Текст книги "Латышские стрелки. Мировая революция как война за справедливость"

Остзейцы пошли служить Российской империи

Петровские гарантии остзейцам

При капитуляции Риги немецкие рыцари в 1710 получили важный документ, так называемые петровские гарантии для потомков рыцарей, которые пошли на службу к царю. Следует признать, что немцы верно служили Российской империи долгих 200 лет – до Первой мировой войны, а в Остзейских же губерниях рьяно отстаивали данные им Петром Первым гарантии.

Заглянем в этот старинный исторический документ – «Жалованную грамоту Петра I Лифляндскому дворянству»¹⁴:

«Мы, Петр Первый, Божиею милостию, Царь и Император Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем чрез сие, что понеже Нам благородное Рыцарство и Земство Княжества Лифляндского, со всею тою Провинциею, по Божию милостивому управлению, Нашим справедливым и победоносным оружием, по капитуляции от Нас прежде позволенной, Нам сдались и подданными учинились, и Нам и Нашим законным Наследникам торжественную присягу в верности учинили и… просили, дабы Мы, все их древние и по сие время благоприобретенные и содержанные привилегии, особливо же привилегию Сигизмунда Августа, данную в Вильне 1561 года[3]3
  Рижские рыцари ссылаются на пожалованную грамоту, который дал им польский король Сигизмунд Август в 1561 году – во время Ливонской войны.


[Закрыть], рыцарские права, статуты, вольности и принадлежности, праведные владения, и как имеющие, так и у них неправедно отнятые собственности, им и их наследникам милостиво подтвердили и отдать повелели.

Силою сего Милостивейше подтверждаем и укрепляем и обещаем, что они и их наследники, как прямо и справедливо есть, при всем том совершенно и непрестанно содержаны и охранены будут».

Главной целью остзейских немцев после присоединения Прибалтийского края к России было закрепление своего права на крестьян и землю. В 1739 году в связи с запросом царского правительства о том, насколько далеко по местным законам распространяется власть помещика на крестьян, лифляндским ландратом бароном Отто фон Розеном были составлены ответы, получившие известность как Декларация Розена. В ней подчеркивалось, что крестьяне попали в полную крепостную зависимость еще во время захвата страны Немецким орденом. В качестве крепостных рабов они переходили по наследству, продавались, дарились, закладывались, а в случае бегства хозяин мог требовать их возвращения.

Право собственности помещика распространялось также и на имущество крестьянина, и на то, что он производил своим трудом. Размеры повинностей помещик устанавливал по своему усмотрению. Барон Розен подчеркивал, что эти права настолько общеизвестны и общепризнанны, что не нуждаются ни в каких особых доказательствах. Вот основные положения декларации Розена:

1) крестьяне лично принадлежат помещикам;

2) имущество крестьян также является собственностью помещиков;

3) повинности крестьян назначаются по усмотрению помещика;

4) наказания – без ограничений;

5) жаловаться на своего хозяина крестьянам запрещено.

Единственное, от чего по декларации Розена отказывались «добровольно» помещики – право на жизнь крестьян. К смертной казни крестьян мог приговорить только суд. Вот с такими «правами» и жило остзейское крестьянство практически до середины XIX века.

Впервые о петровских «гарантиях» – через 150 лет после из подписания – россиянам напомнил Ю.Ф. Самарин. Он указывал на то, что остзейцы в Риге усиленно сохраняют свои привилегии, явно средневековые, но забывают о том, что «подданными учинились и… торжественную присягу в верности учинили». Во времена Александра Второго обсуждение петровских гарантий стало горячей темой как в России («Московские Ведомости», славянофильская пресса), так и в Германии.

Вот фрагмент из общения младолатыша К. Валдемара с издателем «Московских Ведомостей» Катковым:

«Получив очередное предупреждение правительства, запрещающее печатать статьи о противостоянии в Остзейском крае, Катков не преминул сообщить секретарю Валдемара. Услышав просьбу Каткова писать только о России и русских, Валдемар расхохотался, что делал весьма редко, как свидетельствует его секретарь. “Хорошо, – сказал Валдемар, – буду писать для Каткова только о России и русских. Приходите за статьей в 7 вечера”. Прихожу. Валдемар утонул в огромных списках российских сенаторов, генералов, министров, членов Государственного совета. Писал он по-немецки своим большим растянутым почерком. Заглавие статьи: “Кто правит Россией: сами русские или немцы?” Среди министров 15 % немцев, среди членов Государственного совета – 25 %, среди сенаторов – 40 %, генералов – 50 %, губернаторов – 60 %. А поскольку губернаторы управляют Россией, то это и будет ответом на поставленный вопрос. Поскольку все императрицы немки, естественно, что по их протекции немцы просачиваются в высшую администрацию»¹⁵.

По мере чтения статьи недоверие Каткова все возрастало: «Не может этого быть! Числа явно преувеличены!» – и тут же велел цифры проверить. Проверка поразила Каткова еще больше: сенаторов-немцев оказалось даже больше – 63 %.

Двести лет на службе России

В июле 1910 года Николай II с семьей прибыл в Ригу на празднование 200-летнего юбилея взятия русскими войсками Риги и присоединения Лифляндии к Российской империи. Основным событием визита было торжественное открытие и освящение памятника Петру I на Александровском бульваре в Риге.

Памятник Петру Первому в Риге (1910)

Но памятнику суждено было стоять не долго. Началась Первая мировая, памятник хотели эвакуировать, но по дороге он утонул в море. Сейчас на этом месте стоит Памятник Свободы.

Добавим замечание об исторической роли Памятника Свободы. Народ Латвии пережил три даты празднования Дня свободы:

1) В 1921 году постановили праздновать 22 июня как День борцов за освобождение Латвии, вспоминая победу в Венденских боях (1919). В ознаменовании этого события заложили камень в основание будущего памятника. Но о Венденских боях вспоминали только до переворота Улманиса в 1934. В Венденских боях важнейшую роль сыграли эстонские войска, а главным героем был Вольдемар Озолс, о чем пожелали забыть. Кстати, в Эстонии 22 июня до сих пор является государственным праздником.

Памятник Свободы

2) В октябре 1934 года, через пять месяцев после государственного переворота, день 22 июня вычеркнули из списка праздничных дней. Правительство Улманиса постановило праздновать 11 августа как день независимости. Как известно, 11 августа 1920 года РСФСР подписала мирный договор с Латвией, первой в мире признав независимость молодой республики. После того как Советская Россия официально отказалась от бывшей российской территории, Латвию признали и другие государства.

3) Сегодня же мы празднуем 11 ноября как День Лачплесиса (подразумевая победу над Бермонтом). Эту дату ввели в конце 1980-х, в период Атмоды, в тот период, когда желали забыть о мирном договоре с Россией. А о герое Бермонтиады – о славном полководце Вольдемаре Озолсе – не вспоминают вовсе.

Ю.Ф. Самарин – о правах остзейских немцев

Юрий Федорович Самарин своей критикой остзейских немцев повлиял на отношения между Прибалтикой, как частью Российской империи, и центральной властью. «Остзейский край», Прибалтийский край, включал в себя три губернии – Лифляндию, Эстляндию и Курляндию, которые были объединены в отдельное генерал-губернаторство Российской империи.

В этом крае существовал «особый режим», отличный от системы общероссийской государственности. Тут господствовали: немецкий язык, лютеранство, особый свод законов, судопроизводства, управления и т. д. Даже официальным языком в Прибалтийском крае был признан немецкий, и переписка губернских учреждений с коллегиями в Петербурге велась обычно на немецком языке. Лютеранская церковь и школа превратились в часть сословной организации дворянства, а пастор обязан был помогать вотчинной полиции в установлении личности беглых крепостных. Только в пределах городской черты кончалась власть барона, но там господствовал магистрат – городское дворянство. Все это делало край, по выражению славянофила И.С. Аксакова, «музеем исторических редкостей социального и общественного устройства».

В 1847–1849 Ю.Ф. Самарин прослужил в Риге и глубоко познакомился с особенностями здешней администрации и с бытом крестьян, со страданиями новообращенных в православие. По возвращении в Петербург Самарин представил рукопись своего сочинения «Письма об Остзейском крае» министру внутренних дел как своему начальнику. Однако письма эти получили огласку и возбудили негодование немецко-остзейской партии, а также тогдашнего остзейского генерал-губернатора князя Суворова. «Остзейская партия» добилась того, что от генерал-губернатора Суворова истребовали объяснения. Признав их неудовлетворительными, добились того, что Самарин был по высочайшему повелению посажен в Петропавловскую крепость.

17 февраля 1849 года И.С. Аксаков сообщал родным: «Письма до сих пор возбуждают сильную злобу немцев, везде прославляющих Самарина или шпионом правительства, или опасным, вредным либералом…» 6 марта он писал: «Дела идут плохо: немцы торжествуют и Самарин сидит…» Однако добавил: «Уже в том польза, что эти письма будут прочтены тем, кому их прежде всех следует знать». Как впоследствии писал Б.Э. Нольде, лучший биограф Самарина: «Никто никогда до того не говорил в России таким языком об остзейских делах и русской государственной миссии в прибалтийском крае»¹⁶.

После двенадцатидневного заключения, 17-го марта 1849 года, в 9 часов вечера, явился к Самарину в крепость фельдъегерь и повез его в Зимний дворец. Император Николай I сделал ему строгое внушение за разглашение того, что считалось по тогдашним понятиям канцелярскою тайною, и за возбуждение вражды немцев против русских, но обошелся с ним милостиво. По мнению Николая I, книга Ю. Самарина подрывала доверие к правительству, обвиняя его в том, что оно национальные интересы русского народа приносит в жертву немцам. Русский царь защитил немцев, сказав следующее:

«Вы укоряете целые сословия, которые служили верно; начиная с Палена, я мог бы высчитать до 150 генералов. Вы хотите принуждением, силою сделать из немцев русских, с мечом в руках, как Магомет, но мы этого не должны именно потому, что мы христиане. Вы писали под влиянием страсти… Вы пишете, если мы не будем господами у них и т. д., т. е. если немцы не сделаются русскими, русские сделаются немцами; это писано в каком-то бреду; русские не могут сделаться немцами; но мы должны любовью и кротостью привлечь к себе немцев».

Царь закончил свою речь словами:

«Теперь это дело конченное. Помиримся и обнимемся. Вот ваша книга, вы видите, что она у меня и остается здесь».

Холод казематов Петропавловской крепости остудил пыл молодого правдоискателя, и к остзейским делам Самарин вернулся только через двадцать лет.

«Письма» же Ю. Самарина имели некоторые последствия: Законом 1850 года Николай I обязал всех служащих в остзейских провинциях знать русский язык. Однако реализация этого закона отложилась на долгие годы.

В своих «Письмах» Ю.Ф. Самарин первым обратил внимание на то, что рыцарство и магистрат городов, как подданные России, более не правомочны вступать в договорные отношения с царем – носителем государственного суверенитета. Следовательно, договоры 1710 года надо рассматривать теперь как обыкновенные жалованные грамоты, юридическая сила которых зависит от волеизъявления монарха. Все привилегии имели законную силу лишь до тех пор, пока они признавались русскими царями.

Такая постановка вопроса вызвала напряженную борьбу за и против остзейских привилегий. Остзейские политические деятели, историки и правоведы, отстаивая договорный характер капитуляций 1710 года с последующим подтверждением их Петром I, делали вывод, что русское правительство неправомочно их расторгнуть односторонним актом без согласия магистратов Риги и Ревеля и не может осуществить реформы, затрагивающие остзейские привилегии. До появления книги Ю.Ф. Самарина «Окраины России» привилегии лифляндского дворянства считались закрепленными двухсторонними договорами 1710 года после шведской капитуляции.

Рижский замок – место работы Ю.Ф. Самарина.

Обелиск в центре площади – в знак победы над Наполеоном

В «Письмах» Самарин указывал, что задача заключается в поднятии и укреплении тех общественных элементов, которые дружественно расположены к основному населению государства, а такими элементами в Прибалтийском крае являются латыши и эсты, которые должны быть освобождены от немецкого влияния. Но «Письма» Самарина, как известно, распространения не получили, и только через 20 лет, с появлением первого выпуска «Окраин России» Самарина (1868, Берлин), остзейский вопрос стал наиболее обсуждаемым вопросом в российской прессе. И не только – остзейских немцев активно поддерживала пресса Германии.

Ю.Ф. Самарин умер 19 марта 1876 года в Берлине, где печатали шестой выпуск «Окраин России». Нелепая смерть – гангрена после незначительного пореза пальца. Похоронили Самарина на родине – в Москве, на кладбище Даниловского монастыря[4]4
  Когда во время правления Горбачева Даниловский монастырь вернули церкви, я посетил монастырь и пытался отыскать могилу. Мне показали церквушку, в которой, мол, когда-то были захоронения семейства Самариных-Квашниных, но они не пережили советское время.


[Закрыть].

Злобу на Ю.Ф. Самарина остзейцы сохранили на долгие годы. В 1910 году в Риге учредили просветительское общество имени Ю.Ф. Самарина. Реакцией на это известие были потоки злости и грязи в немецких газетах:

«Нам кажется очень странным, что общество, основанное для преследования чисто культурных целей, носит имя человека агрессивной в худшем смысле деятельности. Это так называемое общество – самая рафинированная бестактность – удар в лицо – из придуманных до сих пор против нас бешено слепым шовинизмом».

Так немцы до самой Первой мировой войны отстаивали свои исключительные права на Остзейский край, вместе с тем порождая лютую ненависть среди туземного населения, что и вылилось в кровавых боях войны под патриотическими лозунгами борьбы против 700-летнего немецкого ига.

Заметим, что через сто лет после присоединения Остзейского края к России православие еле теплилось¹⁷. В 1800 году в ведении Рижского духовного правления находилось 18 церквей и 16 290 православных прихожан (менее 1 % населения). Правда, понемногу обустраивались: в 1814 году был образован приход при кладбищенской церкви Всех Святых в Риге, в 1818 году – при кладбищенской Покровской церкви. В 1825 году построен храм Александра Невского (на улице Бривибас, бывшей Ленина, перед тем Адольфа Гитлера, а еще раньше – при царе – Александровской).

Храм Александра Невского (1825)

Православная церковь Св. Александра Невского в Риге (в настоящее время)

Лекция 3
Переход в «русскую» веру – первое национальное пробуждение латышей

Гарлиб Меркель – свидетель одичания латышей

Гарлиб Меркель (1769–1860) – латышский писатель (так нередко пишут, хотя, по правде говоря, писатель он немецкий, а если смотреть на него как на российского подданного, то это типичный бунтарь-разночинец). И просветитель он не латышский, а немецкий. Он действительно просвещал немцев, и это «просвещение» им очень не нравилось.

Гарлиб Меркель (1769–1860) – немецкий просветитель из Лифляндии

Родился Г. Меркель в семье лифляндского лютеранского священника. Тут и вырос, с детских лет был знаком с жизнью народа. Русские разночинцы, как известно, вдохновлялись Герценом, Меркель же увлекся Вольтером. В 1796 году в Лейпциге он, студент медицинского факультета, печатает на немецком языке свой ставший знаменитым труд «Латыши, особливо в Ливонии, в исходе философского столетия»¹⁸. В этой работе Г. Меркель ярко и беспощадно показал ужасающее положение, в котором пребывали латышские крестьяне.

«Латышский народ стал тем, до чего унизили его палачи, – безжизненным орудием их корыстолюбия, – писал Г.Меркель. – У него отняли свободу, землю, прирожденные права. Сама жизнь каждого латыша в отдельности не имеет другого достоинства, кроме того, которое дает ему покупная цена. В убийстве такого существа, как латыш, и совесть, по-видимому, уже не упрекает разбойника-рыцаря».

О туземном населении – латышах – Гарлиб Меркель писал безжалостно. Он считал, что

«вообще рабская пугливость и недоверие – самые выдающиеся черты в характере ливонского крестьянина. За 30 шагов, проходя мимо помещичьего дома, он снимает шляпу и приседает (нельзя сказать, кланяется) при всяком взгляде на помещика. Потом он крадется, понурив голову, чтобы поцеловать у него кафтан или ногу. Если тот заговорит с ним, он подозревает при всяком вопросе своекорыстную хитрость и отвечает двусмысленно».

Ненависть в соединении с горьким отвращением – единственное сильное чувство, к которому способны совсем угнетенные сердца. Тысячью разных способов латыш выказывает это чувство к своим притеснителям. Крестьяне столетиями свыклись с презрительным словом «lоps» (быдло), чем помещики клеймили латышей. Зато у самих латышей не было более ненавистного слова, чем «немец». Этим словом пугали непослушных детей, обзывали бодливую корову. «Немец!» означало все спесивое, алчное, злое, словом, все ненавистное.

По мнению Меркеля, склонность к пьянству – другая общая черта латышского народа. Матери с нежным самоотвержением разделяют поднесенный им стакан водки со своим грудным ребенком. Между взрослыми мужчинами и женщинами редкие не напиваются сплошь по воскресеньям, особливо после святого причастия.

Подводя итог антинемецким настроениям латышей, Гарлиб Меркель заключает, что в случае «общего восстания ни одна немецкая нога не уйдет отсюда». (И это случилось в значительной мере, но через сто лет – в 1905 году, а потом в Первую мировую войну. И красные латышские стрелки, похоже, оттуда.)

Книга «Латыши» вызвала бурю возмущения среди помещиков Лифляндии. «Уверяют, что рижский магистрат скупил все издание и уничтожил его», – писал Ю.Ф. Самарин¹⁹, в то время когда Меркель доживал свой век в неизвестности.

Особенную ненависть остзейцев вызывал лейтмотив трудов Меркеля: единственный путь развития Прибалтийского края он видел в единении с Россией. Заметим, что он первым в Прибалтийском крае открыто проповедовал такую мысль. Пусть на немецком и для немцев, но это было неприемлемо категорически, и за это Меркелю пришлось на 10 лет уехать из Лифляндии. По возвращении писатель занимался публицистикой, историей края, фольклором. К концу жизни, в 1820 году, по хлопотам прорусской части администрации, Александр I наградил Гарлиба Меркеля пожизненным содержанием, а остзейцы – титулом «русский льстец» и… полным забвением.

Приведем два фрагмента из жизни в ту эпоху. Первый иллюстрирует жестокость нравов и то, как жестко остзейцы их сохраняли. Речь пойдет об Андрее Баллоде – крепостном жесточайшего лифляндского барона А.Ф. Ганенфельда, который своим зверским обращением вошел в историю края – по горькому стечению обстоятельств из-за этого мы и знаем относительно много о судьбе Андрея Баллода. Историю Ганенфельда подробно изложил Ю.Ф. Самарин²⁰, пользуясь, надо думать, архивными материалами:

«Помещик фон Ганенфельд прославился своей свирепостью; он засекал людей, забивал их в кандалы и скованных заставлял молоть на ручной мельнице, многих крестьян разогнал, других довел до самоубийства, между прочим, старостина жена, которая, схватив под руки малолетних детей своих, с ними вместе утопилась. Следственная комиссия, наряженная ландратскою коллегией, заключила взять имение в опеку, из доходов выдать вознаграждение разоренным и изувеченным крестьянам. Это происходило в 1799 году. Но Ганенфельд поскакал в Петербург и добился в 1800 году сенатского указа об отмене решения ландрата. Торжествующий помещик вернулся в свое имение и продолжал распоряжаться по-прежнему. По новым на него жалобам в 1805 году вторично возбуждено было дело о его злоупотреблениях благодаря настойчивости А.И. Арсеньева, председателя одной из комиссий по лифляндским крестьянам».

Андрей Баллод имел бунтарский дух, за что и платил. Его пороли у позорного столба. Его унижали, и потомки отразили это в эпитафии, что в вольном переводе с латыни звучит так: «Жил недолго и скромно, но много горя и зависти узнал».

Другой фрагмент истории – об ассимиляции туземного населения. В эпоху Меркеля проходила ассимиляция, и не было свидетельств противному. Только единицы из латышей получали образование, но при этом они неизбежно становились немцами. Судьба первых образованных латышей свидетельствует об отсутствии национального духа. 3а первые сто лет после присоединения Лифляндии к Российской империи (1710–1810) высшее образование получили 10 латышей. Все они онемечились, ушли из родных мест и остались незамеченными в Латвии. Наибольшего успеха достиг К. Крауклинг (1792–1893). 30 лет он был директором Дрезденского королевского исторического музея. 3а это же время в высшей школе обучалось 3000 балтийских немцев, хотя по численности они составляли около 8 % населения. В первой половине XIX века число обучающихся латышей возросло раз в десять, но это не отменило тенденцию онемечивания. Только она стала очевидной, поскольку часть образованных псевдонемцев (при переводе с латышского – ивовый немец, а точнее липовый) осели у себя на родине.

И в заключение экскурса в эпоху Меркеля приведем рассуждения, почему же латыши не растворились. Похоже, что от ассимиляции латышского населения немецким элементом нас спасло вмешательство России. Сначала это была Ливонская война (пусть неудачная для России), что прервало господство немецких баронов, затем Северная война и победа Петра Первого, когда Лифляндия вошла в состав Российской империи.

А если бы этого не было, то возможным сценарием несостоявшейся истории Прибалтийского края могло быть повторение судьбы пруссов, которую изучал латышско-русский археолог Ф.В. Баллод²¹.

Она весьма поучительна. Франц Баллод, работая в Москве, заинтересовался судьбой уже вымершего балтского племени – древних пруссов. Пруссию крестоносцы завоевали в XIII веке. Латышей, по всей видимости, ожидала похожая судьба, не будь российского вмешательства. Баллод пишет:

«В 1308 году Орденом были изданы первые законы, которые, между прочим, запрещали немцам даже говорить с пруссами по-прусски и не позволяли пруссам занимать в своей стране какие-либо должности… В 1525 году было новое восстание пруссов… В эпоху Реформации, в 1545 и в 1561 гг. издавали катехезисы на прусском. Но через 100 лет уже не чувствовалась надобность в подобных изданиях: в 1684 году Гартнох пишет, что нет больше селения, где бы еще говорили по-прусски, и что будто только кое-где старые люди еще понимают прусский язык».

Так было истреблено древнее балтское племя пруссов. На это потребовалось 400 лет. А ведь к моменту завоевания в начале XIII века пруссы имели более развитую государственность, чем ливы или латыши. И, чтобы их истребить, потребовались определенные репрессивные меры – запрет прусской речи, запрет поступления на службу. Относительно же ливов и латышей истребление и онемечивание проходило значительно спокойнее.