Текст книги "Обитель"

– Что там? – не выдержала Мишка.

– Это интервью. – Эля положила телефон на стол, развернула к Мишке. – С женщиной, которая пытается организовать частный детский приют. Девяносто третий год.

– Так? – Мишка нажала на экран, и женщина задвигалась, ее рот беззвучно открывался – Элины наушники все еще были воткнуты в телефон. Первым делом Мишка отметила, что никогда раньше эту женщину не видела. Она была совсем не похожа на Серафиму Тарасову с фотографии. Во-первых, она была лет на десять старше. В девяносто третьем Серафиме должно было исполниться тридцать лет, на фотографии она выглядела примерно на этот возраст. Женщине на видео же было ближе к пятидесяти. Во-вторых, женщина была маленького роста, узкая в плечах, с небольшим, сурово насупленным лицом. Было видно, что она привыкла хмуриться: это лицо отражало ее общее настроение, а не отношение к теме.

Мишка поняла, что разглядывает экран телефона так пристально, что Эля просто не решается продолжать.

– Что она говорит? – спросила Мишка.

– Она говорит: карелам не дают нормально усыновлять детей, потому что документы все на русском, – сказала Эля. – И жалуется, что в России нет практики частных детских домов, а только усыновление.

Мишка кивнула, чтобы не перебивать. Женщина на видео тем временем показывала оператору мостки с лодками.

– Она тут рассказывает, что русским хотя бы церковь помогает. – Эля поставила видео на паузу, перемотала назад, чуть-чуть послушала. – И рассказывает, что вот ее русской подруге удалось сразу усыновить двоих, когда она захотела. И брату подруги тоже удалось организовать… Тут странное слово, что-то вроде «лесной дом, в котором детей воспитывают».

Женщина на видео замолчала, покивала, потом помотала головой, будто засмущалась.

– Тут ее журналист спросил, можно ли посмотреть вот этот лесной дом и как его хозяина зовут, – сказала Эля. – И тут она будто спохватывается, говорит, что не знает и что зря про него сказала. Говорит, человек доброе дело делает, и его пускай не трогают.

В видео камера переключилась на студию, и Эля поставила его на паузу.

– Ее имя там есть? – спросила Мишка.

– Мария Селуева, – сказала Эля. – Вначале ее представляют. Это маленький фрагмент из большой передачи про карельский язык – я дальше посмотрю сейчас, вдруг там еще что-то будет.

– Давай, да. – Мишка уже вбивала в поиск «Мария Селуева». «Мария Селуева + Тарасова». «Мария Селуева + Серафима Тарасова». Ничего подходящего. Только по запросу «М. Селуева, приют» гугл вдруг выдал ссылку на заархивированную версию сайта Карельской епархии. На странице перечислялись благотворительные фонды, и в списке попечительниц какого-то фонда «Ладожье» между «В. Лесова» и «С. Трофимов» значилась «М. Селуева». Мишка взялась за поиск информации о фонде.

Карельский Элеонора начала учить еще в школе. Съездила с классом в Санкт-Петербург и Москву и поняла, что хочет всю оставшуюся жизнь провести в Карелии. Она не могла объяснить это решение своим друзьям, многие из которых уехали из Петрозаводска еще в девяностые, кто-то – сразу после школы. Не могла, потому что росла вместе с ними, вместе ходила в походы, гуляла по городу – она не могла рассказать им о ПТЗ что-то, чего они сами не знали. И тогда она стала учить карельский, и все друзья сразу приняли: это то, кто она есть. Девочка, которая любит Карелию настолько, что готова учить язык, на котором никто из них не говорит и никогда не думал, что придется говорить.

Карельский пригодился Элеоноре в работе – в газете ее всегда посылали на «этнические» задания, часто самые интересные и захватывающие. Сам язык Элеонора почти не использовала – на заданиях все изъяснялись с ней по-русски и иногда по-фински. Но в голове у редакторов вне Петрозаводска жило какое-то огромное карельское население, для которого требовался специальный журналист-переводчик.

И вот сейчас приходилось напрячь все свои знания – каждое слово могло значить что-то ценное. Элеонора уже понимала, что правильнее всего будет послать репортаж кому-то из знакомых с родным карельским, но очень хотелось вот прямо сейчас рассказать детективке все полезное, что содержалось в репортаже. Она поставила видео на замедленную скорость, дважды пересмотрела фрагмент с Селуевой. Потом еще раз и все остальное – но там журналисты просто собрали людей с жалобами на русский язык. Никто больше не говорил ничего про усыновление, приюты, не использовал странное слово, всплывшее в речи Марии, которое, если бы Элеоноре нужно было перевести его на русский язык, она бы перевела как «лесной дом» или «лесная обитель».

Глава седьмая

Валентин Соловей ответил Элеоноре, когда часы в телефоне показывали уже без десяти одиннадцать. Они с детективкой до сих пор сидели в кафе, но последний час работали совместно: Элеонора объясняла детективке, как искать и разбирать документацию благотворительных фондов. А фондов, повязанных вокруг Марии Селуевой и «Ладожья», было много, и у каждого были свои учредители, попечители и подразделения. А вот чего у них не было, так это сайтов. Фонды упоминались в списках благотворительных организаций, некоторые – очень редко – всплывали в каких-то статьях и медийных материалах. У одного была группа вконтакте, совершенно пустая и привязанная к пустым профилям. Самым удивительным было то, что даже после часа поисков не удалось расшифровать ни одного из имен, привязанных к фондам. Везде фигурировали инициалы и фамилии, но Элеоноре никак не удавалось найти нужные регистрационные документы. Детективка пыталась помогать, перебирала социальные сети и в принципе упоминания в интернете фамилий и инициалов, но ничего подходящего не находилось.

– Митрополит – Лесов, – сказала Элеонора задумчиво, в который раз просматривая первый найденный детективкой список. – «В. Лесова», может быть, родственница?

В этот момент телефон завибрировал сообщением.

– Валентин ответил, – сказала Эля, поворачивая к Мишке экран телефона. Там горело сообщение: «Здравствуйте, Элеонора, я с братом связи не поддерживаю. Не знаю, что я могу о нем рассказать».

Мишка не стала инструктировать Элю по поводу того, как надо ответить, – показала большой палец, подбадривающе кивнула. Та принялась быстро печатать. Сама же Мишка ухватилась за фамилию: «Лесова». Стала гуглить самого митрополита, искать описания его семьи. Описаний не было. В википедии не говорилось даже о его родителях, только цитировались слова самого Иосифа: «Семья была обычная, папа рано умер, мама работала в Ленинграде, на заводе». Никаких упоминаний братьев, сестер, дядь, теть.

Чем больше рылась Мишка в биографии митрополита, чем загадочнее та казалась. Специально проверила – почитала про митрополитов Ивановской, Калужской и Мордовской митрополий. У одного дядя был архимандритом, у другого брат. Про родителей ни у одного написано не было, хотя упоминались профессии: «Вырос в семье рабочего», «В семье крестьян», «В семье художника-реставратора». Эта информация наверняка тоже бралась из личных интервью, просто авторами статей оформлялась не через прямые цитаты, но Мишку не покидало чувство, что с биографией митрополита Иосифа что-то не так. Она уже чувствовала, что зарылась слишком глубоко, настроилась на конспирологический лад, – нужно было временно отложить поиски и подумать о чем-то еще, взглянуть на все это на свежую голову. Мишка открыла гугл-карты и продолжила работу, которую начала еще две недели назад, – поиск Обители на спутниковой карте Карелии. Работала медленно, постоянно открывая новые вкладки, чтобы загуглить очередную деревню, проверить, что это не то. Работа была довольно бессмысленная, но медитативная, успокаивающая.

– Есть! – воскликнула Эля. – Вот.

Она снова показала Мишке телефон.

«Хорошо, – написал Валентин. – Я вам адрес скину, вы подъезжайте завтра, отвечу что смогу».

– Я сказала, что хочу написать о детстве Соловья, – сказала Эля. – Так что завтра поеду все узнавать.

– Отлично, – сказала Мишка. – Хорошо, очень. Я поеду с тобой, можно?

Элеонора кивнула. Ей очень хотелось, чтобы детективка пронаблюдала за ее работой со свидетелем. Элеонора очень гордилась своими интервью и иногда жалела, что их редко читают за пределами Петрозаводска. Только один ее материал, о церковном искусстве, можно было назвать виральным – Элеонору даже позвали на одну московскую интернет-площадку, но никакого большого признания материал не принес.

Тут Элеонора очень на себя разозлилась, потому что, во-первых, сама не уезжала из ПТЗ, хотя каждый год кто-нибудь из друзей звал в Москву, Питер, Ригу, Хельсинки, а во-вторых, потому что именно из-за интервью про церковное искусство она познакомилась с детективкой, и считать, что этот материал ничего не принес, было глупо.

– Нам, я думаю, пора спать, – сказала детективка. – По крайней мере мне. Я обещала еще перед сном позвонить соседке.

– Она в Москве? – спросила Элеонора. Сама она совершенно не собиралась ложиться – нужно было проверить связь между «В. Лесовой» и «Иосифом (Лесовым)». У себя в голове Элеонора представляла, что они с детективкой будут всю ночь сидеть здесь, благо кафе работало круглосуточно, – но, конечно, у детективки, в отличие от Элеоноры, была какая-то своя жизнь.

– В Питере, – сказала детективка. Она помрачнела, и Элеонора уже пожалела, что вообще решила что-то спросить. Видимо, что-то там в отношениях было не так. У самой Элеоноры никаких отношений, кроме рабочих, не было – и ее это полностью устраивало. Люди вокруг были слишком интересными, чтобы выбрать кого-то одну и посвятить ей все свое внимание.

– Ты пройдешься со мной до хостела? – спросила детективка. – Я найду дорогу сама, если у тебя дела.

Ночной Петрозаводск Мишке понравился. Широкие пустынные улицы, редкие фонари – будто в центре большого города кто-то приглушил свет и убрал все машины. Журналистка помалкивала и сосредоточенно поглядывала по сторонам, будто опасаясь, что за ними следят. Мишка даже спросила ее о том, насколько опасно ночью в городе.

– Не очень, – сказала Эля. – По крайней мере здесь, но тебе одной, наверное, лучше не ходить. Ты же…

– Похожа на ребенка, – сказала Мишка. – Понимаю.

– Я, если что, тебя так не воспринимаю, – сказала Эля. – Но, наверное, бывает трудно?

– Бывает, – уклончиво ответила Мишка. Она давно привыкла к тому, что не все сразу воспринимают ее серьезно.

Хостел оказался совсем небольшим помещением: ресепшен, а за ним коридор, в который выходили пять одинаковых белых дверей. У сонной женщины за стойкой Мишка получила ключ и прошла в комнату, которая оказалась неожиданно просторной, с большим квадратным окном и широкой кроватью, занимавшей почти все свободное пространство. Шкафа или тумбочки не было – только невысокий столик, втиснутый под окно. На стене, ровно над кроватью, было приклеено вырезанное из картона слово «ЛЮБОВЬ». Мишка достала ноутбук, положила на столик, потом сунула рюкзак под кровать, а сама забралась на толстый матрас и набрала Веру. Весь день ждала этого момента, хотя вроде бы видела соседку еще ночью, на вокзале. Время в Петрозаводске тянулось как-то странно – как будто не день прошел, а уже неделя или месяц.

– Алло? – Вера ответила сразу. – Все в порядке?

Где-то на фоне раздался смех.

– Это Мишка, – сказала Вера смеявшимся, и те тут же замолчали. Женский голос что-то спросил, мужской тихо ответил.

– Все хорошо, – сказала Мишка. – Правда, все в порядке.

– У нее все хорошо. – Вера снова обратилась к невидимым собеседникам. Дальше раздались шорохи. Видимо, она встала из-за стола и вышла в коридор.

– Кто там у тебя? – спросила Мишка.

– Сережа, – сказала Вера. – И Алексей Борисович. И Людмила Андреевна…

– Кто? – Мишка услышала в голосе соседки нотку неуверенности.

– Я не знаю, как тебе сказать, – Вера заговорила тише, и снова раздался шорох, потом скрип двери.

– У тебя все хорошо? – спросила Мишка. – Рука не болит?

– Рука в порядке, – сказала Вера. – И я в целом тоже. Все хорошо. Помнишь, Сережа усы отрастил?

– Помню, – сказала Мишка. – Людмила Андреевна – парикмахерка или психотерапевтка?

– Невеста, – сказала Вера. Она помолчала, послушала Мишкино дыхание, потом добавила: – Она хорошая, работает в банковской сфере.

Мишка молчала. Она как-то привыкла, что у дяди Сережи нет никакой личной жизни. Она была уверена, что, понаблюдав за своей сестрой, он давно понял: брак – это дело гиблое.

– Расскажи, как расследование, – сказала Вера. – Как Эля? Вам удалось встретиться?

– Удалось, – сказала Мишка, переворачиваясь на живот. – Она такая… приятная. Немного странная. Не очень понимаю, почему она живет здесь.

– А что там? – спросила Вера. – Мрачно?

– Да нет. – Мишка подняла взгляд на надпись над кроватью. – Обычный город, небольшой. Бедный. Мы сегодня весь день разбирали разные архивы.

– И как?

Мишка задумалась. Она почти не спала ночью, весь день работала и теперь чувствовала, что в какой-то момент сторонний наблюдатель у нее в голове отключился. Руки и глаза просто выполняли поставленные задачи, а остальной мозг спал. Любимый Мишкин сыщик говорил об этом состоянии: «Если выпить или долго работать, то окошко, через которое ты смотришь на мир, запотевает. Что-то делаешь, куда-то идешь. А куда?»

– Сейчас главное – найти Обитель и понять, знают там о том, что случилось в Питере, или нет, – сказала Мишка. – То есть, конечно, знают, но вопрос в том, понимают они, что их кто-то еще ищет, или нет. Опять же, они наверняка всегда думают, что их кто-то ищет…

Она замолчала, потом добавила:

– А мы можем не о работе поговорить?

– Конечно, – сказала Вера, и Мишка сразу представила, как она улыбается. Захотелось, чтобы Вера была не в Питере, а вот прямо здесь, рядом, в номере. Мишка чуть не смалодушничала, даже открыла рот, но в последний момент сдержалась. Вера очень хотела сразу с ней поехать. Мишка сама настояла на том, чтобы та осталась, – она уже достаточно рискнула соседкиным здоровьем.

– Давай я тебе расскажу про то, чем тут мои друзья занимаются, – сказала Вера. – В фем-кафе, помнишь?

«Нет». – Епископ Иосиф, моложавый, без единого седого волоска в бороде, смотрел прямо в камеру, говорил плавно, спокойно. Голос у него был хрипловатый, но не такой, как сейчас, а скорее просто тяжелый, без вязкости. Элеонора смотрела второй выпуск передачи «К Рождеству», в которой митрополит Иосиф в самом начале своей епископской карьеры обращался к прихожанам.

«Я расскажу вам такую одну историю». – Иосиф посмотрел в сторону, потом снова в камеру. Он много рассказывал разных несмешных анекдотов о людях, которые приходили к нему лично или о которых он слышал от других священников. Элеонора уже настроилась на его тон и видела перед собой умного, очень спокойного человека, который пытается постепенно, на фоне еще не сгоревшего Белого дома, создать миф о всеобщем православии русско-карельского народа. Он рассказывал не о возрождении православия в стране и даже не о его появлении из подполья – он рассказывал о бренности земной власти, о том, как мала ее роль в истории по сравнению с ролью Священного Писания. В его рассказах не было России, не было Советского Союза или Республики Карелия – была земля, по ней ходили люди. Эти люди женились, рожали детей, работали и умирали. Если в их жизни случались кризис, нищета, ссора, горе, они шли к священнику. Священник выслушивал их, успокаивал, наставлял. И было совершенно не важно, что происходит вокруг. Рушились и возводились империи, чиновники брали взятки, открывались и закрывались магазины, полицейские избивали задержанных, распадались содружества, заключались союзы, гасла телеграфная сеть, включалась мобильная связь.

В рассказах Иосифа не было морали или уроков. Он просто рассказывал о православной жизни. О людях, живущих в мире, о людях, живущих вне мира. Элеонора старалась кратко записывать каждую историю. В ее заметках одна за одной появлялись записи:

«Притча об одинокой женщине, которая не любила мужа и детей».

«Притча о муже и жене, которые вместе пропили квартиру».

«Притча о человеке, который работал на заводе».

За первый выпуск «К Рождеству» таких записей получилось пятнадцать. Во втором их было еще больше – Иосиф говорил вроде бы медленно, но кратко, выжимая каждую свою историю в несколько предложений, между которыми мягко и удобно ложились цитаты из Священного Писания и небольшие умозаключения, которые чаще всего служили просто оформлением к следующей истории.

К третьему выпуску передачи Элеонора уже чувствовала, что еле-еле держит глаза открытыми. Она сонно перевернула новую страницу своей рабочей тетради, стала записывать притчу про двух братьев и сестру, которые – каждый по-своему – решили уйти из мира, чтобы посвятить себя Богу, но в ручке вдруг закончились чернила. Элеонора поставила передачу на паузу, посмотрела по сторонам, на окно, на заваленный бумагами стол, на грязную кружку в раковине, и поняла, что нужно поскорее лечь спать, иначе ей предстояло заснуть прямо за столом.

Ее разбудил телефонный звонок. Элеонора вскочила, уверенная, что впервые в жизни проспала. С детективкой они должны были встретиться за завтраком в десять. Но часы показывали половину восьмого, небо за окном было еще рассветное.

Звонил редактор.

– Эля, сейчас же давай в редакцию. – Он говорил быстро, нервно, глотая слова. – Прямо сейчас.

Редактор был человек спокойный и никогда ни по какому поводу не вызывал журналистов в редакцию таким тоном. В нем было что-то жалостливое, как будто он боялся, что Элеонора не приедет.

Она быстро оделась, собралась сразу как на экспедицию – редактор так ничего и не объяснил, но Элеонора уже предположила, что случилась какая-то большая авария, а раз город за окном был вроде в порядке, значит, нужно было куда-то ехать. Правда, тогда было странно, что редактор вызывает ее в редакцию, а не сразу на место аварии. Впрочем, тут могло быть много разных причин. Может быть, авария требовала предварительной консультации или, например, определенных документов допуска.

Двадцать минут спустя Элеонора выбралась из такси перед зданием, в котором располагалась редакция, чувствуя себя настоящей героиней фильма про журналистов. Собственного автомобиля у нее не было, и обычно она ходила на работу пешком – всего пять километров, половина из них по набережной, если сделать небольшой крюк.

Перед редакцией происходило что-то странное. Во-первых, на краю парковки расположилась полицейская «буханка». Ее передние колеса заехали на тротуар, и выглядела она так, как будто въехала туда с разгона. Во-вторых, вокруг «буханки» толпились люди. В форме и без, некоторые с камерами и какими-то проводами. Среди последних Элеонора с удивлением узнала новостную команду с «Карелии» – не просто в полном составе, а с обоими ведущими, обычно работающими посменно. Рядом топтались ее коллеги по редакции. Элеонора быстро пересекла парковку, втиснулась в толпу, на ходу пытаясь разобраться в ситуации.

– Все! Едем! – Зычный полицейский указал на УАЗ. – А ну, давайте, пресса!

У Элеоноры в голове на секунду возникла безумная картинка. Мэр Петрозаводска все-таки решился собрать всех городских журналистов, вывезти их в лес и расстрелять к чертовой матери. Впрочем, тогда было не очень понятно, что в «буханке» делает команда с «Карелии» – их мэрии расстреливать было не за что. Элеонора тряхнула головой, схватила громкого полицейского за рукав.

– Вас как зовут? – спросила она.

– Иван. – Полицейский посмотрел на нее удивленно. – В машину залезайте, если вы пресса. Если нет, оставайтесь здесь.

– Иван, объясните, что происходит. – Элеонора прижалась к полицейскому так, чтобы ему не пришлось повышать голос, чтобы ей ответить. – Вы куда нас везете?

– Приказ из МВД, – сказал Иван. – Нужно доставить представителей прессы на место освещения событий.

– «Освещение» через «е» или через «я»? – спросила Элеонора, но Иван выдернул рукав, обернулся к «буханке». Туда телевизионщики как раз затаскивали камеру.

Сзади к Элеоноре подскочил редактор.

– Езжай, – сказал он. – Там у них, кажется, целый монастырь погорел, хотят сразу на месте все журналистам показать.

– Что? – Элеонора быстро развернулась, но редактор уже побежал дальше, к фотографу, который тоже стоял в нерешительности, неприязненно разглядывал толкучку возле «буханки».

Элеонора уже поняла, что расстреливать не будут, поэтому пошла к машине. Правда, в заднюю дверь лезть не стала, обошла кабину, забралась на сиденье рядом с водительским.

Вскоре рядом оказался Иван, который, видимо, совмещал профессии полицейского и шофера.

– Все здесь? – Он повернулся к набившимся в «буханку» журналистам. Раздались невнятные ответы. – Ладно, – Иван снова повернулся к рулю, отдернул рычаг. – Крепко там держитесь, камеры не побейте.

– Куда едем, командир? – спросила Элеонора минут через десять. За это время она успела написать сообщение детективке и погуглить пожары в регионе. Это было, конечно, бессмысленно: большинство людей, которые могли бы написать новость о пожаре, сейчас сидели у нее за спиной.

– В лес, – сказал Иван. – Увидите. У вас бумажные пакеты есть?

– Нет, – сказала Элеонора. – Бахилы есть, подойдут?

– Подойдут, – сказал Иван, крепче сжимая руль. – Какое дело куда…

Он замолчал, и лицо у него сделалось каменное. Элеонора снова достала телефон, стала читать новости всей страны. Картинка с расстрелом в лесу сменилась образами танков, пересекающих финскую или латвийскую границу. Повторение четырнадцатого, только теперь в Карелии. Но в новостях ничего такого не было.

– Мы на фронт едем? – спросила все-таки Элеонора. Она не боялась такой поездки, но хотелось все-таки знать заранее.

– Нет, – полицейский вытер со лба пот. – Не на фронт.

«Буханка» выехала на шоссе, потом на проселочную дорогу. Некоторое время Элеонора вслушивалась в разговоры коллег, которые выдвигали разные версии происходящего, потом надела наушники. Нужно было записать детективке результаты вчерашней работы – результаты без результатов, но тем не менее. Если Элеонора собиралась проводить день в лесу, то детективке нужно было, во-первых, знать, что она уже успела сделать, а во-вторых, ей предстояло самой встретиться с Валентином Соловьем.

Элеонора достала вчерашнюю тетрадь, быстро отсняла каждую исписанную страницу, отправила детективке. Вряд ли ей могли пригодиться анекдоты Иосифа, но Элеонора не хотела, чтобы детективка подумала, что она не делала никаких записей, когда смотрела передачу.

«Спасибо, – написала детективка. – Будешь держать в курсе?»

«Конечно, – ответила Элеонора. – Обязательно».

– Нам еще долго? – спросила она у водителя. Тот кивнул. Элеонора попробовала открыть недосмотренный выпуск «К Рождеству» на ютубе, но интернет работал медленно. Тогда она снова посмотрела на водителя.

Было очевидно, что ничего особенно интересного о неизвестном месте «освещения» она написать не сможет – точнее, не сможет написать интереснее остальных. У нее, в отличие от телевизионщиков, не было камеры, а редакционный фотограф, кажется, так и остался на парковке. Элеонора уверенно считала себя лучшей журналисткой города, но журналистские таланты заметны на небольших, не аварийных историях, на тех текстах, в которых нет срочности. Здесь же вопрос был в том, кто найдет самое интересное, снимет самое интересное. Снять Элеонора ничего не могла – значит, нужно было что-то придумать.

– Раз нам долго ехать, – Элеонора снова обратилась к водителю, – расскажите о себе. Вы полицейский. Давно служите?

Иван оказался болтливым человеком, и то, как он разговаривал, немного подготовило Элеонору к тому, что ждало журналистов в лесу. Водитель рассказывал смешную историю о том, как служил в Сочи, а потом вдруг на мгновение будто выпадал, глаза становились стеклянными, и Элеонора пугалась, что он сейчас вывернет руль в деревья на краю шоссе. Было очевидно, что полицейский недавно пережил тяжелый шок и теперь то полностью выкидывал его из головы, то, наоборот, переживал заново. Элеонора догадывалась, что это должно означать множество погибших – что еще могло произвести на человека такое впечатление?

Тем не менее между своими помутнениями Иван весело рассказывал о себе, и Элеонора быстро писала в блокноте детали его биографии. Некоторые, совсем явно выдуманные, подчеркивала, другие, которые можно было проверить, обводила. Когда Иван рассказывал очередную историю – о том, как его товарищ напился, упал в пруд и искал там русалок, – за спиной у Элеоноры раздался смех. Оказалось, что все пассажиры теперь слушали водителя, и он воодушевился, стал часто оборачиваться, даже показывать что-то руками. На какое-то время Элеонора даже забыла о том, куда они едут.

А потом она увидела над лесом серые столбы дыма. Что-то там тлело за деревьями. «Буханка» съехала c дороги, остановилась рядом с полицейской машиной. Иван замолчал, и журналисты стали выглядывать из окон, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Выйти из машины никто не пытался – Элеонора чувствовала себя будто в аквариуме, за стенкой которого находился другой, опасный мир. Там дымились какие-то развалины, сновали люди в форме.

К машине подбежал молодой, сурового вида мужчина. Он открыл дверь, забрался в «буханку» наполовину, так что развернувшейся Элеоноре стало видно его профиль и согнутое колено.

– Господа журналисты, – сказал он. – Меня зовут Константин, я следователь по особо важным делам, сейчас мы покажем вам территорию, потом можно будет записать репортаж.

Он указал на камеры.

– А дальше я отвечу на все ваши вопросы. Убедительно прошу ничего не трогать. Снимайте всё что хотите. Все, что увидите, можно описывать, снимать, никаких ограничений. Все понятно?

К нему со всех сторон раздались вопросы, но он махнул рукой, снова спрыгнул на снег.

– Идемте, – сказал он. – Сначала все осмотрите, потом вопросы.

В этом лесу случился какой-то странный пожар. Три здания, одна пристройка сгорели до основания. Снег между ними стаял, потом землю месили полицейские, и теперь под ногами у Элеоноры была вязкая грязь.

Сначала она прошла за следователем, собираясь обратиться к нему, как только появится возможность, но за колодцем, который располагался посреди пепелища, ноги ее подвели. Она замерла, разглядывая страшную картину. В грязи, прикрытые какой-то пластиковой пленкой и простынями, лежали трупы. Чтобы сдержать рвоту, она принялась их считать, но дошла до двух совсем маленьких тел и зажмурилась. Стала считать снова и снова сбилась. Рядом вырвало одну из ведущих с «Карелии».

Элеонора пошла мимо тел, стараясь одновременно честно их разглядывать и при этом будто во сне пропуская мимо все происходящее вокруг. Одно было очевидно – там, где виднелась кожа, конечности, лица, – эти люди умерли не от удушья или пожара. С ними случилось что-то гораздо более жуткое. Элеонора увидела порванную будто наждачной бумагой голень и поскорее огляделась в поисках камер. Очень не хотелось стать одним из кадров предстоящих публикаций. И было совершенно не ясно, почему вдруг управление МВД решило вывезти сюда журналистов. По всем правилам, они должны были скрывать эти трупы. В лесу, в паре часов езды от города о них никто бы не узнал. Элеонора сделала то, чего не делала никогда раньше, – перекрестилась, потянула из кармана телефон. Сначала просто думала посмотреть на время, но, уже глядя на экран, задумчиво присела рядом с ближайшим трупом, осторожно откинула простыню.

– Гражданка! – К ней бросился следователь, и Элеонора послушно опустила простыню на место. Она уже увидела все, что нужно. На шее у трупа молодой женщины была черная татуировка: заштрихованный круг, похожий на бездонный колодец.