Текст книги "Спасти Феникса"

Жасимир поднял брови.

Фу села на подстилку. Обожатель возился со своим свитком столько, сколько она его помнила, занося в него все песни и рассказы, которые Вороны держали в голове. Она никогда не могла прочесть ни одной буквы, но полагала, что для него это важно.

Когда глаза Фу закрылись, Обожатель и Жасимир по-прежнему сидели у костра, сосредоточенно склонившись над свитком, и переговаривались.

Потом из темноты пустого беспамятства Фу вывели сны, быстрые, ужасные и красные.

Она держала руку Подлеца перед погребальным костром на широкой дороге.

То был не костер. То была деревня, которую они оставили позади, и она полыхала золотом Фениксов.

Ей хотелось спалить деревню дотла. Нет, она хотела, чтобы они знали, что она может.

Зубы выпали у нее из ладони, окровавленные и новые, вспыхивая на лету.

– Нам нужна эта сделка, – говорил невидимый Па.

Деревня изменилась. Теперь далеко к северу она видела долину, горевшую во всю ширь, превращенную в сплошной черный чумной маяк. В воздухе носились мольбы о помиловании.

– Никто не ответил, – сказал Па, качая головой, слишком близко от огня. – И теперь отвечать придется всем нам.

Рядом с ней был не Подлец. Она держала за руку Тавина, и он снова смерил ее взглядом.

Она вырвалась…

– Фу.

Ее разбудило море огня.

Костер. Это был всего лишь костер. Фу попыталась отдышаться.

– Фу, вставай.

То был голос вождя.

– Па? – Она села, протирая глаза. Было слишком темно, чтобы собирать вещи.

Принц поднялся на колени, сонный и сердитый. Подлец застыл поблизости.

Ответ пришел слабым содроганием почвы под ее тонкой подстилкой. Теперь она сама застыла.

Не нужно было им забирать зубы грешников.

– Берите принца и хватайте, что успеете. – Па метался тенью в ночи, от одной Вороны к другой. Поднял принца на ноги. Рокот усиливался.

– Вставайте, ваше высочество. Дворянство Олеандров приближается.

Глава шестая
Кошка и король

Принц был босиком.

За свои шестнадцать лет Фу постигла немало суровых уроков, когда жизнь била ее прямо в зубы. Всегда следи за толпой. Всегда знай выход. Никогда не ходи в город одна.

А в ночь сожжения грешников спи не разуваясь.

Когда Фу пыталась подсадить Жасимира на ближайшую ветку, его ноги соскользнули с заросшего мхом ствола, и он издал сдавленный крик отчаяния. Оглушительный топот копыт сотрясал под ними землю. Вороны носились по лагерю, заметая следы. Хотя нога принца упиралась в плечо Фу, руки его слишком дрожали, чтобы ухватиться за стебли или кору. Но Па сказал убрать принца с глаз долой… она должна была его обезопасить…

Тавин стащил принца с дерева.

– Фу, давай первой… ты его подтянешь наверх…

Наверх. Слово ломало все оковы.

Гвозди в подошвах сандалий впивались в кору и мох, помогая ей карабкаться так же легко, как если бы она шла по ступеням. Ремешок висевшей за спиной маски натирал ей шею, тяжелый клюв долбил позвоночник. Краем глаза она замечала, что остальные Вороны тоже взбираются на деревья. Негодница повесила за спину скрученные тюфяки. Обожатель тащил их скудный набор карт и свитков, а на боку у него раскачивалась кастрюля.

Подлеца она не видела вовсе.

Наверх. Если она потеряет принца, то потеряет и клятву.

Она взобралась на первую ветку. Стащила через голову робу, скрутила ее в жгут и перебросила через ветку поближе к стволу. Принц ухватился за вороношелк и начал взбираться.

– Фу!

Па стоял внизу. Он бросил ей зуб и, убедившись, что она его поймала, скрылся.

Зуб запел в ее кулаке так громко и чисто, что она чуть не выронила его, осознав, что у нее в руке.

В отдалении мерцали оранжевые точки факелов.

Наверх. Она сунула бесценный зуб за пояс и рванула за плащ, подгоняя принца.

Нет, эта ветка не выдержит ее, принца Жасимира и Тавина. Как только принц взобрался и сел, она полезла искать насест попрочнее.

– Ты не можешь меня бросить! – прошипел Жасимир, широко открыв глаза.

Он паниковал, он познавал новый вид страха. Ей стоило это запомнить. Однако некоторые Вороны милосерднее других.

– Подтягивай своего Соколенка, тупица, – бросила она в ответ, – а потом передай мне мой плащ.

Появилось предплечье Тавина. Он забирался самостоятельно. Через мгновение он уже оседлал ту же ветку, что и принц. Та затрещала под его весом, напугав Фу.

Наверх.

Лошадиный топот шелестел в листве.

Внизу она углядела Па, который передавал Подлецу пеньковые веревки, привязанные к заостренным и тяжелым деревянным брускам, вырезанным в форме подобия ступней. Подлец ухватил веревки обеими руками и побежал в темноту, прочь от Олеандров, а бруски кувыркались следом, разбрасывая по дороге следы Ворон.

Па не посылал бегуна, если только дело не было совсем дрянь. Из-за такого забега в прошлом году они чуть не потеряли Сумасброда, а жена Обожателя сгинула в ночи за два года до этого. Не нашли ни ее, ни деревянных ступней. Но если кто и сможет наверняка убежать далеко и быстро от дворянства Олеандров, так это Подлец.

К Фу взлетела ее роба-веревка. Она перекинула ее через сук, и сперва принц, а следом за ним и Сокол взобрались и оказались по обе стороны от нее. Тавин остался стоять на ногах, подлаживаясь пальцами под толстую ветку и для равновесия удерживаясь за другой сук. Жасимир вытянул робу из-за спины.

Теперь в воздухе стоял топот отдельных копыт. Фу знала, что будет дальше.

Однако на этот раз Па дал колдовской зуб ей.

Как и у всех представителей Обычных каст, у Воробьев крайне редко рождались чародеи. Их зубы были на вес золота, и заполучить их оказывалось гораздо сложнее. Наследное право убежища позволяло Воробьям отводить от себя нежелательные взгляды, смягчать шаги, ускользать от угрозы незамеченными. При рейдах Олеандров Па сжигал по два зуба за раз, иногда по три. Фу только предстояло научиться этому фокусу.

Но единственный зуб воробьиного чародея, который он ей передал… это должно скрыть их с лордиками из виду.

– Приготовьтесь и держите рты на замке, братишки, – предупредила она шепотом и достала зуб из-за пояса. – Я нас спрячу.

Закрыв глаза в поисках песни, она призвала искру, и зуб в пальцах потеплел. Окружающий мир застыл. Через нее пронеслись всполохи воробьиной жизни: Сокол, который обнаружил колдовство у него в крови, когда он был еще мальчиком, годы вынужденного служения Прославленным кастам, утешение в любви. Тысячу тысяч раз он избегал внимания павлиньего лорда, голубиного ремесленника, лебединой куртизанки, чтобы изредка собирать секреты, но чаще для того, чтобы они не думали, кто подает им чай. Тысячу тысяч раз они забывали о его существовании. Тысячу тысяч раз он не забывал.

И наконец, благородная дама, которая заплатила Воробью за его тайны и услуги, а в другой год – заплатила отцу Фу его зубом.

Жизнь воробьиного чародея пролетела перед ней, как одно сердцебиение. Затем его наследное право проснулось гудением в ее костях.

Когда она снова открыла глаза, вес мальчишек по-прежнему давил на ветку, однако их самих нигде не было видно. Ее собственные руки выглядели вполне обычными, но для посторонних взглядов она была все равно что привидение.

С другой стороны лужайки еще две воробьиные искры вспыхнули в ее ощущениях. Па взялся за работу. Фу прищурилась и посмотрела на деревья, где прятались Вороны. Пока горят воробьиные зубы, увидеть их даже прямо перед собой будет трудновато.

– Погаси костер, – тихо сказал Тавин.

– И как я это сделаю с дерева, умник? – поинтересовалась она.

– Воспользуйся зубом Феникса.

Она покрепче ухватилась за ветку. До сих пор она лишь вызывала пламя, но не прогоняла его. Однако игра стоила свеч. Если Олеандры решат, что лагерь брошен, они пройдут мимо.

Как только Фу позволила воробьиному зубу бездействовать, мальчики снова возникли. Один из ее зубов Феникса загорелся, обжигая горло изнутри. Она нашла искру его обладателя – старой принцессы из далеких веков – и попыталась подчинить себе ее волю.

Кора под пальцами задымилась.

«Нет. – Фу закусила губу. – Забери огонь. Убери его».

Она попыталась почувствовать костер. Он был диким и озорным, ускользавшим от ее разума. «Уходи, – повелевала она. – Уйди прочь».

Пламя бледнело и сжималось…

– Не действует, – сказал принц.

Ее внимание рассеялось.

Костер подбросил фонтан искр, хихикая громче, чем раньше, и окликая факелы, растянувшиеся вдоль дороги подобно гирлянде.

Тавин обеспокоенно заерзал, и ветка задрожала.

Фу сделала вдох и набросилась на костер со всей решимостью, которой обладала мертвая принцесса. Какое-то мгновение он непреклонно держался, завывая от ярости… и потом сдался. Языки пламени исчезли, поленья остыли до черноты. Даже угли потемнели и стали тускло-серыми.

Она выдохнула. Зуб Феникса все еще кипел, его искры не хотели униматься. «Успокойся», – приказала Фу. Дым продолжал куриться от ее пальцев, когда она вернулась к зубу воробьиного чародея.

Мальчики снова начали растворяться. Слева от нее скрипнуло. Это Жасимир обустраивался на насесте. Потом испуганное проклятье… вспышка стали…

Кинжал принца выскользнул из ножен и приземлился на сук под ними – колеблющийся силуэт, готовый упасть и предать их при малейшем ветерке.

Когда лагерь уже наводнял неровный свет факелов, Фу заметила, что Жасимир вообще не обмотал тряпкой позолоченную и украшенную драгоценными камнями чертову рукоятку.

– Можешь заставить его исчезнуть? – прошептал Тавин.

Фу расширила влияние воробьиного зуба дальше их ветки, однако рядом с кинжалом ее кости предупредительно завибрировали. Она не должна была портить их прикрытие, растягивая его слишком далеко.

– Нет, – прохрипела она.

Кинжалу следовало оставаться, где он был. А им в кои-то веки следовало молить тысячу мертвых богов быть милостивыми.

Дворянство Олеандра кружило внизу, гулко топча землю там, где только что лежала Фу. Они были похожи на кольца огромной бледной змеи, белый пот пенился на боках лошадей, белый мел покрывал руки, гривы и уздечки, неокрашенные вуали и плащи прятали лица. Лишь пламя факелов придавало им оттенки.

Дыхание застыло в легких Фу, сердце забилось чаще. Зуб Феникса шипел на связке. Его упрямая принцесса по-прежнему мешкала – она хотела познакомить дворянство Олеандра со вкусом огня.

Спокойно. Спокойно. Фу была не принцессой, она была вождем. Она никогда больше не позволит себе такой роскоши, как трусость.

Их вожак притормозил и остановил своего рысака, его серебристая маска из песчаной сосны повернулась от пепелища костра к позабытой телеге.

– Это все?

– Это их повозка.

Фу показалось, что она узнала голос журавлиной арбитрши из долины, которую они недавно покинули. Похоже, кроме них было еще почти две дюжины других Олеандров, это была одна из самых многочисленных групп, какие Фу только доводилось видеть, с саблями, палицами и ручными косами, притороченными по бокам седел, даже с соколиным копьем с бронзовым наконечником.

Вожак спешился. В отличие от разномастных плащей остальных его бледная шелковая роба казалась сшитой специально для ночей преследования Ворон. Только у Павлинов хватило бы денег и времени тратиться на подобное. Он подержал безупречную руку над потемневшими углями.

– Еще теплые.

В голове Фу проскакала галопом тысяча непристойностей. Похоже, мертвые боги были настроены не слишком добродушно.

– Погребальный костер тоже. – Другой человек указал большим пальцем себе за плечо. – Но раз теплые, значит, они потухли, быть может, несколько часов назад. Была бы на них влага или песок, это означало бы, что их гасили в спешке.

Насмешка вожака ощущалась даже сквозь маску.

– Благодарю вас, инспектор. Мы все видали костры раньше. Но у них не было причин просто так бросать телегу.

– Они чертовы звери, им не нужно никаких причин.

Определенно журавлиная арбитрша, безошибочно узнаваемая даже под слоем белой краски и дополнительной домотканой вуалью. Она слезла с лошади и проследовала к телеге, чтобы заглянуть через открытую боковину. Мгновение спустя она оторвала от вуали кусок и потянулась внутрь.

– Что там? – надменно поинтересовался Олеандр.

Журавлиха подняла обернутые своей тряпицей клещи Па.

– Это точно они. – Она плюнула на пепел, захлопнула бортик и отбросила клещи. – В телеге полно их хлама. Они прячутся где-то поблизости.

Фу вонзила ногти в кору.

«Поддай им жару, – настаивала мертвая принцесса. – Задай им страху».

Если бы Фу захотела, она могла бы спалить Сабор от гор до побережья. Она и этот мешок зубов Фениксов.

– Костер остывал с заката, – возразил другой Олеандр. – Должно быть, они разожгли его и сбежали, зная, что мы придем…

– Не говорите глупостей. – Манерный Олеандр провел праздным пальцем по своей маске, обходя кострище. – Это Вороны. Они такие же тупые, как и ленивые.

Жар вскипал у Фу в горле, в животе, в позвоночнике. Научи их гореть.

Через ее пальцы сочился дымок.

Тут олеандровый лорд забрал факел у одного из всадников и направился к краю лагеря, вглядываясь в темноту леса.

Он остановился ровно под их деревом. Под вибрирующим кинжалом принца.

Искра в зубе Феникса смолкла.

– Они негодяи, – громко сказал лорд, тыча факелом в ночь. Он хотел уязвить их, заставить покинуть укрытие. Если бы Подлец остался, это могло бы сработать. – Вы слышите меня? Подлецы!

Невыразительное деревянное лицо повернулось в их сторону, оглядывая деревья. Свет факела сочился из-под клинка.

Свет погладил украшенную драгоценностями рукоятку кинжала, покачивавшегося на суке. Кончик опустился. Взгляд Фу метнулся с человека на кинжал и обратно. Мертвые боги, смилостивитесь.

– Они – истинная чума Сабора! – закричал человек из-под маски. – Они вымогают у нас трудами нажитое имущество, потом крадут наших детей, наших жен, даже наших принцев!

Кинжал чуть качнуло в сторону и сразу же обратно. Веткой выше принц затаил дыхание.

– Боги рыдают из-за каждого вздоха, что мы позволяем сделать Вороне! Пока эти паразиты не окажутся вырваны из нашей земли, не будет мира, не будет чистоты!

Сверкнув, кинжал соскользнул с сука.

Три вещи случились одновременно.

Олеандровый лорд повернулся на каблуках.

Фу влила всю свою силу в воробьиный зуб, зажатый в кулаке.

И кинжал исчез в воздухе.

Послышался легкий удар, и в том месте, где невидимое лезвие пронзило землю, образовалась тонкая, как бритва, щелка. Олеандр остановился, оказавшись спиной к произошедшему.

У Фу раскалывался череп, лагерь пошел кругом. Каждая косточка трещала и ныла. Во рту появился привкус меди. Слишком далеко, она слишком далеко растянула зубную искру… но теперь ее нельзя отпускать, только не сейчас…

Олеандровый лорд прошествовал дальше к телеге.

– Корми Ворон, – протянул он с отвращением. – Лучше уморить пиявок голодом.

И одним взмахом бросил факел поверх дров.

Фу съежилась, вцепившиеся в сук пальцы побелели, но она старалась держаться прямо. Пламя накрыло телегу, как покрывалом. Если им повезет, окажется, что кто-то умыкнул в лес охапку дров. Если нет, их ожидает несколько постных дней. Даже мешок риса…

И тут ужасная мысль чуть не сбросила ее с дерева. Нет, их бегство происходило в такой спешке, конечно…

У нее душа ушла в пятки, когда ночь пронзило растерянное мяуканье.

Блевотка все еще пряталась в телеге. А журавлиная арбитрша захлопнула путь на волю.

Лорд отошел.

– Что теперь? – спросила Журавлиха.

Он сел в седло и повернулся к деревьям.

– Будем ждать.

Пламя стало облизывать бока телеги. Изнутри донесся новый призыв о помощи, его нельзя было спутать ни с чем. Журавлиха помедлила, вытянула руку в сторону бортика, но отдернула, испугавшись жара. Вскоре она тоже взобралась на лошадь.

Очередное жалобное мяу разнеслось по лагерю.

Голос призрака Па дотянулся до ее ушей: держи глаза открытыми.

Фу подавила тошноту. Ее кости кричали. Она сжала воробьиный зуб, сжимая свою собственную панику еще сильнее, держась единственной важной истины: она обязана соблюсти клятву Па до конца. Она должна сохранить жизнь принца в безопасности. Она должна думать о своих.

Жгучие соленые слезы потекли по щекам.

Заботься о своих.

Из носа пошла кровь.

Заботься о своих.

Олеандры ждали.

Заботься о своих.

Отчаянные и полные страха завывания Блевотки делались громче. Языки пламени взлетали все выше в черноту неба.

Что-то ухватило Фу за локоть. Она чуть не свалилась с ветки.

– Зуб, – прошептал Жасимир ей на ухо. – Дай мне зуб.

– Ч…

– Он сработает у меня в руках?

– Да, но… – Ее шепот стих, новый приступ головокружения помутил взгляд.

Руки принца нашли ее ладони. Он выковырял воробьиный зуб.

– Сделай так, чтобы они меня не увидели.

И не успела она ответить, как он соскользнул по плащу и спрыгнул с дерева.

На какое-то мгновение, пока воробьиный зуб пытался укрыть их обоих, рядом с ней возник Тавин. Тут, к счастью, Па запалил третий зуб. Сокол не исчез, однако Фу поняла, что смотрит поверх него. Должно быть, Па почувствовал, что собственный воробьиный зуб Фу упал.

Тем лучше. Тавин еще не сообразил, что Жасимира рядом нет. Он положил руку на плечо Фу. Хотел ли он этим подбодрить или удержать ее, она не могла сказать.

Фу повернула зубную искорку так, чтобы только она имела возможность видеть принца. К чести его, следовало признать, что приземлился он почти без звука. Мать хорошо успела его научить перед смертью. Ни один Олеандр не повернулся в его сторону, продолжая высматривать признаки Ворон в темноте.

Мяуканье Блевотки превратилось в безумный вой.

Жасимир подобрал с земли кинжал, и радиус действия воробьиного зуба стал только шире. Облегчение вызвало у Фу прилив слез.

Вот и пригодились босые ноги принца. Он не оставлял ни малейшего следа, пока пробирался по мху и траве. Но поблизости с телегой была лишь открытая земля. Да двое праздных Олеандр на лошадях, дико косивших от визга Блевотки.

Фу с высоты оценила шансы Жасимира. Он мог попытаться обойти Олеандров. Или осторожно прокрасться по земле в надежде, что кони его не учуют. В обоих случаях терялось драгоценное время.

Блевотка затихла.

Принц Жасимир замер и в следующее мгновение шлепнул одну из лошадей по крупу.

Кобыла заржала и взметнулась на дыбы, всадник выругался. Жасимир рванул дальше, подныривая под взлетающие копыта и обегая телегу так, что в итоге она оказалась между ним и Олеандрами. Фу признала, что он поступил хитро: под этим углом всадники не могли видеть, как открывается борт.

Рука Жасимира исчезла в пламени, а когда снова появилась, кулак сжимал шею Блевотки. Он выхватил ее и отступил от огня. Блевотка извернулась и спрятала мордочку в изгибе его локтя.

И ни одна душа не видела этого, кроме Фу.

– Утихомирь свою зверюгу, – рыкнул павлиний лорд.

Всадник, чуть не оказавшийся на земле, погладил лошадь по шее.

– Простите, милорд. Она успокоится, как только мы отъедем от огня.

Другой Олеандр издал крик и махнул факелом в сторону дороги.

– Там следы. Следы гвоздей, как от их сандалий. Направились на юг.

Олеандровый лорд таращился на костер. Жасимир сделал шаг назад. Каким бы ни был воробьиный зуб, мальчишка не привык к тому, что его не замечают. Однако маска из песчаной сосны только повернулась в сторону дороги и снова обратилась к лагерю.

– Ваши дни сочтены, – прогремел его голос, так что Фу вздрогнула. – Да продлится правление Белого Феникса!

Пальцы Тавина снова сжали ее плечо. На сей раз она понимала, что с ней это никак не связано.

Дворянство Олеандр сдуло с поляны, как уток[1]1
  Уто́к – система расположения нитей в ткани. Фактически нить идет зигзагом.


[Закрыть] горячей шерсти – сплошная белизна, пыль и пламя.

Когда топот копыт стих в отдалении, Па отпустил свои воробьиные зубы и свистом подал сигнал «все чисто». Вороны посыпались с деревьев, бросившись тушить пылающую телегу.

– Мне жаль твою кошку, – сказал Тавин и отпустил ее плечо.

Фу ухмыльнулась в ответ, слегка опьяневшая от качелей между страхом и облегчением.

– Ну а мне нет.

Она сняла чары зуба, и в глазах Тавина вспыхнула паника, стоило ему осознать, что принц исчез. Тут снизу послышались сдержанные восклицания Ворон, привлекая его внимание к тому месту, где теперь стоял Жасимир, державший на руках все еще не пришедшую в себя кошку.

– Его идея, – важно заметила Фу. – Королевский приказ, если уж на то пошло. Не могла не подчиниться.

Тавин долго-долго приглядывался к принцу, играя желваками. Потом наклонился, чтобы заглянуть Фу в глаза. Их лица почти соприкоснулись.

– Жас – хороший человек. – В его голосе звучало опасное спокойствие. – И будет хорошим королем. Лучше нынешнего. И клянусь всеми мертвыми богами, я сделаю все, чтобы он сел на трон. – Глаза его сузились. – Мне было бы жаль, если бы что-нибудь случилось с твоей кошкой. Но если бы что-нибудь случилось с моим королем, ты пожалела бы еще сильнее.

– Это угроза?

– Называй как хочешь. Но ты будешь вождем, а он… – Тавин ткнул пальцем в сторону принца, – единственная надежда Ворон на то, чтобы не повторилась эта ночь, чтобы такого не было каждую ночь на протяжении того, что в результате окажется очень короткой жизнью.

Он был прав.

Однако она ответила ему своей самой холодной и пренебрежительной улыбкой.

– Шутка за тобой, внебрачный мальчик. Жизни все короткие. Бьюсь об заклад, я провела больше ночей, готовая умереть за своих сородичей, чем ты, балуясь с дворцовыми девицами.

Какое-то беспокойство проскочило в волне его гнева. Она не стала на сей раз докапываться до нерва и все же задела. Он отпрянул, его взгляд упал на ее рот, и когда ему не сразу удалось подобрать слова, получилось короткое:

– У тебя кровь идет.

Ее нос. Фу почувствовала на губах привкус соли и меди. Вытерла рукавом.

– Ерунда.

Тавин кивнул, по-прежнему странным образом застигнутый врасплох, но уже мгновение спустя его лицо снова озарила веселость.

– А что касается того, как я провожу ночи… знаешь, ты ведь можешь выиграть. – Тавин соскользнул с ветки без усилий и, держась одними пальцами, послал ей снизу-вверх свою излюбленную ухмылку. – Если ты принимаешь в расчет только девиц.

Он спрыгнул. Ветка спружинила и чуть не сбросила Фу. Она выругалась, ища опоры.

Тавин приземлился и галантно протянул руки.

– Прыгай, я тебя поймаю!

– Пошел ты, – плюнула она и спустилась с дерева самостоятельно.

Когда Фу оказалась на земле, Жасимир уже помогал выуживать скарб, который еще можно было спасти из по-прежнему горевшей повозки, сутулясь от смущения всякий раз, как Негодница и Сумасброд встречали его удачу хвалебными возгласами.

В свою очередь Тавин конфисковал кошку. Когда Фу подошла, он покачал головой, хмурясь на окровавленную лапу Блевотки.

– Давай-ка я, – расстроенно проворчал он. – Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Во всяком случае, пока. Она царапалась, пытаясь выбраться.

Наблюдая, как порезанная подушечка пальца медленно срастается, Фу сдержала досаду. Возможно, Сокол все-таки на что-то годился. Несмотря на напыщенность, принц свою нужность уже доказал.

А если судить по вытянутому, измазанному сажей лицу Жасимира, он все же познал страх незнакомцев в ночи.

Но одна Ворона по-прежнему не вернулась из темноты. Фу нащупала определенный вороний зуб на своей связке. Волнение в животе росло. Молочный зуб дал приглушенный, но желанный отклик, схожий с соседним. Один зуб от Па, один от Подлеца, оба горели в ее сознании ярко. Вороньи зубы не содержали чар, однако, пока жил их обладатель, они хранили его искру. Либо Подлец еще не встретился с Олеандрами, либо они уже разминулись.

Часть груза спала с ее плеч. Остальная часть оставалась, пока они с Воронами складывали немногочисленные уцелевшие пожитки в импровизированные мешки.

В конце концов свет догоравшей телеги выхватил из темноты дороги силуэт Подлеца – фальшивые ступни на плече, глаза ввалились. На одной скуле длинная красная царапина – единственное ранение, которое заметила Фу.

– Ты их видел? – спросил Па.

Подлец прищурился, кивнул. Откашлялся.

– Проехали мимо.

– Как далеко?

Подлец не ответил, глядя на огонь.

Когда он впервые пришел в их стаю пять лет назад, то почти две луны промолчал. Другая предводительница Ворон нашла его на рассвете после рейда Олеандров, единственного выжившего. Та предводительница не стала пересказывать, что видела в уничтоженном лагере, кроме молчаливого чародея-мальчишки, не выпускавшего из рук пригоршню использованных воробьиных зубов. Правда, об одном она проговорилась: что случилось с родней Подлеца, чему он в ту ночь стал свидетелем… все это происходило на виду у самого роскошного в области павлиньего поместья.

– Далеко, – ответил Подлец после тяжелого молчания. Очередная капелька темной крови навернулась на его царапине. – Они больше не вернутся.

Тавин отложил кошку и похлопал себя по щеке.

– Я могу залечить твое ли…

– Нет. – Подлец присел возле Фу, сбрасывая на землю фальшивые ступни.

Фу оглянулась на Сокола. Тот в ответ поднял брови. Она проигнорировала его и вернулась к горке пожитков.

– Ты слышал? – шепотом спросила она Подлеца, привязывая кусок бечевки к одному из углов травяной подстилки, которую приспосабливала под волокушу. – Всадники. Они говорили, что наши дни сочтены. Они сказали…

– Да здравствует королева. – Он попытался помочь ей накрыть тюфяком его содержимое, но тот не давался его дрожащим пальцам. – Ага, слышал.

– Лордики сказали правду, – прошептала она. – Королева…

– Я знаю. – Подлец тихо выругался, снова нащупав подстилку.

Фу уже давно не видела его настолько потрясенным. Возможно, никогда. Она не винила его. Опасность была настоящей. Они были проданы дворянству Олеандра за трон.

И если ей не удастся доставить принца к его союзникам, расплачиваться придется каждой Вороне в Саборе.

Эта дорога стала ловушкой для нее, для Па, для них для всех так, как могут становиться только дороги – обратного пути нет. Она пройдет ее до конца ради мамы, ради сородичей.

«Или, – прошептала в ночи ее вторая половина, – ты должна умереть, но попытаться».