Текст книги "Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей"

Сын Эразма Роберт, пойдя по стопам отца, стал медиком, но публичной известности не приобрел. Тем не менее его нельзя не упомянуть, потому что сам Ч. Дарвин признавался, что отец оказал огромное влияние на формирование его ума и характера. От него он унаследовал традиции вольнодумства и свободного интеллектуального поиска, заложенные в семье Эразмом Дарвином. Именно Роберт настоял, чтобы его сын Чарльз обязательно получил образование и приобрел какую-нибудь профессию, а не проводил свои дни в беззаботной праздности.

Чарльз Дарвин, который еще в школьные годы интересовался естествознанием – коллекционированием растений и насекомых, химическими опытами, – не мог ослушаться воли отца. Однако его первая попытка получить высшее образование бесславно провалилась. Он поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета, бывший тогда лучшим в стране, но пробыл там только два учебных года. Довольно быстро выяснилось, что для успешной карьеры медика у него недостаточно крепкие нервы. Чарльз не мог присутствовать на хирургических операциях – в то время они проводились безо всякого наркоза и потому сопровождались дикими криками пациентов, которых резали по живому. Итак, врачом ему не бывать.

Отец был крайне раздосадован и настоял на том, чтобы незадачливый сын пошел по другому пути. Чарльз послушно отправился в Кембриджский университет приобретать профессию священника. Не то чтобы он был исключительно набожен, но духовная карьера ему подходила больше, чем медицинская. Она не требовала стальных нервов и давала достаточно досуга для любимых занятий. Многие английские священники в то время успешно занимались ботаникой, энтомологией, метеорологией, к чему их паства относилась с полным пониманием. Англиканский священник был частью государственной церкви, уважаемого общественного института, но никто не ждал от него пылкой веры и аскетических подвигов.

В Кембридже Дарвин проучился более трех лет, с января 1828 по май 1831 г., но и эти штудии расценивал в старости как попусту растраченное время. Из одной научно-популярной книги в другую кочует рассказ о студенте Дарвине как о беззаботном шалопае из среды «золотой молодежи», которого охота, верховая езда и прочие невинные радости интересуют куда больше, чем прохождение университетского курса наук. Этот биографический миф создал сам Дарвин, рассказывая в мемуарах о веселых студенческих деньках. Вот, например, как он описывает свою жизнь в 1830 г.: «[Я] продолжал коллекционировать насекомых, охотиться и вести совершенно праздную жизнь». А вспоминая 1831 г., будучи уже стариком, пишет: «…в те времена я счел бы себя сумасшедшим, если бы пропустил первые дни охоты на куропаток ради геологии или какой-нибудь другой науки»{59}59
  Дарвин Ч. Собрание сочинений. Том 9. Записные книжки. Дневники. Воспоминания. Жизнь Эразма Дарвина. С. 197.


[Закрыть].

Что в этом сюжете правда, а что следует отнести на счет скромности мемуариста? Да, к университетским занятиям он относился с явной прохладцей и не лез из кожи вон, грызя гранит науки. Но давайте посмотрим, что же это была за наука и какая система преподавания господствовала тогда в двух старинных английских университетах – Оксфордском и Кембриджском. Хотя Великобритания по многим позициям была самой передовой страной в мире, высшее образование в ней сохраняло традиционный характер, унаследованный от Средних веков. Оно весьма мало подходило для государства, находившегося на самом пике индустриальной революции, остро нуждавшегося в механиках, химиках, инженерах. Приведу выдержку из книги американского историка науки Майкла Рьюза, ярко описавшего состояние дел в тогдашних английских университетах.

Большинство студентов шло в университеты не для серьезных научных занятий, да этого от них никто и не требовал. Ожидалось, что они немного познакомятся с математикой, в основном с Евклидом, немного почитают из классической литературы, немного – из богословия. У них оставалась масса досуга для иных увлечений, которыми чаще всего были собаки, лошади, охота на лис. Университеты рассматривались как «джентльменский» путь от школьника к взрослому человеку. Большинство окончивших университет и не думало заниматься торговлей и тому подобными вульгарными профессиями. ‹…› Если у выпускника не было возможности вести независимую жизнь богатого землевладельца, он, вероятнее всего, становился юристом или медиком или же пополнял ряды духовенства. Чтобы заниматься этим, конечно, была необходима дополнительная подготовка, потому что [университетское] образование в Англии ни в теории, ни на практике не предназначалось для преподавания хоть чего-либо, пригодного для практической деятельности…{60}60
  Ruse M. The Darwinian revolution: Science red in tooth and claw. Chicago-London: The University of Chicago Press, 1979. P. 20.


[Закрыть]

Стоит ли говорить, что никаких «биологических факультетов» в университетах тогда не существовало, не выпускали они и специалистов в области геологии, астрономии или химии. Как и в седом Средневековье, во времена Дарвина в английских университетах было всего три факультета – медицинский, богословский и юридический. Молодому Чарльзу, с его искренним и глубоким интересом к естествознанию, стремлением пойти по стопам великих натуралистов, эта система сулила мало перспектив. Даже на медицинских факультетах, где изучали ботанику, зоологию и анатомию, дела обстояли печально. Консервативные круги, особенно церковные, отчаянно цеплялись за старину и традиции, блокируя любые новшества в преподавании. К тому же большинство профессоров были духовными лицами англиканской церкви.

В годы юности Дарвина преподаватели медицинских факультетов даже не имели возможности легально получать человеческие трупы, поэтому им приходилось прибегать к услугам так называемых похитителей тел (bodysnatchers), темных личностей, которым ничего не стоило разрыть свежую могилу на кладбище, чтобы продать труп в анатомический театр (естественно, тайком). Занятие прибыльное, но и опасное – бывали случаи, когда толпа, поймав гробокопателей, линчевала их на месте (о подобном происшествии Дарвин пишет в своих «Воспоминаниях»). Только в июле 1832 г. (в это время Дарвин уже путешествовал по Южной Америке) английский парламент принял, наконец, «Анатомический закон», легализующий вскрытие трупов для целей науки и преподавания. Это произошло вопреки сильному сопротивлению англиканской церкви, твердо державшейся средневекового мнения о кощунственности такой процедуры{61}61
  В не такие уж давние советские времена нашей истории (1940–1950-е гг.) считалось хорошим тоном приписывать практически все великие научные открытия и изобретения русским ученым и техникам. Именно тогда пошла гулять в народе ехидная фраза: «Россия – родина слонов». Но не будем впадать и в другую крайность. Так, в «Санкт-Петербургских ведомостях» от 24 ноября 1737 г. можно было прочесть такое объявление: «Для известия охотникам до анатомии объявляется чрез сие, что обыкновенные публичные демонстрации на анатомическом театре в Императорской академии наук, при нынешнем способном времени года, по прежнему учреждены… чего ради доктор и профессор Вейтбрехт нынешнего числа по полудни в третьем часу первую лекцию начал…» (цит. по: Богданов К. А. О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 45). Почти за столетие до английского «Анатомического закона»! В описываемом случае были анатомированы трупы фальшивомонетчиков, публично казненных 14 ноября того же года. Если казней не было, полицмейстерская канцелярия предоставляла неопознанные трупы, подобранные на улицах или полученные другими способами.


[Закрыть].

Хотя получить «профессию ученого» в Кембридже было нельзя, в университете существовали кафедры геологии, минералогии и ботаники, которые занимали видные специалисты. Интересующийся студент мог посещать, внеся особую плату, их лекции и тем самым найти выход своим естественно-научным увлечениям. Практиковались и частные визиты к профессорам, когда студенты обучались у них в приватной и вполне неформальной обстановке. Дарвин пошел именно таким путем, чему очень способствовало его увлечение собиранием насекомых. Оно ввело Дарвина в круг таких же энтузиастов и помогло ему завязать много полезных знакомств среди самых известных ученых того времени. Еще в Эдинбурге он частным образом начал заниматься зоологией, изучая морских беспозвоночных под руководством своих университетских наставников. К недолгому пребыванию в Шотландии относятся его первые научные доклады, представленные на заседаниях тамошнего Плиниевского общества. По собственным словам Дарвина, в 1827–1828 гг. он стал очень серьезно заниматься энтомологией.

Дальше – больше. В Кембридже он знакомится с ботаником Хенсло, а весной 1831 г. – с Адамом Седжвиком, который в августе того же года пригласил Дарвина участвовать в совместной геологической экскурсии в Уэльс, где на практике познакомил даровитого студента с азами своей науки{62}62
  Экскурсия с Седжвиком: Дарвин Ч. Собрание сочинений. Том 9. Записные книжки. Дневники. Воспоминания. Жизнь Эразма Дарвина. С. 196–197.


[Закрыть]. Дарвин вовсе не был самоучкой, к услугам его любознательности были ведущие ученые того времени, и они, несомненно, понимали, насколько талантлив и многообещающ этот юноша. (Похоже, только Роберт Дарвин пребывал в неведении о том, чтó его сын считает настоящим жизненным призванием.) В те годы он уже грезил об экспедиции в экзотические страны, тогда еще очень слабо изученные, где так легко было совершить замечательные открытия. Это поставило бы его в один ряд с великими путешественниками и натуралистами! Молодой Дарвин был мечтателен и амбициозен. Не имея никаких определенных планов относительно путешествия, он уже готовился к нему, овладевая самыми разнообразными знаниями и навыками, которые в те времена требовались от каждого натуралиста: учился делать геологические наблюдения, набивать чучела зверей и птиц, определять растения и горные породы. Даже приятные привычки состоятельного бездельника – верховая езда и охота – весьма пригодились Дарвину во время его странствий по южноамериканским прериям.

И тут вмешивается то ли провидение, то ли перст судьбы, удачное положение планет или просто маловероятная, но очень счастливая случайность… Вернувшись из своей геологической экскурсии по Уэльсу, Дарвин находит дома письмо, приглашающее его присоединиться к кругосветной экспедиции на военном бриге «Бигль». Ей предстояло нанести на карту малоизвестные тогда берега далеких континентов, в первую очередь Южной Америки. Капитан корабля, молодой, но уже опытный моряк Роберт Фицрой желал иметь в долгом странствии джентльмена-компаньона, с которым он мог бы делить трапезу и проводить часы редкого досуга. Предполагалось, что этот компаньон возьмет на себя обязанности корабельного натуралиста. Правда, в качестве натуралиста (и одновременно хирурга) Адмиралтейство уже прикомандировало к экспедиции некоего Роберта МакКормика, но в те времена хирург в военно-морском флоте Англии относился к низшим чинам и никак не годился в постоянные посетители капитанской каюты{63}63
  Desmond A., Moore J. Darwin. London: Michael Joseph, 1991. xxi+. 808 p.


[Закрыть]. Фицрой, свято чтивший принципы судовой иерархии, хотел видеть за своим столом человека, равного ему по положению, образованного и воспитанного как джентльмен. Ни один из видных натуралистов, к которым он обращался, не мог оставить дом и семью на несколько лет, а вот непоседливый холостяк Дарвин мгновенно ухватился за это предложение, хотя знал, что отправится в плавание фактически как «научный турист», личный гость капитана. Лорды Адмиралтейства отказались содержать за государственный счет еще одного натуралиста{64}64
  Отношения между двумя натуралистами не сложились. МакКормик был обижен тем, что капитан явно отдает предпочтение Дарвину, позволяя тому экскурсировать и собирать коллекции когда вздумается, в то время как ему, «официальному» натуралисту, приходится торчать на корабле. В апреле 1832 г., когда «Бигль» стоял в Рио-де-Жанейро, МакКормик покинул экспедицию и вернулся в Англию. (Desmond A., Moore J. Darwin).


[Закрыть], и Дарвину предстояло оплачивать все расходы из собственного кармана, а точнее, из кармана своего отца. Но это, безусловно, был счастливый билет. Дарвин прекрасно понимал, какие фантастические возможности откроются перед ним в кругосветном путешествии, если он окажется достаточно энергичен, настойчив и предприимчив. За несколько недель до отплытия он записал в своем путевом дневнике: «Если у меня не будет достаточно энергии, чтобы заставить себя упорно работать во время путешествия, то я упущу большой и редкий случай для самоусовершенствования»{65}65
  Дарвин Ч. Собрание сочинений. Том 1. Путешествие натуралиста вокруг света. М.; Л.: Биомедгиз, 1935. С. 435.


[Закрыть].

Но мало вытянуть счастливый билет, надо им грамотно распорядиться. Все предприятие могло рухнуть, даже не начавшись. Сначала «взбрыкнул» Роберт Дарвин, воспринявший намерение сына как легкомысленную и дорогостоящую для семейного бюджета блажь. Убедить его помог любящий дядюшка, которого отец Дарвина считал очень здравомыслящим человеком. Капитан Фицрой, познакомившись с Дарвином, тоже погрузился в сомнения. Бравый моряк был поклонником физиогномики – чудаковатой и ныне прочно забытой теории, согласно которой характер каждого человека отражается в чертах его лица, например в форме носа. Форма носа Дарвина Фицрою не понравилась. Физиогномика учила, что обладатель такого носа – существо вялое и слабохарактерное{66}66
  Сравните с афоризмом Блеза Паскаля о том, что «если бы нос Клеопатры был покороче, лик земли был бы иным» (цит. по: Паскаль Б. Мысли. С. 184).


[Закрыть]. О своих сомнениях капитан рассказал Дарвину лично уже после того, как они близко познакомились и Фицрой смог убедиться, что его любимая наука в данном случае ошиблась.

Успешно преодолев эти и другие сложности, в конце 1831 г. Дарвин прибыл на «Бигль» и 27 декабря отправился в единственную в своей жизни дальнюю экспедицию. Он вернется домой только в начале октября 1836 г., после пяти лет и двух дней отсутствия. Вернется совершенно другим человеком, с уже сформированными взглядами и характером, полный впечатлений и размышлений об увиденном им на пути.

⁂

История кругосветного путешествия Дарвина на корабле «Бигль» (рис. 2.1) богата симпатичными подробностями, и мне остается лишь сожалеть, что я не могу уделить ей отдельную главу или даже две. Романтика дальних морских странствий – тугие паруса, безбрежные океанские просторы, незнакомые северянам созвездия южного неба – все это ожидало Дарвина в самый замечательный период жизни, между 20 и 30 годами. Он сполна воспользовался выпавшим ему шансом, и, конечно, не будь этой экспедиции, честь создания эволюционной теории принадлежала бы кому-нибудь другому. Правда, романтика романтикой, а будни путешествия на «утлой посудине» (как непочтительно назвал «Бигль» К. Тимирязев{67}67
  Климент Аркадьевич Тимирязев (1843–1920) – русский ботаник, ставший одним из самых влиятельных пропагандистов дарвинизма в нашей стране, посвятив ему десятки статей и книг.


[Закрыть]) дарили Дарвину не одни только приятные минуты. Он жестоко страдал от морской болезни{68}68
  Вот как писал о ней сам Дарвин в своем путевом дневнике: «…бедствие это огромно и далеко превосходит все то, что может предположить человек, никогда не бывавший в море больше нескольких дней» (цит. по: Дарвин Ч. Собрание сочинений. Том 1. Путешествие натуралиста вокруг света. С. 439).


[Закрыть] и тесноты, царившей на борту «Бигля». Капитан Фицрой, бог и царь на своем корабле, имел нрав отнюдь не кроткий. Дарвин описывает его как «плохого хорошего человека»: целеустремленный, благородный, невероятно энергичный, Фицрой был вместе с тем вспыльчив и обрушивал гнев на любого, кто смел ему перечить. Самым частым поводом для его ссор с Дарвином было рабство, которое натуралист горячо ненавидел, а Фицрой считал чем-то само собой разумеющимся, и это не тревожило его христианскую совесть. После одной из таких стычек Дарвин был на волоске от того, чтобы бросить корабль, его «несносного» (собственные слова Дарвина) капитана и отправиться домой в Англию.

Рис. 2.1. Корабль Его Величества Beagle в разрезе. Помещения, в которых Дарвин провел большую часть своего корабельного времени: 1 – кормовая каюта, 2 – капитанская каюта

Условия для работы натуралиста на военном судне нельзя назвать особенно благоприятными. Жил и работал он в кормовой каюте, где, кроме него, располагался еще один офицер, а также находились судовая библиотека и чертежный стол. В этом тесном помещении Чарльзу приходилось заниматься микроскопированием и разбирать собранные материалы. Спал он здесь же, как заправский моряк, в гамаке, а обедал в капитанской каюте вместе с Фицроем. Впрочем, Дарвин значительную часть времени проводил на суше, совершая долгие, по месяцу и более, экскурсии. Пока «Бигль» крейсировал вдоль берегов Южной Америки (из пяти лет экспедиции четыре года корабль оставался именно здесь), нанося на карты их прихотливые очертания, Дарвин был предоставлен сам себе. Он мог надолго отлучаться на берег, чтобы изучать геологическое строение посещаемых им местностей, собирать зоологические коллекции и гербарий, разыскивать остатки допотопных чудищ.

Уже в сентябре 1832 г. он совершает выдающееся палеонтологическое открытие – находит в районе Баия-Бланки кости вымерших неполнозубых млекопитающих. Эти животные были, с одной стороны, явно родственны ныне живущим в Южной Америке броненосцам и ленивцам, а с другой – заметно от них отличались. По словам Дарвина, размышления о том, как могло возникнуть такое сходство-различие, стали одним из источников его эволюционных идей.

Но наибольшая слава досталась Галапагосским островам, занявшим совершенно особое место в истории биологической науки.

Ванна Архимеда, яблоко Ньютона и другие, менее известные легенды о внезапных «озарениях», якобы благодаря которым произошли великие открытия, кочуют из книги в книгу, с сайта на сайт и давно уже стали мемами массовой культуры. Сложилась такая легенда и про Дарвина. Вам, скорее всего, приходилось слышать историю о его пребывании на Галапагосских островах – небольшом архипелаге, расположенном в Тихом океане на самом экваторе у берегов Эквадора. Немного наивный, но проницательный и наблюдательный молодой натуралист высаживается на Галапагосах, проводит наблюдения и – раз, два, три! – «открывает эволюцию». Все факты предстают перед ним в совершенно новом – истинном – свете. Падает пелена с глаз. Особенно важную роль в этом сыграло изучение знаменитых дарвиновых вьюрков, которые и сейчас украшают страницы учебников биологии как ярчайший пример многократного образования новых видов на удаленных от материка океанических островах. На родину Дарвин возвращается, как писал Тимирязев, «не по летам глубоким мыслителем, скептиком, сомневающимся в самых основах современного естествознания»{69}69
  Тимирязев К. А. Первый юбилей дарвинизма // Памяти Дарвина. М.: Научное слово, 1910. С. 42.


[Закрыть]. Картина маслом!

Современные дарвиноведы считают эту прекрасную историю чересчур идеализированной, простой и прямолинейной. Ее так и называют – «галапагосская легенда»{70}70
  Галапагосская легенда: Sulloway F. J. Darwin and the Galapagos. Biological Journal of the Linnaean Society. 1984. 21: 29–59; Галл Я. М. Становление эволюционной теории Чарлза Дарвина. СПб.: Наука, 1993.


[Закрыть]. В ее основе лежат, конечно, подлинные факты. «Бигль» бросил якорь у галапагосских берегов в сентябре 1835 г. Дарвин пробыл на островах 34 дня. Достаточно, чтобы познакомиться с природой архипелага, собрать коллекции животных и растений и полюбоваться на самых замечательных представителей местной фауны – гигантских наземных черепах. Но едва ли за это время можно пережить крушение привычного мировоззрения и из убежденного креациониста, сторонника естественного богословия, сделаться не менее убежденным эволюционистом. Сам Дарвин признавал, что пребывание на Галапагосах стало для него мощным стимулом задуматься о биологической эволюции. Однако произошло это позднее, уже в Англии, когда в тиши и покое своего кабинета он трудился над изучением собранных на островах коллекций. Вот тут-то и вышли на сцену вьюрки и некоторые другие галапагосские птицы.

Сам Дарвин не был профессиональным орнитологом, не обследовал ближайшее к Галапагосам побережье Южной Америки и потому не знал, какие птицы там обитают. Наблюдая вьюрков на архипелаге, он вряд ли мог тут же, на месте, усмотреть в них нечто необычное. В марте 1837 г. он показал привезенные с Галапагос чучела птиц орнитологу Джону Гулду. Именно Гулд обратил внимание Дарвина на несколько примечательных обстоятельств: уникальность найденных им птиц, которые, обитая на разных островах архипелага, отличались друг от друга размерами тела и строением клюва, а также на их несомненное сходство с вьюрками южноамериканского континента{71}71
  Гулд и дарвиновы вьюрки: Sulloway F. J. Darwin and the Galapagos. P. 29–59.


[Закрыть]. Как и в случае с вымершими неполнозубыми зверями, это было близкое сходство, но не полная идентичность. Могло показаться, что островные виды были своего рода «вариациями на тему» южноамериканских видов. Что побудило Творца так прихотливо распорядиться своими созданиями, расселив явно схожие, но не идентичные формы по разным местам, но при этом в относительной близости друг от друга (Галапагосы удалены от материка на 960 км)? Почему на каждом острове живет свой собственный вид (или несколько видов) вьюрков? Что мешало сотворить сходные виды на Гавайях или в Новой Зеландии?

А может быть, все это объясняется другими причинами – естественными, а не сверхъестественными? Мысль услужливо предлагала одну догадку за другой. Скажем, не могли ли эти галапагосские эндемики происходить от стаи вьюрков, давным-давно занесенной бурей с материка на архипелаг? Оказавшись в новых для себя условиях, птицы были вынуждены приспосабливаться к ним, видоизменяться, чтобы питаться непривычной для себя пищей, использовать новые виды ресурсов…

После плодотворного общения с Гулдом Чарльз Дарвин начинает постепенно обращаться в «эволюционную веру». В июне 1837 г. он заводит специальную записную книжку, куда заносит все мысли и факты, касающиеся трансмутации видов. Термин «трансмутация» взят из лексикона алхимиков, обозначавших им «превращение» одного химического элемента в другой. Но на языке Дарвина и натуралистов того времени он значил примерно то же, что сейчас биологическая эволюция. Время идет, записных книжек становится все больше, но Дарвин не спешит поделиться с кем-нибудь своими заветными мыслями. Параллельно он занимается обработкой привезенных из экспедиции материалов, в течение нескольких лет публикует солидные тома, составившие ему имя в английском ученом мире. Но ни в одном из этих томов нет ни слова о трансмутации. Уже в 1838 г. Дарвин почти убежден, что эволюция видов в природе – реальность, а не иллюзия, но настойчиво ищет механизм, который убедительно объяснит, как она происходит. Без этого нечего и думать о публикации своих идей – уничтожат, засмеют, ославят на весь мир как легкомысленного фантазера.

После возвращения из кругосветки Дарвин уже ясно представлял себе, какой образ жизни он хотел бы вести. Еще во время плавания он расстался с мыслями о духовной карьере, теперь его идеалом был геолог Чарльз Лайель – джентльмен-натуралист со средствами, проводивший первоклассные исследования целиком за собственный счет и для собственного удовольствия. Это давало интеллектуальную свободу. Лайель не был связан ни с церковью, ни с университетами и мог писать и думать все, что хотел. Дарвин тоже имел возможность следовать по этому пути.

В январе 1839 г. он вступил в брак со своей двоюродной сестрой Эммой Веджвуд, которая оказалась для него идеальной супругой – любящей, терпеливой, заботливой. Правда, перед свадьбой Роберт Дарвин посоветовал сыну не делиться с юной женой своими религиозными сомнениями. Как и большинство английских женщин их круга, она была глубоко верующей и испытала бы тяжелые страдания, сознавая, что ее скептически настроенный муж обречен на вечное проклятие.

Женитьба имела еще одну приятную сторону – Эмма принесла с собой солидное приданое. Как выразились однажды братья Стругацкие, «материальная обеспеченность сама по себе – это нормальное и естественное состояние человека, в котором ему легче всего заниматься творчеством, не отвлекаясь на ерунду»{72}72
  Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. Улитка на склоне столетия. М.: АСТ, 2018. С. 22.


[Закрыть]. Казалось бы, Чарльзу Дарвину можно только позавидовать. Но «ерунды» в его жизни было слишком много, и в первую очередь это касалось его никудышного здоровья. В конце 1842 г. семейство Дарвинов поселяется в местечке Даун, недалеко от Лондона, и здесь бывший энергичный путешественник преображается в убежденного домоседа. Даун стал для него укромным уголком, который он редко покидал надолго{73}73
  Самая долгая отлучка – 16 недель, проведенных Дарвином вместе с семьей на целебных водах в городке Молверн (Colp R. To be an invalid: The illness of Charles Darwin. Chicago-London: The University of Chicago Press, 1977. P. 43).


[Закрыть].

Большую часть жизни Дарвин прожил фактически инвалидом, страдая от сопровождавшейся ужасными головными болями загадочной болезни. Она выводила его из строя на целые месяцы – и это в самые плодотворные годы, когда ученый, находясь на пике своего творчества, трудился над «Происхождением видов» и другими сочинениями! Первые ее симптомы проявились уже в середине 1837 г., вскоре после начала работы над эволюционной теорией.

Я называю его болезнь загадочной потому, что до сих пор точно не известно, чем именно страдал Дарвин. В свое время американский психиатр Ральф Колп – младший, работавший в Колумбийском университете, опубликовал книгу, озаглавленную «Быть инвалидом»{74}74
  Там же.


[Закрыть], в которой рассмотрел все известные ему версии, объясняющие суть и происхождение недуга Дарвина. Одни авторы видели в нем какую-то тропическую болезнь, которую Дарвин подцепил в плавании на «Бигле». Другие объясняли его страдания отравлением мышьяком или даже чрезмерным напряжением глаз из-за интенсивного чтения и работы с микроскопом, что якобы вызывало у Дарвина расстройство желудка, головные боли, апатию и истощение. Третьи диагностировали у ученого «депрессию в мягкой форме», или, что почти то же самое, «слабый эквивалент депрессивного психоза». Психоаналитики видели причину в том, что Дарвина терзал внутренний конфликт между свободным научным поиском и уважением к религиозным чувствам жены, а также в боязни вызвать общественное возмущение своими «безбожными» идеями. Если это так, то болезнь была по природе психосоматической. Сам Колп склонен видеть в ней результат сильнейшего психологического стресса, довлевшего над ученым два десятка лет, в течение которых он разрабатывал свою теорию.

Я подробно остановился на болезни своего героя потому, что, как ни странно это утверждать, она в некоторой степени стала для Дарвина благом. По словам шведского культуролога Карин Юханнисон, в ту эпоху «телесная чувствительность имела большие преимущества. Она давала право на уход от мира, маркировала вознесение в высшие духовные сферы и создавала условия для внутренней концентрации. Кроме того, ею можно было объяснить любые отклонения от общепринятых норм, нежелание быть как все»{75}75
  Юханнисон К. История меланхолии. М.: Новое литературное обозрение, 2021. С. 118.


[Закрыть]. Как раз то, в чем Дарвин нуждался, чтобы спокойно и сосредоточенно работать над научной теорией, призванной изменить мир. Болезнь оправдывала его отказ от светской жизни и различных социальных условностей, создавая тихое убежище посреди сложного и шумного мира.

Разработка эволюционной концепции долгое время шла скрытно от посторонних; Дарвин должен был увериться в собственной правоте, сродниться со своей «ересью», а также собрать и свести в систему огромное множество – целые вавилоны! – фактов и доказательств.

Ползи, улитка, по склону Фудзи!

Ученый отлично представлял, что ждет революционера от науки, если тот не позаботится об убедительных аргументах в свою пользу. Он вовсе не хотел, чтобы его, как дедушку Эразма, сочли витающим в облаках фантазером. Дарвин хорошо усвоил урок, который получил французский биолог Жан-Батист де Ламарк – автор первой в истории по-настоящему разработанной эволюционной теории. Ламарк, хотя был прав в самом главном (он, в частности, высказывался в пользу происхождения человека от обезьяноподобных предков), не сумел поставить свои выводы на фундамент твердых, убедительных фактов. А в итоге его теория была жестоко осмеяна современниками.

Перед глазами стоял и более близкий (во времени и пространстве) пример. В 1844 г. сенсацией английского книжного рынка стало анонимно изданное сочинение, озаглавленное «Следы естественной теории творения», в котором также излагалась своеобразная эволюционная концепция. Оно имело шумный успех у любознательной публики, его читали даже в апартаментах королевы Виктории в Букингемском дворце. На какое-то время идея эволюции стала злободневной темой в Англии. Но профессиональные биологи встретили книгу сурово, сочтя (вполне справедливо) измышления автора слишком спекулятивными. К тому же анонимный сочинитель, которым был журналист и издатель Роберт Чемберс{76}76
  О Чемберсе и его книге: Храмов А. В. Первая книга об эволюции на русском языке: перевод и рецепция «Следов естественной истории творения» в России // Историко-биологические исследования. 2021. Т. 13. № 3. С. 28–56.


[Закрыть], до конца дней сохранивший тайну своего авторства, допустил множество фактических ошибок, за что и был разнесен в пух и прах критиками (особенно изощрялся в нападках «старый добрый Седжвик»{77}77
  В своей рецензии Седжвик заметил, что «Следы» написаны так ужасно, словно бы «их автором была женщина».


[Закрыть]). Хотя Дарвин позднее признал, что «Следы» помогли подготовить почву для его теории, он не хотел такой судьбы для своей книги. Неудачи Ламарка и Чемберса скомпрометировали идею эволюции в кругах серьезных ученых, и многие ставили ее в один ряд с проектом вечного двигателя или задачей о квадратуре круга. Считалось, что вопрос о трансмутации решен окончательно. Решен в отрицательном смысле: виды живых существ сотворены Богом, они вечны, неизменны и порождать один другого не могут.

Чтобы не прыгнуть с разбегу на те же грабли, Дарвин решил подавить будущих оппонентов горами фактов, сопоставлений, выводов, полученных из самых разных областей знания: палеонтологии, биогеографии, эмбриологии, сравнительной анатомии, зоопсихологии. Все они, приведенные в систему, логично изложенные, свидетельствовали в пользу трансмутации видов. Пригодились и практические сведения, полученные от селекционеров, занимавшихся выведением и улучшением пород домашних животных и сортов культурных растений. В селекции Дарвин видел нечто вроде рукотворной эволюции и уделял ей очень много внимания.

Ползи, улитка, по склону Фудзи!

«Улитка»-Дарвин ползла вверх по склону медленно и задумчиво, то и дело останавливаясь или отклоняясь вбок от тропинки, ведущей к вершине.

В 1846 г. Чарльз неожиданно прерывает работу над своей эволюционной теорией и долгих восемь лет занимается классификацией усоногих раков – морских беспозвоночных, приличную коллекцию которых он собрал в кругосветном путешествии. Странное решение – но только на первый взгляд. Видимо, Дарвин осознал, что своим ученым коллегам он известен прежде всего как автор трудов по геологии. А трансмутация видов – это проблема в основном биологическая. Вот почему он взял такую длительную паузу, потратив ее на написание фундаментального, чисто зоологического труда об усоногих. После того как в 1854 г. его сочинение вышло в свет, Дарвин мог быть уверен, что теперь ни у кого не повернется язык назвать его профаном в биологии. Действительно, некоторые критики потом искренне сожалели о том, что столь серьезный и авторитетный исследователь создал такую «ужасную» гипотезу, как эволюция путем естественного отбора.

Работая с усоногими, Дарвин приобрел драгоценный опыт практического изучения животных, опыт работы над «вечным» вопросом биологической классификации – что такое вид и как однозначно отделять один вид от другого. Вопрос, кстати говоря, не решенный окончательно и до сих пор. Удобно иметь дело с хорошо различающимися существами: белый медведь и бурый медведь, сорока и ворона, хвощ полевой и хвощ лесной… Они явно принадлежат разным видам, это заметит даже неспециалист. А как быть, если изучаемые особи различаются лишь мелкими признаками, числом и строением каких-нибудь щетинок или усиков, да и сами эти признаки все время изменяются, норовя плавно перейти от одного состояния к другому? В этом случае проблема распределения особей по видам чрезвычайно усложняется.

В письме к ботанику Джозефу Хукеру Дарвин так рассказывал о своих занятиях усоногими:

Описав серию форм как отдельные виды, я рвал свою рукопись и делал из них один вид, снова рвал и делал их отдельными, а затем опять объединял (такие случаи со мной бывали); я скрежетал зубами, проклинал виды и спрашивал, за какие грехи я осужден на такие муки{78}78
  Дарвин Ч. Избранные письма. М.: Изд-во иностранной литературы, 1950. С. 48.


[Закрыть].

Хукер был одним из тех немногих, кого ученый в конце концов посвятил в тайну своих эволюционных штудий. И не только посвятил, но и сумел убедить в своей правоте. В этот избранный круг посвященных вошли еще несколько особенно доверенных лиц – геолог Лайель, зоолог и анатом Томас Хаксли, американский ботаник Аза Грей (по переписке). Научная революция готовилась по рецептам революции политической: строгая конспирация, вербовка надежных соратников, долгая и упорная подготовка к восстанию.

⁂

Без всяких сомнений, Чарльз Дарвин – самый популярный персонаж у историков науки. Его жизнь и развитие идей изучены до мельчайших подробностей, гораздо лучше, чем биографии других ученых того же веса и ранга. К счастью для историков, у них есть с чем работать. Англичане бережно хранят огромный архив Дарвина, включающий его черновики, записные книжки и несколько томов переписки, что позволяет с высокой точностью реконструировать процесс создания им эволюционной теории{79}79
  Все печатные работы Дарвина, включая самые мелкие заметки, а также его обширная переписка, рукописи и записные книжки доступны в оригинале и частично в переводах на специализированном сайте Darwin Online (http://darwin-online.org.uk/). К примеру, там можно найти оцифрованную версию первого издания «Происхождения видов» с рукописными пометками сына Дарвина на авторском экземпляре (http://darwin-online.org.uk/converted/pdf/1859_Origin_PC–Virginia-Francis-F373.pdf). Этот сайт – настоящая сокровищница для историков биологии и для всех любознательных читателей, желающих из первых рук познакомиться с трудами великого натуралиста.


[Закрыть]. До мелочей выяснены все стороны личной жизни Дарвина – его воспитание и образование, семейные и дружеские отношения, круг чтения, политические и философские взгляды.