Текст книги "Воин. Правитель. Чужак"

– Никак нет. Не прошло и трёх месяцев, как они прибыли на планету.

– А сколько, по-твоему, нужно чуме, чтобы поразить город?

Шутник от неожиданности осёкся:

– Неделя. Может, дни.

– А что нужно крысе, поразившей город чумой?

Ответа Тит и не требовал, он просто продолжил излагать свои домыслы:

– Вначале сепы просто распределяли состав, переговаривались с аборигенами. А те, в свою очередь, подсказывали им, где лучше расположиться и развести лагеря. И пока вы благополучно просиживали штаны, они удачно раскидали людей и начали искать те данные, за которыми прилетели. И они закончили поиски, если верить отчётам твоих разведчиков, Шутник, – Тит навострил на него взгляд. – Чтобы перевезти собранное в одну основную базу на юге, если верить уже отчётам твоим, Шестёрка. – Взгляд перешёл к первому висмутианскому гвардейцу.

Тот на свету показался ниже, в мускулатуре он как будто подбавил. Вот только не убавилось злости, с которой Шестёрка осматривал навострённое лицо командира. «Ты»кать в него имел право только один командир.

– Тит, а, Тит. Думал, ты разучился. Но нет, тявкаешь так же настырно, – подбадривающе похлопав по плечу первого гвардейца, тем самым успокоив его, Висм подошёл к своему ровеснику – по званию.

– Ты позвал Нимфею в надежде увеличить охват разведки, разузнать побольше, чем они промышляют и к чему готовятся, – титанец, выставив ладонь, не сбавлял темп речи.

– И как не позвать, если ублюдки намерились найти оружие против Республики? Узнаем, что их планы пустышка, сразу же отпустим тебя. Узнаем, что они добились прогресса, предложим будущему Адмиралу первым взять в руки это оружие.

– Ты ждёшь аккуратной атаки, но напасть аккуратно уже не получится. Времени, подозреваю, у нас не осталось. Как они спешат, говорит о том, что они добились прогресса. Так что атакуем в течение недели, пока они не успели прогреть двигатели.

Доклад над игральными кубиками погас. Он больше не требовался. Бедокур, словно магнит, через мгновение притянулся к ладони. Шестёрка недовольно фыркнул, но потом увидел, как его соратник, прячась в тени, нарисовал картой невидимую линию от уха до уха на затылке командира. Ухмылка появилась на лицах обоих. А в конце, когда Висм повернул Тита к выходу, Шутник присоединился к ним. Он щёлкнул по домино, подкинув его на дружественные лагеря на стратегической карте. Костяшка неожиданно упала ребром. Неожиданно, но привычно гвардейцам до боли. Тихонько Шутник поддел костяшку, и та опрокинулась на нужную половину лагеря. Пять точек на одной стороне и три на другой. Все точки выстроились в перекрестье. Выстроились в значимый символ, обозначающий, что скоро воля гвардейцев преисполнится волей одного из командующих.

– Рассказывай, что посоветовал тебе Стронц напоследок, – прихватив титанца за плечи, висмутианин хорошенько встряхнул его, по-бойцовски, как он умел.

– Не скатить Орден до цепной суки.

– Чьей? Республиканской?

– Не только.

– Боялся, что мы погрязнем в наёмнической беготне?

– Да, сильнее всего. Даже когда потерял рассудок.

– Значит, он и правда трясся за своё наследие, – Висм закончил фразу в задумчивости.

– Настолько трясся, что кричал о нём, лёжа в своих испражнениях. Но я его не виню.

– Никто не винит, просто старику порой следовало бы повнимательней относиться к себе.

– Жена не позволила. Обхаживала со всех сторон, да так настойчиво, что в последние дни за него отдавала приказы.

– От половины из них ты наверняка плевался.

– Ещё бы. Хорошо, что работа вполсилы её тоже устраивала. Верить в свои указанья она почти не собиралась.

Висм задумчиво вздёрнул нос и немного замедлился:

– Уже ощутил что-нибудь? Тяжесть в желудке? Страх? Эйфорию?

– Ты о… назначении? – Тит, заметив промедление капитана, слегка обернулся и сократил шаг. – Всё, что я пока успел ощутить, – раздражение.

– А-ха, в заду, наверное, уже и места для языков не осталось. Смотри, не давай им спуска, а то ещё подумают, что ты и не слишком-то против.

– Честно, мне хочется кому-нибудь вмазать. Просто подойти и демонстративно начистить рожу. На их удачу, достаётся пока только стенам в каюте. Но, если эти дармоеды продолжат в таком же ключе, думаю, у меня не останется выбора. Кто-нибудь из них сменит прописку. Каюта у меня большая, а мальчика для битья как раз не хватает.

– Теперь, наверное, любой остолоп, привыкший драить полы, случайно пересекается с тобой на дню по семь раз и всячески намекает, что он способен на большее. Угадал?

– И каждый из них оправдывает это тем, что якобы раньше, при прошлом командире, им попросту не давали шанса.

– М-да, теперь я понимаю, о чём думал сын-поводырь, когда узнал правду о своих родителях.

– Что, и на такой случай у тебя байка припасена?

– Этой байке тысячу лет.

– Ну, сам знаешь, я столько не жил. И от мамы в детстве не слышал. Уберегла, почему-то.

– Ну представь: одинокая удалённая пещера. Ты дал клятву перед своими родителями, что не бросишь их. Они слепы – и отец, и мать – и их единственной надеждой является их зрячий сын. Зрячий ты растёшь с родителями всю жизнь: поддерживаешь костёр, охотишься, кормишь, помогаешь выбраться на прогулку и ищешь растения, избавляющие от любых недугов. Каждый день, каждый рассвет слепые родители будят тебя и просят описать им, как наутро пробуждаются холмы, как лучи солнца пробегают по верхушкам и кронам деревьев и как быстро они касаются подножья ваших тихих покоев. Мать заставляет тебя пересказывать каждую мелочь, каждый миг, до момента, пока солнце не заглядывает вглубь пещеры и не прикасается к отцовским белёсым глазам. Когда-то, обещают они оба, судьба смилуется, и солнце вылечит их. Сквозь лучи оно подарит им зрение, и тогда ты, наконец, станешь свободен, чтобы успеть пожить своей жизнью. Но ты так и продолжаешь жить в пещере. Ты прожил полвека, а родители так и молят, чтобы ты рассказывал им о полноправном приходе солнца. Ты заботишься о слепцах до самой их смерти, и в последний миг замечаешь, как их глаза двигаются с той же живостью, с которой они двигаются у тебя. Ты задаёшь им вопрос: «Когда же их успело излечить солнце?». А они отвечают, что с того же самого дня, как ты родился.

Как только твои родители сумели поднести судьбе дар, в виде тебя, судьба тут же простила их за все прегрешения, в которых она их винила.

Родители держали тебя, сына-поводыря, при себе из-за страха. И из-за банальной привычки жить без каких-либо тягот или забот, что обязательно последуют после твоего ухода.

И так ты, сын-поводырь, покинул родительское гнездо. Провёл все дальнейшие годы в ненависти и отчаянии, в слезах и обидах, а всё по той же причине, какую знаем мы все, вне зависимости от нашего положения и обязательств перед судьбой, – обещания всегда стоят на обмане. И полный кретин тот, кто не умеет различать обман в чьих-то глазах. Особенно в глазах слепцов.

Висм обратил последние слова к собеседнику. Тот замер, через секунду опустил голову и, резко повернув её влево, послал Висму в ответ свою сдержанную улыбку:

– Спасибо. Услужил как никто.

– Можешь не… хотя нет, благодари. Поаплодируй. Разрешаю, ради приличия.

– Да пошёл ты, – Тит махнул на капитана рукой и продолжил шаг.

– Ха-ха, не смог переварить? Совсем тугодум, да? – Висм, схватив бывшего ученика, приобнял его за плечо и встряхнул так, как только он и умел.

– Зря распинался. Мне легче не стало.

– Щенок, э-эй, давай без нытья. Теперь легко и не будет, – Висм, не убирая задора в голосе, отпустил Тита, взялся за воротник своей куртки, и, наконец-то, ускорился. – Забудь эту дурость. Раздави. Размажь. Выкинь. Простые правила теперь не работают. Особенно для того, кто выбрался. Легче теперь будет только в могиле. Ну или, раз хочешь проще, суйся в пещеру обратно.

«Вот по чему я соскучился, – подумал про себя Тит, – по этой скрытой истеричной обиде».

– Знаешь, раздумывая о смерти Стронца, я только одного всё не могу понять, – Висм отнял руку от воротника, – как это было?

– Что именно?

– Задолго до смерти, либо за день? При скольких свидетелях? Вместе с женой или без?

– Да что?

– Идиота-то не играй. Ты знаешь, о чём я, – Висм добавил в задорный тон малозаметную злобу.

Тит, замедлившись, пристально посмотрел на «своего старшину».

– А как Стронц, по-твоему, сам получил звание Адмирала? Нота.

– Не называй это нотой.

– Нота, записка, завещание… детали не так важны.

– Важны. Для меня.

– Красный каин, как и Третьего, сводил Рена с ума, – продолжал Тит, – и предшественник Стронца позаботился о завещании.

– В этот раз не было завещания, записки тоже не было, – Висм собрал кулаки за спиной и чуть обернулся, – так мне, по крайней мере, доложили. Старина Стронц нашептал свое решение тебе на ухо. А уж только потом появилась записка.

– Мерзкий, лживый слух.

– О котором все говорят и в который многие верят.

– Покажи мне пальцем, кто в него верит!

Висм, не помедлив ни на секунду, разжал правый кулак и указал на бойцов, вылезающих из своих палаток. Ни наплечников, ни кирас, ни щитов. Только лёгкие армейские куртки и камуфляжная краска, в том числе и на лицах. Тит вычислил, что оказался в половине лагеря, полностью подконтрольной Висму. «Логово его стаи, – прикинул Тит, – здесь они все за него». Указательный палец командира из Висмута явно привлёк из внимание. Точно по указке, каждый боец сосредоточенно оглядел будущего Адмирала, ставшего на миг для них чужаком.

– Зная тебя, Висм, не удивлюсь, если это очередная проверка.

– На что же? – теперь у второго капитана разжался левый кулак.

– На то, как я держусь. Небось, спор с Шулером подразумевал и это. Или может, с кем-то из этих парней решили меня на слабо взять?

– Сомневаюсь, Тит, сомневаюсь. К этому слуху, поверь мне, мало кто относится несерьёзно.

Пальцами «старшина» высчитал двадцатку бойцов. Позади образовался живой коридор, причём постоянно сужающийся. Впереди, заканчивая разминку, с трусцы переходили на медленный, выжидательный шаг.

– В Коллегии уже готовятся к моему прилёту. И сколько бы ты там ни сомневался, в них сомневаться права у тебя нет. Ты знаешь, эти суки дотошны. Дотошны. Причем непогрешимо.

– Они только и делают, что бумажки марают. Откуда к ним столько доверия? А? Потрахался что ли с кем-то? С одной из этих крыс канцелярских?

– Нет.

– Али чернильницы лобызаешь? А? По ночам, пока никто не видит?

Тит прикусил язык. Он понимал, что ссылаясь на бюрократов, он внёс по поводу своей фигуры лишь больше сомнений. Ум военного настроен на доводы от военного. А если военный прячется за доводом штатского, значит, он не чист на руку. Настоящие доблесть и честь говорят прямо, без кучи арбитров и адвокатов, а Тит снял и возложил ответственность за свои слова именно на их плечи.

Но, несмотря ни на что, он пошёл дальше, задумав небольшую уловку:

– О той девочке должно ходить не меньше слухов. Вот только ими ты решил не делиться.

– Только посмей, – Висм, уняв задор, уткнулся пальцем в грудь Тита.

– Помнишь её, так и знал. Деревенька, кучка «Скитальцев», миссия по зачистке.

– Ещё хоть слово…! – ладони Висма вновь собрались в кулаки.

– Эй-эй, не я затеял этот дешёвый спектакль, – Тит выставил руки, капитан собирался убрать их. – Прекратишь нести чепуху, прекращу и я. Действуй по уму, капитан, в их глазах ты свойский парень, набор интересных историй. Неужели дашь им подумать, что у тебя есть секреты?

И уловка сработала. Палец с груди, во всяком случае, Тит сумел снять.

Они оба вспомнили, почти одновременно, что случилось у них на глазах. Что случилось с ними в тот злополучный день. Волнение на лице Висма, а на лице девочки – неслышимая мольба. Неодолимый испуг! Вот! Вот что выражало третье лицо, лицо Тита. Он вспомнил. Ещё он припомнил своё шоковое состояние, когда вошёл в детскую и вдруг осознал, что поневоле стал соучастником циничного преступления. «Придётся заметать следы», – первая мысль, которая его посетила за порогом прихожей. Впоследствии он постыдился своей же мысли. А Висм в тот день, сменяя волнение, с дрожью в губах принимал гримасу отчаянья. Отчаянья, перетекающего затем в эйфорию. Его трюк удался. Удался, после стольких лет! Годы подготовки, бессонные ночи в попытке воспроизвести фокус. Дурацкий заклинательный фокус. Мольбой девочки он и окрасился. Девочка, нечаянная ассистентка, в тот день с ужасом хваталась за горло, задыхаясь от боли. «Но ничего…, – мысленно успокаивал себя Тит, – воспоминания слегка затёрлись. Ныне её маленькие глаза краснели и раздувались не так уж и жутко».

Висм отвернулся. Отойдя от Тита на метр, он разжал кулаки и незримо отдал парням приказ расходиться. Бойцы, стараясь держать близкую дистанцию, послушно попятились обратно к палаткам. Выжидать было нечего, а потому впереди с напряжённого шага переходили вновь на заурядную лёгкую трусцу.

– Скажи, что ты просто проверял меня. Соври, если нужно. Мне нужен хотя бы крохотный шанс не трогать твою дурную голову.

В ответ Висм, как будто ничего и не было, лишь задорно, как и всегда, произнёс, перед этим важно вскинув над собой палец:

– Ты же не всех увидел! – он расправил руки, как будто готовил их к крепким объятиям. – Увидел не всех, кто верит в тот мерзкий и лживый слух, – вскинутый палец указал на небо, затем он опустился к верхушкам палаток, пока, в конце концов, не достиг края берета. Тот сидел на висмутианской дурной голове. Висм едва-едва не указал на себя, как тут его прервал крик с дозорной стены:

– Юго-восток! Парни, юго-восток!

Лагерь замер.

– Разведчики, двое! Возвращаются!

Капитан, совсем позабыв, что хотел сделать, резко перебросил взгляд за плечо. Шторки палаток, развеваемые влажным ветром, вдруг начали срываться от потока любопытных рук.

– Два «Степняка»! Точно наши! Наши!

Тит последовал за потоком. Оба они вместе с Висмом вскоре последовали туда, куда направился и весь остальной лагерь. Разногласия могли подождать, и до внезапной цели оба капитана прошагали в полном молчании.

Дозорные стены разделял десяток метров. Разведчики ехали, однако разглядеть их нормально не получалось. Марево как следует затмило их, покрыло разгорячённой пеленой и слепило в один силуэт. Титу повезло лишь увидеть, как гравилёты песочного цвета начали переливаться листьями пальмы. Искусственный синий огонь поторапливал разведчиков, обрисовывал тонкие выемки на дороге и закапывал полутвёрдую, полурыхлую землю ошмётками болотной грязи с ботинок. Изнурительно долгая миссия. «Парням, верно, пришлось не сладко», – рассудил Тит. То, как они держались в седле, выдавало усталость, бесконечную тягу ко сну и к жёстким перинам. И было легко обмануться, что их преследовали. Однако развеять эту догадку, парни, к сожалению, не торопились.

– Странно, не заметил? Едут они каким-то чересчур прямолинейным маршрутом, – Тит глянул в сторону Висма.

Тот от беспокойства потрясывал правой ступнёй. Что-то было не так. Степняки и вправду двигались медленно, ручки не выжимали газ, а рули не подравнивали корпус. Разведчики сползали набок, пока маршрут всё больше отклонялся вправо. Чёрт, в мареве их было не разглядеть! Бинокль дозорного ещё старался поймать какую-никакую картинку, но даже он, в конце концов, мог выделить лишь скупые, хоть и объёмные, силуэты.

Тит прищурился. «Они даже руками не двигают… примагнитили их к рулю и упёрлись в него, как бараны. Хотя постой… стой… так… так, какого…?» – на этой мысли прищур исчез. Тит, наконец-то, заметил, что плечи бойцов неестественно возвышались над их головами. Макушек словно и не было.

Не было… точно… как будто их отрезали. Отрезали со всем тем, что росло чуть ниже макушек. Тит опешил. Оба разведчика были обезглавлены. Мёртвые туши, запущенные по кривоватой дуге, несли свои тела в расположение лагеря. Поэтому степняки и ехали медленно и двигались с небольшим отклонением. Некому было поддавать газу. Некому было подравнивать руль. Мертвец не может подравнивать руль. Проехав три сотни метров, самый проворный из них приблизился к дозорным стенам. Заданной скорости хватило ровно на то, чтобы остановиться под носом у Тита.

Борясь с изумлением, тот не отнимал взгляд от трупа. Затем он глянул в сторону Висма. Опытный капитан, напротив, походил на выглаженный лист. Ступня его в какой-то момент успокоилась, вот только в груди отныне колошматило сердце. От злобы. Взгляды капитанов встретились совсем скоро – где-то посередине между рулём правого степняка и выбитой рукояткой левого. Капитанам кое-что передали.

Послание. Сообщение на деревянных дощечках. Сепаратисты высекли буквы кривым почерком и развесили дощечки на шеях двух бедолаг. Трупам, наконец, дали высказаться в последний раз:

– «Они приехали к нам в таком виде, за маленьким исключением…», – прочёл Тит на своём трупе.

– «…поэтому не злитесь. Мы их, по сути, не тронули», – прочёл Висм, придерживая за плечи второго покойника.

Злоба в его груди, разорвав сердце в клоки, выкипела. Сорвав вторую дощечку, он бросил её на землю и ударил в неё каблуком.

– Опасаешься, что улетят, Тит?! – висмутианин стащил с макушки берет. – Неделя на то, чтобы их прихлопнуть?! Забудь, у этих ублюдков день! День!!! Завтра на рассвете они попляшут! Ой как попляшут! Вы согласны, парни?!

По лагерю прокатился воодушевлённый вой.

– Звучит, как бравада, – обронил Тит.

С дозорной стены посыпались крики оружия.

Безголовый труп, выпав с седла, приземлился на сорванную дощечку. Ему дали высказаться, сделать последнее донесение, но его голос утопили в хохоте. Титанец меж тем безутешно топил себя в беспокойных раздумьях, а в мыслях давил головы сепам, представляя, скольких положит на утренней вылазке. «Они обезглавили нас! – повторял он раз за разом. – Обезглавили!». И в этих мыслях он почему-то не чувствовал себя защищённым. Он в логове чужой стаи. Стаи, что носила на себе камуфляжную краску. И в первую очередь он был обязан отстоять свою честь перед ней. Ведь ум военного настроен на доводы от военного. А значит, в ход пойдёт антрацитовый меч – оружие, доживавшее дни. И оно-то уж точно исключит всякую возможность полагаться на доводы штатского.

Факсимильный излишек

«Свет общества, что озарён тьмой популизма», – ещё один вычурный заголовок. Мейтна распрямил третью колонку и перелистнул магни-текст.

– Пока что на третьей. Редактор получше, и мигом на лицевой.

«Да ладно тебе, хватит! Хватит! Признай уже наконец, что дело в… и называть не хочу!». Губернатор поёжился, поскорее вчитался в новую колонку, но ничего, кроме как набора складно сложенных букв, уже не замечал. В затылке заговорил томный гнусавый голос одного из членов Совета. «Левые вновь пытаются объединить… нейтралитет всё больше задумывается о выборе стороны…», – возник другой голос, уже поприятней – госпожи Церемонии, – но он, по сути, сообщал то же самое.

«Не смей признавать это вслух. Не смей признавать, а иначе…». И это «иначе» почти легло ему на язык. Но он вовремя его прикусил. Далее ещё раз попытался понять смысл букв, складно идущих в ряду. Ну а где-то в затылке томный гнусавый голос без всякой живости в тысячный раз сообщал, что его рейтинг в очередную неделю не досчитался очередных двух пунктов.

– Чепуха…, – бросил мейт-губернатор и скорее перелистнул. На четвёртой полосе рядом с рекламным блоком он немного повеселел и отпустил на минуту печальные выводы третьей колонки.

Мейтна принимал завтрак – в белом халате и, по привычке, закинув ноги на стол. Новая попытка себя приободрить. Начать хотя бы утро без утомительных сводок и цифр.

«Зря они отказались от жизненных зарисовок, с ними журнал казался не таким унылым». Он перелистнул на самый конец и пробежался глазами. «Зарисовки» и вправду перестали печатать. Те, как оказалось, существовали, пока существовал их автор. Но как только он отправился к Лунной опочивальне, столичная газета решила не продолжать. На спасение сегодня утром, решил Мейтна, можно было и не рассчитывать.

– Милый, ты забыл накрыть меня одеялом.

Из спальной показалась фигура – в похожем белом халат, но только довольно приталенном. Молодая стенографистка. Она кокетливо надкусила ноготь и легонько поводила плечом.

– Месть за то, что ты вечно тянешь его на себя, – не улыбаясь ответил Мейтна, всё внимание отдав новостям из спортивного блока.

– Хочу кофе. Ты будешь кофе?

– Угу, – голос его был еле слышен.

– Отлично!

Девушка побежала на носочках. У мраморной столешницы она нашла старенький медно-бежевый аппарат.

– Слышала, ты собираешься убраться отсюда. Улететь и править чем-то большим, чем наша система.

– А я слышал, что ты превосходно работаешь ртом и гнёшься не хуже гимнастки. Эх, как же так вышло, что нас обоих бессовестно обманули?

– Как нетактично, господин губернатор, как нетактично. Если и уходите от ответа, проявите хотя бы фантазию, – она покачала головой и положила на подставку подогретую чашку, – мне всего лишь хотелось узнать – есть ли у меня шанс получить приглашение?

Она чуть опустила голову и расплылась в милой улыбке.

– Стенографистки, бороздящие космос. Никогда о таком не слышал. Всегда представлял, что вы выходите из валика печатной машинки и остаётесь с ней, не трогая пуповину.

– Ошибаетесь, мой губернатор, мы её вырываем. Вырываем с силой. Просто нам редко удаётся посмотреть наверх. Всё вперёд да под ноги, да на пожелтевший глянец.

– А если обклеить газетными вырезками весь потолок?

– Тогда мы упадём от ужаса, подкосив ноги, – рассмеявшись, она дотронулась до тускло горящей панели кофемашины.

Губернатор сменил позу. Он поменял ноги местами и тряхнул магни-текст. Его халат отнялся от бёдер и гениталии вывалились наружу. Смущения не последовало. Он только усердней вгляделся в блок новостей и несколько раз откашлялся.

– Я всё беспокоюсь, господин губернатор.

– Угу, – сказал Мейтна без всякого интереса.

– Беспокоюсь о Ласке. Думаю, он мне этого не простит.

– Чего же он не должен простить?

– Наших… наших с вами… «бесед», – подбирая слова, произнесла его подчинённая.

– Я даю вам обоим работу, так что немного щедрости от вас мне не помешает.

– То есть я – его щедрость?

– Да. И покуда мокренькая щель не появится у него между ног, ты его неподдельная щедрость, – Мейтна перешёл к новой колонке.

– А как же это? – задёрнув халат, она задорно повиляла миндальными округлостями, сначала нижними.

– А это я называю приятным бонусом, надбавкой за доброе покровительство.

– Тогда это я оставлю для Ласки, если позволите.

– Да, тощие сиськи можешь оставить… ему, себе… мне без разницы. Завари уже чёртов кофе.

– Сейчас-сейчас, господин, – она опустила краник, отчего аппарат гулко задребезжал.

В воздухе ощущалась прохлада. Раннее утро приносило из сада запахи абрикосов, магнолий и медового флокса. За цветами уже приходили заморозки, но те едва опустились. Дело в том, что опуститься им мешал садовод. Он ревностно кормил их компостом, поддабривал почву золой, стравливал сорняки, и всё это для того, чтобы запах лета задержался ещё на немного. Чтобы господа, живущие за высокими окнами, перестали хотя бы на миг волноваться. Лето – это то единственное, что напоминало им о лёгких, праздных каникулах, где работа занимала от силы одну треть от одной трети часов.

Стенографистка достала вторую чашку.

– Мы сильно похожи, мейт-губернатор?

Мейтна молчал. В следующей колонке говорилось о зверствах, творящихся в коллегиальном лесу. Особого интереса подробности не вызывали, а потому он вяло зевнул.

– С ними, с вашими прошлыми пассиями? Они тоже, в конце концов, исчезали?

– О, как же вы любите всё преувеличивать.

– Женщины не преувеличивают, губернатор, мы просто любим всех и вся выводить на чистую воду.

– Через идиотские провокации?

– Скорее, через заблаговременные упрёки.

– И многим это помогло? Да как вы всё не поймёте… счастье не терпит искренности – ни тогда, ни сейчас.

– Значит, я отгадала, – девушка, дождавшись, пока заполнится вторая чашка, прихватила её и направилась к губернатору. – Я похожа на них и потому исчезну, как и они.

– Не пори чушь. Никто не исчезал. Они ушли из Коллегии по своей воле, но слухи почему-то поспешили их быстренько закопать. Вырой округу, высуши полностью реки, не найдёшь ни единого доказательства.

– И Ласке даже не придётся меня оплакивать?

– Будешь меньше выпытывать, даже останетесь счастливы.

– Хорошо, губернатор, вы умеете убедительно лгать. Надеюсь, когда мы решимся с ним на побег, вы не станете бежать по пятам, – Она встала рядом с Мейтной и наклонила чашку над его открытыми гениталиями. – А пока, если позволите, я отомщу вам за одеяло.

Он резко отнял магни-текст и поднял взгляд. Солнце, окаймлённое оконной рамой, вдруг ударило по глазам. Свет вылился на пол, на стол, на мрамор богатой столешницы и на медно-бежевый аппарат и не встретил препятствий. Он поверил, что она стояла рядом, в самом деле, была тем самым препятствием, но всё, о чём они говорили, как оказалось, он раскручивал у себя в голове. Всего лишь стоило выдумать её присутствие, как подсознание само начало развеивать скуку от цифр и сводок. Колонки в магни-тексте оказались невыносимы. Он посмотрел на оголённые бёдра и накинул халат. Чего он не стеснялся показывать вмиг покрылось белым бархатом. Мейтна встретил новое утро один.

Девушки украшали его одиночество достаточно редко. Не сказать, что они прям сильно добавляли красок, просто тёмные вечера порой освещались не только желтизной луны. Девушки привносили щепотку страсти, уводили его мысли от собственных привилегий, и, пока он добирался до высшей точки, ему даже порой удавалось полностью отгородиться от ненависти к себе. Однако, он не всегда приходил к финалу. На пути к нему девушки обычно визжали и, спрыгивая с кровати, убегали в ужасе. Мейтна как раз размышлял, как ему приходилось изворачиваться, чтобы задержать каждую хотя бы на миг. «Я предупреждал тебя, – говорил он одной, с трудом сдерживая обиду». «Я болен, – успокаивал он другую, делая грустное выражение лица». «Я ищу выход в тебе, ты поможешь мне выбраться, выбраться! Понимаешь? – тараторя, кричал он последним, меняясь в голосе». И девушки от этой перемены в голосе убегали с ещё большим ужасом. И так его козырь, раздающийся в коллегиальном лесу, оборачивался для него главным изъяном в собственной спальной.

Мейтна, отойдя от раздумий, поднялся. Скинув ноги со стола и кинув на него магни-текст, он подошёл к окну и суетливо задёрнул шторы. Утренние лучи кидались на планету с необычайным азартом. Столицу окатило только на седьмом с половиной часу.

– Где носит Франку, когда она так нужна? Ладно, если хочет поиграть с огнём…

– Господин губернатор, – Франка, поклонившись, слегка отворила дверь.

Обернувшись, он изумлённо на неё покосился.

– Заходи. Отвари кофе. Затем приберись в спальной, вымой обои и постирай бельё.

– В спальной что-то случилось?

– Да, комары ночью устроили на меня охоту. Ничего не оставалось, кроме как от них отбиваться.

– Слушаюсь, господин, что-то ещё?

Мейтна, убрав изумление, строго посмотрел ей в глаза:

– «Что-то ещё» будет вечером, сейчас просто завари мне кофе. И побыстрее.

Франка, грубо наступая на пятки, подбежала к столешнице. Она небрежно ухватила первую попавшуюся чашку и поставила на подставку. Панель разгорелась, краник был вскоре опущен. Через минуту запах цветущего сада перебился ароматом кофейных бобов.

– Готово, господин.

– Дальше я сам, теперь следуй в спальную, – перебив её в момент, когда она начала наливать сливки, Мейтна приблизился к чашке и схватил её, почему-то не поднимая. Он навис над чашкой и долго оглядывал свысока кофейную гущу.

«Мы сильно похожи, мейт-губернатор? – вновь послышалось в голове. – Они тоже, в конце концов, исчезали?». Тон её, как оказалось, уже не был столь мягок – он очерствел, увял, а вскоре выветрился чопорным тоном самого Мейтны. Пришло к тому, что от него начал ускользать её образ.

– Ласке повезло слышать тебя каждый день, не приходится вспоминать, как ты звучишь…, – Мейтна поднёс чашку к губам и немного отхлебнул, – ну ничего… ничего, я вас не корю. Сегодня вам достанется обоим, на прицеле будет он, а тебя, как и обещал, заденет разлётом шрапнели.

Мейтна отпил ещё и, несдержанно хлопнув чашкой, последовал в гардероб. На посадочной площадке заканчивались приготовления к прилёту будущего Адмирала. Председателю, по традиции, нужно было убедиться, что все идёт строго по плану. Что похороны, намеченные на этот прилёт, обретут статус ярчайших за всю историю Ордена.

– Доброе утро, господин Председатель, – сухо поприветствовал Ласка, – мы почти готовы.

– Могу вас поздравить, нот Ласка, вы первый, кто вызвался показать то, что он натворил.

– И я этому, несомненно, рад.

Ноточей поклонился. Мейтна повторил за ним, спрятав в жесте приветствия своё самодовольное лицо.

– Ну же, рассказывай, чьим атрибутам, по твоему мнению, будет следовать наша Светоч?

– Пройдёмте, я вам всё покажу.

Они обошли арочные ступени и спустились к асфальтированной поверхности. На ней пересекались жёлтые линии с белыми, выстраивая композицию, заметную для пилота, сажающего судно. Повсюду болтались банки с краской, стремянки придерживали их. Рабочие хватали по кисточке, глядели на общий план, а затем принимались за ту часть, что была им отведена. Ласка не постеснялся взять самую большую бригаду, чтобы уложиться в срок. Немного помощи он попросил у коллег из главной трибуны, у господина Лихорадки и госпожи Церемонии, часть рабочих отдали заседатели первой трибуны, заседатели второй и третьей трибун сами принимались за работу. Первое впечатление желали произвести многие – в хорошем ключе, естественно. Важность рукопожатия между взглядом Адмирала и местными стенами вряд ли мог кто-то переоценить. Ласка грамотно направлял все усилия. Да, ему приходилось спорить с подопечными, доказывать важность своих замечаний, однако статус главного ноточея, по итогу, расставлял всё по местам. Его виденье, в совокупности, побеждало, а слегка повышенный тон говорил о здоровом энтузиазме. Лишь слегка повышенный, всё так. Заметно повышенный тон в пределах Коллегии выдал бы в нём, очевидно, нездоровое помешательство.

– Отсюда пропала эксцентричная алость, грубый пыл пришлось вывести, обесцветить, видите трещины? Результат моих работ. Я подумал, что шероховатость на некоторых участках уберёт пафосный лоск, присущий прежнему Адмиралу. Да упокоят его в царстве звёзд.

– Что придёт на замену?

– Цвет моря и спокойной уверенности. Взгляд с берега, штиль, чистые предрассветные воды. Такое правление, судя по моим соображениям и расчётам, ожидает будущий Адмирал.

Мейтна осмотрел стяги, что были развешаны на стенах.

– Довольно меланхолично, нот Ласка, не находите?