Текст книги "Уличный классик, или Записки на коленке. Нон-фикшен 88%"

Турист и странник

Сложилось так, что, живя в Зальцбурге, я выступал одно время за местный боксёрский клуб. По пути в зал, куда я ходил готовиться к турнирам, я успевал обойти чуть ли не весь Старый Город. Старый Город – это сердце Зальцбурга, его сокровенная история и скрытая мистерия. Ежедневно пересекая Getreidegasse, на которой расположен дом Моцарта, я наблюдал толпы туристов, толпившихся у окон знаменитой квартиры, втайне завидуя им. Слушая музыку Амадея, разносившуюся вокруг, прислушиваясь к течению Зальцаха, я шёл дальше по своим ничем неприметным делам, видя вновь похожие друг на друга толпы туристов. В другие дни, я шёл мимо Зальцбургского ландестеатра (Das Salzburger Landestheater), Оркестерхауза, Уличного театра и снова встречал толпы туристов, которые, несомненно, лучше меня и подчас лучше местных жителей знали здешние культовые места и достопримечательности.

В то время, как группы туристов неспешным шагом, а чаще на фуникулёре за каких-то пару минут поднимались на знаменитый Hohensalzburg – замок на горе Фестунгберг, откуда открывается великолепный вид на город, где прогуливался сам гениальный композитор и где ныне дают концерты его произведений, – я каждое утро «бегом-марш» взбирался по лестницам, ведущим к замку, пробегал несколько восходящих кругов внутри территории, и, добегая до ворот башни, возвращался домой.

Я шёл ночью, шёл ранним утром, шёл палящим днём, слыша мелодии Моцарта, слыша многоголосый рёв «Зальцбургского быка» – живущего на обжитой мною горе Фестунгберг. («Зальцбургский бык» – знаменитый старинный орган, расположенный в башне дворца).

Теперь думаю, может, поэтому некоторые мои спортивные медали, позвякивая в углу, иногда ассоциируются у меня с музыкой Моцарта?!

Но я хочу сказать другое. Чем, всё же, отличается странник от туриста? Может ли странник завидовать туристу и почему турист чаще состоит в компании, а странник всегда одинок? Турист всегда знает, куда он едет, что ему посмотреть, где поесть, где поспать, в какой позе лучше сфотографироваться, где выложить свои фотографии, каким именно текстом снабдить их. И в этом смысле турист идеален. И стоит учиться его педантичности.

Странник… Я уже как-то писал:

«Надо жить ощущением Дороги. Когда это чувство притупляется, теряешь чувство пространства и гибкости времени, которое ты сам можешь ускорять, замедлять и трансформировать в вечные мгновения…

Если путник идёт к намеченной цели, выполняя, так называемую, прямую своего маршрута, то странник пресекает пространство в различных плоскостях; его геометрия пути сложнее и основывается больше на внутренних порывах и жажде странствия. Путник руководствуется логическими соображениями, влиянием цели, которую он должен достичь. Пример странника – это вагант, странствующий поэт, бард. К этой же категории можно отнести и странствующего рыцаря. Путник – это паломник, пилигрим, идущий к святой или иной цели. Эти два типа являются высшими состояниями идущего по Пути…»

На самом деле тема странничества бесконечна, как Путь, который есть у всех от начала творения. Не творения плотского, а сотворения духа…

К сожалению, не имею возможности снабдить свой текст замечательным фото тех лет, так как было тогда не до фотографирования. Да, и должен ли был ein Wanderer записывать на плёнку и на цифру события жизни?!

2017

В Бремене – Бременские Музыканты

Как-то в Германии случилось у меня совершенно неожиданное путешествие или очередное совершенно неожиданное путешествие. Абсолютно не планируя того заранее, я с парой товарищей отправился в Бремен, вернее этот город стал транзитом на пути в другой город, в какой именно уже и не помню. Что я хотел там найти я тоже уже, честно говоря, подзабыл, зато помню, как совершенно случайно, мимоходом мы оказались на какой-то площади, где стоял монумент Бременским музыкантам, сделанный, если я не ошибаюсь, из бронзы, с характерными потертостями на лапах и прочих частях тел бродячих вагантов, располагавшихся в пределах досягаемости пальцев рук охотников за удачей.

– Смотрите! – обратился я к своим попутчикам, желая привлечь их внимание. – Бременские музыканты! Нам любые дороги дороги! – последняя фраза прозвучала как некий пароль.

– Ну, мы же в Бремене, – равнодушно отозвался один из них; другой так вообще ничего не понял.

Ну да, Бремен – Бременские музыканты, логично, – подумал я. – И в то же время алогично. Это же случай один на миллион – оказаться случайно в Бремене, да еще и нос к носу с любимыми с детства Бременскими музыкантами!

Вы тоже скажете, ну и что, что здесь такого – это же Бремен, значит должны быть где-то тут и «бременские музыканты», и не такое бывает в дороге.

Согласен, и не такое…

2017

Голодный мим

Прогуливаясь как-то вечером по Вене, я вышел на Штефан-платц, знаменитую площадь, в центре которой высится старинный готический собор XII века Штефансдом. Как всегда площадь была полна туристами и артистами, развлекающими их и зарабатывающими на них же всевозможными способами. Особенно мне запомнились (в дальнейшем я их встречал по всей Европе) превратившиеся в неподвижные изваяния фигуры: бродячего скрипача, пёстрого клоуна в рваных ботинках, феи о двух нейлоновых крыльях на алюминиевых каркасах. Проходя мимо такой живой скульптуры какого-то литературного героя, волосы которого были покрыты серебряным тальком, а из рукав торчали длинное гусиное перо и пергамент фантастических размеров, я вдруг заметил, что он ожил, шевельнул ресницами, открыл глаза и замахал руками, пытаясь произвести впечатление на столпившихся вокруг него детей. Но больше всего, мне кажется, он произвёл впечатление на меня: круглыми минутами стоять, как истукан, чтобы в один момент выйти из артистической летаргии и пополнить свою копилку очередной порцией новых европейских монет… Это надо уметь!

Но разве только это движет артистами неподвижной и оживающей внезапно пантомимы?! Скорее всего – это их призвание, образ жизни, но никак не средство заработка. Так наивно полагал я, проходя мимо разукрашенного лицедея, то ли в маске Пьеро, то ли какого-то другого мима.

«Эх, – подумал я, – жаль, что в кармане лишь итальянские лиры, скоропостижно вышедшие из обращения. Хотя, какая разница, главное, чтобы к ногам артиста летели не тухлые яйца и гнилые помидоры, а там и лиры сойдут. Всё ж это символический акт, и актёрам-европейцам не суть важно, что им там положили в шляпу, главное – эмоции…»

– Дам-ка я тебе лир, Пьеро, – сказал я вслух и бросил в копилку мастера монеты.

Внезапно из глубины позолоченной маски раздался приглушённый трубный возглас на чистом русском языке:

– А зачем мне лиры, я целый день стою здесь, как истукан, зачем мне лиры? Я тож кушать хочу.

Маска смотрела на меня, как-то криво улыбаясь, а изнутри неё вырывался этот страдальческий возглас души голодного и уставшего артиста. Я был ошарашен.

«Tut mir leid!» (Мне жаль! – нем.), – хотел было ответить я, но подавив растерянность, произнёс грубоватым голосом Арлекино:

– Ничего, в хозяйстве пригодится, бери, что есть, другого нет.

Содрогаясь от нахлынувшего на меня немого смеха, я пошёл дальше, вдыхая аромат печёного хлеба и сдобной выпечки, доносившийся из булочных. К сожалению, ни евро, ни лир у меня больше не было, чтобы утолить собственный голод.

Я шёл, а в ушах гудел голос маски…

2011

Хождение в городе Метрограде

Хотя вы и привыкли ездить на машине, передвигаться на городском транспорте, ходить пешком, метро остаётся тем тоннелем, миновать который невозможно. Так или иначе, в один прекрасный день вы окажетесь под землёй, в недрах московского метрополитена, если вы, конечно, в Москве. И хорошо, если вам посчастливиться проехаться в поезде-галерее, в самом настоящем музее на колесах. Вагоны поезда увешены произведениями мастеров 19-го века, картинами художников-авангардистов и прочими работами неизвестных мне авторов. Ехать в таком поезде не совсем обычное дело. Атмосфера побуждает к творческому осмыслению информации. Настроение людей тоже меняется, лица преображаются, глаза из унылого омута погружаются в синеву картинных пейзажей, в реалистичность портретных образов, в предметную суету натюрмортных зарисовок.

Удивительно, несмотря на контраст эпох на портретах и в действительности, попадаются живые персонажи, едва отличимые от людей, изображённых на холсте; вот рядом с изображением студента девятнадцатого века стоит молодой человек практически аналогичной внешности, будто он, а никто другой сотни лет назад, явился прототипом воплощённого художником образа. Это совпадение меня очень удивило.

Но каких поездов в многомерном, разветвлённом во все стороны города тоннеле, немного. Ехать в обычном вагоне куда привычней. В одном из таких вагонов далекого уже пролетарского прошлого – я стал участником занимательной беседы с замечательным представителем трудового класса. Стоило мне только заглянуть внутрь газетного чтива в руках этого пассажира, одетого в камуфляж и дачные сапоги (эдакий пролетариат двадцать первого столетия), как я услышал:

– Барррдак! А эти то бумагомаратели (сентенция, следует полагать, была отпущена в адрес пишущей братии «КП») пишут, что хотят»!

Я подумал, – если спросит меня, кто я по профессии, интриговать не буду, скажу как есть – тренер по боксу. О своих журналистских корнях умолчу, дабы не сбивать с толку моего случайного собеседника.

Отрекшись мысленно от нерадивых, в глазах пожилого пролетария, коллег, я подал знак, что готов на время одолжить свои уши.

– Что творится-то, – обрадовавшись находке, отчеканивая согласные в словах, проговорил мужчина. – Никакой логики нет в действиях властей. Вот я, если чиню стиральную машину, соблюдаю логику, а у них логики нет, так как они могут чинить страну. А ей, между прочим, нужен капремонт.

Я не стал интересоваться, какой именно капремонт ей нужен.

– Пишут о последствиях увольнения Кудрина… Да какие последствия-то? Вот тот же флот торговый всем скопом ходит под флагами зарубежных государств. А кто создал условия для этого, если не он?!

Убедительность слов моего собеседника подкреплял запах перегара, голос его звучал как мотор, выжимавший из баков оставшееся горючее.

– А эти двое, – сказал он, указывая, напоминавшим ржавый, съежившийся от многолетней коррозии болт, пальцем, на фотографию двух первых лиц государства. – Ведь нет логики в их действиях; то один у власти, то другой. Подменил, Дмитрий, спасибо, уходи!… Ну куда это годится?!

(Речь пролетария слегка усовершенствована и освобождена от нелитературных словесных конструкций).

– А как вы относитесь к рокировке? – последнее слово из его уст прозвучало, как некий символ, понятный и доступный всем, объемлющий своим масштабом действительность наших дней, наподобие таких лингвистических громад, как «импичмент» в конце 90-х, «ускорение» в конце 80-х, «интернациональный долг» в «застойные» 70-е.

– Наверное, это от безысходности или от избытка демократии, – неудачно сострил я.

– Так что же, разве у него другой выход есть, если он на Запад подастся, его там быстро переметнут куда надо и должности не спросят… – выпалил он, тут же осекшись, при этом растерянно озираясь по сторонам.

Глаза пролетария блестели, голос хрип, говоря о том, что мотор уже нуждался в дозаправке. Незаметно для меня, разговор, минуя всякие логические формы, оторвался от прежней темы и плавно перетёк в совершенно другую. Нелогично на первый взгляд, но каждый ведёт беседу сквозь призму той области знаний, в которой он наиболее разбирается. Логика жанра.

– Власть нужно передать не им, а нам, технарям, мы лучше разбираемся в жизни и в управлении государством. Вот пишут о царе тут… А что он сделал-то?! В своё время пришёл к нему Жуковский, предоставил проект нового учебного заведения, будущего ЦАГИ. Учёный убеждал его строить авиазаводы, а он в ответ ему заявил, что самолёты мы будем покупать у Европы. То же самое происходит и сегодня…

Он сделал паузу. Ему явно казалось, что он произвёл на меня впечатление своими познаниями в истории отечественного авиапрома.

– А вот Ленин услышал учёного и предоставил ему все условия для работы. Благодаря Советской власти мы получили свой авиапром. Благодаря нам технарям Россия ещё не стала сырьевым придатком. Но нужен новый всплеск учёной мысли. Революция умов, сильнее революции оружия!…

«Станция Площадь Революции»! – объявили по громкоговорителю.

– Моя станция, – сказал я и вышел из вагона…

16.10.2011.

По следу навигатора

Интересно, умнее ли встроенный поиск прибора-навигатора, чем поисковые способности человека? В который раз приходится убеждаться, что вывести себя из дебрей улиц, в которые заводит тебя навигатор, способен только ты сам. Хотя последнее слово, конечно же, всегда за ним. «Вы прибыли к месту назначения!» Прибыл, но чего мне это стоило? Я сделал несколько съездов, прошёл энное количество километров, при этом умный прибор, определяя скорость расстоянием, помноженным на время (или наоборот, не важно), вёл меня к цели самым длинным, как оказывалось уже не раз, путём. Внутренний же поисковик или интуиция (как угодно) подсказывал, что надо было просто срезать или ещё раньше повернуть и пройти через дворы. Но в том-то и дело, что встроенный в смартфон навигатор навигирует автомобили, а не пешеходов или пассажиров самого быстрого вида транспорта, выбравшихся на поверхность земли. Тем лучше, как это ни парадоксально звучит, так как за это время успеваешь увидеть то, что не заметишь, сидя в автомобиле или тем более в вагоне метро.

Но где ещё на магистрали, на шоссе или в метро встретишь мирно беседующих в самом центре столицы выдающегося сыщика всех времён Шерлока Холмса и его коллегу доктора Ватсона (Уотсон, англ. Dr John H. Watson)?! Так что, самый короткий путь и самый быстрый вид транспорта ещё не залог того, что дедуктивное умозаключение:

1. Машины ошибаются; 2. Навигатор – машина; 3. Маршрут навигатора ошибочен;

не есть польза в отдельных случаях.

Через пятьдесят метров поворот направо на Краснопресненскую набережную. Сколько же ещё таких поворотов впереди? Но мне направо, а Белый дом налево. Смотрю в его сторону, читаю: Торговый центр… Дом правительства. Практически получается – Торговый центр «Белый дом». Что же, вполне в духе этого времени. Две величины, буквально сросшиеся друг с другом, соседствуют на одной улице.

Но проезжая мимо, обычно подобных нюансов не замечаешь, а следуя по указателю навигатора, открываешь для себя новые грани знакомых издавна улиц.

Терпение ещё никого не подводило, в отличии от спешки. И не опережая самого себя, дохожу до конечного пункта назначения вовремя. Оцениваю маршрут; прихожу к заключению: пятьсот метров, из которых состоял кратчайший путь, я прошёл за полторы тысячи метров, сделав обходной круг по расчёту навигатора. А может, хитрый приборчик знал, что по более короткому маршруту ничего примечательного не расположено и повёл меня окольными путями, где на пересечении времён курит свою трубку и рассказывает истории затаившему дыхание доктору Ватсону легендарный детектив мистер Холмс?!

В любом случае, машина (техника) прокладывает нам пространственную канву, а мы сами наполняем её эмоциями и мыслями нашего восприятия действительности. Также часы отмеряют нам канву времени, материю которого мы преобразуем в тонкую духовную субстанцию благодаря движению мысли и проникновения в структуру времени, расщепляемого в своей глубине на атомы, несущие в себе информацию вечного бытия.

Тандем – навигатор-интуиция, как мы успели убедиться, действует незаменимо на любом из участков проходимой дистанции. Но возникает интересный вопрос, способен ли мозг полностью выполнять функции навигатора? Да, если информация об объектах маршрутов будет воспринята, адаптирована и переработана им, ведь те же принципы усвоения информации, что применимы для компьютера, аналогично предназначены и для поисковых (и прочих) функций мозга. С этим понятно. Но как отыскать в городских лабиринтах место, улицу, не имея при себя ни прибора-навигатора, ни карты, если при всём при этом и язык никак не доводит пункта назначения? Вот здесь и становятся востребованными способности внутреннего поисковика. Как не обманывают тебя почти никогда внутренние часы при сверке их с часами, движущимися во временном поясе, в котором находишься, так не обманет тебя и внутренний поисковик, выискивающий (при наличии первоначальной информации об объекте) правильный маршрут, ведущий к конечной цели безошибочно, хоть и с возможной задержкой. Всё это постигалось на опыте. Но сейчас нередко за нас работают компьютеры, что подчас заглушает наши внутренние способности и возможности, незаменимые и в экстремальных ситуациях. Так что техника – это всего лишь инструмент мысли человека, орудие его интеллектуального труда, выполняющего тот или иной замысел человека.

К тому же я обнаружил, что навигатор то у меня был предназначен не для пешеходов, а для автомобилистов. Так, что не всегда стоит доверять технике.

2013

Прогулка по Патриаршим

Припарковаться на Патриарших в воскресенье в одиннадцать утра —практически нереально. Мини-Европа уже живёт своей жизнью. Небольшие уютные кафе уже готовы подать вам на завтрак чашку капучино и шоколадный круассан. Тут много интересных домов, как старых, так и новых построек. Много разных заведений, продуктовых магазинчиков, бутиков. Особняк Зинаиды Морозовой (ныне в нём дом приёмов МИД) по-прежнему «навевает много дум» и разбавляет модерновую «европейскость» Патриарших готической эстетикой. А всё началось со строительства на этих местах жилых домов для советской партийной элиты… А до этого неведомый Фома увяз тут по самое не горюй. А ещё раньше стояло тут, покрытое рябью, Козье болото…

Ночью жизнь на Патриарших буквально кипит, о чём в последнее время вовсю вещают соцсети. Тут по ночам Москва пружиной сжимается вовнутрь, стесняя до боли саму себя. Периферия поддавливает центр, опустошая запасы спиртного дорогих баров, нарушая привычную размеренную жизнь респектабельного района. Здесь на углу у Патриарших соединяются две Европы: дневная – «солнечная» и ночная – «лунная». Что же творится в европейских городах в «лунные» периоды суток, можно рассказывать долго…

На самом пруду всё как прежде. Ночные вакханалии уже успели поутихнуть, как будто и не было тут ещё несколько часов назад многолюдных гулянок, пьянок, разборок. Спорадически возникавшие, в течении всей ночи, бури в стакане, – благополучно устаканились. Всё спокойно, тихо, чисто, упакованные мусорные пакеты бережно скрывают следы минувшей попойки.

В пруду, издалека наблюдая за происходящим на берегу, плавают лебеди. На скамейках сидят усталого вида люди. На одной из этих скамеек, возможно, решалась судьба М. А. Берлиоза, засидевшегося тут до вечера и так и не ответившего на вопрос: «кто же управляет жизнью человеческой»…

А вот мартышка уже протягивает свои гладкие руки, заманчиво подмигивая прохожим:

 
Потри мартышке лапки,
будет тебе счастье,
будут бабки…
 

«Солнечная» прогулка завершается распитием безалкогольного мохито в одном из баров, и мы покидаем этот искусственный островок европейского быта в центре многоликого мегаполиса, так и не поняв – в какой стране мы живём…

Неожиданно сам для себя я оказался на выставке картин где-то в центре столицы. Рассматривая работы Айвазовского, я остановился у одной из них, привлекшей моё внимание.

– Очень выигрышная тема, – заговорщическим тоном произнесла пожилая дама, – разглядывая из-за моего плеча ту же картину под названием «Лунная ночь».

– У него несколько подобных этой работ. Очень выигрышно смотрится, скажу я вам, очень выигрышно.

Я улыбнулся и закивал в ответ, промычав что-то бессвязное.

Дама, по всей видимости, удовлетворённая моим ответом, с довольным выражением лица рассматривала следующую картину, выискивая выигрышные моменты в работе художника.

Один мой восемнадцатилетний родственник, достаточно умный, начитанный молодой человек, спрашивает у меня:

– Я, конечно, извинюсь, а чем прославился Виктор Гюго?

До этого он фотографировал его бюст в Саду Эрмитаже на Каретной улице.

– Ну как чем? Собор Парижской Богоматери… – начал было я.

– Построил? – не раздумывая, выпалил он.

Чемпион мира, занимавшийся у меня в группе по боксу, отвечая на мой вопрос, почему он в одиннадцатилетнем возрасте бросил шахматы и перешел на бокс, сказал:

– Ты знаешь, уж очень болела голова от занятий шахматами.

«Логичная смена деятельности», – подумал я.