Текст книги "Трансгуманизм, цифровой левиафан и голем-цивилизация"

Человек и постчеловек в истории мировой культуры

Известно несколько метафор, раскрывающих суть того, что есть человек. Метафора «человек-атом» лежала в основе либеральной теории общественного устроения. Атом, в социальном прочтении, есть индивидуум. Ничто, ни государство, ни церковь, ни нация, не может быть поставлено выше индивидуума.

Другая метафора – «человек-животное» определяла социальные альтернативы либерализму эпохи модерна. Раскрытие природы человека в качестве животного шло ещё от Аристотеля, использовавшего дефиницию «животное политическое». Франклин дал определение человека как животного, использующего орудия труда. Этот подход был в дальнейшем заимствован Энгельсом.

Животные в отличие от индивидуумов существуют в рамках биологического объединения – условно говоря, стаи. Соответственно и интересы объединения оказывались выше интересов отдельных особей.

Но биологизация онтологии человека вела в социальном плане к дегуманизации. Человек переставал быть атомом и становился, согласно формуле Плавта, волком. Озверение человека стало культурным шоком для мира. Опираясь на метафору человека-индивидуума, противостоять человеку-зверю не получалось. И вот в качестве такого противостояния выдвигается метафора «человек-машина». Человек-зверь побеждал индивидуума, но уступал машине.

Метафора «человек-машина» использовалась Жюльеном Ламетри ещё в XVIII столетии. Для него это был механизм, функционирующий по принципам механики Ньютона и уподобляемый им часам. В XXI в. это уже сверхмощный компьютер. Но машина, программируясь на основе открытой информационной сети, будет воспроизводить всё то, что заложил в сеть человек. А нарратив порока в сети доминирует над нарративом нравственности. При простом сложении информации в Интернете возникнет тот же человек-атом и человек-зверь, и их соединение даст человека-киборга.

Все три метафоры приводят, таким образом, к деградации человека. Остаётся четвёртая метафора – «человек-Бог». На этой метафоре исходно выстраивался адаптированный для каждой цивилизации идеал совершенного человека. В отличие от других антропологических типов, в этой перспективе содержался целевой идеал – одухотворения, или обожения. Христианство привнесло в раскрытие данной метафоры важное уточнение – не «человек-Бог», а «Богочеловек». Богочеловеком был Иисус, задавший новые этические идеалы для человечества. Божественное являлось идеальным, человеческое – реальным, которое должно преобразоваться под идеал. Преображённый человек – это уже новый человек.

Вопрос состоит не в самой антропологической трансформации, а в том, каким содержанием она будет наполнена и на какие целевые установки ориентирована. Ориентир обожения человека – одна из таких антропологических проекций.

Русский преображенный человек и идея обожения

Согласно католической интерпретации, в результате грехопадения, человек потерял благодать, но неизменной осталась его адамическая природа. Из этого следовало, что и будущий человек остаётся сам сущностно прежним. Согласно православному взгляду, в результате грехопадения человек не только потерял благодать, но и оказался повреждён в своей первозданной природе. Соответственно, в проекции будущего – природа падшего греховного человека должна быть преображена. На этой основе выдвигается идея грядущего преображения. Человек оказывается, в этой оптике, уже не индивидуумом, а мостом от одной сущности к другой. Целевая установка и подлинная суть христианского проекта состоит, согласно православию, не в мировой доминации – «pax Christiana», а в обожении человека.

Большую, но не до конца оценённую роль в генезисе идентичной русской общественной мысли сыграл исихазм. Исихастские взгляды разделял, в частности, Сергий Радонежский. На ориентир обожения указывали многие из отцов церкви. «Он, – провозглашал святой Афанасий Великий, – вочеловечился, чтобы мы обожились». «Бог настолько стал человеком, – изрекал святой Григорий Богослов, – настолько меня делает из человека Богом». «Человек, – заявлял святой Василий Великий, – это животное, призванное стать Богом».

Несмотря на декларируемую атеистическую позицию, большевизм воспринял идущую от исихазма идею преображения человека. Понятие «обожение» в большевистском лексиконе, конечно, не использовалось. Но имел место дискурс вокруг темы создания нового человека. Идеей создания нового человека особо воодушевлялся первый советский нарком просвещения А.В. Луначарский. Ещё до революции он принадлежал к активным сторонникам течения богостроительства и, по-видимому, так до конца от богостроительских увлечений не отказался.

Отказ от человекостроительной установки, пришедшийся примерно на шестое десятилетие советской власти, явился началом конца советско-коммунистического проекта. Ориентир нового человека был подменён ориентиром максимизации удовлетворения материальных потребностей трудящихся.

Человек будущего в проекциях мировых идеологий

В рамках религиозной традиции человек мыслился как проект. Человеческое развитие представляло собой развёртку замысла Божьего. Соответственно, должно быть и целевое состояние этого замысла. Человек преображался, и мировая история была путём от исходного несовершенного антропологического состояния – к совершенному. Новое состояние уже даже не являлось антропологическим, поскольку человеческая природа трансформировалось в нечто высшее, чем человек.

Особый интерес к теме человека будущего пришёлся в Европе на период Ренессанса. Выдвигается ориентир создания нового человека как гармонически развитой личности. Гармоническое развитие воспринималось первоначально в качестве создания аналогии олимпийским богам. Над проблемой выведения нового совершенного человека работали алхимики.

В период Модерна своя версия постчеловека была сформулирована в каждой из основных идеологий. Либерализм исходил из образа человека, трактуемого в качестве индивидуума-атома. С проявлением новых технологий пространство проявления индивидуальности расширяется. Человек в логике развёртки либерального подхода получает, например, возможность выбирать свой пол и изменять половую природу. Выбор индивидуальной природы – это тот идеологический мейнстрим, с которым либерализм вступил в эпоху постмодерна.

Идея нового человека в фашизме связывалась с перспективами расовой евгеники. Все великие свершения прошлого связывались с присутствием арийской расовой компоненты. Главным злом, произошедшим в истории и приведшим к деградации человечества, определялось расовое смешение. Ему оказались подвергнуты все без исключения народы в большей или меньшей степени. Антропологическая перспектива будущего виделась в восстановлении чистой арийской или – в более поздней терминологии – «нордической расы». Из этих теорий следовала необходимость принятия практической программы восстановления нордического типа. Получило широкое хождение понятие «расовая гигиена».

О грядущей антропологической трансформации писал Фридрих Ницше. Его Сверхчеловек радикально отрицал человека. Это – радикальный аморалист, в котором находили гипертрофированное выражение черты зверя. И именно в зверином начале виделись ориентиры грядущей постантропологической трансформации. Арнольд Гелен в работе 1940 года, исходя из позиций биоантропологии, развивал представление о том, что человек – ущербное существо, каковым он стал в результате утраты «ощущения биологической борьбы за существование». В восстановлении значения биологически-инстинктивных начал виделся ему исторически необходимый поворот национал-социализма.

Своя версия нового человека была выдвинута и в рамках коммунистической идеологии. Человек будущего должен был преодолеть отчуждение – от общества и от собственной природы (Маркс). Новый коммунистический человек противопоставлялся человеку прежних эпох – индивидуалисту. Предполагалось, что изменения произойдут в самой природе человека и направляться они будут целевым образом на основе передовой науки. Особое внимание уделялось изучению головного мозга и высшей нервной деятельности. Поддерживались проекты по изучению проблем старения организма и способов продления жизни.

XXI век – время «постидеологии». Прежние связанные с классическими идеологиями антропологические проекции частично деактуализируются. Но актуальность самого дискурса о человеке будущего обостряется ввиду появления новых технологий. То, что антропологические изменения будут происходить, – не вызывает сомнений. Вопрос стоит о направленности этих изменений. По большому счёту существуют две антагонистичные друг другу перспективы. Первая перспектива – трансгуманистическая деконструкция человека, реконфигурация его как человеко-киборга. Вторая перспектива – одухотворение человека, его преображение в направлении идеалов «обожения».

Ценностная развилка антропологических перспектив

Возможно ли минимизировать угрозы трансгуманизма? Да, возможно. Первый вариант – отказаться от самой затеи антропологической трансформации как неоправданной с точки зрения рисков. Реалистичность его невелика ввиду того, что не все согласятся прекратить соответствующие разработки, и те, кто не подчинится общему решению, станут технологическими монополистами. Второй вариант – взять целевым образом под контроль проект создания нового человека, наполнить его должным ценностным содержанием.

Одна перспектива – перспектива преображения – одухотворение, усиление духовной компоненты через преодоление телесной зависимости, трансформация, которую можно было бы охарактеризовать как «ангелическую». Вторая перспектива – перспектива трансгуманизма – расчеловечивание, упразднение социальнокультурной традиции. В рамках второй перспективы также преодолевается телесно-биологическое начало, но только не в направлении одухотворения, а в противоположном направлении – за рамки жизни, к инфернальному хаосу.

В каком направлении пойдёт развитие, если антропологический переход начался бы прямо сегодня? Не вызывает сомнений, что при существующей системе жизнеустройства такой переход и означал бы практически духовную деградацию и распад единства человеческого вида. Иного в рамках модели, которую Эммануэль Макрон сравнительно недавно назвал деградировавшим и сошедшим с ума капитализмом, и быть не может.

Следовательно, основная угроза состоит не в самой перспективе антропологического перехода, а в том, что пролонгация на этот переход нынешних тенденций мирового развития может привести к сугубо отрицательным результатам. Следовательно, необходим целевой переход к иной модели жизнеустройства, основанной на идеалах нравственности. Создание образа идеального человека – антропологический проект будущего – само может оздоровить и очистить настоящее, стать тягачом нравственного развития для России и мира.

Технологии развиваются со значительным, стремительно усугубляющимся, отрывом не только в отношении нравственного состояния человечества, но и его возможностями предвидеть будущее. Степень неопределенности в связи с развитием технологий принципиально возрастает. На этом основании получила распространение теория «эджайлизации», базирующаяся на тезисе о вступлении человечества в эпоху принципиальной неопределенности. Принятие этой теории, безусловно, неприемлемо, ввиду реконструируемого в ней намерения отрицания ценностно-целевого, а соответственно, проектного и идеологического уровня общественного строительства, и закрепления де-факто, как само собой разумеющегося, позиций идеологии либерализма. Но само ее появление фиксирует действительный методологический кризис постижения будущего.

Пример пандемии коронавируса (вне зависимости от реальных масштабов, связанных с ним угроз) показывает, в частности, последствия непредсказуемо возрастающих угроз вирусного воздействия при попытках сущностных изменений природы человека. Усилия всего мирового сообщества быстро создать вакцину не увенчались успехом. И это для человека естественного, биологического, чья иммунная система развивалась сотни тысяч лет в развертке всего антропогенеза. То, что иммунная система человека в результате трансгуманистической трансформации окажется поражена, не вызывает сомнений.

Любой вирус будет способен упразднить разом проект антропологического преобразования. Новый человек может первоначально казаться совершеннее человека природного, но, при вступлении в прямое взаимодействие с природой, он, будучи неадаптивен к ней, с высокой вероятностью не пройдет эксперимент. Осуществить же технологически то, что природа выработала за сотни тысяч, а то и миллионы лет, задача невероятная по сложности.

Непредсказуемость последствий трансгуманистического проекта определила, в частности, негативное отношение к нему провозвестника конца истории Френсиса Фукуямы. Казалась бы, будучи приверженцем либеральных ценностей, он должен был бы поддержать и мейнстримный трансгуманизм. Но Фукуяма, напротив, в своей книге «Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции», вышедшей впервые еще в 2002 году, рассматривал трансгуманизм как главную реальную угрозу для человечества. Наука, полагал он, не может ни увидеть собственные пределы, ни определить в должной мере последствия изобретений и технологических нововведений.

Робот София, обещавшая уничтожить человечество

Фукуяма, как либерал, видит в трансгуманизме и угрозы для ценностей классического либерализма. Вынесенное им в заглавие книги положение о «постчеловеческом будущем» вступало в противоречие с названием его самой известной книги 1992 года «Конец истории и последний человек». Принятие платформы трансгуманизма означало бы, чтобы за последним человеком будет постчеловек. А ввиду того, что переход к постчеловеку не может быть одномоментным, Фукуяма видел угрозу в упразднении через развертку трансгуманистического проекта принципа равноправия. Трансгуманизация, предупреждал он, будет означать дегуманизацию.

Распад единства человечества и антропологическая ксенофобия

Величайшими точками триумфа сил добра над злом в истории можно считать Воскресение Христово и низвержение «коричневой чумы» двадцатого столетия – фашизма. В обоих исторических триумфах были повергнуты учения, заявляющие исходное превосходство одних людей над другими, утверждающих антропологическое неравенство. В первом случае были побеждены доктрины ветхозаветного превосходства богоизбранного народа над гоями и римско-эллинского – над варварами, во втором – нацистская идеология арийского превосходства над народами низших рас, разделения человечества на сверхлюдей и унтерменшей. В религиозном смысле эта позиция выражалась словами апостола Павла – «Нет ни эллина, ни иудея». В научном отношении она выражается тезисом о видовом единстве человечества. Люди различаются между собой, имеют расовые различия, но принадлежат к одному виду Homo sapiens.

Однако, при реализации трансгуманистического проекта ситуация может принципиально измениться. Очевидно, что одновременно все человечество в постчеловечество не будет преобразовано. Следовательно, в эволюционной истории наступит период сосуществования двух видов – Человека и условно – Постчеловека. Постчеловек будет иметь очевидные исходные преимущества перед человеком – интеллектуальные, возможно – физические. Прежнее биологическое равенство внутри антропосообщества, таким образом, исчезнет. Неизбежно, при отсутствии антропологического равенства, возникнет тема о несоответствии реальному положению вещей принципа равноправия.

Между видом Человека и Постчеловека с неизбежностью, хотя, возможно, и не сразу возникнет конфликт. Градус ксенофобии в этом конфликте, вероятно, будет превышать все расовые и национальные конфликты прошлого. В отличие от них, в основе этого конфликта оказывается реальное различие двух видов. Господствовавший прежде на Земле вид Человека должен будет уступить власть и ресурсы более совершенному виду Постчеловека. И то, что Человек попытается организовать сопротивление, а Постчеловек его подавить – сомнения не возникает.

Возможно, в истории человечества такого рода антропологический конфликт уже имел место. Речь идет о распространенной версии гибели неандертальцев 40–45 тысяч лет назад, истребление которых приписывается кроманьонцам, имевшим определенные эволюционные преимущества. Среди исследователей используются даже понятия «геноцид неандертальцев» и «холокост неандертальцев».

Центром межвидовой борьбы стала Европа – основной очаг расселения неандертальцев в мире. История Европы, таким образом, началась с геноцида, и далее к этой геноцидному архетипу не единожды возвращалась. История может, впрочем, еще раз повториться, когда подобно пришедшим в Европу кроманьонцам на Западе появится новая общность постчеловеков.

Конфликт между людьми и искусственными антропоморфными существами является одной из наиболее популярных тем научной фантастики. Сюжет борьбы человечества с искусственными антропоморфными существами, имеющими разное название, но сущностно подходящими под определение постлюдей, положен в основу популярнейших фильмов: «Бунт роботов», «Восстание машин», «Бегущий по лезвию» и др.

Изменение сущности человека

Трансгуманизмом игнорирует учение о душе. Но если встать на позицию, что наличие души есть главная характеристика человеческой природы, то трансгуманистическая перспектива, игнорирующая душу, как минимум, является колоссальной угрозой. Не вступят ли в противоречие с душой человека инкорпорированные в него искусственные тела? Зная, что машина души не имеет, возникает также вопрос: не будет ли означать киборгизация ликвидации в человеке душевной, а соответственно и духовной субстанции?

Человек с помощью имплантов физически и интеллектуально усовершенствуется, но его душа гибнет, и Царства Небесного он уже не обретет никогда. Больше ли он приобретает, или теряет? В этой постановке вопроса трансгуманизм есть величайшее искушение. Человечество искушается обрести новые небывалые возможности, но в обмен отказаться от исходного адамического образа Творения.

Существуют ли, помимо выходящего за границы науки вопроса о существовании души, угрозы киборгизации в отношении духовных потенциалов человека? Безусловно, да.

Импланты шаг за шагом замещают несовершенную биологическую природу. Человек меньше страдает физически, у него ослабевает, а то и исчезает вовсе ощущение боли. Но ведь в любой религиозной традиции духовные качества человека развивались и закалялись через физическое страдание, через боль, через плотские мучения. Жития святых в христианстве изобилуют такими примерами. Каждый христианин придерживается в определенные сроки поста – сознательного ограничения плоти, подчиняемой сознанию и духу. Известно, каку ю роль играла аскетика в духовных практиках Востока.

В версии трансгуманистического развития вся эта тема духовного восхождения через преодоления плоти полностью снимается. Но снятие чувства боли, преодоление плотских устремлений есть в тоже время и разрушение традиционного механизма духовного восхождения. Может ли быть это восхождение без боли, без страданий, без победы над телесными искушениями? Допустимо ли преодоление установлений Божьих при изгнании Адама и Евы из Рая? При упразднении традиционного пути формирования силы – духа другого пути транс-гу манизм не предлагает.

Еще больше угроз в перспективе киборгизации содержит имплантизация мозга человека, вживления в человеческий организм компьютера. Объемы памяти человека в этом случае принципиально возрастают, увеличивается скорость обработки информации. Но это уже не будет мышлением человека.

Интеллектуальная деятельность человека включает четыре возможные составляющие – рациональная, рассудочная, иррациональная и духовная. Интеллект киборга может функционировать в системах рационального и рассудочного мышления. Но он не способен работать – ни в иррациональной, ни, тем более, в духовной системах.

Человек-машина потенциально может мыслить в системе рациональности Рене Декарта. Это система парадигмальной рациональности. Однако функционировать в системе иррациональности, диалектических противоречий и полифонического нарратива Фёдора Достоевского машины уже не в состоянии.

Свобода воли, предоставленная Богом человеку, одна из ключевых идей православия. Человек имеет возможность выбирать. Компьютерный мозг не выбирает. Он программируем исходно на принятие определённого решения. Даже в ситуации неопределённости им не делается выбора, а осуществляются действия в соответствии с программным кодом. У него нет альтернативы. И соответственно, у него не может быть ни этики, ни ценностей, предполагающих наличие альтернатив.