и из неё явился скелет. Это был самый обыкновенный скелет, почти такой, по каким студенты изучают анатомию костей; только он был грязный, не имел проволочных связок, да в пустых впадинах, на месте глаз, у него сиял голубой, фосфорический свет. Он вылез из земли, встряхнул кистями, чтоб сбросить приставшую к ним землю, кости сухо стукнули друг о друга, и он, подняв череп кверху, посмотрел своим голубым, холодным взглядом в тёмное небо, покрытое тучами.

– Здравствуйте! – сказал чёрт.

– Не могу, – кратко ответил писатель. Говорил он тихо и таким странным звуком, точно две кости, чуть слышно скрипя, терлись одна о другую…

– Извиняюсь за мое приветствие, – любезно сказал чёрт.

– Ничего… Но зачем вы меня подняли?

– Хотел предложить вам прогуляться, – не более этого…

– А-а! Я с удовольствием пройдусь немного… Хотя погода прескверная.

– Полагаю – вы не боитесь простуды? – спросил чёрт.

– О, нет, я ведь ещё при жизни основательно простудился.

– Да, помню, вы умирали совсем остывшим.

– Ещё бы!.. Всю жизнь меня так усердно охлаждали…

Они шли рядом друг с другом по узкой дорожке, среди могил и крестов; из глаз писателя падали на землю два голубые луча и освещали дорогу чёрту… Мелкий дождь кропил их, и ветер свободно пролетал между голых ребер писателя, сквозь грудь его, в которой уже не было сердца.

– Мы идём в город? – спросил он у чёрта.

– Что вас интересует там?

– Жизнь, государь мой, – бесстрастно объяснил писатель.

– Ба! Она ещё имеет для вас цену?

– Ещё бы!

– Но почему?

– Как сказать? Человек всё измеряет количеством своих усилий, и, если он принёс простой камень с вершины Арарата, – камень будет для него драгоценностью…

– Бедняга! – усмехнулся чёрт.

– Но и счастливец! – холодно возразил писатель.

Чёрт молча пожал плечами.

Они уже вышли с кладбища, пред ними лежала улица – два ряда домов, а посреди них – тьма, в которой жалкие фонари ярко свидетельствовали о недостатке света на земле.

– Скажите, – заговорил чёрт после паузы, – каково вам в могиле?

– Теперь, когда я привык к ней, – ничего, очень покойно, но сначала, знаете, было ужасно скверно. Болван, который заколачивал гвозди в крышку гроба, вбил зачем-то гвоздь мне в череп. Это, конечно, мелочь, но всё-таки неприятно было. Я, знаете, готов был думать, что это некий ехидный символизм, желание испортить мой мозг, при помощи которого я, бывало, сам кое-что портил людям… Потом явились червяки. Они, чёрт их возьми, кушали меня ужасно медленно…

– Еще бы! – сказал чёрт. – И нельзя их винить за это – пропитанное желчью тело совсем не вкусное блюдо…

– Сколько на мне было тела! Сущие пустяки… – возразил писатель.

– А всё-таки съесть его – скорее неприятная обязанность, чем удовольствие… Вот, например, издателей черви едят быстро и с наслаждением.

– Это понятно – они, должно быть, вкусные…

– А что, осенью в могиле сыро? – спросил чёрт.

– Сыровато, но к этому привыкаешь… Собственно говоря, больше всего беспокоят разные идиоты, которые, шляясь по кладбищу, случайно натыкаются на мою могилу. Не знаю – сколько времени лежу я в земле… так и сам я и всё вокруг меня неподвижно – представление о времени недоступно мне…

– Вы лежите в земле четыре года, скоро уже пять будет, – сказал чёрт…

– Да? Вот как… Было у моей могилы за это время три человека… Раздражают, будь они прокляты! Один, знаете, прямо отверг факт моего существования, – пришёл, прочитал надпись и с уверенностью говорит: «Такого не было! Никогда я не читал такого… но фамилия знакомая – во дни моей юности человек с такой фамилией имел в нашей улице тайную кассу ссуд…» Как это вам нравится? А я шестнадцать лет печатался в самых распространённых журналах и трижды при жизни издавался…

– После смерти вас издали два раза, – сообщил чёрт.

– Вот видите!.. А то пришли двое, и один из них говорит: «А! это тот?» – «Он самый», – ответил другой. «Н-да, тоже и его читали во время о́но». – «Всех читают…» – «Что, бишь, провозглашал этот?» – «Обыкновенно, – идеи добра, красоты… ну и прочее…» – «Да, да, помню…» – «Язык у него был дубоват». – «Сколько их лежит в земле!» – «Да, русская земля талантами богата…» И ушли… быки!.. Я знаю – тёплые слова не повысят температуру могилы, и я их не хочу, но всё-таки обидно! И ах как мне хотелось обругать их!..

– Вы бы и ругнули хорошенько! – усмехнулся чёрт.

– Нет, неловко, знаете… Канун двадцатого столетия и – вдруг! – мертвецы ругаются…

Нелепо… И, наконец, очень жестоко по отношению к материалистам.

Чёрту снова становилось скучно.

«Этот писатель и при жизни желал быть женихом на всех свадьбах и покойником на всех похоронах – и теперь, когда всё умерло в нём, – честолюбие его живо. Но разве для жизни человек важен? Важен лишь дух человека, и только дух его достоин рукоплесканий и поклонения… Как скучны люди!..»

Чёрт уже хотел предложить писателю возвратиться в могилу, как вдруг в его злой голове вспыхнула одна идея. Они были в этот момент на площади, и со всех сторон их окружали тяжёлые громады домов. Над площадью низко нависло чёрное мокрое небо; казалось, оно опирается на кровли.

– Послушайте-ка, – сказал чёрт, любезно наклоняясь к писателю, – не хотите ли вы посмотреть, как живёт ваша жена?

– Я, право, не знаю, хочу ли, – медленно проговорил писатель.

– Э, да вы совершенный мертвец! – воскликнул чёрт, подзадоривая его.

– Нет, почему же? – И писатель бодро встряхнул костями. – Я не прочь… Ведь она меня не увидит? А если увидит – не узнает?

– О, разумеется! – уверил его чёрт.

– Я, знаете, потому это говорю, что она – не любила, если я надолго уходил из дома… – объяснил писатель.

И вот стена одного дома куда-то исчезла или же стала прозрачной, как стекло. Писатель видел внутренность больших комнат, и в них было так светло, удобно, красиво…

– Славная обстановка! – одобрительно проскрипел он, – очень хорошая обстановка! Живя в такой, я бы, пожалуй, ещё и теперь не умер…

– И мне тоже нравится, – улыбаясь, сказал чёрт. – И ведь недорого стоит – тысячи три…

– Гм… это недорого?.. Помню, что самое крупное моё произведение дало мне восемьсот пятнадцать рублей… я почти год работал над ним… Но кто же тут живёт?

– Ваша жена, – сказал чёрт.

– Да? Вот как!.. Э… это хорошо… А женщина, – она и есть? Жена моя?

– Она… Вот явился её муж…

– Она стала красивая… и как хорошо одета! М-м… Муж, говорите? Какой здоровый малый; рожа у него довольно-таки вульгарная… но – добрый человек, кажется… Право же, лицо глуповатое! И даже пошлое… Впрочем, такие лица нравятся женщинам…

– Хотите, я вздохну за вас? – предложил чёрт, ехидно поглядывая на писателя. Но тот был увлечён зрелищем…

– Какие у них весёлые лица! Они оба, очевидно, довольны жизнью… Она его любит, не знаете?

– О да, очень…

– А он – кто?

– Приказчик из магазина мод…

– Приказчик из магазина мод… – медленно повторил писатель и долго не говорил ни слова. Чёрт смотрел на него и весело улыбался.

– Что, нравится вам всё это? – спросил он.

Писатель с усилием заговорил:

– У меня были дети… сын и дочь… Я думал – вот у меня есть сын, он тоже со временем будет порядочный человек. Я думаю – приказчик, должно быть, плохой педагог… и сын мой…

Пустой череп писателя печально закачался…

– Смотрите-ка, как он её обнимает! Превесело им живётся! – воскликнул чёрт.

– Да-а… Что же он, приказчик-то, богатый?

– Был беднее меня, но богата ваша жена…

– Жена? Откуда у неё взялись деньги?

– А от продажи ваших книг!

– Та-ак, – сказал писатель, тихо покачивая своим голым и пустым черепом. – Та-ак!

Выходит, что я больше всего работал для некоего приказчика?

– Пожалуй, что именно так и выходит, – весело согласился чёрт.

Писатель посмотрел в землю и сказал чёрту:

– Проводите меня в мою могилу.

… Было темно; шёл дождь, по небу тяжело плыли тучи, и писатель, постукивая костями, стремительно шагал к своей могиле… Чёрт шёл сзади него и весело посвистывал…

Читатель, разумеется, недоволен. Читатель объелся литературой, и даже люди, которые пишут лишь для того, чтоб угодить ему, очень редко приходятся ему по вкусу. В данном же случае читатель недоволен ещё и тем, что мною ничего не сказано про ад. Так как читатель справедливо убеждён, что по смерти он попадает в ад, ему ещё при жизни хочется знать что-нибудь об аде. Но, право же, я ничего не могу сказать приятного читателю, ибо ада нет, нет ада огненного, который так легко себе представить. Однако – есть нечто другое, и неизмеримо более страшное.

Тотчас же после того, как доктор скажет про вас вашим близким: «умер…», вы вступите в некую безграничную, ярко освещённую область, и это есть область сознания ваших ошибок.

Вы лежите в могиле, в тесном гробу, и пред вами проходит, вращаясь, как колесо, бедная жизнь ваша. Она движется мучительно медленно и вся проходит – от первого сознательного шага до последней минуты жизни вашей. Вы увидите всё, что скрывали от себя при жизни, всю ложь и мерзость вашего бытия, все мысли ваши вы вновь передумаете, вы увидите каждый неверный ваш шаг, вся жизнь ваша возобновится – вся до секунды! И для того, чтоб усилить муки ваши, вы будете знать, что по той тесней и глупой дороге, по которой шли вы, – идут другие, и толкают друг друга, и торопятся, и лгут… И вы понимаете, вы ясно видите – всё это они делают лишь для того, чтоб со временем узнать, как позорно жить такой гнусной, бездушной жизнью.

Но, видя их торопливо идущими к своей гибели, вы ничем не в состоянии предупредить их: ни крика, ни движения не сделаете вы, и желание помочь им будет бесплодно рвать душу вашу… Хорошо?

Проходит пред вами жизнь ваша и снова возвращается, и снова вы видите её с начала… и нет конца работе вашего сознания, и не будет конца ей… и ужасу мук ваших не будет конца никогда… никогда!