Текст книги "Платон, Плотин и Баламут. О фантастике, кино и не только"

Прощай, Руссо

Этот роман – притча, как произведения Жозе Сарамаго и Уильяма Голдинга. На днях, кстати, прочитал в 12 номере «Иностранной литературы» за 2021 года главу из «Дальнейших приключений Робинзона Крузо». Он на корабле приплыл на Мадагаскар, команда сначала мирно уживалась с туземцами: каждая сторона не заходила на чужую территорию, а на нейтральной обменивались товарами. Пока один из матросов не изнасиловал местную девушку. Туземцы возмутились, убили его, напав и на остальных. В ответ команда корабля «огнем и ружьем» прошлась по берегу, уничтожив деревни, убивая туземных детей, женщин и стариков: почему-де дикари на нас напали?

Робинзону Крузо, как человеку образованному, показалось все это чудовищным, но поделать с опьяненной убийствами командой, уверенной в своей правоте, он ничего не мог. Вот и рассказчик бумажной «Холодной кожи» в самом начале многоночной битвы символично пожертвовал всей мировой культурой:

– Чтобы укрепить свою линию обороны, я сложил поленницы бревен, добавив туда свои книги. Бумага горит быстрее, но пламя от нее ярче. Быть может, так мне удастся сильнее напугать их. Прощай, Шатобриан! Прощайте, Гете, Аристотель, Рильке и Стивенсон! Прощайте, Маркс, Лафорг и Сен—Симон! Прощайте, Мильтон, Вольтер, Руссо, Гонгора и Сервантес! Я улыбнулся в первый раз с начала драмы, потому что, пока складывал поленницы, поливал их бензином и рыл углубление в земле, чтобы соединить их с будущим костром, я пришел к выводу, что одна жизнь, в данном случае как раз моя, стоила творений всех гениев человечества, философов и писателей.

В фильме это сжигаемое культурное многообразие выражено бледнее и есть попытка пошутить с «Адом» Данте, но зато появился эпиграф из Ницше, подчеркивающий главную мысль:

– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

Любовь и ненависть

Ксавье ЖАНСУ пришлось возводить свою конструкцию из уже построенного плотно сбитого и гармоничного сооружения. Поэтому в фильме остались некоторые непереваренные куски из книги. Например, первая фраза «Нам никогда не удастся уйти бесконечно далеко от тех, кого мы ненавидим. Можно также предположить, что нам не дано оказаться бесконечно близко к тем, кого мы любим». Интонационно она в фильме работает как некий общий зачин, но ее содержание расшифровывается только в бумажном романе.

Ее смысловую роль у ЖАНСА перетянул на себя эпиграф из Ницше.

Главному герою не удается уйти бесконечно далеко от Батиса Каффа, которого он с определенного момента стал ненавидеть, но он так и не смог стать бесконечно близким к Анерис. Она – лягушан, которую держит на маяке Батис, используя как прислугу и рабыню для секса (но она не убегает, хотя такая возможность у нее есть). В отличие от латексного тела в фильме, в книге «строение ее тела безупречно. Европейские девушки позавидовали бы такой фигуре – правда, чтобы появляться в свете, ей понадобились бы шелковые перчатки»:

– У нее мускулы классической статуи, гладкая кожа с зеленым отливом, как у саламандры. Представьте себе лесную нимфу в змеином наряде. Соски грудей – как черные крошечные пуговки. Я попытался положить карандаш под ее грудь, но он упал на землю: кажется. С такими яблоками Ньютону не удалось бы создать свою знаменитую теорию. Таз балерины и плоский, невероятно плоский, живот. Бедра – чудо стройности – соединяются с туловищем так гармонично, что никакому скульптору не дано воспроизвести это совершенство. Что касается лица, у нее египетский профиль. Тонкий и острый нос контрастирует со сферичностью головы и глаз. Лоб поднимается плавно, словно мыс над морем, никакому римскому профилю с ним не сравниться. Шея будто срисована с портрета утонченной девушки, созданного средневековым художником.

В романе немало места уделено сексу с нею, который оказался необыкновенным, и возникшему чувству главного героя. Именно наблюдение за Анерис (прочитайте это имя с конца), общение с нею стали толчком к пониманию, что перед ними не животные.

А попытка втолковать это Батису Каффу (а подспудно – негодование, что тот регулярно избивает Анерис) привела к чувству ненависти.

В начале романа главный герой замечает на маяке книгу Джорджа Фрезера «Золотая ветвь», в середине – Батис отрицает, что видел такую:

– Вы не знаете, куда запропастилась книга Фрезера? Я ищу ее уже пару дней и никак не могу найти.

– Книга? Какая книга? Я книг не читаю. Этим занимаются только монахи.

В кульминационный момент романа в ходе резко обострившегося между ними конфликта из упавшего шкафчика «выглянула» спрятанная Батисом «Золотая ветвь», и главный герой понял:

– Господи, вы это знали? – сказал я, стирая пыль с обложки. – Вы всегда это знали.

Знал, что им противостоят не животные.

По сути, в романе Батис Кафф вышел из башни на смерть под воздействием главного героя, перевернувшего его устойчиво стоящий мир. И тот понимает, что именно он отправил Батиса, которого уже ненавидел, к лягушанам на растерзание. И это его тоже ломает. Он сомневается в правильности своих действий, ищет в поведении Анерис, что все было не зря, что она – человек. Ищет и не находит:

– Проблема заключалась не в том, что она делала, а в том, чего она не делала. Батис был мертв, а Анерис не выражала по этому поводу никаких чувств: ни радости, ни горя. В каком измерении она жила? Она жила так, словно ничего не произошло: собирала дрова и приносила их в дом, наполняла корзины и таскала их. Смотрела на закат. Спала. Просыпалась. Ее деятельность ограничивалась лишь самыми простейшими операциями. В повседневной жизни она вела себя подобно рабочему, управляющему токарным станком, который раз за разом повторяет одни и те же движения.

В итоге он избивает ее, как бы мстя за крушение своих надежд. Но не расстается, хотя обнаруживает, что нападения лягушан как-то связаны с нею. После ухода других смыслов она стала единственным смыслом его жизни. И он уже даже не вопрошает: человек ли она, постепенно становится таким же Батисом Каффом. И откликается на это имя, когда приходит, наконец, корабль с очередным метеорологом. И даже остается на маяке, решив не покидать остров. А ночью слышит выстрелы со стороны домика метеоролога. Все начинается сызнова.

Чужие

Напомню: главный герой участвовал в повстанческой борьбе. Для него стало ударом, что после победы соратники начали вести себя столь же беспринципно и жестко, как и ушедшие англичане. Он сбежал на отдаленный остров от этого заговоренного круга, но через некоторое время обнаружил, что является здесь таким же оккупантом (в предкульминационный момент вспоминает о своем отражении в зеркале в фуражке английского офицера, а потом сравнивает действия туземцев-лягушан с партизанскими вылазками ИРА).

И мы не знаем, сколько уже таких Батисов Каффов прошли по этому кругу.

Роман говорит в целом о человеческой природе. О том, что инородец всегда будет чужим и чуждым, как бы это чувство не подавлялось. О том, что добровольно отдать чужому то, что считаешь своим не по мелочи, практически невозможно. О том, что подавить изначальное и даже, может быть, скрываемое от себя желание немедленно отринуть чужого неимоверно трудно, как и искренне считаться с его правом на гнев, ненависть по отношению к тебе. О том, что при малейшим конфликте с чужим, автоматически лезет ксенофобия. О том, что человеку именно в этих отношениях очень легко пасть в бездну. В другом аспекте о некоторых аналогичных вещах высказались братья Стругацкие в повести «Волны гасят ветер» с серией экспериментов по оценке ксенофобии изначально высоконравственных людей «Полдня».

Не зря же в самом конце книги, приплывший новый метеоролог, столкнувшись с ночным нападением, «говорил об „акулхомах“, предлагал отравить воды мышьяком, окружить берега острова сетями, полными битых ракушек с острыми, как ножи, краями, придумывал тысячи смертоносных планов». Точно так же как ранее сам безымянный главный герой придумал достать с затонувшего корабля динамит и заложить его перед маяком, чтобы уничтожить как можно больше нападающих.

В отличие от романа в фильме – только кажущееся закольцовывание: когда через год на остров привозят другого метеоролога и опять (как в начале фильма и романа) будят полуголого «смотрителя маяка», которым на этот раз стал главный герой, тот выходит на балкон и видит на горизонте три военных корабля.

Эта концовка сродни завершающему эпизоду «Планеты обезьян», когда Тейлор и Нова, скача вдоль береговой линии, обнаруживают остатки Статуи Свободы.

В фильме мы не видим после гибели Гюнтера признаков продолжающейся войны с лягушанами: главный герой оставил ее в прошлом. Но вдруг обнаруживает, что на острове она, может, и в прошлом, а в мире только разгорается. Бездна глянула в него.

Утрата крыльев: Плотин мне друг…

Пролистывал на днях книгу британского писателя, профессора и богослова Клайва Стейплза ЛЬЮИСА «Письма Баламута». Она написана в виде писем-наставлений от чиновника в Аду беса Баламута своему юному племяннику на Земле Гнусику. В восьмом письме наткнулся на следующее:

– Как и земноводные, люди двойственны – они полудухи, полуживотные (Humans are amphibians – half spirit and half animal). Как духи, они принадлежат вечности; как животные, существуют во времени. Это означает, что дух их может быть устремлен к вечности, а тела, страсти и воображение постоянно изменяются, ибо существовать во времени и означает «изменяться».

Аналогичную фразу недавно я прикидывал в качестве эпиграфа к эссе о книге и фильме «Холодная кожа». Но не под авторством Клайва Стейплза ЛЬЮИСА. Была она высказана почти двумя тысячами лет ранее философом-неоплатоником Плотиным, интуиции которого в ряде элементов совпадают с тем, что много позже заявили Кант и Гегель.

В его трактате «О схождении души в тело» есть такой фрагмент (IV, 8, 4):

– Таким образом, души становятся, можно сказать, амфибиями: по необходимости обладая той жизнью, они живут жизнью частей; те, кто имеет возможность в большей степени соединиться с Умом, те в большей степени живут той жизнью, но те, что благодаря природе или судьбе находятся в противоречии с лучшим, живут большей частью низшей жизнью (Четвертая эннеада., СПб.: «Издательство Олега Абышко», 2004, перевод Т. Г. Сигаша).

Вот тот же фрагмент в переводе Юрия Шичалина:

– Души неизбежно оказываются вроде как амфибиями, поскольку живут попеременно и тамошней жизнью, и здешней: преимущественно тамошней те, что преимущественно связаны с умом; преимущественно здешней – кому от природы или по случаю свойственно противоположное (Трактаты 1—11, М.: Греко-латинский кабинет, 2007).

Подозреваю, что профессор ЛЬЮИС цитирует как раз Плотина, которого не мог не знать, учитывая его образование.

Любопытно, что столь роскошный образ амфибии ни разу не используется знаменитым Алексеем Лосевым, учителем Юрия Шичалина, хотя один том из «Истории античной эстетики» практически целиком посвящен Плотину. Не упоминает его в своей классической работе Игорь Берестов. И совсем по-другому переведен фрагмент в третьем существующем на сегодня переводе трактата:

– Души, вставшие на этот путь, пребывают одновременно в двух сферах: здесь они – по необходимости, в умопостигаемом же мире – лишь насколько могут. Причем высшая жизнь царствует в тех из них, кто способен дольше пребывать в области божественного Духа, а низшая преобладает в тех, качества или обстоятельства которых сложились менее благоприятно (Эннеады. Киев: УЦИММ-Пресс, 1995, перевод С. И. Еремеева).

То есть, не смотря на присутствие слова αμφίβιοι в оригинале трактата, в переводе амфибия здесь не появилась. Может быть, потому, что согласно известному словарю древнегреческого языка Линделя-Скотта «αμφίβιοι» изначально переводится и как просто «амфибия», так и «тот, кто живет двойной жизнью». И в ряде переложений трактата Плотина на европейские языки это слово переводится как раз во втором смысле без указания на первый.

Post Scriptum

Забавно сравнить, как в трех вышеуказанных переводах трактата «О схождении души в тело» переводится чуть выше упоминание другого образа – из «Федра» Платона, от ряда диалогов которого и отталкивается здесь Плотин.

Перевод Юрия Шичалина:

– Тогда-то с ней и приключатся то, что Платон называет утратой перьев и пребыванием в оковах тела, поскольку она лишается свойственной управлению сильнейшего невосприимчивости к злу, которая была у нее вместе с душой мира.

Перевод Т. Г. Сигаша:

– На этом этапе происходит то, что был названо «облинянием крыльев» и возникновение в оковах тела, поскольку душа теряет ту нетленность, которой она обладала, пока вместе с целой Душой пеклась о лучшем.

Перевод С. И. Еремеева:

– Вместе с этим пришло и то, что Платон назвал утратой крыльев – заключенность в теле: душа как бы лишилась той своей былой невинности, которая требовалась для управления высшими планами бытия вместе с мировой Душой.

В классическом четырехтомнике Платона под редакций Лосева, Асмуса, и Тахо-Годи в «Федре» все же говорится об «утрате крыльев» (перевод Андрея Егунова).

Так что из трех вариантов перевода точнее все же Еремеев, хотя именно в его передаче амфибия из трактата Плотина исчезла. Насколько точность и метафоричность соотносятся друг с другом – вопрос непростой. В конце концов, в самой известной античной метафоре – «в пещере Платона, как и в пещере Эмпедокла, символически представлен наш мир, где „разрыв оков“ и „восхождение“ из мрака – не что иное, как образ странствия по направлению к царству Духа» (перевод Еремеева).

Все пути ведут к Рику. «Касабланка» и окрестности

Зрители фильма 1942 года «Касабланка» делятся на две части. Одни превозносят его, другие недоумевают: что за сборище нелогичных банальностей? Ни одного кадра не было снято в Марокко: создавался фильм в павильонах американской киностудии. Но город прославил. В его барах висят постеры с Богартом и Бергман. Бары, правда, предназначены для туристов. Местные пьют только кофе.

Игрушка из Парижа

Рэй БРЭДБЕРИ – провокатор. В 89 лет выпустил сборник и назвал его «У нас всегда будет Париж». Я видел обложки двух англоязычных изданий. Обе – цветные яркие в стиле «праздник, который всегда с тобой». Фраза про «нас» и про «Париж» – широко известная цитата из «Касабланки». В самом конце фильма Рик в исполнении Хамфри Богарта самоотверженно отдает документы на вылет через Португалию в США из контролируемой гитлеровцами Касабланки борцу за свободу (назовем его так) Виктору Ласло и его жене Ильзе (Ингрид Бергман), которую он любит и которая любит его. Предполагалось, что они посадят на самолет Виктора и останутся вместе. Но он говорит:

– Ты должна быть с Виктором. Ты часть его работы. Благодаря тебе он продолжает жить. Если ты не улетишь, то будешь жалеть об этом. Не сегодня и не завтра. Но очень скоро начнешь и будешь мучиться всю оставшуюся жизнь.

– Но как же мы?

– У нас всегда останется Париж!

То есть у них остаются воспоминания о днях, проведенных вместе в Париже до того, как туда вошли немцы.

Сборник БРЭДБЕРИ озаглавлен по одноименному рассказу. Все, кто пишет о сборнике, стыдливо обходят его содержание от первого лица. У супругов-американцев заканчивается отдых в Париже и как-то поздно вечером муж вышел из отеля прогуляться. И случилось с ним нечто странное, чего он сам в себе ранее не подозревал – наваждение, соблазн: начавшийся было при его полном непротивлении и даже неожиданном участии, но не завершенный нетрадиционный сексуальный опыт. И оставивший в нем свой след. Он возвращается и жена говорит:

– Господи, как я люблю Париж. Давай на будущий год сюда вернемся.

– «У нас всегда будет Париж», – подтвердил я.

Но отныне у них теперь – разный Париж. Один у нее, другой – у него. Эту вот заусеницу, шершавину, волосок в супе БРЭДБЕРИ и вынес в заглавие сборника.

Золото там, где ищешь

Из 100 самых популярных фраз из американских фильмов шесть принадлежат «Касабланке» – абсолютный рекорд. В том числе и про Париж. Еще одной фразы, упомянутой в этом списке, на самом деле не существует, хотя она широко цитируется. Ею даже назван фильм 1972 года по сценарию Вуди АЛЛЕНА – «Сыграй это еще раз, Сэм!» (Play It Again, Sam).

На самом деле Рик просит пианиста Сэма:

– Играл для нее – сыграй и для меня», а Ильза: «Сыграй ее, Сэм. Сыграй «Как уходит время» («Play it, Sam. Play «As Time Goes By»).

Фильм начинается с тех же завершающих кадров «Касабланки»: сцена на аэродроме, где Рик самоотверженно произносит слова о том, что Ильза должна улететь с Виктором. Их смотрит главный герой Аллен в исполнении Вуди АЛЛЕНА. Он хочет быть таким как герой Хамфри Богарта. Но у него не получается: он нервный, эгоистичный, неуверенный в себе, сексуально озабоченный и постоянно рефлексирующий еврейский интеллигент маленького роста. На протяжении повествования он регулярно обращается к воображаемому Богарту, и тот дает ему в духе своих героев иронические советы:

– С женщинами все просто. Не знал ни одной, которую не убедила бы пощечина или револьвер 45 калибра.

Аллена бросила жена, и друзья – супружеская пара Линда и Дик – пытаются найти ему девушку. Дик – деловой человек, у которого каждая минута – на счету: придя куда-нибудь, первым делом он сообщает на работу – днем и ночью – по какому телефону его искать.

Линда в исполнении прелестной Дайан Китон – по натуре такая же, как Аллен, неуверенная в себе и постоянно рефлексирующая: ей надо ежедневно твердить, какая она замечательная и как ее любят. Но муж говорит только об акциях, бирже, ценах на землю и долларах. Поэтому она тянется к мятущемуся Аллену: они – на одной волне и она его понимает.

Они проводят вместе все больше времени – тем более, что Дик мотается по командировкам. Пока, наконец, Аллен не заявляет, что он ее любит. И они переспали. Но вскоре выясняется, что сугубо деловой и черствый Дик очень любит жену и боится ее потерять. Аллен мчится в аэропорт, откуда Дик должен улететь в очередную поездку. Здесь же оказалась и Линда. И он произносит ей тот самый монолог из «Касабланки»:

– Ты должна быть с Диком. Ты часть его работы. Благодаря тебе он продолжает жить. Если самолет улетит без тебя, ты об этом пожалеешь. Не сегодня, не завтра. Но очень скоро ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

А потом говорит Дику: она была вчера у меня, но говорила только о тебе и очень любит тебя. То бишь поставил счастье друга выше собственного. Дик с Линдой уходят в туман к самолету, у которого как в «Касабланке» завертелись пропеллеры (с чего это вдруг, если пассажиры еще не все сели?), а Аллен уходит в противоположную сторону под песню старины Сэма «As Time Goes By».

В фильме немало фирменных вудиалленовских шуток и приколов, но – увы – по художественной силе он не дотягивает до «Манхэттена» и «Энни Холл» с теми же Вуди АЛЛЕНОМ и Дайан Китон в главных ролях.

Ангелы с грязными лицами

В 2018 году в Венгрии вышел биографический фильм Тамаша Ивана ТОПОЛЯНСКИ «Кёртис» (гран-при Монреальского международного кинофестиваля-2018) об американском режиссере венгерского происхождения Майкле КЁРТИСЕ. И как раз о том периоде, когда тот снимал «Касабланку». Это единственный фильм из более ста, сделанных КЁРТИСОМ в Америке, за который он получил «Оскара» как лучший режиссер. И самый известный.

ТОПОЛЯНСКИ включил в фильм чуть ли не все популярные исторические байки вокруг съемок «Касабланки». Начиная с гигантских подошв, которые вынужден был носить на ботинках Богарт во время съемок рядом с более высокой Бергман, или о желании КЁРТИСА заменить Богарта, который ему не нравится: «Наш главный герой – алкоголик с щенячьей мордой… Посмотри на него: кто в такого влюбится?» Рональдом Рейганом. Его он снимал двумя годами ранее в «Дороге на Санта-Фе». Нашлось место и для знаменитой истории про срочно необходимый «пудел», где реквизитор привел на площадку пуделей. Но выяснилось, что плохо говорящий по-английски КЁРТИС имел в виду не «poodle» (пудл), а «puddle» (падл) – лужи, которые должны были быть на полу для реалистичности.

Есть даже про изобретательную идею, когда он был вынужден вместо полноразмерного самолета в конце «Касабланки» использовать небольшой фанерный макет: в костюмы летчиков и техников обрядили карликов, дабы самолет в соотношении с ними казался бОльшим (в 1979 году Ридли СКОТТ повторил в «Чужом» эту технологию: для того, чтобы найденный инопланетный пилот казался гигантским, он нарядил в скафандры маленьких детей).

Байопик снят профессионально. Не плоско. Есть линия с оставленной КЁРТИСОМ много лет назад дочерью, нежданно приехавшей на съемочную площадку. Есть линия с сестрой, которую он тщетно пытается вывезти из Венгрии, но она все же попала в Освенцим. Есть линия-противостояние с нагловатым представителем правительственной организации, контролирующей кинопроцесс в условиях военного времени. И наконец, проходящая по всему фильму линия о том, как должна оканчиваться «Касабланка».

КЁРТИС обсуждает этот вопрос со сценаристами-близнецами, с семьей, продюсером, даже неприятным ему представителем правительства – точнее тот пытается обсуждать и диктовать. И только в самом конце останавливается на варианте, где Рик отправляет Ильзу с Виктором, а сам остается в Марокко, убивая немецкого офицера.

В 1998 году Майкл Уолш опубликовал роман «As Time Goes By» (в русском переводе «Сыграй еще раз, Сэм») о том, что случилось с Риком после и что происходило ранее – до Парижа.

Аналогичную работу, но в меньших объемах 13 годами ранее, в 1985-м, произвел кинокритик Дэвид Томсон в книге «Подозреваемые» («Suspects»), продлив биографии 85 персонажей самых известных фильмов-нуар (в том числе «Касабланки», «Китайского квартала», «Мальтийского сокола» и других) за пределы сюжета.