Текст книги "Байки из F@cebook"

Дьявол водит Prado

Деньги меняют походку? Серьёзно? А вы за баранку Toyota Land Cruiser Prado четвертого поколения садились? Вот что меняет, и не только походку!

Я вот, к примеру, недавно из профессионального пешехода и опытного пассажира с огромным стажем переквалифицировался в ездока этого японского «танка». Так вот, первое что я сделал, это сменил походку! Она теперь стала более… «пофигистнее» что-ли, короче, Дон Корлеоне в лучшие свои годы.

За ней сразу же выбросил свои порванные джинсы времён холодной войны (и, по-моему, стиранные последний раз в те же самые годы) и нацепил костюмчик, но уже от PradA. Хемингуэй, сквозь наушники плеера бурно повествовавший мне о своих приключениях, сменил Тупаком; Паганини, сложив свою скрипку в старый дерматиновый футляр, освободил своё место Eminem; ну, а Солженицын, мой верный спутник в общественных транспортах, сменился «прадовской» баранкой.

Toyota, управляя мечтой, управляла мной. 282 боевых самурайских коня притаившись под капотом, табуном несутся по нашим ущемлённым дорогам, вмиг заглатывая 2,7 литров бензина. Малолитражки, наводнившие город, как цветные тараканы, путаются под колёсами.

Словом сменилось всё. Prado дьявольски подменил меня. Стоишь, к примеру, на красном, а рядом подкатывает другой, так называемый, джип. А Prado ведь старшой, ростом выше будет, и ты так непринужденно опускаешь стёклышко, куда-то глубоко вниз бросаешь свой равнодушный взгляд, и с мыслью «О, пепельница!» тушишь свою сигару об его крышу. Надо сказать, я до сей поры никогда и не курил, а тут, видишь ли, Prado, вот и пришлось второпях научиться, статус, видишь ли, вынуждает.

ПСка. Говорят, Данте в своём «Божественном Комедии» рассказывал, что для зазнавшихся ездоков Prado есть в аду специальный круг, поближе к Мефистофелю.

Она и футбол

Не, ну с ней совершенно невозможно смотреть футбол!

Ну вот вчера, например: Лига Чемпионов УЕФА. Четвертьфинал. Бавария против Манюнайтед. Ответный матч. Что бы пробиться в полуфинал, баварцам нужно забивать аж 2 мяча. Второй тайм. 57-я минута. Счёт: 1—0. Мюнхенцы проигрывают. В общем, катастрофа!

А она сидит себе, уткнувшись в экран, и всё что-то подсчитывает. Долго я её не отвлекал (хотя, признаюсь, любопытство пробирало!) пока она сама вдруг не выдала:

– Зай, а почему на поле 23 игрока?

Я опешил. В каждой команде по 11 игроков. 11+11=22. На всякий случай проверил на калькуляторе. Точно 22. Вроде никому «красную» не показывали, даже замен ещё не было, а тут их вдруг целых 23 штуки? Откуда? Начал по фамилиям перебирать всех, как в красных так и в чёрных формах. Вроде бьётся. Все 22 штуки.

– Ну и где твой 23-й? – не выдержал я.

– Ну так вот же он, в жёлтом, смотри, смотри, смотри! – и стучит по дорогой плазме своим тщательно отманикюренным ногтем. – Свистит всем, гад, а сам никому не помогает. За какую команду он вообще играет?

Она на полном серьёзе, без тени улыбки на лице, посмотрела на меня.

Я немного замешкался:

«И впрямь, – подумал я, – этот шведский арбитр, Эрикссон, ведь действительно не дал 11-метровку, когда Роббена повалили на газон? Предвзят, однако, судья, тащит МЮ!».

– Этот гад играет за Манчестер! – наконец заключил я вслух.

Помню, я ещё наивно так подумал, что смешнее того, чтобы судью спутать с игроками, просто быть не может,… пока на 76 минуте тот же самый Роббен не забил третий гол в ворота МЮ. Тут уж она вскочила и как заорёт, что, мол, этот гол засчитывать ни в коем случаи нельзя, потому как мяч, попав в ворота, всёж вылетел из них обратно!

«А ведь, чёрт возьми, философская интерпретация гола!» – мелькнула мысль у меня в голове, за секунду до того как я дико начал ржать.

Процесс становления

– Ты, мать, смотри, в воспитательный процесс не лезь, – твердил он ей, хмуро поглядывая на шестилетнего мальчика, вот уже четверть часа стоявшего у карты мира прочно вбитой к стенке. – Родила его, вот и поглядывай, чтоб чист был и опрятен, а во «внутрь» ни шагу! Там, мать, моя территория. Не вторгайся!

– Он же ребёнок ещё, – молила она, ломая руки.

– Моцарт в 4 года играл на клавесине, а в его возрасте уже симфонии писал, – аргументировал он свою жёсткость.

Тусклый хрусталь, скупо расставленный в старом серванте, глухо отражал хрип отца. Женщина нежно посмотрела на своего сына, но не осмелилась ему что-либо сказать, а уж тем более обнять его. Худощавый мальчишка, забравшись на стульчик, мышцами глаз пытаясь удержать накатывающиеся слёзы, тщетно искал на карте «Буркина Фасо». Вдруг лицо у него мгновенно прояснилось и мальчик, балансируя на шатающемся стульчике, восторженно ткнул пальцем куда-то в Африку:

– Вот он! – вскрикнул мальчик.

– Столица? – буркнул отец, не выказывая никакого одобрения.

– Угугу! – неуверенно, но моментально произнёс мальчик, и самому стало смешно.

– Уагадугу, – поправил его отец. – Что еще, сынок, можешь рассказать про эту страну?

Мальчик только и ждал этого вопроса. Он помнил, как когда-то отец рассказывал ему про легендарного президента Буркина Фасо – Томаса Санкара, «Африканского Че Гевара». Он любил национальных героев и отважных лидеров, посвятившие себя высоким идеям и Родине, и словно губка, впитывал подобную информацию.

Спрыгнув со стульчика, мальчик, подбежав к шкафу, достал из толстой папки черно-белые фотографии, вырезанные из старых газет и журналов, нашел там измятую фотографию чернокожего человека в военной форме и вручил его отцу:

– Президент Буркина Фасо – Томас Санкара! – громко начал мальчик и, словно о каком-нибудь захватывающем художественном фильме, принялся взахлёб рассказывать отцу про покойного африканского президента.

Мужчина сидел, откинувшись на спинку кресла, и внимательно слушал ребенка. Лицо у него было задумчивое, предельно серьезное, но всё же мальчик не раз замечал, как сквозь эти живые, хранящие силу глаза откуда-то из глубины, как первые лучи солнца на рассвете, пробивалось счастье.

Многоэтажная Америка

В конце 30-х Ильф и Петров, усевшись за баранку Форда «благородного мышиного цвета», пересекли всю Америку, от океана до океана. Вернувшись на Родину, под бурными впечатлениями увиденного, изрекли они на свет не менее бурную книжонку – «Одноэтажная Америка».

Позже по ильф-петровскому маршруту не раз проходили и другие советские путешественники, писались книги и создавались фильмы.

Последний раз по тропам классиков прошлись Владимир Познер с Иваном Ургантом. Их 60-дневное путешествие было интригующе показано в 16-серийном документальном фильме «Одноэтажная Америка».

Оказавшись в Штатах, я, вдохновленный как Ильфом и Петровым, так и Познером и Ургантом, первым делом побежал в BestBuy за видеокамерой. Я, конечно, понимал, что моя 2.7-дюймовая, пусть даже и японская, камера не может тягаться с профессиональными объективами, управляемыми не менее профессиональными операторами Первого Канала. Хотя с другой стороны, я и не надеялся снимать интервью с Биллом Гейтсом или Тедом Тёрнером, как это удалось Познеру с Ургантом.

Словом, занятие обещало быть дилетантским, но и я, признаться, изначально задавался другими целями.

Целями моего объектива были простые американцы, средний класс и ниже: владельцы небольших фирм, учителя школ и ВУЗов, медсёстра больниц и клиник, разношерстная молодёжь, работники Макдональдса, черные и испаноговорящие американцы, бездомные и другие слои американского общества. Более того, избегая большие мегаполисы, такие как Чикаго, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, я намерено рвался в средние и малые города, на которых, в принципе, и базируется вся экономическая мощь страны.

К сожалению, я не умею хитро щуриться и красноречиво излагать, как это мастерски проделывает Познер, но были у меня и свои плюсы.

Ну, во-первых я был простой студент, что сразу же располагало моих интервьюеров к естественности, непредвзятости, и искренности в ответах на мои вопросы, где как у Познера чувствовался некий официоз Первого Канала.

Во-вторых, времени у меня было придостаточно (чего не скажешь о финансах!). За 60 дней Pozner & Со управились с задачей, тогда как у меня на это было целых 2 года (разумеется с отрывом на учебу).

Главный вопрос у Познера был «верят ли американцы в „американскую мечту“?» и «жива ли она сегодня?». Меня же больше интересовало: «счастлив ли простой американец, при всём материальном благосостоянии страны?» и «что для них значит счастье?».

Обильный материал, осевший на жестком диске моего ноутбука, ждёт своего часа… ну и хорошего режиссёра монтажа.

Солженицын vs Хомский

В лихие 90-е он был ещё школьником. Его дворовые друзья медленно расползались по разным континентам, и лишь сломанный красный совок одиноко пылился в разворованной песочнице. Стояло время дешевых нравов переходного периода. Каждый как мог: кто головой, кто деньгами, а кто с АК-47, охотился за синей птицей. Измученный люд мечтал о докторской колбасе с крепким самогоном, куске дикой приватизации, и всемогущей Грин Карте. Пределом же его юношеских мечтаний было… полное сочинение А. Солженицына (айфонов тогда еще не было!). Словами «диссидента» он надеялся растопить остатки льда «железного занавеса».

Тем временем прилавки стремительно редели, а вместе с ними и книжные полки.

– За 300 «американских» я тебе, малой, не только Солженицына, но и Библию с личным автографом автора достану! – деловито втирал ему тип на блошином рынке купца Тезикова.

300 долларов казались ему тогда чуть ли не весь ВВП Штатов. Он, знавший на купюрах исключительно «лысину Ильича», «шевелюру Франклина» и в лицо не ведал.

Невдолге всё устаканилось. Лихо смердело свободой. Прилавки медленно пополнялись, а вместе с ними и книжные полки. Успевший к этому времени «проглотить» всё творчество Солженицына (а, в свою очередь, ненасытная земля, успевшая заглотнуть и самого писателя… Да будет она ему прахом), он и с «Франклином» сошёлся накоротке. Кривая нещадно заносила его в разные уголки пёстрого мира.

Занесла она его и за океан, в семью заморскую. Те были люди образованные, интеллигентные, но по-ихнему. Читали и перечитывали исключительно сочинения Нобелевских лауреатов. «Империю зла» познавали по страницам Солженицына, грузно и однобоко. Ограничившись всего лишь одним языком, своим родным, твердо ведали слово «ГУЛАГ»… впрочем, смутно представляя что это.

Не раз, искренно удивляясь, за семейным столом переспрашивали они его:

– И Вы действительно читали «Архипелаг»?

Тот недоумевал:

– И «В круге первом» тоже! – отвечал он. – И про «Ивана Денисовича» читал… А что?

– И Вас не забрали… – склонившись ближе и чуть понизив голос, – … K.G.B.?

Те никак не могли поверить ему, вероятно, живо представляя себе, как он, под покровом ночи и одеяла, закусив зубами фонарик, дрожащими сплюнутыми пальцами перелистывает Солженицына.

Но и он вопрошал, не менее искренно удивляясь:

– А Вы действительно читали «Manufacturing Consent»?

Они же изумленно и с некой долей иронии:

– А кто, простите, автор?

– Как, как? Ноам Хомский?

– Странно, никогда не слышал о нем…

– А в каком году он получил Нобель?

– Ах, не получал? Так мы желтую прессу особо не жалуем…

Ноам Хомский – непризнанный мыслитель современности, лингвист-философ и интеллектуал мирового уровня. Книги его редко печатаются, и чаще в опале. А его дрожащий старческий голос, как некогда голос Александра Исаевича, камнем тонет в диких воплях неолибералистов.

Он слышал их и понимал, что в целом ничего и не изменилось. Сменились лишь маски, роля да обвёртки. Всё также агрессивно охотились за синей птицей, и всё также смердело свободой.

Полёт на Марс

Вытирая пыль в моём рабочем кабинете, моя любопытная половина «случайно» обнаружила на столе распечатки бумаг о моей регистрации в программе «Пилотируемый полёт на Марс» (благо английским она, к сожалению, владеет).

И, естественно, грянул гром:

– На кого ты нас покидаешь? – неистовствовала она. – О, горе мне, несчастной!

А за громом, разумеется, последовал «ливень» в виде горьких слёз.

Тут подоспела тяжёлая артиллерия – испуганная мама вбежала в комнату:

– Аль, что стряслось!

Ой, сейчас начнётся! – опешив, подумал я, предварительно приняв позу зайчика, белого пушистого и невинного.

– Мама, он опять хочет уехать! – хныкая, она стала ябедничать моей маме.

– Опять до утра футбол с друзьями смотреть, пиво пить? – зацокала прискорбно мать.

– Да нет же, – жалобно протянула супруга, – он теперь на Марс собрался.

– Куда, говоришь, собрался? – переспросила мать.

– На Марс! – разрыдалась та гуще прежнего, размахивая над головой злополучными бумагами, словно неопровержимую улику.

– А это ещё где? – призадумалась мама. – В Европе?

– Ну, мама! – хныкнула вся красная от слёз жена «марсианина», и не в силе успокоиться, стала выкладывать маме всё, что знала из астрономии. – Ну, короче, это после Земли будет, там! – и деловито тыкнула пальчиком в потолок.

– Ну, перестань, дочка. Никуда он не улетит. – успокоила её мать. – Помню, когда он из Германии возвращаться не желал, его покойный отец пригрозил что, мол, поедет за ним в Берлин и устроит ему там жару, как дед в 45-м. Так он через неделю с дипломом был уже дома!

– Но ведь с Марса обратной дороги нет, да и лететь туда 20 лет! – успела произнести супруга и еще с большим усердием принялась рыдать.

И словно в суде присяжных, решил и я, наконец, взять слово:

– Ну, так ведь это всего лишь…

– А ты молчи, безбожник! – пригрозила мать сердито. – Ишь, куда решил улизнуть! На Марз ему, видите ли, захотелось.

– Ну, так ради науки, мам, ради всего человечества… – попытался было я метнуть пару высокопарных слов со своей трибуны.

– А картошку на даче кто копать будет, а? Я что ли со своим радикулитом? – привела мать неоспоримые доводы. – К немцам подался – я стерпела, в Америку уехал – дождалась, а теперь с Земли решил сбежать, неблагодарный ты сын? Видел бы тебя сейчас твой отец!

А дальше, сами понимаете, мощное лобби, двое на одного, тут уже без вариантов.

К тому же, благоверная моя как-то ради меня от учёбы в американском универе отказалась, пришлось и мне отказаться от Марса. Ну, прям сопоставимые вещи!

Вот сижу я теперь, смотрю на мир наш безумный, с его кризисами, воинами, террором… а на Марсе, наверно, сейчас тишина да благодать…

Гранитный экзамен

И вправду же говорят, с рождением сына мужчина становится «Отцом», а с рождением дочки – «папулей».

Сидит, к примеру, сын со своей семьёй у родимых могил. Легкий весенний ветер теребит огни лампад, унося куда-то ввысь шепот молитв. Его сестрёнка, тихо плача, возлагает цветы своей «папочке». Вероятно, она думает о чём-то своём, тёплом и милом. Как, например, папочка ей бантики по утрам завязывал, в школу провожал, как на плечах её катал и нежно звал её «доченькой», и ещё много-много других мелочей, которые сыну обычно и неведомы.

Ну, а сын-то что? Тот скуп на слова, а тем паче на слезу. Он не к папочке, он к Отцу пришел. И пришел будто на экзамен явился. Стоит перед ним понуря, глаза поднять боится, стыдно.

Стыдно, коли имя его порочит и заветам не следует. Стыдно, коль изменяет принципам, которые Он столь долго ему прививал. Стыдно, коль отрёкся он от ценностей, которые Он проповедовал.

Но сын помнит, всё помнит, потому и стыдно смотреть Отцу в глаза, пусть и в гранитные. Помнит он его извечное «не море топит, а лужа». И тело его помнит отцовские розги, когда однажды взял он в школе чужое без спроса.

А глаза, застывшие в сером мраморе, внимательно глядят на него, мерят стальным взглядом, душу сверлят:

– Правильно ли ты живешь, сынок? – хрипит в ушах голос Отца. – Не прожигаешь ли ты жизнь понапрасну?

Молчит. А что же ему ответить? Что подался он нынче в торгаши, кои «бизнесом» зовётся? Что там, батя, иные правила, ничего личного и человечного, только бизнес? Что все его ценности, мораль и принципы там ни к чему, лишь мешают жить кучеряво? Что пресное благополучие целиком его засосало? Что он усердно ишачит на дядьку, а на семью и друзей никогда нет времени?

Вот и стыдно ему.

Тяжек для мужчин экзамен этот, ой как тяжек. Видимо, нет для сына пуще экзамена, чем этот молчаливый гранитный диалог.

Пробежка – 2

Как я уже писал, по вечерам я бегаю в школьном стадионе. Точнее сказать, бегаю я по ночам, когда далёкие небесные светила тускло освещают неровную дорожку, аккуратно устланную… баклажками, битыми стеклами пивных бутылок, окурками дешёвых сигарет и прочими принадлежностями нелёгкой школьной жизни.

Вот и сегодня, особо тщательно размявши те места, что подолгу отсидел в офисе, пустился я по круговой. На первом же круге сталкиваюсь я с тройкой женщин непреклонного бальзаковского возраста. Дамы, не утруждая себя беготнёй, величественно шествовали вокруг школьной оси. Та, что посередине бурно о чем-то толковала двум другим:

– … но вот только стоят они ужасно дорого, – жаловалась она, – почти 260 штук, представляете?

– Значит ты их не купила? – нетерпеливо перебивала та, что слева от неё двигалась трусцой.

– Ну, Кать, – удивлялась та, – они ведь одного цвета с моей Нексией, представляешь!?

– Такие же красненькие? – вскрикнула третья. – Обалдеть!

Быстро пробежав мимо них, я целый круг ломал голову над тем, какая связь между автомобилем и обувью водителя. Нагнав их в третьем круге, я услышал, как та женщина знаючи поясняла подружкам о сверхпрочных свойствах каблуков у тех самых красных туфелек, о их легком амортизации при ходьбе, о фиксации стопы в стремени и других тонкостях технического, я бы даже сказал, инженерного характера. На шестом круге она уже рассказывала, нет даже показывала, как изящно она будет выглядеть, взобравшись на те самые красные каблучки.

Словом я узнал практически всё об этих туфлях, сделал даже несколько открытий для себя, но тем не менее, так и не понял, купила она их или нет.

Намотав четыре километра, свою обычную норму, я собрался было свернуть домой, но было чертовски интересно услышать концовку рассказа. И я продолжал бежать, сбавив скорость до минимума так, что уже медленно пятился за беседующими дамами.

Та всё ещё красноречиво перечисляла достоинства той туфельки. Говорят, настоящий оратор должен уметь говорить об обычной сковородке не менее получаса, да так, чтоб было интересно его слушать. Передо мной же шла обычная женщина, которая вот уже целый час безустанно, к тому же смачно, рассказывала об обычных туфлях, при этом умудряясь сохранять интригу.

На пятом километре я, наконец, выдохся, хотя любопытство всё нарастало. От безысходности я подошел к даме и спросил в лоб:

– Извините, но скажите, пожалуйста, так Вы купили эти туфли по 260 или всё-таки нет?

Женщины, слега опешив, ни с того ни с сего, вдруг набросились на меня:

– Что? Что Вы себе позволяете, хам? – завопила «ораторша». – Вы всё это время бегали за нами и подслушивали?

– Да он небось маньяк, – подхватила вторая.

– Или извращенец, – заключила третья.

Вот с такими напутствиями, так и не узрев ответа, пустился я наутек.

Боюсь без снотворного мне сегодня не уснуть.

Знак свыше

Просыпаюсь я в понедельник утром. Вставать, естественно, неохота. Голова всё ещё шумит от воскресенья. А тут СМС стучится в мой ой-phone. И сообщение скупое такое, но грозное: «ДЕЙСТВУЙ!».

Номер засекреченный. «Неужто знак свыше!» – мелькнуло в моей всё ещё сонной голове.

Я немедля вскочил с кровати. Старательно сделал зарядку (хотя сроду её по утрам не делал!). Принял холодный душ (опять же не без мотивации «Знака»! ).

Позавтракав, зашёл на FOREX. Вот уже которой день я не мог решить скупать мне EUR/USD аль продавать её. А тут спозаранку божественное: «Действуй!». Я и, не долго думая, открыл сделку на продажу, а закрыв её к концу дня, о небеса!, оказался в плюсе аж на 117 пунктов.

«Ей-богу, знак свыше!» – ликовал я безумно.

«Раз уж так прёт, – подумал я, – почему бы мне не…» и решился-таки показать знакомому режиссеру одну из старых моих вещей. Идея тому понравилась. Решили замутить короткометражку.

«Точно знак свыше!» – уверовал я окончательно.

Ночью спал как младенец.

Утром следующего дня звонит телефон. Номер, естественно, засекречен. «Неужели Он сегодня решил позвонить, мог бы и просто СМСнуть?» – богохульствовал я, но, на всякий случай дрожащей рукой, поднял трубку.

Послышался почти детский, а главное женский голос.

«Он – женщина?» – помню, подумал я тогда.

– Артём? – произнёс голос.

Поняв, что ошиблись номером, я отвечаю:

– Девушка, по-моему, Вы ошиблись.

– А кто это? – тревожно спросил голос, видимо не веря, что я всё же не Артем.

– Где?! – решил не отставать и я.

– Ну, хватит, Артём, ты же обещал? – взмолилась она. – Я же написала вчера «Действуй», почему ты не пришёл и не перезвонил даже?

В общем, как оказалось, не было никакого знака свыше. А была обычная девушка, которая отправила обычный СМС обычному парню, с которым она познакомилась на днях в метро. Тот, видимо, проехался по её ушам, мол, «свожу в кино», «звёзды с небес по 10 килограммов» (в общем, полный пакет лапши). Ну, а под конец дал ей наугад… мой номер телефона и сказал, что будет ждать её сигнала действовать.

А я, дурак, столько дел успел понаделать из-за этого глупого СМСа.

Так что, ребята, если для воплощения вашей мечты вы ждёте какого-то особого знака свыше, знайте, вот он – «Знак свыше»!

ДЕЙСТВУЙТЕ!