Текст книги "Байки из F@cebook"

Байки из F@cebook
Марат Байзаков

© Марат Байзаков, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

За дружбу народов

Дело было в Бухаре и сравнительно недавно. Мы с другом откомандированные, а значит вольные, баловались на досуге водочкой. К соседнему топчану медленно подтягивалась группа туристов. Человек пятнадцать усталых, но шумных и обвешанных японскими аппаратами туристов, время от времени щёлкали то Ходжа Насреддина на ослике, то тысячелетний платан.

Друг, обожавший приставать к туристам, вытянулся во весь рост и, медленно просканировав каждого, громко спросил:

– Русские что-ли?

Туристы, немного замешкав, почти хором ответили:

– Они самые!

И тут мой приятель, в порыве непонятной печали, иронично выдохнул во весь голос:

– Понаехали!

Соседний стол мгновенно затих. Первая опомнилась белокурая девушка:

– Мы вообще-то туристы, не гастарбайтеры.

– Мы денежки у вас тратим, если что, – подхватила вторая. – А могли бы где-нибудь в другом месте потратить.

– Например, в Турции, – хмуро буркнул мужчина, – или в Египте. Там и duty free дешевле.

Я, пнув под столом друга:

– Ты, балда, гости же! Ведь «мехмон отангдек улуг» (др. узб. пословица: «Гость свят как отец»).

А он, отрезвев на пару секунд:

– Да шучу же, ребята, вы что, в самом деле!?

Гости натянуто улыбнулись нам и спокойно принялись изучать меню.

Через пару стаканов, приятель опять поворачивается к соседям:

– А откуда именно вы будете, – спрашивает он, – друзья?

– Москва, – ответил кто-то, чавкая пловом.

Тут друга опять занесло:

– Бухара не резиновая! – и сам же покатился со смеху.

Плов, а вместе с ним и зелёный чай в пиалах, медленно остывали, пока туристы из России, замерев, смотрели на этого пьяного горе-патриота, вероятно придерживающегося, как и скинхеды на Красной Площади, крайне левых взглядов.

– Фашист! – шепнул один из туристов.

Наличие недюжинных мозгов и искрящего чувства юмора – главное отличие «фашиста» от «патриота». Когда первый, к сожалению, убывает при увеличении алкоголя в крови, второй же, наоборот, прибывает с его ростом.

– Простите меня, грешного, бога ради, простите! – всё не мог успокоиться приятель. – Просто давно уже хотел что-то подобное сказать в лицо москвичам! Не удержался, ради бога извините.

И тут же, желая смыть свою вину, крикнул официантке:

– Девушка, принесите, пожалуйста, гостям красного вина, за мой счёт, разумеется!

Мне уже было не по себе. Я встал и отошел. Когда вернулся, друга на месте не было… его буйные тосты звучали уже из соседнего столика. Устроившись средь гостей, он крепко держал в одной руке бутылку вина, а в другой заполненный стакан, и рассказывал гостям историю про своего деда. Он рассказывал её всем и всегда, когда доходил до своей кондиции.

На Войне отряд, в котором служил его дед, попал в засаду. После короткого боя, из всего отряда в живых остались только двое: сержант и он. Им не только удалось чудом выбраться из засады, но и умудрились взять ценного «языка». Дед ни слова не говорил по-русски, а сержант никогда не слышал узбекский, ну а фриц и подавно, знал только свой «арийский» язык. Вот так, две недели блуждали они в лесу, каждый разговаривая на своём языке. Со слов деда, атмосфера у них была вполне весёлая, даже немец за это время стал им как-то ближе. Делились запасами, стали понимать друг друга с полуслова.

Тут все за столом весело подняли пиалки, наполненные сладким вином.

Я слышал эту историю из уст друга, наверно, раз сто, но никогда он её не рассказывал до конца. А конец был печальный: добравшись до своих, одного после допроса расстреляли, второго определили в штрафбат, третьего понизили в звании. Но мой гениальный друг умудрялся всегда превращать свой рассказ в роскошный тост, и выпивали всегда стоя – «за дружбу народов».

Попутчик

Возвращаясь с работы, в зависимости от настроения, я беру по дороге попутчиков.

Ну а что, лишние пару ушей, ну и нелишние пару копеек!

Средь голосующих я стараюсь отбирать таковых, кто менее всего похож на Лектера Ганнибала или зелёного Халка. Хотя признаться, по секрету, таковых у нас в городе становится всё меньше и меньше!

Уже в машине я проделываю со своими пассажирами следующее:

Я задаю им три вопроса на любые темы. Если он/она отвечает на все мои вопросы правильно, то денег я с него/неё не беру. Если же не смог ответить ни на один из моих вопросов, то будьте любезны подбросить червончик к изначальной цене за проезд. В общем, чистой воды – программа «IQ-Такси».

Признаюсь, больше всего я люблю издеваться над зелёной молодежью, заваливая их вопросами: «А кто такой был Ленин?», «Назовите мне все 15 стран покойного СССР». А недавно на вопрос «Где находится Крым?», две размалеванные хохотушки на заднем сиденье хором пропели мне: «Крым наш!». Были также случаи, когда мои пассажиры в своих Айфонах искали через Google Map страны: ГДР, Советский Союз, Эльдорадо. Представляю, как спутники сходили с ума от таких запросов!

В общем, есть у меня, чем развлекать себя в наших пробках.

Но вчера случилось то, что полностью сломало все мои стереотипы и вдоволь прошлось по моему честолюбию.

Дело было вечером. По привычному маршруту я возвращался домой. У самой обочины дама бальзаковского возраста тщетно ловила такси. В руках у неё, естественно, сумочка, в ушах, естественно, мобильный телефон. Чуть дальше от неё голосовал молодой человек, лет этак 25—28, с взъерошенными волосами, в изношенной куртке, чрезмерно рваных джинсах и с чем-то переполненным рюкзаком за спиной.

Итак, у меня было два варианта: или я провожу свой «IQ-Такси» эксперимент на молодом человеке или же полчаса выслушиваю сплетни двух подружек по телефону. Выбор был тяжелый!

Я терпеливо изложил правила игры молодому человеку, который долго пристраивал свой толстый рюкзак. Он поглядел на меня с минуту-две и согласился.

– Итак, вопрос первый, – начал я бойко, пристраиваясь на левую полосу. – Как называется столица Мадагаскара?

Лицо моего пассажира мгновенно просветлилось:

– Ах, Республика Мадагаскар что ли! – воскликнул он вдруг. – Величественный остров, кстати, четвертый по величине в мире. А вы знали, что эта Республика когда-то была частью Индии? Лет так 80 миллионов назад, никак не меньше! А до этого она предварительно отделилась от Африки. Помню ещё, что столица её – Антананариву, а по-ихнему «город тысячи воинов», позже стал центром королевства Имерин.

– То есть Вы жили в Мадагаскаре в те времена, и поэтому всё это помните? – перебил я рассказчика, опешив от столь детальных познаний незнакомца.

– Ну что Вы, что Вы, конечно же, нет, миллион-то лет назад, помилуйте! – как-то ехидно захихикал мой попутчик. – Я всего лишь хотел сказать, что помню, что читал об этом где-то, вот и всё.

– Ясно, – пробурчал я, нутром чуя, что про географию ему вопросы, пожалуй, лучше не задавать.

– Ладно, – продолжил я, – следующий вопрос из сферы экономики: кто был основателем теории монетаризма?

Тут мой мадагаскарец задумался, чем и приподнял мне настроение, что аж всем пешеходам на пешеходном переходе я любезно уступил дорогу.

– Тут, знаете-ли, – наконец он промолвил, – странная ситуация получается. Ну вот сами посудите: само название «монетаризм» исходит от Карла Бруннера, ну тот самый швейцарец, который был удостоен премии «Адама Смита», а вот основоположником теории «роли количества денег в макроэкономике» всё же является Милтон Фридман, которому ещё в 76-м Нобель вручили.

Затем он как-то по-философски задумался чуток и, нервно теребя свой рюкзак, затараторил:

– Хотя, знаете, я, как ярый сторонник кейнсианства, отказываюсь отвечать на Ваш вопрос о монетаризме.

Я, немного съёжившись, осторожно возразил ему:

– Ну, так Вы уже, как бы, ответили. И ответили, надо сказать, правильно – Фридман и был основателем монетаризма.

– Протестую, – чуть ли не вскрикнул кейнсианист, – не называйте при мне эту мерзкую фамилию!

Я, пожалев, что не взял в попутчики женщину с телефоном, замолчал.

– Ну давайте уже Ваш третий вопрос, чего ждете-с? – как-то даже по-чеховски потребовал у меня пассажир.

Ну, я ему про литературу и решил задать вопрос:

– Я уверен, уважаемый, Вы читали «Божественную комедию» Данте, а вот скажите, кто же автор «Человеческой комедии»?

Пассажир вдруг удивленно взглянул на меня:

– Кааак кто? – искренно произнес он. – Так ведь Бальзак же писал, ну Оноре! Ужель ошибаюсь? Он ведь, ещё в 18 веке, своим реализмом внёс новаторские веяния в изящную словесность Европы.

Казалось, мой попутчик, замолчав, мучительно о чем-то вспоминал, а потом, вдруг встрепенувшись, продолжил:

– А вот вы знаете, что он, ну Бальзак этот, следуя литературной моде, напечатал несколько романов в духе «неистового романтизма», а позднее сильно жалел об этом, называл их «сущим литературным свинством» и ужасно стыдился их.

Потом мой чудак-пассажир как взорвётся гомерическим смехом, что я, испугавшись, сильно нажал на тормоза.

– Говорят, что Бальзак считал мужское семя субстанцией мозга, – как ни в чем не бывало, продолжал он, – поэтому предпочитал не растрачивать его попросту. А однажды он признался своей даме, что сегодня утром он лишился романа! Вы представляете, целого романа!

Тут мы уже оба хохотали над Бальзаком.

Я высадил своего первого и пока что единственного победителя там где он просил. Денег, разумеется, не взял. Отъехав, я долго не мог прийти в себя. Мне всё казалось, что я только что подвёз самого Вассермана!

«Главное, – подумал я вдруг, вспомнив про субстанции мозга Бальзака и целибат Вассермана, – чтоб он с дури обет целомудрия не принял».

Пробежка

Раньше я бегал по утрам. После долгих, чуть ли не со слезами на глазах, прощаний с подушкой, я призывал EMINEM хоть как-то облегчить моё тяжкое утреннее начинание. Тот из моих наушников ритмично приступал кого-то поносить, разнося за одно, в паре с утренним холодком, остатки сна в моей голове.

Но вот недавно решил я пробежаться ночью, этак ближе к полуночи. Нормальные люди в это время уже спят, ну, или сидят на Фейсбуке (и читают мои перлы!), а не перелезают забор школьного стадиона, чтоб потом как угорелый носиться по нему, наматывая в кромешной темноте круги, жадно глотая ртом минусовой воздух.

На самом старте, под турниками, я распознал два силуэты, временами сливающиеся в одно целое. Молодежь! – подумал я. – Видимо не спится, отрабатывает в темноте дыхательные упражнения.

На первой стометровке, к моему огромному удивлению, столкнулся я с дамой, бегающая трусцой и… с телефоном, прижатым к уху:

– Вот сволочь! – периодический вставляла она в разговор. – А ты ему что? Умничка! А он тебе? Вот сволочь!

Обогнал её. Во второй стометровке, откуда не возьмись, нагнала меня борзая. Я замер. Та небрежно понюхала меня, кусать не стала, и отошла прочь, видимо не понравился я ей, оно и неудивительно, потный я и моей-то особо не по вкусу.

– Вы здесь наверно новенький, – подбежав откуда-то хозяин собаки, стал пояснять мне, – вот он Вас и обнюхивает! Вы не бойтесь!

У них тут что, «клуб анонимных полуночников», что ли?! – подумал я.

Успешно пройдя крещение собакой, я продолжил пробежку. На финишной прямой я наткнулся на целую группу бабушек – божьих одуванчиков. Впрочем, старушки в трико Adidas, кроссовках Nike и в буденовках – картина не для слабонервных, скажу я вам, одуванчиками тут и не пахнет.

На мгновение я представил себе, как каждый день весь этот честной народ в полночь дружно перелезает 3-х метровый забор школы и устремляется в стадион. Видать секта какая! На мгновение мне стало даже жутковато.

Это я потом уже узнал, что в заборе существует отверстие, потайной вход, но знают о ней только свои, крещенные борзой. Теперь я бегаю исключительно по ночам.

В погоне за Мечтой

Звонил вчера друг, по голосу было ясно, набравшийся изрядно. Говорит, подъезжай, угощаю. Я спросил о поводе.

– Она всё-таки это сделала! – прохрипел гордый голос в трубке. – Поступила в этот чёртов универ!

– Лига Плюща? – спросил я моментально.

– А то! Плющнее только Гарвард! – уже рыча, ответил голос в трубке. – Cornell (Корнелль) University зовётся!

В Штатах, как известно, более 4000 ВУЗов и только 8 из них считаются ТОПовыми, и входят они в так называемую «Лигу Плюща» («The Ivy League»). Гарвард, Йель, Принстон, Дартмут, Пенсильвания, Колумбия, Браун и, конечно же, Корнелль, все они частные элитные университеты, куда, ясное дело, попасть ужасно трудно, а уж оплатить учёбу в этих ВУЗах простому смертному так вообще нереально.

Словом, помчался я к другу на всех парусах поздравлять, ибо знал только я, что это для него значило, кто такая «она», и почему так важен этот пресловутый «Плющ».

Предыстория длинная, путанная, с перешибленными судьбами и разбитыми мечтами, описывать – так Word’а не хватит. Ну, а если коротко, то не было у друга своих детей, а была племянница, что росла без отца. Вот и опекал он её, как свою. Это и была – «Она».

Подолгу вынашивая отцовские чувства для будущего сына, он со временем выработал свой метод воспитания Личности, спартанской Личности.

Дабы избежать гендерных преград в процессе воспитания, он первым же делом привил ей понятие – «ЛИДЕР». Всегда, когда девочка срывалась, плакала, он неизменно повторял ей, что «Лидеры (а не мужчины!) никогда не плачут и никогда, ни в коем случаи не сдаются!».

Затем он определил ей вполне лаконичную цель – «попасть в высшую „Лигу Плюща“». «Корабль не должен бесцельно дрейфовать, – повторял он, – для большого плавания ему нужен штурвал, нужна Система, нужна цель!» – твердил он вновь и вновь.

Будущая её профессия должна была быть – благородной, умственной, созидательной, ну, и, конечно не в последнюю очередь, высокооплачиваемой. Приобретенное желание «спасать мир» у 10-летней девочки переросло позже в желание «стать врачом». Вот на том они и порешили.

А дальше были тяжкие годы, устланные… книгами. Олимпиады, математика, химия, биология, шахматы, теннис, новости, история, политика и снова книги, книги, тонны книг… Табличка с надписью «Уважай Время!», висела у неё над головой. На сон отводилось строго 6 часов. Поздно ночью вернувшись с работы домой, они играли в шахматы, учили язык, и конечно читали в запой, бурно обсуждая и споря по каждому поводу. Медленно исчезал у неё акцент на английском языке, оставляя обильное место для словарного запаса. Оттачивалось перо на бумаге и кисть на мольберте. Воспитывалась несокрушимая воля к Победе.

Всё бы конечно хорошо, но у друга далеко не простой характер, тяжелый, если не сказать – отвратительный. Порой напрочь забывая, что она ему вовсе не дочка, а племянница, и что она вовсе не мальчик, а обычная маленькая девчонка, он упорно «лепил» из неё «спартанца». Она же, бывало, за глаза называла его «тираном», навязывающим ей свою мечту. Вот так со временем стяжал он себе славу «тирана».

Каждый день – один шажочек. Крохотный, дрожащий, но шажочек в сторону мечты. Долгая, кропотливая работа, слёзы и пот… и вот, наконец, она в Нью-Йорке, в тысячи километрах от «тирана», в объятиях своей давней мечты.

А тут предо мной сидит он, грузный, покойный, словно потухшее вулканическое жерло.

В грубой мозолистой руке лежит старый мобильник, обмотанный скотчем, в кармане изрядно поношенных брюк торчит расписание городских маршруток. Пьяный, то ли от выпитого, то ли от сбывшейся мечты, друг, казалось, был безгранично счастлив.

Настоящий

Речь пойдёт о друзьях. Нет, не о фейсбушных, о реальных. И не о тех друзьях, с которыми мы периодически созваниваемся, обмениваемся любезностями, которые навещают нас в больницах (коли угораздит) с двумя килограммами апельсинов и яблочным соком.

Вовсе нет, речь о более страшных друзьях, которые наваливаются к нам домой среди ночи без предупреждения, которые уносят наши вещи без спроса и потом годами их не возвращают, которые заходят к нам в больничную палату с криком «Как, ты ещё живой?».

Наверняка вы их узнали, у всех есть такие, ненормальные.

В общем, речь сегодня о них, о… настоящих друзьях!

Есть и у меня такой же, невменяемый.

Как бы странно это не звучало, но мы, настоящие друзья, пытаемся общаться друг с другом как можно реже, потому как ссоримся мы с ним 366 раз в году, и это при 5—6 встречах в год (хотя перепалки по skype, SMS и FB никто не отменял), и то если кто-то из нас попал в передрягу.

Верите вы али нет, но на Малой Кольцевой есть у нас одно безлюдное местечко, где мы выпускаем пар (когда накипит), общаясь врукопашную. Надо сказать, что его лишние 35 кг меня в принципе не пугают, потому как знаю, что если вырубит он меня по неосторожности, помирать не оставит, свезёт куда надо, поможет, друг ведь как никак, псих ненормальный! Обычно после драки едем мы в ближайший супермаркет и там, в мясном отделе, прикладываем холодный лед к синякам, и затем, прижав ящик «Балтики», едем мы к нему заливать и зализывать раны.

Полагаю, главное отличие обычного друга от настоящего это противопоказанность всяческого сентимента, церемонности и уважения к последнему. Всё это с избытком заменяется Верностью.

К примеру, чихнёт этот придурок, а я ему значит искренно так: «Будь здоров!», а он мне, также искренно: «Отвали, козёл!». Ну, что тут можно сказать: неизлечим?!

В свою очередь я, подолгу шатаясь по чужбине, шлю ему лаконичный SMS из Германии: «У моих крыша потекла. Сходи, разберись.» и для пущей же верности добавлю волшебное слово: «И не откладывай, не будь придурком!». Ну и что, что до этого мы полгода не общались! Ну и что, что забыл про «Привет, как дела?», «Не мог бы ты, пожалуйста…» и другие пустышки. Это всё не важно, важно Верность, и важна крыша, которая протекает.

А вот года 4 назад, когда мне резали аппендицит, этот гад и вовсе забыл навестить меня. Вспомнил только на следующий день, и завалился в полночь домой. Помню, разбудив меня, он любезно так спросил: «Слышь, те там ничё лишнего не обрезали? Проверь на всякий случай!». А мне и смеяться-то больно, и ответить не в силе, да и злость пробирает. Это я-то потом узнал, что все необходимые мне лекарства доставал он, да и врачей сам же и разруливал, пока я балдел под наркозом.

Вот я думаю сейчас, если однажды (чисто гипотетически!) мы с другом, померев, попадём один в рай, другой в ад, то уверен, что первый немедля попросит б-га пустить его в ад, к другу.

Ох, и зажарим же мы с Другом там чертей в ихних же котлах!

И пусть весь мир рушится

Видел недавно объявление, человек отчаянно искал место, где готовят суп из змеи. Вспомнил покойного Отца. Тот же недуг. Врачи на этой стадии болезни обычно прописывают змеиный суп. Прописать сразу «смерть» им не велит Гиппократ вот они за змею, как за соломинку, и хватаются. А ты пока об этом не знаешь, и бежишь себе счастливый, в поисках рептилии-панацеи.

Но пост этот не о грустном, а о том, как перебороть свой страх. Я, например, панически боюсь акул, змей и… «Дом-2». С акулами вроде как всё в порядке, в городе их редко встретишь, что не скажешь о «Дом-2». Это особая форма фобии. Щёлкая пультом телевизора, стараюсь перепрыгнуть этот прокажённый канал. Свят, свят, свят!

И вот теперь – «суп из змеи». Да что там змея, пропиши врач борщ из мамонта, я бы за мамонтом в мезозой бы вломился. Не без помощи храбрых людей, словил я в горах подколодную и в баклажку её. Длиной змейка оказалась аккурат… в три литра. Линейку не прикладывал, а объём был на таре указан.

Фобия фобией, а животных я малость уважаю. Именно из глубокого уважения к фауне я и не стал плотно прикрывать крышку тары. Пусть, мол, змеюка дышит, ехать ведь не близко. К тому же повар велел пленника, как вражеского языка, доставить живым. В общем, два часа дружно ехали мы с ним под классическую музыку: я за рулём, он под ногами. Пока я мирно крутил баранку, ни о чём не догадываясь, он, несколько раз переползая меж педалей и ног, исследовал салон моей машины. Видимо машина, как и творчество Вивальди, пришлась по душе моему спутнику, потому как кусать он меня не стал, а залёг под сиденье водителя, свернулся клубком, да и заснул умиротворённо. Проснулся он уже в кастрюле. Но я его всё равно уважаю. Как представлю его в машине под ногами, так сразу и «уважаю», ненормативно.

Вот так, сам того не желая, я почти излечился от герпетофобии.

Узнав про инцидент, Отец рассказал другой метод борьбы со страхом:

«К 2012 году, кстати, ровно в день твоего рождения, Майи обещают конец света. Столько я уже вряд ли проживу, а ты смотри, не проспи апокалипсис. Достань из полки „Заратустру“. Возьми моё кресло-качалку, правда, скрипит оно ужасно, ну да б-г с ним. Выйди во двор. Налей себе шампанского. Будет сын, посади его к себе на колени… и читай. И пусть весь мир рушится, а ты не боись.»

Вот уже третий год как мы пережили конец света. В холодильнике мёрзнет «Krug». Ницше без надобности пылится на полке. Кресло давно уже не качается. И сын растёт, с отцовскими глазами.