Текст книги "Собачий сын. Мистика и приключения"

– Сколько мы с тобой уже работаем без отпуска?

– О, я уже не помню… Это началось слишком давно. Черт, неужели ты…

Тут они переглянулись, и каждая прочитала в глазах другой ответ.

– Ха!!!… – крикнула Муза и хряпнула лиру об асфальт. Мелкие осколки разлетелись по Вселенной. – Свобода!

И обе закружились в диком танце; нет, вы не подумайте – каждая танцевала свое, но вы бы видели в этот момент прохожих… Вот почему последнее время в мире нет ни прекрасной любви, ни настоящих бестселлеров. А вы что думали? Обе дамы на заслуженном отдыхе, и неизвестно, когда вернутся. Я уже давно задаю себе вопрос – а вернутся ли они вообще? Да вы пейте, пейте, у меня еще есть. Фима! Клава! Идите жрать!

2000 г.

Сон разума

…Без машины я – как без рук. Вернее, без ног. Я езжу круглый год, и где только не бывает моя птичка! Иногда мне снится, что у меня ее угнали, и тогда внутри все просто опускается. Сколько раз уже угоняли у знакомых, и все поиски без толку. А на новую тачку у меня денег нет. Поэтому я трясусь над ней больше, чем положено трястись над железкой. Пусть даже у нее есть имя.

Все знают мою Машку, Машуню! О ней и ее скромной хозяйке уже писали в журнале «За рулем». Машка – обычная зеленая Лада-пятерка, с воинственно поднятой задницей и мятыми дверьми на правой стороне. Это я однажды не вписалась в ворота… Зато всем известно, что она – почти живое существо, с которым я нежно ругаюсь на дорогах, которую холю и лелею, как существо одушевленное.

Но мало кто знает, что периодически она трансформируется. Обычно это происходит, когда я остаюсь у кого—то ночевать, а поблизости нет охраняемой стоянки. Машка знает, что я не доверяю сигнализациям, как и многим другим изделиям рук человеческих. Она сама ужимается каким—то непостижимым образом, и я считаю это в порядке вещей. Я кладу ее в маленькую картонную коробочку и беру с собой, не афишируя особо.

Утром Машка претерпевает следующие метаморфозы: сначала превращается в некую мягкую зеленую субстанцию, размером в кулак, потом в подобие сиденья от машины, опять же – с зеленой обивкой, и, наконец, в молодую женщину с зелеными волосами. Несколько секунд женщина изумленно смотрит на меня, а потом превращается в «жигули». Я воспринимаю все это, как должное, хотя каждый раз слегка удивляюсь. Потом сажусь за руль, завожусь и еду. Все просто и надежно! И так – до очередного случая, когда мне страшно оставлять ее одну на улице. Конечно, это случается не так уж часто, всего пару раз в месяц, но вполне достаточно для того, чтобы уверовать в стабильность маленьких чудес, выпадающих на долю избранных…

Не могу сказать, что я не пыталась рассмотреть эту странную женщину. Но много ли увидишь за пять—шесть секунд? Обычная дама, с короткой стрижкой и серыми глазами. Крашеная, как я уже говорила. Одного со мной роста, и, кажется, возраста. Одета в джинсы, кроссовки и зеленую водолазку, всегда одни и те же. Более точно я описать ее одежду не смогу, так как мое внимание постоянно приковано к лицу – кто она? Откуда? Каким непостижимым способом появляется, и куда потом исчезает?..

Все вопросы остаются без ответа.

…Зато после этого я целый день нахожусь под впечатлением и боюсь газовать, или резко тормозить – как будто это может причинить боль или дискомфорт удивительному существу. Иногда на ум невольно приходит негр из анекдота, который сидит в моторе. Шутки шутками, но однажды я заехала на сервис и попросила внимательно осмотреть всю машину, в поисках инородного тела. Однако, как я и думала, слесаря ничего не нашли…

Наступило лето. Я взяла часть отпуска, и вся неделя прошла в загулах. Судьба резво бросала меня из одного конца Москвы в другой, и, естественно, я не расставалась с любимым рулем. Само собой, не везде была возможность спрятать машину от варваров, поэтому Машку вечно приходилось брать с собой в сумке.

Утренние перевоплощения неожиданно возбудили во мне более пристальный интерес. И после трех раз подряд ее образ так прочно засел в голове, что я начала нервничать, мучаясь загадкой. В самой женщине не было ничего особенного, но сам факт волшебного появления теперь буквально не давал мне спать. Конечно, я знала, что лучше не разбирать все по косточкам, волшебство этого не любит. Превращается – и превращается, нечего лезть не в свое дело, тем более, что превращается практично и во благо.

Но человеческое любопытство – страшная сила! Не удовлетворить его – все равно, что не почесать там, где чешется…

Осенью я специально подстроила все так, чтобы оказаться в нужном месте и в нужное время, да еще с видеокамерой. Тайно укрыв ее в ближайшем кусту, я навела объектив на предполагаемое место трансформации, а в карман спрятала пульт дистанционного управления. Получив изображение женщины, я, по крайней мере, смогу ее внимательно рассмотреть! Хотя бы понять, живая она, или это фантом?

Все прошло как нельзя более гладко. Ракурс оказался вполне удачным, и я получила то, что хотела. Прокручивая дома пленку в пятый раз, я с упоением рассматривала странную даму. Она оказалась вполне живая, и даже симпатичная, но я заметила, что взгляд ее какой—то грустный, не то, что раньше… И еще – я почувствовала что—то не то, что—то, отличающее это превращение от прежних. Взяв в руку будильник, я решила проверить свою догадку – и точно! На этот раз она пробыла человеком не несколько секунд, как раньше, а целых одиннадцать!

Ошеломленная, я села на диван. Вот это да!… Неужели с каждой новой трансформацией срок ее существования в человеческом облике удлиняется?.. Не может быть!

Я решила это проверить и провела еще пару экспериментов, завершившихся полной победой разума. Все смутные догадки подтвердились. В последний раз женщина посмотрела на меня даже несколько удивленно, и открыла было рот, словно хотела заговорить, но не успела… Заговорить! Вот оно! Мне надо поговорить с ней. А для этого надо удлинить ее жизнь хотя бы секунд до двадцати – этого должно хватить, чтобы обменяться несколькими фразами.

Стоит ли говорить, с каким фантастическим рвением я стала выискивать места, чтобы ставить машину перед фактом ее беззащитности? Машка честно превращалась, и с каждым разом женщина вела себя более активно – оглядывалась, пыталась поправить волосы, один раз даже чихнула. Я видела, как она с наслаждением вдыхает воздух; значит, она дышит, она и вправду живая!

И вот, наконец, настал день, когда она внимательно посмотрела на меня, и я быстро задала заготовленный вопрос:

– Скажи, ты кто?

– Я – Маша! А ты?

– Я?!… Вроде как твоя хозяйка… – остолбенела я.

– Странно. Разве у людей могут быть хозяева?.. – помолчав, сказала она и вдруг… исчезла.

Время истекло.

Я со злостью ударила кулаком по капоту, и машина обиженно хрюкнула.

В следующий раз я решила не давать ей молчать. Мы стояли на улице, и я держала в руках листок с вопросами, чтобы не забыть со страху. Холодный октябрьский дождь бодро капал мне на голову, но я не замечала ничего в азарте расследования:

– Как ты появилась в первый раз?

– Когда ты дала мне имя. Когда одушевила меня.

– Но я дала имя машине!

– Я не знаю ни о какой машине…

– Ты – моя машина! Зеленый «Жигуль»!

– Разве? Я не знала… Я – человек. И я замерзла! – она поежилась.

Пока я моргала, не зная, что на это ответить, она опять трансформировалась.

…Я безжалостно взяла оставшуюся неделю отпуска, набрала еды, одежды, и повезла Машку в самое криминальное место – городскую окраину, где бросила прямо на шоссе, вынудив превращаться ежевечерне. Сама я поселилась рядом в палатке. Конечно, я чувствовала, что делаю что—то не то, но «остапа уже понесло».

Похоже, она уже совсем была рада не превращениям. Каждый раз она находилась рядом со мной все дольше и дольше, и каждый раз выглядела все печальней и печальней. Хотя обе мы находили наше общение довольно пикантным. Мы задавали друг другу кучу вопросов, и каждый был в эйфории; я – от общения с чудом, а она – от возможности быть человеком. Надо сказать, что время ее нахождения в человеческом обличье стало увеличиваться с ужасающей быстротой.

– Скажи, отчего ты такая грустная? – спросила я ее на третий день.

– Марфа, мне так хочется остаться человеком. Из—за частых трансформаций я становлюсь им все больше и больше! Я хочу жить. Жить, как все… – она робко улыбнулась.

– Это хорошая мысль. А отчего тогда грусть?

– Не беспокойся, это светлая грусть. Прощание с волшебством. С миром, где все просто и не надо заботиться ни о чем. Я стану самым обыкновенным человеком, но это – счастье.

– Тоже, нашла счастье… Зачем тебе? Ты не приспособлена к этому миру, у тебя сразу появится масса житейских проблем, о которых ты и понятия не имеешь, начиная с прописки! – воскликнула я.

Но она словно не слышала:

– Плевать. Я не хочу больше быть машиной. Быть женщиной – это прекрасно… Отпусти меня!

«Вот и доэксперементировалась на свою бошку. Франкенштейн недобитый!..» – подумала я, а вслух произнесла:

– Как же я могу тебя отпустить? Я ведь не властна над чудесами!

– Нет, властна, и именно ты. Ты – мой создатель… Я обязана тебе новой жизнью и буду твоим самым верным другом! – она счастливо засмеялась. – Уже скоро… Я чувствую – мне осталось всего несколько превращений, чтобы окончательно стать человеком, понимаешь?

Я задумчиво посмотрела на нее, ковыряя веткой в углях. Навис тихий осенний вечер. Мы сидели на складных стульчиках у костра и пили горячий кофе из термоса. Она рассеянно подняла с земли желтый лист, и долго вертела его в руках, не поднимая глаз. Пальцы у нее были красивые, и меня кольнуло сожаление…

Через минуту она превратилась, а я облегченно вздохнула и закурила.

Я больше никогда не езжу в гости туда, где рядом с домом нет охраняемой стоянки. В конце концов, если приспичит, можно на метро, или на такси, не развалюсь. А еще я заметила, что Машка стала капризничать на дороге, чего раньше с ней не случалось. Правда, в автосервисе меня успокоили, сказав, что у всех женщин… тьфу… машин после сорока тысяч километров пробега начинаются проблемы.

Друзей у меня и так навалом. А без машины я – как без рук…

2000 г.

Время пустыни

Посвящаю моей маме

Несмотря на приближающийся вечер, жарко.

Противочумная группа неспешно двигается по пустыне, среди жидких порослей песчаной акации и саксаула. Я – зоолог, врач (он же руководитель) и рабочий, из местных. Наша задача – сжигание трупов, обследование и уничтожение зараженных колоний песчанок, переносчиков смерти. Попутно проводим учет и исследование местной фауны. Час назад нас покинул наш старый грузовик – закипел и издох. Это сейчас в машины льют антифриз, а во времена моей молодости там была просто вода… Вода…

Вода призывно плещется в теплой алюминиевой фляжке на боку, но первое правило на маршруте – не пить. Организм должен привыкнуть к безводью, так легче. Осталось немного, сегодня уже обошли четыре колонии, эта по плану последняя. Тогда можно отдохнуть, сделать несколько глотков и съесть припрятанную шоколадку.

Сколько раз меня потом носило по стране! Звали Волжские степи, чащобы под Кировом, камни Урала, пьяная Чукотка, горелая Якутия, медвежья Камчатка… Но нигде и никогда я не встречала такого безвременья, такой возмутительно неземной красоты. Сары—Ишик—Отрау – тоскливое, жаркое, неспешно бьющееся сердце Казахстана. С севера пески окружает длинный Балхаш, с юга – Чу—Илийские горы и хребет Джунгарского Алатау. Сюда приезжают только безнадежные идиоты и романтики в одном лице, связанные чувством долга перед Родиной.

Бывает ли унылая красота? Все непостижимое вводит человека в глубокое уныние от неполноценности своего разума. Поэтому и даль космоса всегда уныла, и Бах зануден в мессах, и чужая душа – потемки. На земле только пустыня ввергала меня в такое состояние, когда я казалась себе маленьким комочком жизни, и око небесное не в силах ни разглядеть, ни вспомнить его. В таком огромном пространстве, под таким огромным небом, которые живут лишь для того, чтобы наслаждаться, лежа друг на друге, людям нет места…

Пришли. Я отбросила палку и устало рухнула на глинистый такыр, ностальгически вспоминая Каракумы, туркменов с гнездами на головах, печальные обломки трилобитов в известняковых скалах и аммониты, черные и круглые, величиной с колесо грузовика, на которые можно было вальяжно присесть, как на пуфик. Много раз я пыталась представить, сколько пролежали там эти окаменевшие существа – и ум путался сам в себе; все равно что заставить зеркало глядеть в зеркало… В столице за аммонит величиной с блюдце знатоки готовы душу продать! А в песках валяются колеса, никому не нужные. Как все в мире относительно. И жарко…

Я закрыла глаза и нарисовала себе океан, который плескался здесь много миллионов лет назад. Океан холодного пива…

Два раза нам привозили из города пиво, безвкусное, теплое и разбавленное… но все—таки это был праздник.

В пустынях ничего не меняется на протяжении веков, бег минут останавливается, и ты словно паришь вне времени, а все важное перестает иметь значение… Застывшая на бархане ящерица с длинным хвостом напоминает застывшую стрелку часов. Ты делаешь к ней шаг – и она моментально исчезает, приводя время в движение.

Надо работать.

Я приложила ладонь к пустыне – она еще хранила злой дневной жар, только брезентовые штаны спасали меня. На маршрут надо одеваться тепло, иначе сгоришь. Открыв со вздохом планшет, я аккуратно нанесла несколько меток на карте и стала делать записи в блокнот; мужчины, надев маски, пошли осматривать колонию. Отсюда было видно, как дозорные песчанки уже встали пугливыми столбиками, тревожно свистя об опасности. Сородичи тут же скрылись в многочисленных норах, словно провалившись под землю. Солнце скоро сядет, надо спешить – ночь в пустыне черна, как ничто, и песчанки залягут спать, в отличие от многих здешних обитателей. Осталось отловить еще парочку для лаборатории, после чего неплохо бы вернуться в родные пенаты. Машину же, видимо, придется воскрешать завтра, по утренней прохладе.

Под гордым словом «пенаты» подразумевается огромная палатка со столом, четырьмя железными кроватями, ножки которых вставлены в консервные банки с водой – от скорпионов и прочей нечисти. Рядом – кухня, склад и вечно жующий вислогорбый верблюд Джурук, на нем ездят в поселок, когда проблемы с бензином. Это уже вторая палатка, первую месяц назад унес смерч, остались одни кровати да тяжелые железные ящики с оборудованием. К счастью, в лагере в это время никого не было, кроме Джу, который орал и метался на привязи, и встретил нас весь в слюнявой пене, с выпученными глазами. Банка же с ручным гекконом канула, видимо, подарив ему свободу. Мне приятно думать именно так…

Мужчины вернулись. Наконец—то немного отдохнем и перекусим. Не только я, они тоже устали от изнурительного маршрута и не прочь вытянуть ноги и освежить глотки. Мы расположились в тени большого саксаула и, как по команде, сняли осточертевшие сапоги – портянки были мокрыми и горячими. Бурумбай развернул холстину, на нее выложили еду, народ оживился, послышались обычные шуточки. Пожевав, мы слегка отключились – наверное, поэтому и увидели их в последний момент…

Люди появились внезапно. Две невысокие фигуры в комбинезонах, с надвинутыми капюшонами, на фоне громадного заходящего солнца. Они медленно спустились с бархана и подошли к нам. У обоих в руках было оружие, отдаленно напоминающее винтовки, только с более короткими и широкими стволами. Это были мужчина и женщина, европейской наружности. Бог мой, откуда здесь люди?

По мне мурашки пробежали. Не ходят здесь смертные, нет тут никакого великого шелкового пути, и ближайшее поселение – наш лагерь. Черт, и ведь безоружные мы, не считать же защитой ножи и престарелую берданку! Правда, наш Бурумбай, верблюжий водила и завхоз, подстрелил однажды из нее молодого джека11
  джек – джейран


[Закрыть], и вся группа несколько дней наслаждалась свежим мясом. Но сугубо мирные цели экспедиции не предполагали тотального вооружения группы. Что ж, значит – ход за незнакомцами.

Однако двое чужаков подошли, не проявляя агрессии. Они остановились метрах в пятнадцати от нас и вежливо, но молча поклонились, словно выжидая, что мы начнем первыми. Мы не проявляли инициативы. Я со смущением глядела на женщину, она так же подозрительно уставилась на меня. Белая женщина в пустыне – редкость, а сразу две – это уже слишком.

Потоптавшись с минуту, они подошли чуть ближе, все так же внимательно нас разглядывая. От меня не ускользнуло, что они тоже озадачены нашим присутствием. На бродяг и разбойников оба не походили, скорее, на такую же экспедицию. Глаз не было видно за темными очками, но лица казались вполне интеллигентными, хоть и обветренными, что выдавало в них пустынных исследователей. Но мы бы знали об этом! Пески Забалхашья – не то место, где народ шляется туда—сюда, вся научная братия знает друг друга чуть ли ни поименно.

Первым заговорил мужчина, видимо, главный в связке:

– Мы рады приветствовать вас на наших землях! Кто вы и куда держите путь?

Прозвучало на сносном русском, хотя и с небольшим акцентом, но как—то напыщенно, и я с трудом сдержала улыбку.

Петр Иваныч не заставил себя ждать:

– Уважаемые, это мы рады приветствовать вас здесь! – парировал он, погладив бородку. – Мы – противочумная экспедиция из Алма—Аты. И, насколько мне известно, мы сейчас единственные в этом районе представители научного мира. А что здесь делаете вы?

Мужчина с той стороны явно смутился, снял очки и стал их протирать платком. Зрачки у него оказались светло—коричневыми, а глаза – чуть раскосыми. Странное смешение кровей.

Все молча ждали, когда пришелец закончит.

– М—да… – наконец, произнес он. – Никогда не слышал, чтобы здесь была чума. А вы? – повернулся он к женщине, которая отрицательно покрутила головой под белым капюшоном. Вообще, надо отметить, одежда на них была весьма удобная. Интересно, где это такую выдают? Не припомню, чтобы я ее видела раньше…

– Алматы? – спросила женщина. – А что это такое?

Мы удивленно переглянулись, и только я открыла рот, как вновь опередил их главный:

– Кажется, это был древний город. Но его уже давно не существует.

– Вы что—то путаете, – возмутился Иваныч. – Я был там не далее, как два месяца назад. Мы работаем в противочумном НИИ Алма-Аты. Согласен, город старый, но, надо отметить, красивейший! Все—таки столица республики.

– Что такое республика? – вновь спросила женщина. Тень смущения пробежала по ее лицу.

Мы переглянулись.

– Давайте внесем ясность! – снова заговорил мужчина. – Мы – обходчики вверенной нам территории. Заодно охотимся на ядовитых змей.

С этими словами он снял с плеча мешок и положил его на землю. Оттуда вывалился серый безжизненный хвост. Я прикинула – судя по объему, там лежало не меньше десятка гадюк! Кровь бросилась мне в лицо:

– Здесь запрещено убивать змей! – воскликнула я. – Они находятся под защитой государства и занесены в Красную Книгу СССР!

Конечно, я немного слукавила, но уж больно меня разозлил этот мешок. Змей я не боялась и любила.

– Кто это сказал? – вскинула брови женщина. – У нас есть разрешение на спортивную охоту на змей в этом районе. Сказав это, она принялась рыться в карманах, видимо, в поисках разрешения.

– Что за чушь! – теперь возмутился Иваныч. – Какая еще спортивная охота? Здесь карантинная зона, мы проводим профилактику чумы! Вы должны немедленно покинуть эту территорию!

– Нет, это вы должны покинуть территорию! – в голосе мужчины неожиданно послышалась угроза, и ствол в его руках зловеще качнулся. – Покажите свои карточки личности!

– Какие еще карточки? – опешили мы. – Паспорта?

Естественно, документов мы с собой на маршрут не брали. Мужчина шагнул ко мне и резко схватил за руку, осматривая запястье. На нем ничего не оказалось, кроме старой царапины и часиков «Звезда», подаренных мне еще в ленинградском университете за отличную защиту диплома.

На лице незнакомца отразилось недоумение.

– Сардж! У них нет карточек! – в ужасе прошептал он и быстро отошел на несколько шагов назад, взяв нас на мушку. – Забери, что там у нее в руке?

Женщина, стоявшая рядом со мной, вдруг довольно грубо вырвала у меня из другой руки блокнот, который я все еще держала, когда появились чужаки. В нем я вела учет колоний и разную статистику, касающуюся местной живности. Кроме того, там жил довольно педантичный дневник наблюдений, разбитый по дням.

– Бумажная книжка! – странным тоном сказала она, словно в руках у нее оказался, как минимум, щитомордник.

– Это б… блокнот… – пролепетала я.

Мужчина не спускал с нас глаз, пока его спутница осторожно листала мои изыски. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я вдруг отчаянно захотела в туалет, и изо всех сил сдерживалась…

– Странно, – произнесла женщина—Сардж и продырявила меня взглядом. – Какое сегодня число?

Я поспешно назвала дату.

– Иер, я уже ничего не понимаю. Здесь написано, что сейчас – 1956 год!

Мы дружно закивали, молясь, чтобы эта сумасшедшая парочка поскорее убралась и оставила нас в покое. Кое—кто в институте ответит за это! Но пока мы ничего не могли понять, и руки у всех тряслись.

Мужчина—Иер тяжело посмотрел на нас:

– Вы ошибаетесь, – медленно произнес он. – Сейчас я вам кое—что покажу…

Он задрал рукав комбинезона и протянул мне руку. На запястье у него была прикреплена плоская серая коробочка, с множеством кнопок и символов. Часами я бы не решилась ее назвать, но она показывала время и дату. Увидев число в окошечке «год» я покачнулась, и в глазах у меня потемнело.

– Господи, Боже мой! – это Иваныч наклонился посмотреть.

– Так вы – из Прошлого? – почти взвизгнула женщина. – Вы – мертвецы?!

В глазах ее метался ужас пополам с изумлением. Мы были ошарашены не меньше.

– Сами вы мертвецы!!! – выкрикнул вдруг казах, который до сих пор молчал. – Мы – самые настоящие, вы – мираж. Вас еще не существует!

Все застыли, переваривая неожиданный смысл его слов, а Бурумбай зажмурился и бормотал что—то на своем языке, словно отгоняя духов.

Первым пришел в себя Петр Иванович:

– А молодой человек в чем—то прав, – сказал он. – Если вы – из Будущего, то вас еще просто не существует. Еще не родились те дети, которые родят вас. И вы не имеете никакого права здесь командовать!

Он скрестил руки на груди и злорадно посмотрел на пришельцев.

– Я тебе сейчас покажу – не существует! – зарычал мужик, и чуть было не бросился на врача, но тут истошно завопила женщина:

– Иер, не прикасайся больше к ним, они – фантомы! Может случиться непоправимое! Я сейчас вызову Корректоров Времени, это уже второй случай появления прошлого в пустыне!…

Она быстро вытащила из нагрудного кармана какой—то прибор и стала нажимать кнопки. Буквально через пару минут в сумеречном небе появилась светящаяся точка, которая по мере приближения стала напоминать вертолет без лопастей. Я почему-то не услышала привычного шума мотора, и напряглась… Запахло жареным. Бурумбай, дитя инстинктов, встрепенулся, заорал на все пески «Бежим! Аа—а!!!» – и рванул первым в сумерки, бросив ловушки с песчанками и прочий скарб. Мы не стали ждать повторного приглашения и посыпались в разные стороны, как тараканы, пригибаясь, будто в нас стреляли. Но никто не стрелял, словно за спиной никого не было.

Через час все благополучно встретились у грузовика, отдышались и пришли в себя. Нервы наши трепетали. За вещами возвращаться никто не хотел, и мы поплелись в лагерь, где подкрепили свои души внеплановой дозой разбавленного медицинского спирта. Четвертый наш коллега, биохимик, мирно спал – у него болел желудок, в связи с чем на пару дней он стал полностью профнепригодным. После долгих споров о странной встрече решили никому не говорить – все равно не поверят! Припаяют массовый психоз от солнца, и свернут исследования, а то еще хуже – упекут в тихий дом… У нас с этим просто. Нет уж, дудки.

В этом году мне исполнится семьдесят лет. Петр Иванович Олейников, блестящий специалист по инфекционным заболеваниям, уехал жить и работать за границу, при первой же возможности. Бурумбай спился и умер в возрасте сорока трех лет. Я, отработав по распределению, покинула Алма—Ату и вернулась в Ленинград. У меня двое детей. Сейчас им уже больше лет, чем было мне тогда, в пустыне. Они прожили бездарную тусклую жизнь, и им нет дела до того, как жили мы. Поэтому даже им я не рассказала эту историю.

Тяжело было всю оставшуюся жизнь осознавать, что тебя на самом деле уже нет, ты – прошлое, тень. Впрочем, мы и так уже прошлое. Поэтому нам уступают место в транспорте. Мы все давно мертвы, закручены в тугую черную спираль и затеряны в песках, как аммониты.

О случае под Баканасом напоминает только альбом с маленькими пожелтевшими фотками. На одной из них мы втроем – я на верблюде, лихой Бурумбай и строгий Иваныч с чеховской бородкой и в очках. Какое славное было время!

Дети наверняка выбросят альбом, когда я умру.

2000 г.