Текст книги "Дизайн в пространстве культуры. От арт-объекта до эклектики"

Декор

Как, в сущности, мало мы знаем о вещах, окружающих нас в повседневности!

Возьмем обычный ковер – из числа тех, которые до недавнего времени висели почти в каждой квартире. Вот как теперь аттестуют его на просторах интернета: «Пошлая растиражированная симметрия, поглощающая свет, звук и смысл самого предмета, суррогат роскоши». Давайте, однако, самостоятельно присмотримся к узору на ковре, и начнем с центрального рисунка, так называемого медальона. У большинства старых, еще советских, изделий медальон выглядит следующим образом: от более крупной овальной части отходят в стороны две меньшего размера. Между прочим, это – схематичная модель мироздания: Срединный (наш), Верхний и Нижний миры (кстати, правильным поэтому является не горизонтальное, как чаще всего встречается, а вертикальное положение ковра на стене). В том, что перед нами, по сути, индийская мандала, нетрудно убедиться, отыскав на краю ковра многочисленных будд, сидящих в «позе лотоса». Разумеется, нужно обладать известной долей фантазии, потому что в результате бездумного копирования вытканное изображение выглядит грубым и превратилось в элемент орнамента.

Мало кому, как актеру Александру Кайдановскому, легендарному Сталкеру из фильма Андрея Тарковского, повезло жить в комнате с лепными потолками и, проснувшись однажды поутру, заметить в верхнем, обычно затемненном углу комнаты «собственное» лицо. Посему осмотрим фасад здания – допустим, бывший доходный дом Бройдо (Плотников пер., 4/5), построенный в 1907 году по проекту архитектора Николая Жерихова. Тут и фантазии никакой не требуется, достаточно быть мало-мальски образованным человеком и помнить, как выглядят на портретах русские писатели – Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой. Их порядком облупившиеся профили, приданные атлетическим торсам, облаченным то ли в римские тоги, то ли в простыни (отчего возникла городская легенда о «веселом заведении» внутри), все еще можно различить без большого труда в аляповатом барельефе.

Интересна история появления писателей в Плотниковом переулке. Согласно наиболее устойчивой версии, композицию под названием «Парнас» скульптор Синаев-Бернштейн поначалу предлагал сделать фризом строившегося в тот момент на Волхонке Музея изящных искусств. По замыслу автора, деятели отечественного искусства шествовали в окружении греческих богов и муз прямиком к Аполлону. Однако заказчик, Иван Цветаев, усмотрел в работе китч, каковым она, собственно говоря, и являлась, и композицию Синаева-Бернштейна завернул. Тогда тот, не теряя времени, продал уже готовые фрагменты семейству Бройдо, зарабатывавшему постройкой в Москве доходного жилья. Правда, пришлось разделить барельеф на части, чтобы уместить фигуры между окнами третьего этажа. Но, между прочим, здесь мы видим первый скульптурный портрет Л. Н. Толстого, к тому же прижизненный.

И еще одна история, далеко не комическая. На рубеже 1930-х годов в советской столице ежегодно закрывалось порядка 50 храмов. Снятые с них колокола иной раз продавали за границу, поэтому, например, в английском Оксфорде можно теперь услышать благовест Сретенского монастыря. Гораздо же чаще звонкоголосые гиганты попадали в переплавку. Так, 16-тонная махина с колокольни Рогожского кладбища отправилась прямиком на завод «Динамо», директор которого, обращаясь в Президиум ВЦИК, обосновывал свою просьбу тем, что «из-за отсутствия цветных металлов для производства бронзовых отливок по целому ряду срочных и особо важных заказов (вкладыши бронзовые к электровозным моторам Сурамского перевала, вкладыши моторов для заводов черной металлургии, бронзовых венцов для червяков электролебедок для оборудования судов и т. д.)» срывается месячный план. А за год до того в ту же инстанцию адресовался Наркомпрос РСФСР. Для отливки бронзовых горельефов при отделке нового здания библиотеки имени В. И. Ленина потребовалось дополнительно около 100 тонн цветмета. Поскольку постановлением МК ВКП(б) и Моссовета стройка была признана ударной, ВЦИК немедленно удовлетворил запрос, предоставив «для осуществления бронзовых горельефов при отделке и облицовке здания публичной библиотеки СССР колокола со зданий церквей г. Москвы: Иакова по Яковлевской, Николая в Курицкой, Николая в Клённиках, Воскресения и Успения на Остоженке, Николая на Студенцах». В намеченный срок на фасаде Публичной библиотеки со стороны Моховой появились знакомые изображения писателей, в отличие от дома в Плотниковом эстетически вполне приемлемые.

Женщина в интерьере

Настоящий мужчина едва ли воспротивится утверждению, что в мире нет создания более прекрасного и совершенного, чем женщина. Тем не менее в мужской компании циркулирует немало женоненавистнических мифов. Кто-то разглагольствует о происхождении Евы из Адамова ребра – «единственной в человеческом организме кости без мозга». Атеисты указывают на «исторический факт»: якобы до VI века н. э. христиане спорили, есть ли у женщины душа. В связи с этим часто упоминается некий Никейский собор, на котором вопрос был поставлен и решен в пользу женщин отцами Церкви с перевесом всего-то в пару голосов! Разумеется, ничего подобного никогда не происходило в действительности ни на Первом, ни на Втором Никейском, ни на каком-либо ином из так называемых Вселенских соборов. Может, некоторые подозрительного вида фанатики и спорили о чем-то таком, но кулуарно – официально на соборах обсуждались совсем иные и, надо заметить, более животрепещущие для тогдашнего христианства проблемы: борьба с ересями, установление времени празднования Пасхи и т. д.

Если церковникам было по тем или иным причинам не до женщин, то с художниками и прочими служителями муз дело обстояло совершенно иначе. Куртуазные трубадуры, а затем поэты и живописцы Ренессанса создали вокруг женщины эстетический культ. Однако, объявив себя его жрецами, на деле они ставили во главу угла собственное мастерство, коим и упивались. Их божеству в том было мало проку – искусство, на все лады воспевавшее слабый пол, служило удовлетворению прихотей пола сильного.

Наконец, в XVIII веке женщины, словно сойдя с живописных полотен, где всего лишь играли отведенную им роль, сделались настоящими Венерами, Дианами, Мельпоменами. Таким необходим был подобающий комфорт – не рисованный, как раньше, а вполне осязаемый. Тут-то и от служителей прекрасного потребовалось иное рвение.

Основатель династии придворных мебельщиков Андре Шарль Буль долгие годы возглавлял мастерскую Лувра. Мебель в стиле буль щедро украшена позолоченной резьбой, инкрустирована черепаховым панцирем, перламутром, латунью и бронзой. Сыновья мастера своими руками воплощали принципы рококо для официальной фаворитки Людовика XV Жанны-Антуанетты Пуассон, более известной как маркиза де Помпадур. Их усилиями в дворцовых помещениях маркизы была создана совершенно особенная обстановка (так называемый стиль à la Reine) – гремучая смесь пышности и утонченности, сказочной таинственности и расчетливого эротизма, прообраз гламурных апартаментов.

Но все-таки формально первым в истории дизайна мебельщиком, именем которого был назван стиль, считается английский мастер того же времени Томас Чиппендейл. Его стулья имели решетчатые спинки в духе шинуазри (фр. сhinoiserie – китайщина). Изогнутые ножки делал он тоже ориентальными – в виде птичьих или звериных лап, держащих шар. К слову, стиль голливудских кинодив 1930–40-х годов, эта интерпретация модерна в ар-деко, непредставим без экзотических форм и соответствующих материалов. Кокос, бамбук, слоновая кость, крокодиловая кожа, даже шкурки ящериц – все шло в ход, чтобы угодить экранным властительницам дум и сердец. Выглядевшая как дорогой обтекаемый автомобиль, мебель для Джудит Баррет и Присциллы Лейн, Виктории Уинтон и Эдны Каллахэн обычно покрывалась еще и шпоном красного дерева, за 200 лет до того введенного в западную моду именно Чиппендейлом, поскольку оно было завезено в Англию из колоний на четверть века раньше, чем в страны континентальной Европы.

Раз уж зашла речь о «фабрике грёз», то следует упомянуть и о том неожиданном вкладе, что внес в интерьер английский политик XVIII века Филипп Дормер Стэнхоуп, четвертый граф Честерфилд. Стиль честерфилд первоначально представлял собой полностью кожаный и для пущей надежности стеганый диван, заказанный графом, на досуге занимавшимся литературным трудом (свои трактаты в духе Вольтера он публиковал в журнале «Старая Англия» под псевдонимом Джеффри Толстопузый). Диван аристократа-моралиста настолько пришелся по душе прекрасной половине человечества, что постепенно начал ассоциироваться с женским представлением о личном комфорте. Много нынешних кинозвезд не скрывают своей страсти к кожаному честерфилду в различных его вариациях. Граф, однако, не должен быть на них за это в обиде. А в историю он вошел, между прочим, еще и тем, что активно способствовал переходу Великобритании на григорианский календарь, который современники так и называли: «Календарь Честерфилда».

Конечно, женщина царствует не только в искусстве. И все же, когда мы представляем идеальный женский портрет, на ум приходит, пожалуй, не Гипатия Александрийская с первой астролябией в руках, не Сара Мэтер у запатентованного ею перископа и не Стефания Кволек, синтезировавшая кевлар – основу бронежилета. И это даже не Хеди Ламарр, снявшаяся обнаженной в десятиминутной сцене купания в лесном озере, за что фильм «Экстаз» 1933 года был запрещен к показу в большинстве цивилизованных стран, а саму актрису вождь германских нацистов внес в список врагов Третьего рейха (позднее, уже в Америке, Хеди изобрела на досуге секретную систему связи с расширенным спектром – на которой основан современный Wi-Fi). Скорей уж мы вспомним мадам Рекамье, возлежащую посреди своего парижского салона на знаменитой кушетке (кушетка-рекамье) с S-образной линией изголовья, позаимствованной у древнегреческих кресел клисмос, – именно так изображена мадам на знаменитом полотне Жак-Луи Давида.

Золотой унитаз

Вождь мирового пролетариата надолго останется в истории своими неформальными высказываниями вроде «каждая кухарка может управлять государством», хлесткими эпитетами («политическая проститутка») и, конечно, сравнением интеллигенции с фекалиями. Известно также его пророчество о том, что в светлом будущем унитазы станут делать из золота.

«Когда мы победим в мировом масштабе, – писал Ленин в «Правде» от 5 ноября 1921 года, – мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира».

К предсказанному еще вернемся, но сначала машина времени унесет нас на четыре с половиной тысячи лет назад, к берегам Инда. Там, на территории нынешнего Пакистана, в Мохенджо-Даро, возник прообраз современного туалета, со сложной канализационной системой, выведенной за пределы города (обнаружен в конце 1940-х годов во время раскопок британским археологом сэром Мортимером Уилером). Сам же эпохальный индийский ватерклозет выглядел безыскусно: кирпичный ящик и деревянное сиденье на нем.

Внешне выгодно отличается от него резной трон-стульчак шумерской царицы Шубад, положенный в ее гробницу более трех тысячелетий назад. Однако отхожие места древних месопотамцев, а равно и подданных фараона Эхнатона, к эпохе правления которого относится сооружение, найденное в египетских Фивах, не имели даже элементарной канализации. Они представляли собой выбеленные известью помещения и принципом действия напоминали современные «кошачьи туалеты», где наполнителем служит песок.

Гораздо дальше по пути как технологии, так и эстетики продвинулись римляне. К I веку н. э. население Вечного города достигло миллиона и местные инженеры реконструировали Cloaca Maxima. Этот разветвленный канал, уже проработавший под открытым небом шесть столетий, значительно углубили и расширили. Канализационные стоки шли к нему от каждого дома, и «продукты жизнедеятельности» тут же уносились водою в Тибр.

Особенный интерес представляют общественные римские туалеты. Роскошь провести в них время мог позволить себе лишь состоятельный человек. Здесь все было устроено для бесед на деловые, политические, дружеские темы, точно в римском сенате: мраморные сиденья полукругом (в холодное время их «естественным» подогревом перед приходом посетителей занимались специальные рабы), благовония, легкая музыка, заглушавшая неблагозвучные шумы. И никаких перегородок.

Дело приносило немалую прибыль, поэтому расчетливый император Веспасиан обложил элитные уборные налогом. В ответ на упрек своего сына Тита, он предложил тому понюхать взысканные таким образом деньги. Тит признал, что вони не чувствует. «А ведь это деньги с мочи», – улыбнулся император (в пересказе Светония). Именно отсюда и пошло выражение «Деньги не пахнут».

Для бедняков римские власти выставляли на улицах кувшины с длинным горлом, периодически опорожняемые. Однако вполне общедоступные туалеты в империи все же имелись. Так, в Помпеях, на кожевенном рынке, археологи обнаружили в специфическом месте табличку «У нас бесплатно». Щедрость кожевенников объясняется просто: моча в древности использовалась при выделке кож.

Нынешние западноевропейцы – французы, испанцы, немцы, англичане, итальянцы, венгры – начинали свое историческое бытие в качестве варваров, уничтоживших античную цивилизацию. И канализацию тоже. Улицы средневековых городов, по которым, воображая себе бог весть что, бродят теперь с красочными путеводителями туристы, утопали в зловонных нечистотах. К примеру, жители Кельна не имели другой возможности передвигаться по родному городу, кроме как на специальных ходулях.

Не лучше обстояло дело и в загородных имениях. Наружные стены рыцарских замков снабжались эркерами с дырой в полу, через которую отходы падали непосредственно в крепостной ров, отчего хозяева и челядь проводили дни и ночи в атмосфере далеко не романтической. Это «дикари» в доколумбовой Америке, собираясь уединиться, говорили, что идут встречать восход солнца, крестоносцы же увлеченно «беседовали с Римским папой».

Циничные эвфемизмы вошли в привычку, стали частью культуры. Позднее великий гуманист и энциклопедист Вольтер, удаляясь от гостей в уборную, преспокойно объявлял: «Пойду пообщаюсь с мировым разумом». В моду вошли дамские зонтики и широкополые мужские шляпы, чтобы содержимое ночного горшка, выплескиваемое из окна на улицу, не слишком пачкало платье.

Гениальный Леонардо да Винчи, изобретший вентилируемый ватерклозет для короля Франциска I, опередил, как всегда, время, но его туалет остался на бумаге. Зато Джон Харрингтон, английский поэт и придворный Елизаветы I, изготовил для этой монархини «ночную вазу» в натуральную величину, со сливным бачком и героическим названием «Аякс». Прорыва, однако, и тут не случилось: не пришелся революционный «Аякс» ко двору, шокировав королеву шумом низвергающейся воды.

Надо заметить, что в ту же и более позднюю эпоху, венценосцы, особенно французские, без малейшего стеснения пользовались на людях горшками, вставленными в специальные кресла. Пересаживались, не прерывая королевского приема. Мебельщики, потрафлявшие их привычкам, изощрялись, вуалируя стульчаки под самые разнообразные и неожиданные предметы, вплоть до письменных столов и книжных полок, украшали их драгоценными камнями и позолотой, резьбой по дереву и восточными тканями. Такие приемы «на горшке» любила устраивать Екатерина Медичи, после смерти мужа повелевшая сменить веселенький красный бархат, обтягивавший ее парадный стульчак, на траурный черный.

К середине XIX столетия постепенно вошли в употребление смыв и дозатор воды в бачке; толчки стали изготавливать из чугуна, а затем из более удобного во всех отношениях, включая процесс уборки, фаянса. В феврале 1852 года мужское население Лондона получило возможность пользоваться первым со времен Древнего Рима общественным туалетом на Флит-Стрит. Через несколько дней открылось и женское заведение. Сделать свои дела стоило два пенса, да еще пару монет брали за дополнительные услуги – мытье рук, пользование одежной щеткой. До сих пор «истратить пенни» означает у англичан отправиться в сортир.

Между прочим, французское sortir имеет прямое к уборной. «Je dois sortir» («Мне надо выйти») – так объявляли в случае нужды благовоспитанные французы. Широкое распространение это словечко получило в России после 1812 года: наши солдаты, конвоировавшие пленных наполеоновских вояк, интерпретировали его по-своему.

В домах старинного русского барства уборные примыкали одной стеной к заднему фасаду здания. Там обыкновенно стояла печь, имелись вытяжная труба для удаления запахов и сиденье, соединенное медной воронкой и трубой с выгребной ямой под домом, откуда нечистоты увозились в открытых бочках, прежде чем в 1860-х годах их догадались герметически закупоривать.

Томас Креппер, придумавший систему «дерни за цепочку» и, главное, выгнутую сливную трубу с водяным затвором, после чего туалетная комната оказалась надежно изолированной от прямого контакта с канализационной системой, совершил, наконец, долгожданный прорыв: компания Thomas Crapper & Co развернула промышленное производство унитазов. Ранние модели носили поэтические названия: «Потоп», «Каскад», «Ниагара». «Унитазом» же (лат. unitas – единство) именовалось поначалу изделие, представленное в 1884 году на Лондонской международной выставке, посвященной, между прочим, здравоохранению. Автор разработки, Томас Твайфорд, оснастил фаянсовую чашу деревянным сиденьем в духе артефакта из Мохенджо-Даро. Результат – золотая выставочная медаль и популяризация названия испанской фирмой Unitas, которая с 1909 года наладила массовый выпуск изделия и его экспорт в разные страны, в том числе и в Россию, страну победившего вскорости пролетариата.

Итак, мы вернулись к Ленину с его пророчеством. Вождь считал, что «поработать еще надо десяток-другой лет с таким же напряжением и с таким же успехом, как мы работали в 1917–1921 годах, только на гораздо более широком поприще». Прошло не десять, не двадцать, а с лишком семь десятков лет. И золотые унитазы появились-таки на территории бывшего СССР!

Вот только пока не в общественном, как желалось «кремлевскому мечтателю», а исключительно в личном пользовании – у особой категории граждан с небывало «широким поприщем».

История мебели

Вещи окружают человека всю его жизнь. Они не просто существуют рядом с ним, а трудятся для него без выходных, не берут отпусков и отгулов. Их так много, что на какие-то из них люди давно перестали обращать внимание, другие же, напротив, лелеют и оберегают. Это отношение переносится и на мебель. Есть предметы на первый взгляд совершенно обычные: диван, стул, стол. Но приглядимся: так ли уж они просты? О нет! История, порою многотысячелетняя, наполненная разнообразными загадками, интригами, открытиями, дремлет в каждом комоде и кресле, вовсе не обязательно старинной работы.

Мебель, хоть она и прислуживает человеку, давая ему отдых, организуя его работу, несет в себе еще и мощный эстетический заряд. Часто она – объект искусства, в ней воплощен гений художника или, по крайней мере, талант незаурядного ремесленника. Именно о такой мебели мы расскажем в этой главе.

Отправимся к истокам цивилизации, посетим Египет и Месопотамию, Грецию и Рим, из Средневековья шагнем в Ренессанс и дальше – в Новое и Новейшее время. Всемогущие, как боги, зажжем над головой комнатное солнце, при свете которого заглянем в сокровенные глубины шкафов и комодов. Отобедаем за царским столом. Расслабимся в кресле французского короля или на диване русского писателя, положив ноги на мягкий пуфик…

Фаворит короля

Пуф или, как его привыкли ласково называть в России, пуфик, – гость, прибывший в наш дом из глубокой древности. Родина его – благодатная Азия с ее извечной тягой к наслаждениям и утонченными представлениями о роскоши. Из Ассирии и Вавилона предки нашего героя проникли в Египет, а оттуда, при царице Клеопатре, покорившей мужественные сердца Юлия Цезаря и Марка Антония, – в Рим, тогдашнюю столицу цивилизованного мира, где они сделались атрибутом императорских дворцов и патрицианских вилл.

Варвары, покорившие Западную Европу, поначалу с удовольствием пользовались удобствами уходившей в прошлое античной культуры, но затем распространившееся среди них католичество, борясь с пережитками ненавистных ему языческих культов, начало драконовскими методами насаждать умеренность и аскезу. Наступили Темные века, когда наряду с мраморными статуями римских богов и бесценными краснофигурными греческими вазами гонению подверглись предметы меблировки. В архитектуре возобладал суровый романский стиль, на смену ему явилась пламенеющая готика – острые шпили соборов взметнулись в небо, подобно кострам инквизиции. Место мягких пуфиков в рыцарских замках заняли деревянные скамьи с прямыми спинками; их целью было каждую секунду напоминать сидящим о том, что земная жизнь – это страдание и даже праведник сможет расслабиться и отдохнуть лишь в раю.

Эпоха Возрождения не сразу изменила домашние вкусы европейцев. Только на рубеже XVII столетия в аристократических жилищах вновь появились частью опять позаимствованные с Востока, частью же новоизобретенные пуфы. Особенное распространение, как и свое современное название – звукоподражательное pouf, они получили во Франции во время правления Людовика XIV. Согласно дворцовому этикету, в присутствии государя, сидящего в кресле, которое слуги носили за ним повсюду, его подданные обязаны были стоять. Исключение делалось для особо приближенных – в каждом парадном покое Версаля для них были предусмотрительно расставлены пуфы.

Французский король не зря почитал себя законодателем моды – с той поры пуфик получил постоянную прописку и в бальной зале, где на него могла присесть разгоряченная танцем юная красавица, и в будуаре уважающей себя замужней дамы.

Пуфик новейшего времени – универсальный символ достатка и комфорта, он подчеркивает изящество домашней обстановки и характеризует своего владельца как человека со вкусом. Компактные пуфы самого разнообразного вида: круглые и квадратные, с жестким каркасом внутри и без каркаса, обшитые дорогими и не очень дорогими тканями, – из аристократического салона расселились в спальню, в прихожую, на кухню современной квартиры, удобно устроились в стильных офисах, в кафе с неординарным, не «общепитовским» дизайном.

Несмотря на широкое распространение, пуфики держат марку: владелец такой мебели не рискует показаться неотесанным человеком Средневековья. К тому же лучшие изделия, изготовленные вручную с пользованием высококачественных материалов, надолго сохраняют первоначальный вид. Некоторые из них, выполняя свою основную функцию, могут служить еще и приставными столиками.

Для тех, кто, помимо функциональности мебели, интересуется вопросами истории и эстетики, пуф послужит очень точным ориентиром как элемент интерьера, оформленного в одном из многочисленных этностилей. Причем пуфик отлично впишется не только в ориентальную, но и, например, в скандинавскую гостиную. Завсегдатай дворца, он уместен и в богемно-индустриальном стиле лофт.

Практиковавшееся три столетия назад украшение пуфа драгоценными камнями теперь неактуально – на смену версальской помпезности давно пришла демократичность, одним из наиболее удачных воплощений которой стало оформление мебели в стиле пэчворк, технике шитья из лоскутов.

И все-таки пуфик был и остается перлом в любом декоре, это фаворит в свите короля.