Текст книги "Уличный классик, или Записки на коленке. Нон-фикшен 88%"

Так за нарушение традиций винопития был казнён один из лучших представителей царской династии скифов, – подвёл итог доктор исторических наук.

– Да уж… – послышались вздохи. – Варварская эпоха…

Закончив свой рассказ, Элладий Викторович потянулся за уже откупоренной бутылкой трёхзвёздочного.

– Ну что, кому наливать? – спросил он, окидывая непринуждённым взглядом коллег.

– Нет, спасибо, – не сразу ответил Дмитрий Переславский.

– Мне тоже не надо, – мгновенно отреагировал Янкин.

– Да и я что-то расхотел, – присоединился ко всем Никитюк. – пойду лучше чайку попрошу у археологов.

– А я вот выпью, всё равно с Софоклом уже не пить, – он махнул рукой и налив себе полстакана, разом опрокинул его.

– За скифских богов пью, не за греческих! Традиций не нарушаем!

2016

От Аз до Ижицы

Названия букв русского алфавита до реформы азбуки (Константина (Кирилл) и Мефодия):

аз, буки, веди, глаголь, добро, есть, живете, земля, иже, и десятеричное, како, люди, мыслете, наш, он, покой, рцы, слово, твердо, ук, ферт, хер, цы, червь, ша, ща, ер, еры, ерь, ять, э, ю, я, фита, ижица.

Каждая буква выражает то, что выражает, пусть и не всегда кратко, но ёмко. Коснёмся некоторых: Аз – выражает личное местоимение «Я» (в нынешнем алфавите оказалось на последнем месте), соответствует ego (греч.), ich bin (я есть – нем.), выражающее моё присутствие, а не столько индивидуальное самоутверждение. Буки – буква, схоже, как отмечалось другими авторами с английским словом book (книга). Веди – соответственно – ведать. Дальше глагол – речь, слово, выражающее говорящего, передающее его качества. Самая уникальная буква старого алфавита в своём значении Д – добро. Изначально изучая азбуку, маленький человек приобщался не только к грамоте, но и к ценностям слова и его составляющим, выражавших принципы жизни вселенной и нравственного существа. Е – есть. Ж – жизнь, жить, живёте. З – приобщает сознание к земле. … Л – люди. М – мыслите, ассоциируется с мыслью, с мышлением. (здесь отпускаем ряд букв). Рцы – изрекать. С – атрибут слово. Характерная буква «х» и её производное «хер»… Ничего не подумайте, на самом деле буквица херъ, как подтверждают исследователи языка, выражает солнечное начало от имени языческого божества Хорс. В связке с укъ и ферт – образует жизнь дающее утреннее солнце. Ч – червь, грызущий гранит науки. Есть ещё ряд греческих символов, один из них буква «пси» – скорее всего, является частью греческого слова психея (душа, дыхание). Символ «кси» восходит к финикийской букве «самех», а она в свою очередь к египетскому знаку «джед», обозначающему символ плодородия.

Ещё один известный нам символ – Омега, выражающий завершённость Божественного творения (эоны бесконечности – авт.), обозначаемый как значок ома.

Liebe – Любовь

Насколько я знаю, ни в одном другом великом европейском языке нет личного имени Любовь, как в русском, которое было бы столь распространенно. Ни Liebe, ни love, ни l’amour. Встречается Amor, но весьма редко. В продолжение темы языков. Приведу ряд языковых созвучий в данных индоевропейских языках, причём таких, корни которых имеют долатинский период.

La noche (esp.) (ля ноче) – ночь (рус.). La leche (ля лече) – молоко (рус.); созвучие – млечный.

Waage (нем.) (вааге) – Вага – коромысло весов, тяга, вес, сила, весы (рус).

Strange (англ.) (стрэндж). С этим словом получается тройная цепочка русско-испано-английская: strange (англ.) – странный; stranger (стрэнджер) – чужестранец. Extraño (esp.) (экстраньо) – странный; extranjero (экстранхеро) – иностранец. Странный; чужестранец – в русском языке. То есть, здесь мы рассматриваем два различных прилагательных, определяющих состояние человека и его обозначение, имеющих схожее звучание и происхождение не только в одном языке, но сразу в трёх языках. Кстати, есть данное сходство и во французском языке, но звучит наиболее искажено, чем в предыдущих трёх, так как утеряна ключевая буква s (с): étrange – странный; l’étranger – иностранец.

У меня есть ещё несколько подобных сравнений, которые уже ближе к лингвистической компаративистике, таких, как, например garganta (esp.) – гортань, горло, но оставлю их на потом.

И напоследок, подытоживая начатую тему; в арабском языке есть имя со значением «жизнь» и звучит оно, как Аиша (Айша). Имя Вита, в основном распространено в восточнославянских странах, имеет латинское происхождение и также означает «жизнь».

Аббревиатуры времён года

Осень – С.О.Н. (сентябрь, октябрь, ноябрь), что характерно – сонливая осень. Зима – ДЯФ. Что бы это значило? Учитывая российскую зиму, растягивающуюся порой до июня, остается только восклицать дрожащим от холода голосом, следуя указанной аббревиатуре. Весна – МАМ. А что, звучит! Мам, весна! Со всеми вытекающими этого времени года. Ну, и лето – восторженный возглас ИИА! Тепло, солнце, пляж… Правда, погода пока все же больше соответствует осенней аббревиатуре…

Все вместе получается дикий словесный каламбур из составленных аббревиатур, причем в любой последовательности. Например: ДЯФ, МАМ – ИИА, СОН!

Эпизод из заочного спора поэтов и переводчиков

Два поэта обсуждали текущее положение дел в сфере поэзии и художественного перевода.

– Вы знаете Балтазар Нерудович, при переводе моих стихов на другой язык теряется семьдесят процентов самого стихотворения. Вы понимаете, стихотворение, написанное на одном языке, не может быть во всей полноте передано на другой язык. Это так печально, как, если бы мир не услышал трагедий Шекспира в оригинале. Ох, уж эти переводчики, не слышат они музыку стиха, не приучены читать стихов в оригинале, ни на латинице, ни на кириллице. Вот такая, значит, дезориентация происходит. А еще деньги им платим – сорок семь «эр» за строку, а имена все незнакомые. Не то пошло племя филологов, не то. Это раньше поэты переводили поэтов, а ныне никому неизвестные авторы, решившие приобщиться к великому, то есть к нашей с вами поэзии, делают себе имя на нас.

– Да уж, Сократ Алексеевич, такая вот несправедливая арифметика складывается на выходе. Шекспира переводили гениальные поэты-переводчики, а мы вынуждены мытарствовать, чтобы дать людям насладиться поэзией.

…

Балтазар Нерудович елозил мышкой по столу. С самого утра мысли не посещали его головы. Столпившись у стен в святая святых его мозга, недовольно позвякивали доспехи тяжелых рифм, скрипели повозки многочисленных слов и восторженных эпитетов.

– Надоели эти переводчики, – думал он, – из-за них вот это все великое, эпохальное, я бы сказал, шествие превратится в жалкую первомайскую колонну уровня какой-нибудь провинциальной площадёнки! Нет, надо искать другие пути. А что, если сменить язык-адресат? Тогда мои стихи заговорят на другом языке, и, кто знает, может быть, их услышит весь мир. Ведь как сказал Шекспир: «Дайте каждому человеку ваши уши, но немногим ваш голос.»

…

Эдгар Изяславович вел беседу с коллегой по переводческому цеху.

– Повторюсь, – говорил Герман Акопович, – многие авторы считают свои подстрочники исключительными. В них ведь могучая, несгибаемая мысль, а то, что форма и содержание должны быть единым целым их уже не волнует. Чёрную работу по воссоединению разрозненной формы и содержания с новым телом, наподобие имплантации, сделает хирург-переводчик.

– Нет, уж вы не правы, работа поэта и переводчика это в какой-то степени совместное творчество, а не реанимирование усопшего. Иначе и быть не должно.

– Так и я об этом!

– Чем же вас не устраивают современные авторы, Герман Акопович?

– Авторы, которых приходится переводить, зачастую неблагодарны. Им выгодно принижать заслуги переводчиков. Они считают, что только благодаря их небывалому таланту, переводчикам так легко и складно удается переводить их тексты.

– О, да, кто же с этим не сталкивался – язык-адресат неспособен передать всю глубину и мощь их выдающихся произведений! Ох, уж эти переводчики; вместе с водой выплеснули и ребенка. Ребенок же, следует понимать, в их интерпретации – это их авторское «я» или талант, который расплескался в результате тряски, то есть, издержек перевода.

– И я о том же, Эдгар Изяславович. Вообще, надоело заниматься высокой поэзией, утомили шекспировские страсти местного разлива, придется прозябать в лоне немецкоязычной поэзии.

– Что ж, тоже не самый худший вариант, тоже хлеб, да и язык индоевропейский, ближе по тональности.

– Да я и там, и там с подстрочниками работаю, оригиналы некогда читать, да и толку нет, все равно ничего не понимаю.

– Смотрите, вы уйдете, я стану монополистом-переводчиком в цеху, – захихикал коллега Германа Акоповича.

– Да, вы итак переводите все и всех подряд, подумаешь, обрастете еще парой тройкой выдающихся гениев, считающих свои подстрочники зеркалом оригинала. Как бы мы ни старались, а свои подстрочники творцы считают сильнее и значимей любых наших художественных переводов.

– А в чем проблема, раз такие великолепные подстрочные переводы, почему сами тогда не пишут стихов на языке-адресате?

– Рифма, наверное, не складывает: пароход никак не может набрать свой ход, а тень найти на плетень.

– Думаю, вы несколько утрируете, вам же это не мешает складывать вполне пригодные рифмы и даже пописывать какие-никакие стишки.

– Когда уже вы сами стихи писать начнете, Герман Акопович, и желательно в оригинале?

– Тогда же, когда и вы.

– Хе-хе. Не дождетесь!

Тяга искусству

Очередь в галерею разрасталась на глазах. Всё новые и новые ценители высокого искусства, являясь из серых концов перекрёстных улиц, занимали своё место в хвосте колонны. Вливаясь в общий поток, с надеждой в скором времени увидеть то, ради чего был проделан столь долгий путь, люди начинали недовольно роптать, разочаровываясь сложившимся положением дел. Ещё бы, за десять минут на морозе не продвинуться и на пять метров. Живая пробка, образовавшаяся впереди, казалось, застопорилась навсегда. Счастливчики, которым всё же удалось попасть вовнутрь, сейчас наслаждались шедеврами великих мастеров живописи – картинами Рафаэля, Караваджо, Беллини, Перуджино. Мысли об этом ещё больше ранили души тех, кто застрял в злополучной пробке. Страх, – быть почти у цели и не увидеть картин Рафаэля, – принуждал к более решительным действиям. Наконец, послышались недовольные возгласы:

– Ну, что же там, неужели места в музее нет? Пропускайте хоть маленькими партиями!

Если бы работники Галереи проявили участие и объяснили людям, сколько нужно ещё подождать, возможно, страсти бы улеглись, но обстановка только накалялась. Полицейские, дежурившие у входа, уже с трудом сдерживали медленный, но упорный натиск, подступавшей толпы. Широкоплечий, полноватый мужчина в зимней куртке и в шапке ушанке буквально продавливал себе путь, упираясь плечом и руками в спину впереди стоявшей женщины. Время от времени он выкрикивал:

– Искусство в массы! Пробьёмся! Давайте там быстрее, пропускайте людей!

Ему вторили, рядом стоявшие ценители искусства:

– Что за безобразие! Сколько можно мёрзнуть на морозе! Пропускайте уже!

Трудно представить себе, что лет тридцать назад неподалёку от этого места, люди точно также толпились у входа в первый открывшийся в те времена в России ресторан Макдональдс, жаждая приобщиться к заморской гастрономии. Ну, Слава Богу, вкусы и потребности с тех пор изменились, люди стали стоять в очередях за высоким искусством, а не за булкой с котлетой, хотя, может быть, просто количество ресторанов быстрого питания с тех пор многократно увеличилось, а классических музеев больше не стало, не говоря уже о шедеврах мастеров искусства. Кто знает.

Неожиданно в толпе послышались ругательства. Кто-то кого-то толкнул или стал впереди другого, но спор из-за этого разгорался нешуточный.

– Сам идиот! Нашёлся тут поклонник живописи!

– Да ты на себя посмотри, ботаник чёртов!

Двое мужчин спорили из-за места. Неизвестно, сколько бы они ещё препирались и оскорбляли друг друга, но их внимание отвлекло движение толпы. Люди, стоявшие у входа, попытались прорвать оцепление и проникнуть во двор галереи, но были остановлены, охранявшими вход полицейскими. Началась давка, несколько человек упало на снег, послышались крики, ругань.

– Вперёд! Вломим им по полной!

– Выламывай двери!

– Пропустите в музей! – раздался истошный женский возглас.

Люди, ещё недавно отчаянно пробивавшиеся сквозь ворота галереи, не спеша, чинно, со знанием дела разглядывали картины, расположенные в одной из её зал. Им не было дела до того, что сейчас творилось на улице, всё их внимание занимала выставка. Кто-то любовался Рафаэлем, кто-то созерцал Беллини, а кто-то из них не мог оторвать глаз от фрески «Ангел с виолой». И верно, умиротворённый ангельский лик напоминал о бренности и суете этого мира, о вечности и красоте мира горнего, путь к которому, как ни странно, не был усеян людскими очередями и страждущими толпами. Может быть, потому что Царство Небесное не галерея и напором его не возьмёшь…

15.12.16.

Клинический дневник

Робот-Пастор

В воскресной день тонкими редкими струйками тянулись люди по направлению к центральным воротам церкви, что расположилась в центре старинного города Виттенберг. Именно в этом городе проповедовал Мартин Лютер, ведя многолетнюю борьбу с папством. Выступая против индульгенций, раздававшихся католическими священниками тем, кто хотел таким образом очиститься от грехов, знаменитый мыслитель положил начало движению Реформации, которое тектонически затронуло весь Северо-Запад Европы.

Проходя внутрь храма, прихожане с удивлением обнаруживали, что вместо пастора у алтаря стоял робот. Да, самый натуральный робот в обличье пастора. Он приветствовал прихожан словами: «приидите ко мне, страждущие!»

Многие были наслышаны об этом ноу-хау – священнике-роботе, призванном привлечь к церкви новых последователей, а также заменить человека на его месте,

и относились к этому случаю с известной долей снисхождения. Но многие из тех, кто впервые столкнулся с проповедующим роботом-священником, пребывали в недоумении от такого вот чуда техники.

Робот-пастор, разумеется, не испытывал ни капли дискомфорта от того, что часть паствы, а это были в основном люди пожилого возраста, не понимала значения происходящего. Переглядываясь друг с другом, они в недоумении пожимали плечами, надеясь на то, что представление скоро закончится и перед ними появится настоящий священник, их преподобный отец P.

Но к их разочарованию робот-пастор продолжал вести службу, как ни в чем не бывало, цитируя вбитые в файлы его интерактивной памяти, короткие тексты из священного Писания. Но самое удивительное было слышать из механических уст робота слова благословения, отсылающего верующего к тому, кто по идее должен был благословить священника на эту деятельность, наделить его этой миссией.

«Бог да благословит и защитит тебя»! – неустанно повторял робот, а на его груди светился экран, отображавший фрагменты воскресной проповеди. Тут же где-то сбоку у робота располагался принтер, в случае соответствующей команды, делавший распечатку требуемых текстов.

Молодые люди, наслышанные о продвинутом священнике, глазели на него, не скрывая своего любопытства, а в большей мере, иронии, которую вызывала попытка навязать им, страшно сказать, бога, посредством некоего искусственного интеллекта.

– Каким же должен быть бог, говорить о котором, они препоручили бездушной машине?

– Механическим. Не иначе, как механическим.

Говорили между собой молодые посетители храма – студенты Виттенбергского университета (где, кстати, согласно сюжету трагедии Шекспира, учился принц датский Гамлет).

– Это из серии: в Испании натуральные свечи в церквях заменили на электрические. Свет от свечей достигает небес и всем хорошо, – рассуждал один из молодых людей по окончанию службы.

– Но это, вероятно, для того чтобы исключить пожары. – Решился вмешаться в беседу один из прихожан, оказавшийся неподалёку от группы студентов. – Да, именно из-за пожаров, которые нередки в жаркой Андалусии.

– А то, что во Франции берут деньги за посещение мессы – это в порядке вещей?

– Деньги берут только с туристов, да, да с туристов.

– А в России за определенную цену можно заказать молитву за здоровье и за упокой.

– Ну, это скорее пожертвования, чем торговля. Везде, в любой общине существуют денежные отношения. Без этого никуда.

– А Робот-пастор, что есть в этой связи? – не успокаивался молодой человек.

– Безусловно, плод прогресса и стремления людей к моментальным знаниям.

– Но ведь он то же самое, что книга, что интернет. Зачем же его помещать в храме? Разве люди идут в храм услышать строго определённые слова? Как робот может заменить живого человека, ведь в этом контакте полностью отсутствует таинство общения с душою пастора, а через него со святыми и с Богом.

– В протестантстве нет большинства таинств.

– В этом и вся суть. В этом и есть причина того, что нас уже благословляет робот.

– Jedem das seine! – отвечал прихожанин. – Каждому своё.

– «Темнота не может разогнать темноту – может только свет. Ненависть не может разрушить ненависть – может только любовь.» А я дополню слова Лютера, – воскликнул студент, обращаясь ко всем присутствующим, – безжизненное не может проповедовать жизнь – только жизнь!

Синий кролик
(Из серии «Будни психолога»)

– В Левонии я чувствую себя хорошо, – говорит он в беседе со своим психологом. – Левония это страна моих грёз, зона комфорта, проще говоря. А реальный мир для меня – место стресса, точка кипения.

– А не могла бы Левония стать вашим реальным миром? – спрашивает его психолог – женщина тридцати пяти лет со строгими чертами лица и ровным, и точённым, как у древнегреческих статуй, подбородком.

– Могла бы, но не в этой жизни.

– Что бы это значило?

– Я бы с удовольствием удалился в Левонию по окончанию срока лет.

– То есть, после смерти?

– Смерти не существует, – холодно парирует он. – Мне ли вам это объяснять?!

– Хорошо. А как выглядит ваша Левония?

– Как глянцевый остров в форме аппендикса.

– Как что?

– Как глянцевый остров в форме аппендикса, – невозмутимо повторяет он.

– Это как же? Объясните.

– Это так, что Левония не принадлежит ни к этому, ни к другому миру, а существует сама по себе, как остров в океане. И природа её создана моей фантазией.

– И поэтому она глянцевая?

– Именно поэтому.

– И как же вы выглядите в вашем мире. В качестве кого предстаёте вы?

– Иногда я вижу себя кроликом, синим кроликом, сидящим в глубине парка и жующим траву. А иногда я бог этого мира.

– Синий кролик? – с любопытством спрашивает она.

– Да.

– Это что-то вроде вашего психоиндивидуального аватара?

– Только тогда, когда я являюсь богом Левонии – синий кролик становится моим аватаром. В другое время – я сам и есть этот кролик.

Доктор Светлана Велингер встречала разных людей за время своей многолетней практики, но Аркадий Грэм – Синий Кролик удивляет её особенно. Она не пытается направить его к психотерапевту, хотя полагает, что конечный маршрут его мытарств именно у него в кабинете. Не пытается не потому, что ей хочется самой помочь клиенту, а потому, что ей интересна история с синим кроликом, ей хочется выявить истоки её происхождения. Это как игра, которую начал и не можешь бросить, пока не закончишь. Попытки обратиться к исследованиям известных психологов, чтобы понять ход мыслей «синего кролика», не приводят ни к чему. Кто только не встречается ей из опыта мировой психологической практики: и душа заколотой белой верблюдицы, и Кот Шредингера, и меч Джидая, но с Синим Кроликом и с Левонией всё иначе. Она не понимает причину сбоя логического мышления клиента, не может распознать, где точка разрыва тех самых нейронных связей, которые соединяют мир реальности и мир фантазий. Вроде бы абсурд излагаемого предельно ясен, ясна и модель поведения клиента, но не ясно одно: откуда у него такая фанатичная вера в свою собственную картину мира, где он и бог, и крохотный зверёк, выступающий вдобавок в роли некоего аватара иррационального сознания.

Она обещает себе докопаться до истины.

На следующем приёме она спрашивает у него:

– Кем бы вы хотели стать в реальности?

– В реальности? Богом.

– А в мечтах остаться синим кроликом?

– Им самым.

– Вас в детстве часто обижали взрослые? Простите за столь прямой вопрос.

– Что вы, это ваша работа. В основном словами. Но иногда мне доставалось от старших братьев.

– А какие слова из тех, что вы помните, были самыми обидными?

– Я помню фразы людей, которые заставили меня сильно переживать.

– Назовите несколько.

– Моя учитель по физике как-то сказала мне, что, дословно: «ты не бог, чтобы делать то, что тебе заблагорассудится!»

– И эти слова вас оскорбили?

– Да! К тому же они были сказаны мне после ссоры с отцом.

– Что сказал вам отец?

– Что я тряпка, и труслив как кролик! – Он жмурится и отворачивается в сторону.

– Что ещё говорил вам ваш отец?

– Что я слишком прост для этого мира. Что мир сожрёт меня как того кролика, что бегает у нас на поляне.

– Вы держали кроликов?

– Да, целое семейство. Отец взялся их разводить, но в один день передумал и перерезал всех…

Он обхватывает голову обеими руками и начинает раскачиваться.

– Успокойтесь, пожалуйста, – она протягивает ему стакан с водой. Он пьёт и понемногу приходит в себя.

– Потом он напился, – продолжает он, – и стал готовить ужин.

– Что он приготовил на ужин?

– Полдюжины свежезарезанных кроликов.

– Вы ели их?

– Да. Отец обещал выгнать меня из дома, если я не буду есть вместе со всеми.

– Кто ещё был с вами?

– Мать. Вернее, моя мачеха. Мой родной брат и сын моей мачехи – мой сводный брат. Когда на стол подали еду, мне стало плохо.

– Вас расстроил вид мёртвых кроликов?

– Да, именно, мёртвых кроликов! Отец крикнул мне: «эй, прекрати кривляться, бери свою порцию и ешь!» Он швырнул мне поднос с кроликом, который был больше похож не на кролика, а на посиневшего, замороженного цыплёнка. Братья чуть не поперхнулись от смеха, видя одновременно мой страх и чувство отвращения, вызванное поведением отца и видом еды, если её можно было так назвать.

– И что, вы подчинились требованию отца?

– Сначала я отнекивался, но получил затрещину от сводного брата и стал есть…

– Вы ели кролика?

– Меня вырвало на стол сразу после первого куска.

– Так вот откуда синий кролик?

– Не знаю, наверно. После этого случая я мечтал стать богом, чтобы спасти всех кроликов мира, а их убийц пересажать в клетки.

– И вашего отца?

– Он мне не отец.

– Ну, вы же сказали…

– Он был моим отчимом. Нас с братом воспитывала приёмная семья. Нас в детстве увезли из другой страны и привезли сюда.

– Вы помните свою жизнь в прежней стране?

– Почти ничего. Помню только какие-то фрагменты, лоскутки воспоминаний.

– Имеют ли они отношение к вашим сегодняшним фантазиям?

– Думаю, нет.

– Так, думаете или нет?

– Если только цвета. Я помню цвета…

– Какие цвета вам больше всего запомнились?

– Цвет неба. Там, где мы прежде жили, оно было то свинцово серым, то синим-синим. Это я помню отчётливо.

– Ну, вот мы и выявили истоки ваших фантазий. А скажите, вы что-нибудь ответили вашему учителю по физике на его реплику?

– Какое это теперь имеет значение?

– Я бы хотела понять, когда ваши реальные желания стали мечтами, а мечты стремлениями.

– У меня нет стремлений.

– Но вы же хотите стать богом.

– Я не собираюсь прилагать физических и моральных усилий для этого. – Он в задумчивости смотрит на потолок, заламывая кисти рук.

– А как вы собираетесь стать тем, кем хотите, не прилагая усилий? Должны же в подобных случаях использоваться какие-то духовные практики, медитации, постижение основ метафизики и эзотерики.

– В каких таких подобных случаях?

– Я не знаю, что, но как-то ведь должен развиваться этот процесс самосовершенствования…

– Эволюция, всё сделает эволюция.

– Эволюция сделает вас богом? – она удивлённо смотрит на него, широко раскрыв глаза.

– И не только меня – нас всех. Кого-то раньше, кого-то позже.

– Но эволюция это земной процесс. Как он соприкасается с иным уровнем бытия, с божественным планом? О, Боже, я уже говорю языком эзотериков!

– А как лестница соприкасается с чердаком на крыше? – невозмутимо парирует он.

– Так вы считаете, что эволюция – это лестница, идя по которой, рано или поздно, вы попадёте на небо?

– Моё эсхатологическое чутьё подсказывает мне, что на конечном этапе нужно будет приложить некоторые усилия, связанные с удержанием баланса, вследствие взятой высоты, но, в конце концов, мы все попадём на заветный чердак.

– Это что-то вроде глянцевого рая?

– Понятие «глянцевый» универсально. Можно и так сказать.

– А внизу под лестницей, конечно же, будут разложены мягкие подушки для того, чтобы, если лестница вдруг не выдержит, падение было мягким и безболезненным?

– Там уже постелен газон, но подушки безопасности никогда не будут лишними.

– Позвольте задать вопрос: какая у вас машина?

Он некоторое время пристально смотрит на неё, затем отвечает:

– «Кадилак Эскалэйд».

– В нём наверняка надёжные подушки безопасности, да?

– Целый взвод самых, что ни на есть надёжных подушек безопасности, – самодовольно отвечает он.

«Чтобы понять, что из себя представляет человек, какое у него мировоззрение, спроси у него о его машине или загородном доме и проследи за его реакцией. – Размышляет она про себя. – Пока говоришь с ним об отвлечённых вещах, о его фантазиях, он как бы неуловим, как только заговариваешь об имуществе, о частном, выявляются те черты, которые прежде оставались скрытыми. Ну и ладно, это тоже не всегда аксиома. Возможно, его „кадилак“ и загородный дом – единственное, что есть у него в жизни осязаемое, остальное всё в мечтах и в фантазиях».

– Я знаю, что вы так и не завели семью. С чем это связано?

– Вы хотите сказать, почему ещё синий кролик не завёл себе крольчиху и не нарожал с ней крольчат?

– Мне импонирует ваше чувство юмора, – с трудом сдерживая улыбку, произносит она, – но я бы предпочла в данном случае традиционную терминологию. Почему у вас до сих пор нет жены или подруги?

– В моих мечтах, в моём мире её ещё нет.

– Так создайте её! Вы же хозяин вашего мира.

– Всё так. Но есть большой риск, что в реальности она материализуется не в то, что я представлял себе.

– Всё связано с риском. Не попробовав – не поймёшь, что именно тебе нужно.

– Личные отношения – не игра.

– Согласна, но мужчине в возрасте нельзя оставаться одному, это я вам говорю, как психолог, а не как женщина.

– Я вас понимаю. Я займусь этим вопросом сразу после завершения деловой сделки, которую я просто не могу сейчас упустить.

– Договорились. Позвоните мне, когда у вас будут какие-то новости.

– Обязательно. Но как же насчёт моей проблемы, госпожа Велингер?

– Какой проблемы? У вас нет никакой проблемы. Вы сами сказали, что вас всё устраивает, что у вас надёжные подушки безопасности, впереди на чердаке глянцевый рай, а под рукой лестница, которая ведёт к нему. Вдобавок, у вас всегда перед глазами такая прекрасная картинка, как синий кролик, бегающий по изумрудному газону. В реальной жизни у вас замечательная машина, дом, собственное дело. Что ещё можно желать? У вас всё божественно прекрасно! Я не шучу.

– Значит, у меня нет никакой патологии?

– Абсолютно никакой!

– И то же самое мне скажет ваш коллега психотерапевт?

– Он-то как раз таки может и не согласиться с моей точкой зрения и назначить вам лечение.

– Лечение? – удивляется он.

– Да. И это не лучший вариант для вас.

– Какой же вариант лучший для меня?

– Я вам уже сказала: найти свою половину. Если только вы хотите, чтобы ваши видения и навязчивые идеи покинули вас.

– Я и хочу этого и одновременно не хочу. Без них мне будет скучно, а с ними, я же понимаю, что я всё время буду привязан к несуществующему миру моих, признаться, довольно-таки странных фантазий, требующих всё большего проникновения в них. Это как компьютерная игра, которая затягивает тебя всё сильней и сильней.

– Придуманный вами мир играет роль вашей несуществующей половины. Как только она появится у вас в реальности в виде вашей единственной женщины, как только ваше бытие изменится, изменится и ваше сознание.

Спустя несколько месяцев она получает письмо от Аркадия Грэма, в котором он уведомлял её о том, что совсем недавно женился, продал свой дом, страховое агентство и вместе с женой переехал в её родной город. Видения его, как и предсказывала она, постепенно сходят на нет, фантазии уже не обуревают его как прежде, а мечты становятся более понятными и простыми. Теперь они с супругой планируют ребёнка, а если повезёт, то сразу двух близнецов. Он благодарит её от всего сердца и прилагает к письму глянцевую открытку с изображением синего кролика, карабкающегося по приставной лестнице на чердак дома.

Она улыбается, и убирает письмо и открытку в ящик стола. Её ждут ещё в этот день беседа с двумя братьями, убеждёнными, что они никто иные, как реанкарнировавшие в этой жизни Ромул и Рем3131
  Легендарные братья, сыновья весталки Реи Сильвии и Марса. Ромул в ссоре, вспыхнувшей из-за места строительства города, убил своего брата Рема. В дальнейшем, согласно преданию, Ромул раскаялся в убийстве. В 753 – 716 годах до нашей эры Ромул основал священный город Рим.


[Закрыть].

Июнь 2016