Текст книги "Ключевой"

Затем я открыл поисковик и ввел: «Иван Ключевой журналист личная жизнь дети». Мне высыпалась куча ссылок на мои статьи, какие-то видео моих выступлений и довольно много фотографий. Несколько наших совместных с Вероникой. И далее – в основном я на брифингах и пресс-конференциях. Я пролистал пару страниц, дойдя до каких-то уже незнакомых людей, но нигде не было нашего знаменитого фото с Максом, которое у меня стояло в качестве «аватара» моей страницы и которое сделал тот же Литовченко, когда я приходил с сыном в редакцию. Я сидел, держа его на руках, здесь же, в своем рабочем кресле, а он весело протягивал фотографу карандаш, который схватил у меня со стола.

Последующий час я посвятил изучению Сети, пытаясь найти хоть какие-то зацепки. Кроме своего собственного, я просмотрел профили моего отца, Вероники, ее родителей… Представьте себе, что все фото и видео те же самые, вся та же жизнь, но из нее исключили одну главную деталь!

Это было просто поразительно. Я полагал, что некоторые события не могли происходить без участия Максима. Как, например, наша поездка в Питер на его трехлетие. Но нет, вот мы с полковником и Инессой Эдуардовной сидим за столом, а на руках у нее вместо Макса… букет цветов! Фотография была размещена на «стене» у Вероники и подписана: «Семейный ужин. Поздравляем маму». И правда, тогда, по стечению обстоятельств, теща получила звание почетного работника культуры Санкт-Петербурга. Мы еще все смеялись, что двойной праздник. Выходит, одинарный?

Или мой папа в парке на аттракционах. В оригинале он стоял и держал за руку внука, который поглощал сахарную вату. Сейчас же он стоял также на фоне «Орбиты», но был один, показывая большой палец вверх. Я сам делал это фото, прекрасно помню все детали. Они сохранились… не было только ребенка. Зачем, спрашивается, двум взрослым мужикам идти в детский парк? Текст под фотографией гласил: «Решил с сыном посетить парк моего детства. Сын снимает». Не придерешься!

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что я просматриваю все без особых эмоций, словно провожу журналистское расследование. Страшная боль, которая жила во мне еще пару часов назад, вдруг куда-то ушла. Я стал практически спокоен, как всегда. Фиксирую факты, сравниваю даты, сопоставляю данные.

Я откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза.

– Ложкой снег мешая, ночь идет большая, – начал я с грустью напевать себе под нос любимую песенку сына из мультика, который мы смотрели с ним, наверное, раз сто. – Что же ты, малышка, не спишь?..

Стоп! Не малышка, а глупышка! Я открыл глаза, с удивлением понимая, что я не помню, как звучит песня дальше! «Спит веселый клоун…» Нет! «Рыбки уснули в пруду…» Я быстро вернулся в поисковик и вбил первые строки песни. Продолжение было таким: «Спят твои соседи, белые медведи…» и так далее. Песня из мультфильма «Умка», 1981 год, «Союзмультфильм». Но я не помнил эти строки!

И тут, в этот самый момент, я с ужасом осознал, что… не помню лица Максима. Словно огромная белая пелена наваливается на мои воспоминания. Они ускользают, растворяются в этом тумане, уходят все дальше в холодную белую мглу. Я почти физически ощутил, что моя память изменяется. В ней начали появляться вещи, которых не было. Я вдруг увидел перед собой темную дорогу, фары выхватывают неровные края кювета. Мы подъезжаем к воротам нашей дачи, и на сиденье рядом сидит Портнова. Это было сегодня ночью! Холодный пот прошиб меня.

Я испуганно потряс головой, желая сбросить это наваждение, вскочил и сделал два шага к двери. Но тут же вернулся, схватил сумку с кресла и лихорадочно вытащил телефон. Просмотр сообщений ничего не дал, но я знал, что должно быть, где-то должно быть…

Я вернулся к компьютеру, открыл свою почту: ничего, только рабочая переписка. Открыл и проверил пару своих личных ящиков. И во втором, который я завел для различных интернет-магазинов и спама, я вдруг увидел непрочитанное письмо от некоей Маши Селюховой. Я вдруг смутно почувствовал, что почти уверен в том, кто это на самом деле. Письмо было вчерашним, в полшестого вечера. Обычно в это время я забирал сына из детсада. Я открыл сообщение и прочел.

«Привет! Все остается в силе? Жду».

Я свернул текст и отсортировал письма от этого отправителя. Их оказалось несметное количество. Читая переписку, я ощущал неловкость и стыд, настолько откровенной она была. Там я нашел и фотографии.

Мы с Портновой.

Вот мы в старинном замке, она обнимает меня за шею, притягивая к себе, фотографирует нас, вытянув руку с телефоном вперед. Здесь мы на яхте в море, в большой компании, она в купальнике, я довольно нагло прижал ее к себе, она смеется, держит в руках бокал шампанского. А вот ее фото, где она спит в гостиничном номере, ниже талии укрытая простыней. Яркий утренний свет падает на ее голую спину, в кадре разбросанные вещи, моя любимая джинсовая рубашка с «индейским» орнаментом – на спинке прикроватного стула…

Сказать, что я был в шоке, – ничего не сказать. Я чувствовал себя мерзко, словно копался в чужом грязном белье, при этом прекрасно понимая, что оно мое. Все эти слова, намеки, признания… Наш роман, судя по всему, был в самом разгаре. И начался он как раз с той памятной встречи на приеме в Доме Правительства.

Когда и как это могло произойти? – думал я. – Как я мог вообще на это пойти? Я же люблю Веронику! Я каждый день спешу домой к ней и… к Максиму. Или я спешил только к Максиму? Ведь, правда, если бы не сын, торопился бы я так домой? Чем бы мы вообще занимались с женой? Ходили по театрам, концертам? Или, может быть, выезжали на пикники, сплавлялись по рекам, ходили в походы? Нет, Вероника это терпеть не может! Она – дитя комфорта. Ей нужны душ и суши с обязательным лепестком имбиря. Вот Наталя – совсем другое дело…

Нет, это нужно было прекращать. Я начал себя оправдывать, а это неминуемо отдаляло меня от той, прежней жизни. Словно Максим ушел и его место заполнилось чем-то липким, сладким до тошноты. Мне нужно было срочно позвонить Веронике.

Я взял в руки телефон и набрал номер супруги.

– Да, привет! – ее голос был совсем недружелюбный.

– Прости, пожалуйста, за утро, – начал я. – Не знаю, что на меня нашло.

– Все в порядке, долгий перелет, я понимаю, – ответила она так же бесстрастно.

«Долгий перелет?!» – переспросил я про себя, а вслух сказал:

– Слушай, Ник, давай сходим сегодня куда-нибудь? Или давай японскую кухню закажем?

– А как же твой доклад?

– Ну… – протянул я неуверенно. – Я успею. Тем более что я многое уже сделал.

Вранье было невыносимым. Какой доклад? Какие полеты?

– Хм, ок, – сказала она бодрым, но по-прежнему прохладным тоном, словно мы договаривались с ней о деловой встрече.

– Я закажу столик в ресторане и заеду за тобой!

– А машина? – удивилась она. – Я же здесь ее не оставлю.

– Ничего страшного, оставляй, я завтра тебя отвезу! – предложил я. – Пусть остается у офиса на парковке. Вместе поедем…

– Вань, что случилось? – напряглась Вероника.

– Ничего. Все в порядке, – я подумал, что она может почувствовать мое волнение, поэтому пытался придать своей речи как можно более позитивный настрой. – Соскучился.

– Соскучился?! – Мне показалось, она даже хохотнула вполголоса, – Ну-ну, романтик. Ладно, если хочешь, заезжай, – немного оттаяла она под конец.

● ● ●

Я приехал за Вероникой в семь часов и полчаса ждал ее у банка, вдыхая аромат полироли. Ведь когда я вышел с работы заранее, чтобы по дороге успеть купить жене цветов, то обнаружил в машине стойкий запах женских духов. Как я не обратил на него внимание утром? Может быть, за день машина нагрелась и он проявился сильнее? Догадываясь, чьи это могут быть духи, я погнал автомобиль на мойку и попросил сделать «комплекс», после которого мойщик вручил мне 10-рублевую монету, мою карточку на скидку в супермаркете и женскую заколку для волос с синим камешком. Эта вещь абсолютно точно не принадлежала Веронике.

Я запрятал эту находку подальше в бардачок. И решил цветы не покупать, чтобы не выглядеть, как провинившийся муж, который накуролесил в командировке и теперь пытается извиниться букетом.

Я сидел и обдумывал наш будущий разговор. Мне стоило быть очень аккуратным, чтобы оградить Веронику от тех страхов и волнений, которые наполняли меня. Нужно было как-то уйти от разговоров про мою несуществующую командировку и мифический доклад, где я боялся «поплыть». Вместо этого я очень хотел доказать ей, что она очень дорога мне, но при этом не переусердствовать в проявлениях своей любви, что в теории могло показаться ей странным. Словом, я решил сосредоточиться на нашем прошлом.

Вероника вышла из парадных дверей со своей привычной сумкой через плечо. Я мигнул ей фарами и вышел встретить.

– Привет, – подойдя, она чмокнула меня в щеку. – Ты что, решил меня удивить?

– Ну, так, – ответил я уклончиво, открывая перед ней дверь.

– Или я чего-то не знаю и есть какой-то повод? – Она уселась на сиденье, в этот момент я прикрыл дверь, чтобы не отвечать. Обойдя машину, я на секунду задержался, мысленно призвав в помощь светлые силы, и сел в автомобиль.

– Как день прошел?

– Нормально, как обычно. А у тебя? – Она наклонилась вперед, чтобы снять туфли. – А-а-а-а, кайф!

– Я тебе давно говорил, носи кроссовки, – пошутил я. – Все на каблуках, а ты в кроссовках, руководство быстро это оценит.

– Да-да, и переоценит тоже. Ну что, куда едем?

– Я в твоем любимом столик заказал. Обещали сделать вкусную «сушу».

– Сушу? – улыбнулась она. – Большую хоть? А то я есть хочу… аж жуть!

– Самую большую! – Я развел руки в стороны, показывая небывалый размер японского блюда.

– Так ты не рассказал, как твои дела, как слетал?

– Да, нормально, – наигранно пожал я плечами. – Вообще я сегодня поговорил с Шацким, попросил его сократить мне количество командировок. А то, говорю, с любимой женой даже в ресторан выбраться не успеваем. Так он меня и отправил, говорит, езжай прямо сейчас…

Зачем я это болтанул? Зачем соврал про Шацкого? Никакой необходимости в этом не было, но я буквально сочинял «на лету», как будто это была моя естественная среда обитания. Но Вероника ничего не заметила:

– То есть тебе Шацкий сказал? – подхватила она. – А ты сам бы и не догадался, бедный?

– Не, – замотал я головой, сводя к носу глаза.

– Ваня, ну прекрати, – засмеялась жена, – ты же знаешь, я такое не люблю.

– Ф-фто ни любиф? – заикаясь и закатывая глаза, продолжал изображать я умственно отсталого.

– То, что ты ведешь себя как придурок за рулем!

Я улыбнулся и посмотрел на нее. Это была моя Вероника. Такая, какой я всегда ее знал. Отличница из культурной столицы. Прилежная во всем, от финансовых отчетов до уборки квартиры. И сейчас ее обиженный тон был таким родным и близким, что мне вдруг захотелось рассказать ей все.

– Что такое? – заметила она. – Тушь потекла?

– Нет, – очнулся я. – Все в порядке. Слетал я нормально. Дела у меня в порядке. И вообще, я очень рад, что мы с тобой едем ужинать.

– Да, – счастливо кивнула она, – давно не выбирались.

Мы провели с Никой замечательный вечер. Я вспоминал и рассказывал ей какие-то истории из нашего прошлого, впрочем, старательно обходя последние пять лет совместной жизни. Она беззаботно смеялась, выпив белого вина и съев порцию своих любимых «унаги маки». Мы с ней были близки, как всегда, и все было почти хорошо. Это «почти», как маленький червячок, словно язвочка, точило меня изнутри. И, стараясь быть веселым и радостным, я все же чувствовал тупую боль, поселившуюся во мне сегодня утром.

Мы вернулись домой ближе к полуночи. Вероника побежала в ванную, а я еще раз подошел к двери детской и открыл ее. В тусклом свете уличных фонарей я увидел блестящие ручки турника и очертания беговой дорожки на фоне окна. Глубоко вздохнув, я прошел к шторе, отодвинул ее и выглянул во двор. Под окнами стоял мой автомобиль, место рядом, на котором парковалась Вероника, пустовало. Хотя нет, я вдруг заметил, что прямо посредине этого пятачка сидит кот, поджав под себя хвост. Какого цвета он был, разобрать было трудно – ночью все кошки серы. И в этот момент он вдруг поднял голову и посмотрел на меня. Не то чтобы в мою сторону, а прямо на меня. И хотя нас разделяло метров тридцать – все таки четвертый этаж, – я мог с уверенностью сказать, что встретился взглядом с его холодными зелеными глазами.

– Вань, ты где? – Вероника вышла из ванны.

– Да, – откликнулся я, оборачиваясь. – Здесь.

– Ты чай будешь?.. – спросила она, заходя в комнату, и, заметив, что я стою у окна, добавила: – Что там такое?

– Да вон, смотри. – Я указал на ее парковочное место. Но, к моему удивлению, кота уже не было. – Там кошка сидела, на твоем месте.

– И что? Хочешь ее домой взять? – Вероника приблизилась к окну и пыталась взглядом отыскать героиню моего рассказа.

– О, нет! – быстро отреагировал я. – Чтобы она царапала тут все? Обои? Паркет? Кафель?!

– Кафель пусть, – усмехнулась она. – Зато ее погладить можно.

– У тебя, вон, крыса есть. Ее гладь.

– Не крыса, а морская свинка, зачем ты нашу Вальку обижаешь? Ой, блин, ее ж покормить надо! – И Вероника поспешила на кухню.

Я еще раз внимательно посмотрел во двор, но кошки нигде не увидел. Войдя на кухню, я увидел, как жена режет на разделочной доске кабачки, Валька при этом неистово верещала, словно требовала порцию побольше. Я наклонился к ней и просунул палец сквозь прутья клетки. Она на секунду замолчала, обнюхивая его, но, поняв, что я не даю ей ничего съестного, отошла назад и вновь стала писком призывать «манну небесную», которая после таких вот увещеваний обычно падала в ее миску.

– Отойди-ка, – Вероника открыла дверцу и начала пересыпать овощи с разделочной доски в Валькину кормушку.

– Я пойду приму душ, – многозначительно намекнул я жене, поднимаясь.

– Давай, – не поняла она. – Я уже.

Вскоре вечер наш продолжился уже в постели, где я хотел показать моей отличнице, как сильно я ее люблю. Утомленные, мы заснули через час.

● ● ●

Прошли годы… Так обычно пишут в книгах. Но нет, в моей истории прошли лишь сутки, перевернувшие привычный ход моей жизни. Мне снились какие-то кошмары, содержание которых я не мог вспомнить, когда утром меня разбудила Вероника. И в первую секунду после пробуждения я думал, что исчезновение сына – тоже часть жуткого калейдоскопа ужасов, преследовавшего меня ночью.

– Спасибо тебе, – вывела меня из оцепенения жена. – Вчера было все чудесно.

Она поставила передо мной поднос на ножках, на котором призывно пахла утром чашка ароматного кофе, а на блюдце лежали два бутерброда с сыром. Я приподнялся и подоткнул подушку повыше, чтобы сесть.

– Завтрак в постель, – сказала она и, наклонившись ко мне, поцеловала.

– Мммм, – протянул я, втягивая запах напитка. – А ты позавтракаешь со мной?

– Вы слишком долго спите, – улыбнулась Вероника. – А мне уже пора ехать.

– Как ехать? Сколько времени?

– Да уже такси сейчас придет, – ответила она и поднялась с постели. Она была уже одета, даже сумочка на плече.

– Ник, – встрепенулся я, пытаясь отодвинуть поднос. – Я же тебя отвезу.

– Нет, нет, нет, – остановила она меня. – Ты отдыхай. Я сама доеду. Машину я вызвала, не отменять же ее?

– Отменять, – категорично ответил я. – Конечно, отменять. Я сейчас быстро соберусь.

Но тут зазвонил телефон. Жена сняла трубку и быстро сказала:

– Да, выхожу. Ну вот, – обратилась она ко мне, уже стоя в дверях. – Ждет у подъезда. Давай, до вечера. У тебя, кстати, что сегодня?

– Блин, – протянул я. – Так нечестно! Договаривались же вчера, что отвезу. У меня… не знаю, что у меня.

– Ладно, – махнула она рукой, – приятного аппетита. Я побежала, созвонимся. – И она скрылась.

По паркету коридора «чокнули» каблучки, и вскоре захлопнулась входная дверь. Я отхлебнул кофе. За окном было пасмурно, видимо, собирался дождь. Отодвинув поднос в сторону, я поднялся с постели и подошел к окну.

Внизу, и правда, стояло желтое такси, мигая аварийным сигналом. Вероника вышла из подъезда и, подняв глаза наверх, махнула мне рукой. Я ответил ей, прижав ладонь к стеклу. Через минуту такси скрылось за углом, я осмотрел двор в надежде увидеть ночную гостью, но кошка, конечно, давно уже убежала к себе домой.

Я отвернулся от окна и посмотрел в сторону детской, дверь в которую была напротив выхода из нашей спальни. Лелея какую-то далекую надежду, я прошел через коридор и открыл эту дверь. Меня встретили все те же тренажеры. Я подошел к беговой дорожке и положил руку на поручень, желая убедиться, что все это настоящее. В этот момент взгляд мой упал за окно, и вдруг на том же месте, что и вчера, я увидел того же самого кота. Это был пушистый красавец дымчатой окраски. В породах я не разбирался, возможно, русская борзая или сибирская среднеухая, короче, это был обычный домашний котяра с блестящей серой шерстью и зелеными глазами. Удивительно, он сидел ровно на том же месте посреди парковки и так же смотрел на меня издалека сквозь стекло. Я почувствовал себя как-то неловко, словно за мной следят. Однако, выдержав этот взгляд, я поднял руку и поприветствовал пушистого наблюдателя тем же жестом, что провожал Веронику, прижав ладонь к стеклу.

В ответ кот… как бы это сказать… кивнул. Я мог поклясться в этом. Он осознанно кивнул в ответ на мой жест. Мурашки пробежали по моей спине. Я смотрел на него, холодея. И вновь передо мной был этот зеленый свет его глаз. Стараясь держаться уверенно, я отошел от окна, сделал вид, что смахнул пыль с поручня беговой дорожки и вновь повернулся.

Как я и говорил, между нами было приличное расстояние, но я чувствовал, что он находится буквально рядом. У меня возникло ощущение, словно мне хотят что-то сказать. Сам поражаясь мысли о том, что общаюсь с животным, я неуверенно показал жестами, что скоро буду. Кот посмотрел на меня, затем поднялся и медленно побрел в сторону выезда со двора. Я, совершенно сбитый с толку, провожал его взглядом. Через несколько секунд серый бродяга остановился и, обернувшись, вновь посмотрел на меня, словно спрашивая: «Ну что, долго я буду ждать?»

До конца не соображая, что делаю, я бросился в прихожую, схватив по пути со стула вчерашние брюки и рубашку. Натягивая туфли, я подумал, что не побрился, не почистил зубы, но, зажав в руке сумку, уже через секунду был на площадке. Перепрыгивая через две ступеньки – а они в нашей «сталинке» были довольно высокими, – я несся вниз. Дверь распахнулась, и я оказался во дворе. Повернувшись в ту сторону, куда он ушел, я побежал. Достигнув чугунных ворот, которые преграждали путь во двор, я начал шарить по карманам в поисках магнитного пульта, который их открывал. И вдруг вспомнил, что оставил его вчера в машине на передней панели. Я прильнул к решетке, пытаясь заглянуть дальше, за угол, куда мог скрыться кот. Но его не было видно. Из двора вела еще калитка, но она находилась с другой стороны дома.

Бегом я миновал двор и, нажав на кнопку, оказался на улице. Несколько шагов, и я – посреди оживленного тротуара. Пешеходы спешили по своим делам, автомобили двигались плотным потоком, но серого кота нигде не было. Я остановился, озираясь. И вдруг громко и зло расхохотался, напугав двух проходящих мимо дам пенсионного возраста. Они шарахнулись от меня. Я почтительно кивнул, извиняясь, и побрел назад.

В самом деле, что за бред! Куда ты побежал? За кем?! Так в своих фантазиях я далеко зайду и скоро точно начну разговаривать с голубями, как наш сосед по лестничной клетке, 80-летний дядя Витя. Я вернулся к входу и машинально дернул за калитку. Она была закрыта. Я пошарил по карманам в поисках магнитного ключа, но не обнаружил его. В сумке его тоже не было.

– Прекрасно! – буркнул я себе под нос. – Еще и ключи дома забыл.

Действительно, выбегая, я даже не закрыл квартиру. Нажав на кнопку видеовызова, я извинился перед консьержем за то, что такой растяпа – вышел в магазин и забыл ключ. Она узнала меня и впустила во двор. Я подошел к своей машине и, заглянув туда, где мы парковали машину жены, посмотрел на место, где сидел кот. Оно было пусто.

«Схожу с ума», – невесело отметил я про себя и пошел домой.

Там я уже не спеша собрался, принял душ, затем допил холодный кофе и доел бутерброды. Начинался второй день моих поисков. Хотя справедливости ради, надо было сказать, что, собственно, для поисков сына я ничего не сделал. Но что я мог сделать? Шерстить Интернет? Опять расспрашивать отца? Или пугать воспитателя в детском саду? И тут я вспомнил про мальчика. Ну конечно! Тот самый пацан, что узнал меня вчера в группе. Я аж поперхнулся остатками хлеба с сыром. Вот с чего стоило начать! Это была единственная зацепка.

Через полчаса я был уже у входа на территорию детского сада. Начав привычно набирать код, я вдруг остановился на третьей цифре… Хоть убей, я не мог вспомнить последнюю! 341… 0 – ткнул я наугад. Дверь недружелюбно пикнула и не поддалась. 3411 – нет. Я перебрал все цифры до 8, уже думая, что я мог что-то напутать в первых кнопках, но тут раздался мелодичный перезвон и калитка распахнулась. Я облегченно вздохнул. И, достав телефон, записал в заметках – код сада 3418. Подняв голову, я собрался было двинуться дальше, как вдруг уперся в охранника.

Виталя смотрел на меня взглядом готового к бою десантника.

– Виталя, привет! – протянул я ему руку.

– Привет, – ответил он холодно, больно сжимая мою ладонь. – Че, код не помнишь?

– Да жена обычно забирает, а я так, пока нашел код в телефоне.

– Кого забирает?

– Ну… – запнулся я и сморозил первое, что пришло в голову: – Артурку Пагосяна.

– Кого? – надвинулся на меня Виталя.

– Аргосяна, – виновато поправился я.

– А-а-а, – протянул охранник. – А ты, значит, Самвел?

– Ну, – неуверенно протянул я, стараясь придать своему голосу легкий армянский акцент. – В общем, наверное, да.

– А вот хрен тебе, – резко сказал Виталя и, сделав выпад вперед, так сунул мне кулаком в печень, что у меня перехватило дыхание. – Еще раз сюда придешь, замочу тебя, понял?

– Да, – выдавил я из себя, хватая губами воздух.

– Ты мне еще вчера не понравился, педофил долбаный. К заведующей он приходил, ага. Мне то не п… – применил он глагол второго спряжения, берущий свои истоки от женского начала, и тут же продолжил, используя уже мужской корень в таком же непечатном глаголе, обозначающем перманентное движение объекта в пространстве. – Х… давай отсюда.

– Я понял, – кивнул я, приобнимая Виталю, но не от того, что он мне нравился как мужчина, а потому, что просто не мог устоять на ногах. Охранник заботливо подвел меня к калитке и вытолкнул на улицу. Я уперся ладонями в колени и в таком положении приходил в себя минуту.

Попытка поговорить с Артуром завершилась провалом. И, видимо, теперь мне путь в детский сад был заказан. Я разогнулся и пошел к машине. Там я окончательно отдышался и поехал на работу.

● ● ●

– Добрый день! – расплылась в улыбке секретарь, когда я проходил мимо.

– Привет, Маша, – кивнул я в ответ.

– Иван Николаевич, кофе или чай принести вам?

– Да, пожалуйста, чашечку кофе, – ответил я, не оборачиваясь.

Я зашел к себе в кабинет и, положив сумку на кресло, задрал рубашку. Никаких следов разговора с Виталей видно не было, но под ребром у меня все ныло от боли. Десантник, блин. Я аккуратно все ощупал в надежде, что к врачу идти не придется.

В этот момент раздался короткий стук в дверь. Я одернул рубашку.

– Да!

Дверь оставалась закрытой.

– Да, входите, – повторил я, подходя и открывая дверь сам. В проходе стояла Маша с небольшим подносом, на котором дымилась чашка кофе и в небольшой фарфоровой тарелке лежали песочные печенья.

– Извините, руки заняты, – улыбнулась она, проходя внутрь.

– Нет, это ты прости, не подумал, что ты с подносом.

Я закрыл дверь и сделал шаг к своему столу, на который она поставила кофе с печеньем. Но тут совершенно неожиданно она повернулась ко мне и буквально обвила мою шею.

Я оторопел от неожиданности и, отшатнувшись от нее, едва устоял на ногах.

– Я соскучилась, – жарко прошептала она мне в ухо.

Черт побери, это было уже слишком. Не успел я отойти от изучения переписки с Портновой, как тут… Я машинально взял ее за талию и отстранил от себя.

– Ой, да, – опомнилась она. – Прости, я не закрыла дверь.

Она обернулась, шагнула назад и быстро повернула ключ в замке. Через секунду она была вновь у меня на шее, целуя мои непослушные губы. Я отвечал ей взаимностью неструганого бревна.

– Что-то не так? – удивилась она.

– Э-э-э-э, – протянул я. – Подрался сегодня.

– Что?! – искренне испугалась она, разглядывая мое лицо. – Где?

– Да, в детском саду, с охранником, – проговорил я, не в состоянии прийти в себя от того, что мне открылось только что.

– В детском саду? – Маша непонимающе хлопала своими большими ресницами.

– Ну, там так получилось… Из-за парковки. Она рядом с детским садом. Я ему в челюсть, он мне под дых. Оказался бывший десантник. Вот сюда припечатал. – Я аккуратно указал на печень.

– Дай посмотрю, – она бесцеремонно задрала мне рубашку и прикоснулась к месту удара своими красивыми пальцами с французским маникюром. Я отстранился.

– Что, больно? – сочувственно вскинула она брови.

– Ну, не очень… щекотно даже. – Я убрал ее руку, опустил рубашку и решил сменить тему. – Может, кофе попьем?

– Давай. – Она присела на край стола, обнажив под юбкой край кружевных чулок.

Я обошел стол и сел в свое рабочее кресло, чтобы не пялиться на эти прелести.

– Куда ты? – повернулась она. – Я так тебя не вижу.

– На столе неудобно, – парировал я. – Садись в кресло.

– На столе удобно, – хихикнула она, явно на что-то намекая. Однако все же села в кресло.

– А что ты вчера сделал с Мишиным?

– А что случилось? – удивился я.

– Ну, он от тебя вышел на подкошенных и больше вчера вообще ко мне не приставал, не терся у стола, как всегда. А сегодня вообще прислал на почту копию заявления об отпуске с последующим увольнением.

– Что?!

– Ой, да ладно, – равнодушно махнула она рукой. – Все равно я пока заявление Шацкому не отдавала. Решила с тобой посоветоваться.

– Блин, – потер я лоб. – Это… наверное, я виноват… мы поговорили с ним вчера нехорошо.

– Ну и что? Пусть увольняется. Будет ему уроком. Не фиг чужие аккаунты ломать.

– Ты знаешь?! – опешил я.

– Да вся редакция знает, – откусила она кусочек печенья. – Он же всем разболтал. Трепло кукурузное! Думает, только я не знаю, трясется. И к тому же там нет ничего такого. Легкая эротика… не то, что у тебя. – И она подмигнула мне, запивая печенье кофе.

– Я все удалил, – вдруг выпалил я.

– Ка-а-ак? – Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами невинной нимфоманки. – Ты же обещал мне перекинуть?!

– Маш, там все равно ничего такого не было… тоже.

– Ну да, ну да, – поджала она губы, пристально глядя на меня смеющимися глазами. – Врешь, что удалил!

– Нет, правда, – кивнул я и добавил совершенно неожиданно для себя: – Зато я с Литовченко договорился, возьму у него свет, «зеркалку» и устроим тебе настоящую фотосессию!

– Правда?! Ну ты извращенец, – одобрительно констатировала секретарь. – Давай через пару дней. Как раз гости из Краснодара уедут.

– Ну да, там решим, – неопределенно кивнул я. – Слушай, я сейчас отправлю Курыгину материал. А то у меня дедлайн. Ты, конечно, если хочешь, можешь здесь посидеть… То есть я очень хотел бы, чтобы ты со мной побыла.

– Да ладно, все понятно, – Маша картинно надула губки и поднялась с кресла. – Ну, если вы больше ничего не хотите, тогда работайте, Иван Николаевич. Вот вам еще пол-кофе.

– И полпеченья! – в тон ей добавил я.

– Нет, – уточнила она. – Печенья еще три. Мягко подойдя к двери, беззвучно повернула ключ и вышла из кабинета, обернувшись на прощание.

Едва закрылась дверь, я зажал себе рот, чтобы не закричать: «Маша? Маша??? Маша???!!!»

Какого черта?! О чем я вообще думал? Секретарь! На работе!!! Стеклянные стены, куча народу вокруг. Это казалось настолько безрассудным и нелепым, что просто не укладывалось в голове! В своей жизни никогда не питал к ней никаких чувств. Симпатичная девчонка, слегка глуповатая, одинокая. Все эти слухи про Шацкого, которые вполне могли бы быть правдой. И тут я! Ну Иван Николаич, ну балбес! И в этот момент искренне жалел себя того, другого. На кого ты променял Веронику? И вообще, на что ты променял свою жизнь?

Променял.

Но только не я. Я ведь остался прежним. Я люблю жену, я люблю сына. Я не хочу иметь ничего общего с тем, что узнал о себе за последние пару дней! Мне следовало остановить это, пока обо всем не узнала Вероника, ее родители, мой отец. Как я буду смотреть им в глаза? Именно я, а не тот второй дурак, который все только портит.

Я понял, что мне нужен план. План возвращения не только Максима, но и вообще моей настоящей жизни. Положив перед собой лист бумаги, я взял ручку и написал:

«Найти».

Потом я зачеркнул слово «найти» и вывел «прекратить». Замер с ручкой в руке. Правда была в том, что не было никакого плана. И быть не могло. Даже записывать что-то было глупо.

Но что я знал точно, мне следовало расстаться с этими моими «новыми девушками». Как? А вот шут его знает как! Я только что, десять минут назад, пообещал Маше фотосессию. И ведь через пару дней она напомнит мне об этом. Надо срочно… бежать!

Я взял телефон и набрал номер Шацкого.

– Пал Палыч?

– Да, Вань, привет, как дела?

– Работаем.

– Это хорошо.

– Пал Палыч, у меня к вам просьба.

– Какая?

– Мне срочно нужен отпуск, на месяц.

– На месяц?!

– Ну да, по семейным обстоятельствам. Отец плохо себя чувствует, надо его отвезти в больницу. За рубеж.

Опять вранье, но выхода не было.

– Пал Палыч, я все буду по «отдаленке» делать.

– Слушай, – прервал он меня. – Я сейчас приеду уже, минут через двадцать. Заходи ко мне. Все обсудим. Может, я смогу чем-то помочь.

– Да, хорошо, спасибо. Зайду.

Я завершил вызов. Бежать! Вот каким был мой план. Безупречный и прекрасный. Как позорный трус, как подлый предатель. Бежать!

Следующие полчаса до встречи с Шацким я посвятил изобретению легенды с больным отцом. Точнее, это была не легенда даже, а слегка дополненная реальность. Когда у папы около 10 лет назад впервые проявился туннельный синдром и он только начал жаловаться на боль и онемение в кистях, ему предлагали сделать операцию. Речь шла о клинике в Германии, на которую нужны были деньги. И, если порыться по сусекам, кое-что продать и занять, то найти их было можно. Но мой барабанщик уперся и заявил, что сможет все решить разминкой, а операции еще не гарантия. Мол, может что-то пойти не так, а лишиться рук он не желает. В итоге массажи, натирки, мази. Ему даже стало полегче. Но потом последовала скоропостижная смерть мамы, которая за всем этим следила, и отец сник. Ему было все тяжелее играть, и в итоге руки музыканта потеряли всякую подвижность, необходимую для игры за установкой. Папа ушел из оркестра. На мои попытки отправить его на операцию он отвечал, что не хочет ничего и просто устал. Поэтому терпел боль, иногда помогая себе болеутоляющими таблетками. Смерть мамы была для него, как я и говорил, тяжелым ударом. Словно его лишили какого-то ориентира, вынули стержень. Вроде бы он оставался на людях таким же веселым балагуром, но уже не было того огня в глазах, и бог его знает, что он там переживал, сидя в одиночестве в своей квартире!