Текст книги "Кангюй. Бактрия"

Глава 7. Мощение

Ещё до рассвета Алкеста деликатно стучится в двери андрона. Тихо спрашивает темноту:

– Лисандр?

– Да, я здесь. – Появляется сонный Лисандр в гиматии поверх голого тела. Трёт глаза. – Аргей меня вызывает?

– Отдай мне письменные принадлежности. Перепишу за тебя свиток.

Деловое предложение девы в столь раннее время не вызывает возражений. Каллиграф исчезает в темноте, выносит запрошенное. Довольная Алкеста забирает тяжёлую суму.

– Деньги как разделим? – шепчет вслед удаляющейся деве каллиграф. – Пять драхм мне обещали.

– Деньги все твои. Работаю бесплатно, – не оборачиваясь, бросает Алкеста.

Служанки готовят в кухне завтрак. Завлекающие запахи разносятся по этажам. На лестнице появляется Аргей, осматривает Алкесту с головы до ног, замечает суму каллиграфа, но ничего не говорит, проходит в кухню. В кухне юноша застаёт Певкеста и Гиппомаха. Певкест режет кинжалом вчерашний хлеб, Гиппомах чистит варёные куриные яйца. При появлении Аргея гегемоны и служанки откладывают занятия, чуть не хором приветствуют хозяина дома. Роддухт разливает из котла горячую ячменную похлёбку по кофонам3333
  Керамический сосуд для питья с ручкой. Использовался воинами.


[Закрыть], добавляет немного винного уксуса, приправляет свежей зеленью. Пока похлёбка остывает, трое мужей обсуждают грядущие события.

– Магистраты обещали сегодня указать места для перекладки камня. – Певкест придаёт большое значение простой работе. – Как понимать их указание, Аргей?

– Да что с того, Певкест? – отзывается Гиппомах. – В чём важность? Расставим по номерам лаой, быстро переложим камни, успеем до полудня, вечером зарежем барана и обжарим рёбрышки.

– Эпистат прав, Гиппомах. Не успеем до полудня. – Аргей усаживается на скамью рядом с Гиппомахом напротив Певкеста. – Нам предстоит особая работа. Я посвящу вас во все детали.

Служанки раскладывают на столе остатки вчерашнего пиршества: мясные пироги, фрукты, мёд, сыры, воду в кувшинах, расставив, покидают кухню, плотно затворив за собой дверь. Певкест и Гиппомах теряют интерес к еде.

– Нам надо сокрушить враждебную филу. – Аргей рисует травами на столе прямоугольник, делит его пересекающимися полосками. Расставляет яблоки на полосках. – Удар нанесём по финансовому благополучию врага. Десять влиятельных последователей Стасиппа бежали из столицы. Оставили дома без попечения. Сегодня нам предстоит изъятие имущества из этих домов.

– Никогда не грабил дома. – Гиппомах закрывает глаза рукой. – Какой позор!

– Позором наши сегодняшние деяния никак не назовёшь. У нас есть вот это. – Аргей выкладывает на стол прошитый свиток, папирус при печатях.

Певкест читает вслух:

– Буле свободного полиса Бактры постановляет: конфисковать имущество следующих граждан и поселенцев ввиду их преступного невыполнения ранее заключённого договора о подготовке к государственным празднествам. Конфискации поручается провести наёмному отряду из Сирии под руководством Гиппомаха, македонянина.

Певкест передаёт приказ Гиппомаху. Гиппомах читает про себя, шевеля губами, рассматривает печати.

– Серьёзный документ. – Гиппомах раздосадован. – Пять магистратов подписали. Никого из них не знаю. В списке десять имён, кварталы указаны. Не повезло этим богачам. И как мы будем грабить, прости, изымать имущество врагов буле?

– Конфисковывать, Гиппомах, конфисковывать будем не в одиночку. – Аргей принимает свиток с печатями, скручивает его, передаёт Певкесту. – Магистраты назначили комиссию из трёх чиновников и писца. Комиссия опишет изымаемое имущество наказанных преступников. Мы лишь покорно исполним волю буле.

– Почему для мерзкого ограбления выбрали именно нас? – беседует с кувшином воды удручённый Гиппомах. – В цитадели две тысячи мистофоров не знают, чем заняться. Они бы не отказались за плату.

– Мистофоры, Гиппомах ничего не должны знать. – Аргей обнимает товарища. – Мистофоры из враждебной нам филы Евтидема Второго.

– От нас требуется вооружённое воздействие? – уточняет Певкест.

Аргей согласно кивает головой.

– Да-а-а, а сторожа определённо будут сопротивляться, – усмехается Гиппомах. Поглаживает костяшки кулака. – Собаки нападут на нас, но мы их быстро урезоним. Постой, Аргей, но для чего нам в этих конфискациях лаой?

– Лаой будут шуметь с инструментом? – высказывает предположение Певкест. – Толпой-щитом нас прикрывать от прохожих? Правильно я понял, Аргей?

– Хорошо замышлено. – Но отвечает не Аргей, а саркастичный Гиппомах. – Буле, право, никак нельзя поручать лаой очистку помещений от имущества. Зачем обучать лаой плохим привычкам?

– Певкест, Гиппомах, загородные владения Стасиппа передаются нам под временный надзор, – равнодушным тоном, словно невзначай, роняется Аргеем.

Гиппомах хлопает себя по бедру рукой, резко встаёт.

– Вот завсегда ты так, друг базилевса! Томишь мелочами незначительными, уже смеркается в глазах от скуки, и потом обливаешь ледяной водой. – Суровый гегемон трёхтысячного отряда утирает слезу радости. – А с этой вести жгучей ты не мог начать беседу?

Эпистат хранит выдержку, наливает в рог товарищу воду. Гиппомах выпивает, уходит с обиженным видом на сторону Певкеста, грузно усаживается напротив Аргея, выставляет недовольно руки в бока, шумно дышит. Вельможа мило улыбается гегемонам, но говорит обдуманно, быстро, твёрдо:

– Отряди срочно людей, стратег Гиппомах. Не меньше двух сотен, из тех, что слывут хорошими наездниками. Завладей стадом лошадей. Пусть у Сирии появится первая кавалерийская ила. Смени нерадивых жезлоносцев, они плохие сторожа, спят на посту за деньги, войди во владение имуществом, распредели обязанности по охране. Наших людей, всех наших, размести в поместье.

– Какая волшебная новость! – Певкест расцветает в довольстве, поднимает руки к потолку. – Хвала богам, моя катойкия возрождается! Маргиана прекрасная расцветёт в Бактрии враждебной. Не умрём от холода в зиму. Отбываю немедля с семейством в поместье. Возьмусь за вожжи хозяйствования. К тебе подселим весельчака Клеандра и трёх его быстроногих подростков-сыновей, они станут нашими посыльными.

Гиппомах решительно встаёт, покидает кухню, немногим позже в андроне случается грохот: трёхклинник со скрипом раздвигается, кого-то сбрасывают с ложа, раздаются сонные проклятия. Лисандр, наскоро одевшись, под угрожающие наставления «Беги, как убегал бы от призраков» покидает дом. Гегемон отряда возвращается на прежнее место рядом с Аргеем.

– Мужи, не мешкая в поместье Стасиппа возводите дома и укрепляйте надёжно стены. – Вельможа привычно правит гегемонами. – Стройте хитро для обороны. Попомните в планировке катойкии миф про лабиринт. Бактрийские поместья – это небольшие крепости, оставьте хозяйский дом за цитадель, не разрушайте его, и если к поместью-цитадели пристроить дома по периметру, получится окружная стена.

– Ров копать? – Певкест смотрит на Гиппомаха. – Вокруг того поместья?

– Надо бы осмотреть местность до начала строительных работ. – Гиппомаха не смутить трудностью порученного. – Осень – отличное время для земляных изысканий. Из глины будем возводить или из камней? Вот в чём проблема.

– У вас есть месяц до первого снега. Полуземлянки строить куда быстрей. Землю из углублений пустить на обводной вал, как в Мерве, поднимете пустой землёй вторую стену. Поспешайте, мужи. – Аргей касается пальцами поочерёдно яблонь на нарисованных улицах квартала. – Сегодня на работы в полисе и я с вами пойду.

– Не боишься замараться ограблениями? – Гиппомах наклоняется к столу, с иронией заглядывает в глаза юноши. – Как необычно, сановник Сирии надзирает за правильностью конфискаций в Бактрии.

– Я с вами, я вас сюда привёл, я обещал вам процветание, и потому я несу полную ответственность за ваши судьбы. – Аргей с важным видом поглаживает узел гегемона на груди. – Буду лично инспектировать отряды конфискатов.

– Ты наша мать, ты наш отец, а я твоё покорное дитя, друг базилевса. – Гиппомах участливо разглаживает ткань узла на груди Аргея.

Певкест посмеивается от стараний Гиппомаха. Трое старших сирийских гегемонов принимаются за бактрийский завтрак.

– Именем свободного полиса Бактры, открывайте! – Магистрат властно стучит в ворота дома в квартале богатых торговцев.

Ворота, расписанные картиной «Нагие вакханки и Дионис», распахиваются двумя испуганными ойкетами, их тут же связывают по рукам люди из отрядов Гиппомаха. Комиссия из четырёх должностных лиц полиса в чёрных дорожных одеждах и сирийского вельможи в пурпурных парадных облачениях приступает к осмотру имущества. Распахиваются двери комнат, выводят прочь слуг из числа свободнорождённых. Домашних псов, кидающихся с лаем на незнакомцев, забивают до смерти. За порогом дома лаой принимаются за странную работу: стучат кирками, ломами по отличной мостовой, для одоления скуки, неизбежной в монотонно-утомительной работе, поют песню на бактрийском. В дом въезжает двухосная телега, запряжённая парой пятнисто-пёстрых рогатых породистых волов, с тяжёлым грузом из двух вертикальных ткацких станков с несколькими полотнами в рамках.

Лаой учиняют безобразный грохот на улице, скрипа колёс и мычания не слышно и в шаге от телеги. Стараниями десятка рук выворачиваются несколько внушительных камней – плит мостовой размером с амфору каждый, в пустоты посыпают мелкий щебень, трамбуют грунт. Меж тем внутри дома опись составляется небрежно-поспешно, комиссию не интересует обстановка, убранство, кухонная утварь, запасы еды, масел и вина, дров, оружие, одеяла, матрасы. Конфискуется серебро, торговые запасы пряностей и лекарственных трав, свитки книг, украшения, дорогие ткани, сундуки с приданым, картины, статуи богов, алтарь домашний, зеркала бронзовые, детские игрушки и прочие безделушки. Опись проверяется трижды, подписывается тремя магистратами, скрепляется печатью. Станки для ткачества сгружаются по настилу из досок, бережно на руках заносятся в андрон, полотна в рамах остаются во внутреннем дворе, залитом осенним солнцем. Изымаемое имущество загружается сирийцами в пустую телегу, старательно укрывается от посторонних глаз найденными в доме шкурами косуль, горных козлов, тигра, медведя, барса, волков и лис.

О удивление, обобранный дом после посещения чиновников-конфискатов остаётся вполне годным для проживания. Подушки и одеяла остаются на кроватях, а в очаге кухни огонь танцует под чанами с водой. Нет, конфискованный дом ещё и обновлён солидным инструментом для прибыльного ремесла. Выставив жезлоносцев и к ним в подмогу трёх юношей-сирийцев, комиссия завершает конфискацию, убывает к другим домам. Камни мостовой возвращаются на место, лаой покорно отбывают за магистратами и гружёной телегой.

Однако скучать жезлоносцам долго не приходится. В конфискованный дом въезжают новые постояльцы – три семьи эллинов из Маргианы, в простых экзомисах, босоногие, в дырявых бесформенных шляпах, они обретают в богатом квартале кров. Стража покидает дом, прощается с новыми хозяевами, уводит ойкетов-слуг на невольничий рынок. Ойкеты потрясены произошедшим, истово вопят, рвутся прочь, встречают болезненные тумаки от сирийцев, смолкают, жалостно молят, тихо вещают о тайниках, предлагают монету, но, увы, незнакомые сирийцы – это не приятели-жезлоносцы, охранники неподкупны, глухи к мольбам, обирают без соглашения, не дозволяют слугам забрать даже личные вещи. Стоны, визги и рыдания наполняют улицу. Впрочем, печальные звуки быстро стихают. За поворотом раздаётся громкая песня на бактрийском, сопровождением к ней – неистовый грохот мощения. Ритуал конфискации в следующем по списку владении повторяется в точности до мелочей.

На агоре пять сотен лаой убирают строительный мусор, крупные обломки следуют сразу в телегу, мелкую пыль засыпают в плетёные корзины. К сожалению, петь песни на агоре у храмов не дозволяют, и потому работники трудятся уныло-молча. Зато стража подневольных не молчит. Охранники в доспехах с сирийским якорем охотно вступают в пересуды с деловыми людьми, пришедшими на агору. Про торговлю забывают даже лавочники с простой едой. Гегемонов стражи окружают столичные эллины. Настроение бесед разительно разнится от рассказчика к рассказчику – вот кто-то горюет со слезами на глазах над имущественными утратами, и с ним скорбят его слушатели, вот кто-то похваляется богатыми урожаями-приплодами, делясь умением растить фрукты, зерно, скот, и с ним гордятся совместно, не забывая помянуть и личные успехи.

Немолодой, с сединой, гегемон стращает бактрийских собеседников парфянами, описывает в красках тактику разоряющих наскоков враждебной стороны. Его не перебивают, внимают молча, деловые люди не подвергают сомнению угрозу «несметных орд кочевников». Всяк из них, поглаживающих бородки, раздумывает о своих грядущих доходах или убытках. Гегемон, насупившись угрюмо, замолкает, его в несколько голосов переспрашивают. Рядом стоящему торговцу деревом интересно, в каких гиппархиях не признают власть базилевса Сирии.

– Говорил я не про гиппархии. Что гиппархии! Пообильней добыча у врага. Четыре сатрапии: Гиркания, Парфиена, Астауена, Маргиана – отошли под власть к парнам. Вот так-то! Но и того горше утраты Сирии моей. Орды кочевников захватили благоустроенные цветущие эллинские полисы. Старая персидская дорога в Сирию надолго утрачена. – Гегемон делает рубящий жест рукой, ударяет ребром правой ладони по левой ладони. – Отныне в Маргиане правят жестокосердные разбойники. Законы благонравные не действуют. Гостеприимство переменилось насилием. Не с кем торговать. Вам больше не встретить радушных статмосов, безопасных стоянок нет, катойкии опустели, всё эллинское богатство досталось врагу. Забудьте про дальнюю торговлю, коли вам дорога свобода.

– А как же водой обильный Мерв? Я там бывал частенько, последний раз год тому назад, вино продавал и пряжу закупал. Крепкостенный Мерв устоял? – не хочет верить в услышанное худощавый муж с тремя обвязанными верёвкой вялеными гусями за спиной.

– Антиохия Маргианская пала. – Гегемон повергает в ужас слушателей. – Пробивался я с лохом гоплитов от стен её крепких до дальней пограничной цитадели. Когда отступал, в отряде была тысяча копий. Рассчитывал наивно на поддержку союзников. Давние союзники вдруг позабыли койне! Нас никто не привечал в знакомых комах. Там, где раньше к эллинам спешили с распростёртыми объятиями, по мятежу камнями осыпали с крыш. Священное гостеприимство? Еду я добывал копьём в своей же собственной стране! Оседлые племена дахов Маргианы искали выгоду в смуте, завидев наши трудности, отложились к парнам. Династы, сговорившись, предали базилевса. Нам, македонянам, маргианцам по рождению, предъявили старые счёта к оплате. Кругом одни враги. Таковы мои печальные обретения во знании нравов людей. Тревожили отряд повстанцы ежечасно. Коварные засады подстерегали нас повсюду: среди заброшенных построек, у колодцев, садов-полей, амбаров тучных с хумами зерна. От лоха после десятка стычек с мятежниками осталась едва ли половина. Многих отличных товарищей похоронил я, отступая. Снятся мне сослуживцы, во снах харчи мне предлагают, знаю – отведаю стряпню мёртвых и уйду к ним навсегда в Аид. Просыпаюсь в поту. Горюю бессонными ночами по утраченному душевному спокойствию. Не увидеть мне вновь моих обильных фруктовых садов. Храмы отеческие оставили мы. Что с ними будет? Святые места не одарят благостью паломников и просящих. Алтари покроются пылью. Запустеют жилища богов. Никогда не покидал родину, веровал – останусь в Маргиане до конца дней своих, в счастье пребывая, нежась у тёплого домашнего очага, но ошибался я. Не вернусь к могилам предков, и это самая страшная из моих потерь.

Собеседники представляются полными именами, называют филы, фратрии, фиасы, обнимают гегемона, зазывают в гости, указывают на свои кварталы. Гегемон учтиво принимает приглашения. Деловые люди нехотя покидают рассказчика, расходятся, живо обсуждая новости друг с другом. Посреди занятных бесед с сирийцами часто произносится «Нам стоит готовиться к войне с парфянами». Несчастных изгнанников всечасно жалеют, потчуют посильно харчами и водой. Сирийцам завидуют их подопечные. Тяжёлая работа изнуряет подневольных. Голодными лаой остаются до самого вечера, когда их отводят в цитадель. Агора прибрана от мусора, а полис злоречиво шумит от вестей из Маргианы.

Каково же было удивление Лисандра, когда через два дня у домашнего алтаря после утренней молитвы Алкеста вручила ему свиток.

– Неужели ты переписала всё и без сокращений? – Лисандр разматывает книгу, всматривается в текст.

– Нумерация строк сохранена в точности как в оригинале. Ничего не убавила и не прибавила к тексту. – Алкеста гордится проделанным трудом. – Философ остался старым. Аргей тщательно проверил.

Лисандр ищет глазами хозяина дома, но тот не смотрит в его сторону, вельможа поглощён важной беседой с гегемонами.

– А если мне ещё дадут заказы? Ты возьмёшься за переписывание? – Каллиграф торопливо прячет свиток в чехол. – Я не успею к сроку без тебя, я завсегда на службе.

– Возьмусь, а ты возьми в задаток от клиента чернила и папирус. – Алкеста торжествует, Лисандр угодливо благодарит трудолюбивого писца. – И вот ещё, каллиграф, потрать-ка драхмы на наряды. Знаю умелую портниху, она с тебя недорого возьмёт. Замолвить слово за тебя?

– О да, конечно, прошу, уговори портниху, нуждаюсь я, хожу в лохмотьях. Отдам тебе пять драхм. – Лисандр поднимает ногу. Стыдясь, показывает на подошву. – Совсем истёрлись сандалии. Одни дырки. Зима уж скоро. Босым придётся мне ходить? Помру ведь от простуды.

– У меня есть и знакомый сапожник, весьма искусный мастеровой, должник моего отца. По моему приказу стачает для тебя обувку бесплатно, в счёт погашения долга. – Алкеста хитро подмигивает Лисандру. – Тебе нужны крепкие сапоги из толстой кожи? А может, лучше ботинки щегольские по ноге? Пригожие столичные девы смотрят не только на лицо. Да, красавчик Лисандр?

– Вызволи меня, Алкеста, из нищеты, – в отчаянье молит каллиграф. – Употреби могущество во благо для несчастных. Насмешек наслушался обидных. За попрошайку-нищего принимают бактрийские девы, ужасная беда! Стыд заживо меня поедает. Спаси, славная, прекрасная дева! Нет больше сил терпеть позорные рубища.

– Как ты меня назвал? – переспрашивает, словно не расслышав, Алкеста.

– Славной, прекрасной девой, – повторяет с мольбой Лисандр.

Надменно улыбается Алкеста. Враг окончательно повержен. В этот счастливый миг полного торжества ещё недавно «противной-ненавистной-треклятой-колдуньи» оборачивается Аргей, встречается взглядом с упивающейся победой Алкестой, прищуривает глаза и усмехается себе под нос.

Глава 8. Могила Ореста

Эпиакса протягивает Аргею венок из тамариска. Юноша подносит ветви к лицу, водружает на голову, растирает в ладонях смолу тамариска, вдыхает аромат, надевает на плечо тяжёлую дорожную суму. Во внутреннем дворе перемещение: Лисандр, Гиппомах со взрослым сыном, Клеандр и его подростки в чёрных одеждах готовы проследовать с вельможей к некрополю. Прибывают Певкест из бывшего поместья Стасиппа, Хармид и Агис из конфискованных домов соседнего квартала богачей. В руках Певкеста кувшин с вином, вязанка хвороста.

– Ты не один и в горе. – Хармид принимает из рук Певкеста хворост, Агис – кувшин вина.

Эпистат новой катойкии стискивает Аргея в объятьях. Юноша в сопровождении десяти мужей покидает дом, усаживается на лошадей с клеймами «Стасипп». Процессия в траурных одеяниях минует кварталы, шумные улицы, въезжает в западные ворота. До последнего пристанища усопших десять стадий. Певкест сближается с Аргеем и сообщает новости из катойкии:

– Друг базилевса, мальчишек Клеандра к тебе отсылал с посланиями, но юнцы – это юнцы, им бы скакать и веселится, всё же лучше сам опишу стройку. – Аргей с интересом внимает эпистату. – В амбарах поместья обнаружились немалые запасы зерна: пшеница, просо, ячмень и овёс. Стасипп заполнял два года хумы для прибыльной торговли, по надписям это урожаи полей его поместья. Найденное промерили и описали, ведомость скрепили печатью, учёт у катойкии строжайший, как в Сирии былой. Предоставлю тебе полный отчёт немедля, как только ты приедешь к нам.

– А хватит ли тех запасов на зиму? – Аргей взволнован.

– В достатке – нет, не хватит, и с ними тягот не избежать. – Певкест отрицательно качает головой. – Если отнестись к распределению зерна крайне бережливо, полуголодными протянем до окончания зимы. Утешает запас сена, его уж непременно хватит для лошадей. Поместье богатое, виноградник – гордость владельца, крепкая лоза, вино с кислинкой, зрелое, пригодное для выгодной торговли. Чего не скажешь про его овечий сыр: ужасный вкус, нет в нём сладкого разнотравья, чрезмерно солёный, цветом нездоровым, плетьми бы отстегал того, кого его готовил. Никто из наших не хочет есть сыр Стасиппа.

– О, так продай сыр по дешёвке. – Аргей указывает на жителей комы, идущих с поклажей на плечах из Бактр. – Сменяй на баранов, коз. Беднота купит.

– Тайну поведаю. Вскрылись истинные причины вражды буле и Стасиппа. Нет-нет, магистраты не одержимы жестокими развлечениями. Тут всё куда серьёзнее. – Певкест рассматривает поклажу селян-бактрийцев, вяло жестом руки отвечает на приветствие. По обеим сторонам дороги – ухоженный вишнёвый сад. – Обследовав огромное поместье, обнаружили среди фруктовых садов четыре правильных квадрата из огромных амбаров с пустыми хумами. К хранилищам прокладывали дорогу, забросили расчистку от камней совсем недавно, прямо перед нашим заселением. Амбары сложены добротно из сырого кирпича, толстостенные, с каменным фундаментом, выдержат и штурм, и подкоп, у них достойные крыши, перекрытия и черепица, всё новое, крепкие ворота, обитые медью. Ёмкость амбаров невероятно велика, достаточна для снабжения полиса. Дальновидный Стасипп намеривался учредить хлебную монополию в Бактрах. Дерзновенно замыслил покуситься на благополучие всего буле. Никак не меньше. Чьи-то огро-о-омные-преогромные планы мы сорвали.

Аргей удивлённо качает головой. Певкест с довольным видом неспешно продолжает:

– Но одного ли Стасиппа та монополия? Друг базилевса, прошу тебя, осмотри амбары. Амбициозному Стасиппу покровительствовал кто-то властительный, это не амбары для запасов некой состоятельной гетерии, их возводили лаой базиликой, очень быстро, за весну-лето, верно. Полагаю я, Евтидем Второй или Дерда с помощью Стасиппа и его филы друзей решил разорить буле, тем актом подавить волю магистратов-македонян к свободе, а заодно прибрать себе выгодную торговлю хлебом. Почему говорил про Евтидема и Дерду? – Певкест старательно избегает титула «базилевс» в отношении династии Бактрии. – Только этим двоим по силам тягаться с магистратами. Сам Стасипп в одиночку, без опоры на власть верховную, не покусился бы на чужое богатство. Твой обидчик трусливо уклонился от поединка чести, искал защиты от тебя в суде, а тут монополия? Необъятное мужество надо иметь, чтобы идти торговой войной против трёх сотен семейств старой доброй македонской знати! Как бы то ни было, кто-то из магистратов прознал про тайный замысел пришлого торговца, тут наудачу прибыли мы из Маргианы, чаша весов противостояния склонилась в пользу буле, и всем известный спекулянт подвергся спешно остракизму. Нам же, наивным изгнанникам, злостное разорение соперников преподнесли за радушную заботу. Какое искусное лицедейство! «Добро пожаловать в Бактрию. Озабочены судьбами вашими. Вот вам работа. Вот вам оплата». – Певкест посмеивается. – Разумно быстро поспешало буле Бактр. Вернётся покровитель спекулянта, да только будет уже поздно – на месте поместья новая катойкия. Амбаров нет, а вместо них доходные дома, заселённые македонянами и эллинами. Беда Стасиппа – сирийцам приобретение. Моим катекам не придётся рыть землянки и жить среди холодной сырости. Просторное жильё готово. В амбарах достаточная высота для устроения второго этажа. Ты спрашиваешь, чем сейчас занимаемся? О, право, есть чем заняться. Выкатываем хумы из амбаров, ставим внутренние стены из заготовок кирпичей, делим амбары на семьи, выкладываем дымоходы, очаги, потом уложим перекрытия второго этажа, пробьём бойницы, прибудет воздух свежий, сколотим лестницы, закончим прокладку дороги к поместью. Эти строительные работы нам вполне по силам. Никто не надорвётся на стройке. Ещё до снега буду водить магистратов в гости. Зимой от скуки на досуге соединим квадраты амбаров меж собой валами-рвами – получится крепость при четырёх бастионах.

Эпистат выпячивает грудь. Восхищённый Аргей похлопывает Певкеста по предплечью. Появляется дорожная герма на перекрёстке дорог, за ней указатель некрополиса. Деловое настроение исчезает. Вишнёвый сад расступается, полис мёртвых встречает живых колоннадой, роскошными склепами, усыпальницами почётных граждан, родовыми гробницами, напоминающими внушительными размерами дома знати. Процессия Аргея следует по главной улице некрополиса. Сирийцы вполголоса читают имена, восторгаются отдельными строениями, статуями и барельефами. Роскошные гробницы уступают место скромным захоронениям.

Аргей спешивается, оглядывается по сторонам, завидев могильщиков с лопатами и кирками, подзывает их к себе, даёт обол, и двое лохматых бактрийцев в местных одеждах, рубахах до колен и свободных штанах уводят процессию за поворот к совершенно неприметной могиле в окружении керамических ваз. Вместо плиты поверх могилы положен белый плохо отёсанный камень с едва видной надписью «Сатрап Орест», второе имя выбито так плохо, что неразличимо. Эпитафии нет вообще, как нет и следов поминок или хотя бы высохших букетов цветов. Могила поросла травой.

– Отец, я вернулся в Бактрию! Знаю, ты здесь, твой призрак где-то рядом, совсем близко от меня стоит. – Аргей осматривается вокруг могилы. Молит: – Прошу же, покажись. Родитель, посмотри на меня, вот он я! Не мог тебя я бросить. – Аргей поднимает голову к небу. Выкрикивает во весь голос: – Я вернулся к тебе, отец! Со мною пришли лучшие товарищи. – Юноша опускает голову, утирает слёзы, сокрушённо разводит в стороны руки. – Прости меня, нарушил обещание.

Выдержка сдаёт, Аргей громко стонет, с гримасой боли валится на могилу, сминает под собой жухлую осеннюю траву. Скорбящий лежит на могиле, рвёт траву, отбрасывает от себя комья, шепчет в землю неразличимые слова. Расставшись со слезами, скорбящий медленно встаёт, целует камень с именем, твёрдым голосом обращается к могильщикам:

– Раскопайте могилу, извлеките останки, отцу не подобает здесь лежать.

В руки удивлённых бактрийцев, оставшихся у скромной могилы из-за любопытства, переходит драхма3434
  Драхма – монета, состояла из 6 оболов. Вес, аттический стандарт, 4,366 граммов.


[Закрыть] серебром. Щедрое вознаграждение действует на могильщиков, работники забывают о прочих заказах, закатывают рукава рубах, живо берутся за раскоп. Шум лопат заглушает шорох шагов. Позади Аргея и сирийцев появляется дева в траурных платьях со служанкой в коричневом гиматии, с серпом и киркой, ойкетом-подростком лет шестнадцати, несущим на вытянутых руках пышные цветы в деревянной кадке. Новоприбывшие деликатно обходят стороной процессию, останавливаются у высокой керамической вазы через три захоронения. Подросток укладывает кадку, берётся за серп, жнёт однолетние цветы. Дева в траурных платьях шепчет служанке:

– Медея, узнай имя этого юноши в пурпурных облачениях.

– Моя драгоценная Кассандра, – служанка осведомлена о незнакомцах, – перед вами те самые сирийцы, которые привели лаой в Бактры, а юноша, о котором вы изволите беспокоиться, – их старший гегемон, аристократ. Имени его не знаю, ходят слухи, он-де друг базилевса Селевка, отправлен правителем Сирии проксеном в Бактрию, из Селевкии-на-Тигре.

У девы округляются глаза от удивления, она обходит вазу, присаживается за ней, как за укрытием, склонив голову, рассматривает процессию. Могила оказывается неглубокой, останки находятся скоро, на свет появляются кости, обрывки когда-то белого хитона присутственной длины. Могильщики расстилают шкуры, откладывают в стороны инструмент, далее расчищают захоронение бережно, без инструмента, одними руками.

– Ты на рёбра посмотри. – Хармид обращается к Агису, рядом стоящему.

– А что с рёбрами? – не понимая, переспрашивает Агис.

– С левого бока три нижних сломаны. – Хармид поясняет теперь уже всем.

Бактрийцы, заметив интерес к останкам, убирают полуистлевший хитон. Рёбра действительно переломаны, как и правая рука. Хармид подходит ближе, закрывает нос гиматием, склоняется над грудной клеткой покойного. С молчаливого разрешения Аргея Хармид указывает правой рукой на левую часть грудины, там, где сердце.

– Клинком дважды били, на рёбрах отметины, глубокие царапины от кинжала здесь и здесь. Могильщики не могли изуродовать труп при похоронах, не в их обычаях глумление над усопшим.

Мужи подходят к останкам. Хармид показывает найденное доказательство убийства. Присутствующие единогласно соглашаются с Хармидом: «Увечья и ранения нанесены при жизни, а не при захоронении». Напрасно бактрийцы раскапывают пространство вокруг костей. Погребение бедное, в могилу, кроме тела, не положено ничего. Ни на черепе, ни во рту покойного не найдено монеты для перевозчика Харона.

– Родитель твой привёл нас. – Певкест первым вкладывает серебряный сирийский обол в рот черепа. – Харон, прими от нас плату за Ореста.

Его примеру следуют Хармид и Гиппомах. Аргею выражают сочувствие. Мужи суеверно оглядывают могилы в поисках призрака. Останки казначея бережно переносят на шкуры, на указательном пальце трупа обнаруживается золотое кольцо-печатка с резным сердоликом. Бактрийцы снимают и передают Аргею драгоценность. Процессия покидает пустую могилу, направляясь пешком к семейному склепу, в самое начало некрополиса. Как только печальные мужи скрываются из виду среди изваяний и колонн, к могильному камню подходят дева и её служанка. Служанка читает надпись:

– Сатрап Орест.

– Узнай его имя, – нежным голосом требует дева.

– Непременно узнаю, Кассандра.

– Твой сын прекрасен, Орест. – Кассандра проводит пальцами по надписи, словно бы прощаясь не с выбитыми буквами, но с человеком, в камне заключённом. – Я добьюсь любви твоего сына, Орест. – Обращаясь к ойкету, добавляет: – Выждем время, мужи покинут некрополь, заберём могильный камень в Бактры. Прибегну я к колдовству. Три обряда проведу, призову к себе душу Ореста.

Пространство вокруг керамической вазы тщательно очищено. Кадка с цветами выставляется подношением вазе. Подросток-ойкет подзывает хозяйку и служанку. Две девы поминают долгой молитвой безвременно почившего ребёнка.

Процессия, теперь ведомая Аргеем, останавливается перед каменным сооружением, напоминающим фасадом храм. Две дорические колонны поддерживают фриз с потускневшей росписью растений, никогда в Бактрии не встречающихся: оливы, мирта и лавра. Аргей открывает дверь, входит первым. Светило освещает склеп, входящие за Аргеем мужи рассматривают выставленные в нишах скульптуры богов. Кроме лепных изваяний Диониса и Геракла, в помещении нет более ничего. Надземная квадратная комната в семь шагов длиной скрывает доступ к подземному склепу. Аргей просит помощи. Мужи приподнимают за два бронзовых кольца отполированную каменную плиту размером с гоплон, отыскивают в углу лестницу, из хвороста вяжут факелы, поджигают и с ними, горящими, спускаются вниз, в склеп.