Текст книги "#Война#Мир#Секс"

25

Иван

Метель, наконец, закончилась, и я поехал прямиком в аэропорт. Нет, не в Париж. Тем более, что там снова, как меня известили по электронке, работники аэропортов бастуют. Есть такой прикол у французов: чуть что не так – забастовка. Никак французская революция из ушей не выветрится. Их просто Советским Союзом не огрело после всех мятежных выбреков. Пожили бы под Сталиным, сразу перестали бы бастовать, диктатура гегемона – прекрасная прививка на несколько поколений.

Я легко обойдусь без парижской выставки по отделочным материалам, а вот Сочи не ждёт. Меня тянуло туда настолько, что я чуть было не взял билет на поезд. Что бы в ни случилось, ещё не поздно всё взять в свои руки, виновных наказать, косяк исправить. Да, я не сомневался: напрягусь. Да, неприятно будет, но вынырну же! И не из такого дерьма выплывал.

Мама позвонила перед вылетом.

– Ой, сына, тут про тебя какие-то статьи странные пишут. Мне в Одноклассниках Виктор прислал. Это же опять клевета?

– Ну… – Я впервые не нашёлся, что ответить.

– Это враги, завистники! – с жаром произнесла мама – у неё обязательно есть внешний враг: если не маньяк, то соседский кот. – Говорила я тебе, Ванечка: «Не лезь в политику»!

– Угу, козлёночком стану? Ма, ты как всегда, опоздала.

Пауза.

– Ваня, разве можно шутить в такой ситуации?! – с надрывом спросила она.

О, сейчас начнётся.

– Ладно, мам, мне вылетать пора. Посадку объявили, – сказал я.

– Боже, ты снова на самолёте! А без тебя никак нельзя, Вань? Пусть подчинённые летают, ты же руководитель!

– Нельзя. Потому что руководитель.

Объяснять без толку. После полуслёзной тирады, в которой всё смешалось: люди, кони и террористы-завистники, она выдохнула:

– Ты напиши, как долетишь! Я буду волноваться!!!

– Непременно.

Я отбил звонок и угрюмо посмотрел на продвигающуюся очередь к рукаву терминала. Хорошо, что мне не туда, в бизнес-класс без очереди.

Мама – это святое… Но бесит адски!

* * *

Мы приземлились из зимы в апрель. Небо над Сочи было пасмурным, куртка с меховой оторочкой сразу показалась насмешкой. В плюс десять под водочку и искупаться можно, – вспомнился мне один из новогодних корпоративов. Правда, сейчас было не смешно.

В душе я говорил себе: ничего страшного с этим самшитом нет и быть не может! Кто сегодня не преувеличивает? Взять, хотя бы маму – ей истерику устроить, как чихнуть. Да, я давно уже убедился, что все женщины такие: у кого ПМС, у кого климакс, у кого вся жизнь – первое, плавно переходящее во второе, и как результат, муж с раком головного мозга. Конечно, кто такое переживёт? Только алкоголики и те, кто успел сбежать. Либо мужики с железобетонными фильтрами, хотя даже супер-прошивку и непробиваемый щит запросто пробивает крошечная дама слезами в первый день критических дней. Это просто повальное бедствие, потому даже подумываю своим сотрудницам давать по сему поводу официальный выходной: пусть выносят мозг родным и близким. Я добрый.

И вообще глупо забывать, что мы живём в эпоху рекламы и гротеска: все преувеличивают, делая новость более шокирующей, пойманную рыбу длиннее, увеличенные сиськи дороже, гробы самыми эргономичными. Я привык делить на десять или на сто, – в зависимости от того, с кем говорю.

Чем больше перца в драме, тем ярче жизнь, – считают все. И не надо говорить мне, что кто-то живёт иначе. Было бы не так, Голливуд давно бы разорился. Но нет же, вон с баннера нового кинотеатра пялится на меня герой очередного блокбастера.

И всё-таки что-то ёрзало в душе. Беспокойство? Я не прислушивался. У меня золотое правило: сначала факты, потом резолюции. Чувства – пережиток серебряного века. Уже и серебряные ложки не те…

* * *

В такси, даром, что люкс, было неудобное сиденье, хотя на вид – обычное. И одежда мешала. По шее сползла капля пота. Я с раздражением снял куртку, ругая на чём свет стоит метеорологов, которые, по-прежнему, предсказывают погоду квадратно-гнездовым методом. Без куртки окатило сквозняком в приоткрытое окно. Свежо, слава Богу!

Странным только показалось, что с самого Сочи я не ловил того особого морского запаха, который всегда так мне нравился на нашем побережье. Морем пахло, а вот неповторимой свежестью чего-то растительного, нет.

Я отключил телефон и таращился в окно: на субтропическую зиму, на оранжевую хурму на голых ветках в садах. Думал о всякой ерунде и бодрился, повторяя, что всё мне по плечу. Но асфальтового цвета море, накатывающее на прибрежные камни с грозным шумом, и ползущие к горам облака навевали сумрачную готику.

Я планировал сходу нагрянуть в Сочинский филиал «Герос Групп», чтобы все обрадовались и поперхнулись обедом. А потом передумал. Не терпелось самому, лично, без докладов, сглаживания углов и прочей ерунды увидеть, что же произошло. Оценить масштаб и… выдохнуть с облегчением. Да, именно этого я и хотел. Поскорее.

Поэтому я сказал водителю:

– Нет, в Рэдисон потом, на Парковую ещё позже. Чемодан не прокиснет. Давай в Самшитовую Рощу.

– Да там сейчас делать нечего! – начал было армянин с толстым, клювастым носом.

– Найдётся, – отрезал я и показал, что разговор окончен.

* * *

Мы свернули от моря в ущелье. И, как это бывает в горах, сразу стало прохладнее. Я опустил окно и почти торжествующе, с мыслью: «Я же говорил», отмечал зелень над рекой, вечно не увядающие сочинские плющи, дубы, толком не пожелтевшие, и естественно голые деревья, которые и у нас растут. Но как только такси развернулось и остановилось у входа в Сочинский заповедник, в груди у меня ёкнуло. Как перед залом суда, когда не уверен в адвокате.

– Жди, – сказал я водителю и, накинув куртку, пошёл по асфальтовой дорожке вглубь.

Заплатил в кассе за Большой и Малый круг, аналоги терренкуров, и снова сказал себе: «Ну раз деньги за вход берут, значит, я снова прав. Всё путём».

Несколько шагов по туристической тропе, и… Шок. Вместо рощи я попал в монохромный, страшный лес. Сквозь густую белую паутину, окутывающую кроны и ветви, местами проглядывал зеленью мох. в небо тыкались мёртвые стволы, как в готических клипах рокеров девяностых, где процветали вампиры и прочая нечисть.

Несмотря на негромкий рокот реки, меня придавила тишина и ощущение кладбища. Паутина свешивалась почти на голову, заменив собой всё зелёное, что раньше огорошивало каждого сразу. Точнее, когда всё было, оно и не замечалось. Было не до деталей – просто хорошо, одним мазком, до дурноты в голове и разгула в лёгких, чтобы орать, как дикарь, искать, куда влезть и откуда спрыгнуть, главное – побольше приключений на пятую точку во влажной листве.

Теперь на контрасте, всё вспомнилось. Потому что он был слишком велик.

Угнетала сырость, духота и мысли о мертвечине.

Это всего лишь деревья… – пытался сказать себе я.

Но даже мысленные отмазки застряли в горле. Я закашлялся.

Некоторые вещи не требуют объяснений. Просто до рези в груди понимаешь: было живое, стало мёртвое. И декораций не надо для ужаса. Он проникал под куртку и так.

Я натянул куртку посильнее, застегнул молнию. Присмотрелся с надеждой к поросли у корней серых стволов: увы, ничего общего с листочками самшита. Просто какие-то кусты. Я не ботаник, названий не знаю.

Страшно. Нет, я тут не при чём, просто не могу быть! Но захотелось бежать, сломя голову отсюда, закрыть глаза, сесть в такси, умчать на скорости, ввалиться в пафосный холл гостиницы, чтобы вокруг только глянец, костюмы от личного портного, план-проекты и стол переговоров. Но я шагал дальше. Я шёл по тропе и сойдя с неё, ведомый сумасшедшей мыслью найти хоть один живой росток. Нет, только папоротники по низу, мхи и прочая растительность. Мёртвые стволы с объеденной корой, жёлтые укоризненные камни. И я один.

У водопадов я влез в самую гущу паутины, зло сдирая её руками и палкой. Обнаружил там нечто белое, возможно, куколок тех самых бабочек. Сбил, раздавил ботинком до слизи. С порывом ветра паутина, как нечто живое, потянулась ко мне сильнее, будто собиралась мстить за собственных паразитов. Я отмахнулся опять и скоро весь облип седой отвратительной массой. Стоило усилий, чтобы, щурясь от отвращения и отплёвываясь, освободиться, наконец, из мерзкого плена.

Я обвёл глазами бывшую красоту и громко выдохнул. Голова кружилась. Воздух комками собирался в горле. Я сел на остроугольный камень, чувствуя слабость в ногах и во всём теле. И озноб. Словно только что заболел. Что-то нездоровое ощущалось в груди. Не физическое совсем, что-то большее, непривычно щемящее. Хотелось с возмущением выругаться и сказать: «Сволочи, что натворили!» Только некому…

Я застыл. Минуты свернулись сукровицей. Мне казалось, что меня предали. И сейчас не важно было, кто. Скорее всего, я сам… В сердце вгрызлось одиночество. Аномальное, нелогичное, ощутимое слишком сильно. Это были лишь деревья. Я просто хотел как лучше. Не сложилось. Жизнь продолжается…

Но мира за пределами рощи сейчас не ощущалось, словно его и не существовало. Словно это была единственная резервация после конца света, где ещё можно было дышать, а я остался в ней один. Совсем.

* * *

И вдруг в раздирающей душу тишине я услышал нетипичный шум совсем рядом. Поднял глаза и увидел метрах в трёх над валунами справа квадрокоптер. Навороченный, панорамный, я покупал себе подобную игрушку. Коптер ошарашил меня настолько, как если бы это был зомби, вылезший из могилы, чтобы станцевать рок-н-ролл на собственных костях.

Чёрт, откуда здесь дрон?!

Я встал с обломка скалы и окинул взглядом окрестности. Эффект квадрокоптера мгновенно растворился в новом поводе терять слова. Чуть повыше, прямо на склоне, стояла в чём-то бело-красном она. Рита Мостер. В руках – пульт управления. Волосы собраны в пучок. В глазах…

Мне не прочитать отсюда. Она смотрела на меня. Просто смотрела. Я на неё. Долго. Она, наверное, всего лишь не решила, чем в меня шандарахнуть. Уверен, арсенал наготове.

А я отвести взгляд не мог. Я знал, что её глаза синие, я знал, что они живые. Что она настоящая. И почему-то был этому страшно рад.

26

Рита

Не важно, приехала ли я на день, пару часов или целый месяц, я обязательно иду первым делом на пляж, касаюсь ладонью морской глади, захожу босыми ногами или просто приветствую издалека ревущее, пенистое существо в зависимости от сезона. Море меня восхищает, и я уверена – оно живее всех нас, живых. Но сегодня я нарушила традицию, сразу рванула в бой, едва закинула вещи к друзьям и расчехлила дрон.

И не потому, что насиделась за сутки в поезде, надумалась, начиталась поочерёдно Фаулза и Айзека Мариона, а потому что переключилась на материал по огнёвке и самшиту, а ещё слишком много времени в своей голове и жизни уделила нашему с самшитом общему врагу – Ивану Красницкому.

Да, врагов надо знать в лицо, тем более эту пафосную, полную самодовольства и самомнения рожу. Даром, что симпатичную и то лишь на некоторых кадрах! А на большинстве – кирпича просит или тапком, тапком, чтобы спесь сбить.

Я узнала, что ему тридцать пять лет, и родился он 7 мая, а значит, по гороскопу Телец. То есть упёртый и ленивый тип, который встаёт рогом, если на него давить.

Красницкий значился в светской хронике одним из самых молодых миллиардеров и завидных холостяков. Я посмотрела на его несостоявшихся невест и поняла, что похожа на них только ростом. А вот в армии Иван Аркадьевич не служил. Схалявил.

В сети я обнаружила сведения о том, что «Герос Групп» существует уже семь лет, и на её счету масса жилых комплексов, пять супермаркетов, один отель и новое направление – реконструкция зданий, составляющих культурное наследие, в том числе тот проклятый санаторий советских партократов у Чёрного моря.

Я прочитала, что выход на биржу четыре года назад привёл в корпорацию множество инвесторов, по большей части иностранных, и это позволило расширить сферу деятельности «Герос Групп». Про IPO, акции, бизнес-партнёров и инвестиции удалось раскопать довольно много однообразной информации, а вот на личную интернет оказался скуп. Пришлось ещё раз перечитать подробности красочного скандала в Карловых Варах.

Я, естественно не слишком поверила оправданиям, вспомнив, как Красницкий прижал меня в ночном клубе. Он даже не сомневался в том, что ему всё можно! Бедная горничная…

Я вскипела возмущением, вытерла губы, напилась чаю и решила: всё, больше никаких поцелуев с врагами! Никогда и ни за что! Подлецам здесь не место! За сутки ощущения стёрлись, и приобрели оттенок сюрреализма.

И вообще это была просто разведка боем!

* * *

Полная самого решительного настроя, я доехала на маршрутке до ущелья, прошлась вдоль реки и попала в царство паутины и омерзительной бабочки, превратившей одно из моих любимых мест на побережье в хичкоковский триллер. Казалось, загляни за очередную скалу, а там маньяк из «Молчания ягнят» поджаривает на костре подозрительную тушку.

Нет, страшно мне не было. В двадцать лет я покончила с просмотром фильмов ужасов, убедилась, что к жизнелюбию маньяки не приманиваются – сколько ни ходила по тёмным кустам, пустырям и закоулкам, ни один не обозначился. И теперь вряд ли найдёт повод. Может, маньяки, как коты, чувствуют от меня феромон под названием «если не дам с ноги, то нос откушу»?

Коты это стопроцентно чувствуют и не зря – я физически далеко не рохля, а уж сумасшедшинки у меня с лихвой, могу взаймы давать. Тётиного сиамца я ещё подростком укусила в ответ за холку, когда обнаглел. Поражённый взгляд домашнего хищника до сих пор помню. С тех пор обкогтивший всех гостей до кровавых ран котище, заслышав мой голос в коридоре, терялся куда-нибудь так, что тётя находила его только после моего ухода.

Бродить одной в Самшитовой роще мне не было страшно, но мурашки по рукам пробегали, омерзение смешивалось с досадой, что спасатили не хватились раньше. Гнев на чиновников природоохраны, помноженный на пейзажи уничтоженных массивов, уничтожил бы всех коррупционеров и бюрократов в одно мгновение, как водородная бомба, если бы имел удельный вес и был хоть сколько-нибудь материален. Кульминацией моего возрастающего бойцовского чувства был Красницкий, словно вишенка на торте негодования. Я то и дело стискивала кулаки и думала: «Попадись он мне…»

* * *

За несколько часов я обошла весь Малый круг и заглянула на один участок Большого, выбирая места для съёмок и оценивая размах катастрофы. Потом плюнула и запустила дрон в небо, потому что липкая, паутинная гадость была повсюду, особенно внизу. Там всё омертвело. А вот повыше ещё встречались живые растения. За них было жутко, хотелось уберечь их как угодно, хоть на ручки взять или создать защитный купол…

Сожалея о том, как мало у меня знаний о подобных мерах, я решила по крайней мере делать то, что умею, и не отвлекаться на прочее. Самым логичным выбором было снимать всё планомерно, чтобы потом уже сидя перед большим экраном отсортировать наиболее удачные кадры. Предварительно составить план, закадровую речь. Потом наложить музыку, сравнение со съёмками прошлых лет, которые тоже ещё нужно было где-то раздобыть. Работы было невпроворот, поэтому ни отдыхать, ни рассиживаться я себе не позволила.

Я спустилась пониже к выступу над водопадом, запустила квадрокоптер. К счастью, он был куда умнее меня, так что при правильных настройках можно было не опасаться, что позаимствованный агрегат рухнет в голубую заводь. Я посмотрела в дисплей, направляя дрон под уклоном вниз, потом вправо, прямо и чуть не выронила гаджет. На камне сидел Иван Красницкий. Собственной персоной.

У меня мгновенно пересохло во рту. Я ткнула на паузу, выглянула из-за дисплея неуверенно, словно ожидала, что это был причудливый обман зрения или побочный эффект концентрированных мыслей. Но он и правда там сидел!

Я растерялась и зависла, как мой ручной дрон, глядя через камеру на Ивана вблизи крупным планом. Однако это был он и будто бы не он на самом деле, а его нормальный, совершенно очеловеченный брат-близнец. Просто молодой мужчина, просто в спортивной куртке, просто в джинсах. И его лицо… В нём не было и тени пафоса!

Удручённый, хмурый, как человек, получивший известие о том, что кто-то из близких умер. У меня дрогнуло сердце.

Потом гулко стукнуло опять, когда Иван увидел что-то у ног и озарился надеждой. Он наклонился, а потом выпрямился снова. Окинул взглядом окрестности, не замечая квадрокоптер, и уткнулся ещё более мрачный в собственные колени. Я поняла: так выглядит застывшая в лице боль человека, который не умеет плакать.

И во мне что-то отозвалось…

Я даже забыла, что подглядываю, не подумала ни о том, как сюда попал Красницкий, ни о том, как мой вуайеризм выглядит со стороны, я вдруг осознала вопрос: «Неужели он переживает?»

И тут Иван посмотрел прямо в мои глаза, точнее в камеру. Я поспешно спрятала пульт управления и взглянула на него через водопад. А Иван – на меня. И мы будто попали в безвременье…

27

Рита

Мы прикасались друг ко другу взглядами. По коже пробегали мурашки. И появилось странное чувство, вызванное не ненавистью, не приязнью, неопределённое, больше всего похожее на узнавание. Хотя я и так знаю, кто он…

Но в почти мистической тишине и шелесте паутинистых коконов, на фоне доносящегося негромкого гула горной реки, плеска водопада, под пасмурным небом в облаках, вдруг показалось, что я узнала совсем другого человека – того, который «за»… За чем именно, в моей голове не сложилось, словно там не было правильного перевода чувств в слова. И тем сильнее захотелось увидеть Ивана поближе. Рассмотреть, точно ли? А, может, это только самообман, навеянный обстановкой? Иллюзия?

Я начала спускаться к Красницкому, осторожно выбирая камни – улететь вверх тормашками в водопад – это не то, что подобало моменту.

Иван не пошёл мне навстречу. Он просто продолжал стоять, внезапно ссутулившись и полностью сконцентрировавшись на мне, как будто больше не на что вокруг было смотреть или… – я даже мысленно усмехнулась нелепой мысли, промелькнувшей в моей голове, – как будто он боялся посмотреть ещё раз на то, что натворил.

Нет, не поверю! Генералы не плачут над трупами своих солдат. Фабриканты не страдают, увольняя рабочих. Президенты не впадают в депрессию, обрушив экономику. Красницкий был из них, из сорта людей, у которых непоправимо сбиты настройки под названием «человеческие ценности». Но выглядел он странно, я бы даже сказала пришибленно. И в уцепившемся за меня взгляде отсвечивало что-то, похожее на надежду. Так смотрит тонущий человек на проплывающий мимо акваланг.

А вдруг не всё потеряно? Вдруг я не права? И он правда не знал? Или до него внезапно дошло?

Был же в древности царь Ашока, который завоёвывал народы, уничтожал, рубил головы, а потом, однажды выйдя на залитое кровью поле после грандиозного сражения, так прочувствовал боль и бренность, что внезапно просветлел. С тех пор больше не было ни одного настолько просвещённого, мудрого и человеколюбивого правителя в Индии до наших дней. Символ в виде «львиной капители», венчавшей колонны, с помощью которых этот царь просвещал свой народ, спустя тысячи лет украшает герб современной Индии. И мало кто помнит, что изначально Ашока был кровавым тираном, свергнувшим родного брата, чтобы занять трон. Возможно, это сказки, но в сказки приятно верить…

Я взглянула на Ивана уже с расстояния в полтора метра, и Красницкий опять показался мне чертовским притягательным. Не оторваться, несмотря на абсолютное отсутствие счастья в лице.

С каждым шагом навстречу он выглядел всё более «неприглаженным», но при этом настоящим, что ли? Словно его стальная маска превратилась в пепельную и рассыпалась от дуновения ветра, как сгоревшая верёвка, чтобы обнажить уязвимого человека, его раскрасневшиеся от свежести высокие скулы, прямой, длинноватый нос, подбородок с царапинкой от бритья, высокий лоб, за которым наверняка много мозгов, и две продольные морщины – признак упрямства. Тёмно-серые, как зимнее море, глаза, смотрели слишком прямо. Иван был открыт сейчас, как солдат, готовый выкрикнуть: «Стреляй!» и от этого мои губы склеились. Я просто не знала, что сказать.

Может, всё от того, что в амфитеатре печали мы были не главными? Никаких рамп, прожекторов, объективов, общественного мнения и рейтингов. Просто локальный конец света, неприкрытая, жестокая правда, как обухом. Заглянув совсем близко в глаза Ивана, я почувствовала, как внутри меня что-то сжалось, и ни черта не поверила собственному ощущению. Вечно я пытаюсь приписывать свои эмоции другим! Генералы не плачут…

Между нами осталась одна кочка, поросшая травой и округлый небольшой валун, и уже пора было что-то произнести, а все фразы казались неподходящими, даже банальное «здрасьте».

К счастью, он сделал это первым.

– Как я вижу, спасать уже нечего, – мрачно сказал Красницкий. – Но спасибо, что поставила в известность. Решил проверить лично. Опоздал.

Ни ухмылочек, ни пренебрежения, ни привычного хамства. Констатация провала, как приговор. Честно.

Чёрт, всё-таки что-то с ним не так! Кажется, я совершенно запуталась. Но стоп! Ведь я хотела показать все эти «результаты жизнедеятельности» и ему, и чиновникам, просиживающим в Москве дорогие штаны, так что не стоит терять драгоценное время!

– Пойдём, – сурово мотнула я головой в сторону гор.

Иван без лишних слов кивнул и сделал шаг за мной к бетонной дорожке с перилами, по которой официально положено ходить туристам в национальном парке. Я задела пальцем кнопку на пульте, квадрокоптер послушно полетел за нами, по-прежнему оставаясь на уровне глаз миллиардера.

– Дрессированный? – спросил Иван.

– Да.

– Снимаешь компромат? – заметил он с горькой полуусмешкой.

Протянув руку, ухватился за перекладину между стойками, дрон зажужжал, будто сопротивляясь. Но Иван притянул его к себе, вглядываясь в камеру.

– Снимаю масштабы бедствия, – ответила я. – Везде и всем нужны доказательства, особенно чиновникам из министерства. – И я немного покривила душой. – Про твоих юристов я думаю в последнюю очередь, но если что, тоже пригодится.

Красницкий хмыкнул и отпустил дрон.

– Резонно. Тогда пошли.

Странный.

Дрон унесло вправо. Я пощёлкала кнопками, настраивая высоту и траекторию агрегата. Тот приподнялся и чуть накренился.

– Дай сюда, – Красницкий протянул руку к пульту. – Тут есть одна удобная фича. Я знаю, у меня такой есть.

Я заколебалась на мгновение, но всё же передала ему пульт. В груди скребнуло смущение: я же хотела сделать фильм против него! Чтобы в лоб, как граблями, чтобы дошло. И вдруг он сам здесь и настраивает для этого дрон! Сюр какой-то…

Похоже, я покраснела. А он глянул на меня и догадался. У меня даже бёдра сжались от неловкости. Но вида паутинных коконов в кронах хватило, чтобы вернуть самообладание. Не думаю, что Штирлиц испытывал чувство вины при мысли, что заколбасит Мюллера, глядя тому в лицо. Так что я распрямила плечи и изобразила непоколебимую уверенность. Правда на моей стороне в любом случае.

Иван быстро справился и вернул мне пульт, заставив квадрокоптер переместиться на несколько метров выше и перед нами.

– Ракурс будет лучше, если снимать наши лица, а не затылки, – сказал он. – Пульт можешь убрать. Я включил автопилот с привязкой на угол съёмок и дистанцию с объектами.

– Да, конечно. – Я опустила пульт в рюкзак, поражаясь происходящему. – Не думала, что ты разбираешься в дронах.

– Удобная штука для контроля строительства, – ответил Иван. – Не солжёт.

– И кто тебе врёт?

– Все.

Я снова почувствовала неловкость и поспешила вперёд. Иван поравнялся со мной и через пару десятков шагов нарушил неудобное молчание сам.

– Рита, – с хрипотцой в голосе сказал он, кашлянул и продолжил: – Насколько я понимаю, ты в курсе развития событий и всей этой экологической лабуды?

– Это не лабуда! – вскинулась я.

– Да, извини. Неверное слово выбрал. Расскажешь?

Он извиняется?! Мой мир никогда не будет прежним, в нём явно что-то перевернулось.

– Что именно рассказать? – не веря своим ушам, спросила я.

– Всё, что знаешь. Судя по твоим интервью, знаешь ты много.

Я взглянула на него в недоумении, пытаясь обнаружить привычное издевательство в глазах, но там была лишь озабоченность.

Вау! Ну хорошо.

И я начала:

– Мягкие климатические условия Сочи очень хороши для самшитовой огнёвки, за несколько месяцев она успела уже два раза размножиться, тогда как в Италии это происходит единожды в год. В Китае чаще, но там вид паразита другой и у огнёвки сильные природные враги.

– Какие? – напряжённо спросил Иван.

– Мушка какая-то, я названия не помню, мои друзья-экологи подскажут.

– Свяжись с ними.

– Как только выйдем отсюда, позвоню. В ущелье связи нет.

Красницкий пристально взглянул на меня:

– То есть сейчас тут только ты и я? Не боишься? Особенно после твоей атаки на меня в СМИ?

– Не боюсь, – прямо ответила я и совершенно не соврала.

– Ну и правильно, – выдохнул он и глянул вниз, перегнувшись слегка через перила, в сторону пропасти. Затем на меня.

Моё эго засигналило об опасности – глаза у него были не очень адекватные. Откуда-то из глубины моего разума донеслось: «Рита, что ты делаешь?! Вы на самом деле здесь одни, и никто не знает, что ты здесь. Нет человека, нет проблемы». В сердце ёкнуло.

Отчего-то вспомнилась трагическая встреча Шерлока Холмса с профессором Мориарти в горах Швейцарии. Кто из нас кто – понятно и глупой сойке, поглядывающей сюда из веток и похожей в игре света и облаков на клубок голубых и светло-коричневых шёлковых ниток. Так вот после той встречи Шерлок не выжил, что бы там ни придумывали сценаристы потом. Продолжению я уже не поверила.

Тоже взглянув в пропасть, я ощутила холодок между лопатками. Я же ничего о Красницком не знаю! Мне стоит обходить его десятой дорогой, а не тащить дальше, в безлюдные горы, подчиняясь глупой самоуверенности и тщеславию.

Иван по-прежнему смотрел на меня так, словно затаил что-то.

Я мысленно выругалась и поняла, что сейчас самое время вспомнить любимую формулу: улыбка плюс умение притвориться дурочкой спасают в самых опасных ситуациях. Даже с пьяным в дупель соседом-бывшим уголовником, которому ты залила только что отремонтированную прихожую, засидевшись в сети и забыв про ванную…

– Не боюсь. Хотя, может, и стоило бы? – с хитрой улыбкой и многократно проверенным уровнем лёгкого кокетства прищурилась я. – В клубе, помнится, ты сказал, что ты гораздо хуже, чем я себе представляю.

Иван усмехнулся.

– Ты говоришь мне исключительно правду?

– Возможно, нет… А, может быть, и да…

– То же и получаешь в ответ, – парировал он. – Ладно, проехали. Не парься, рассказывай дальше о самшите.

Я кашлянула в кулак, смутившись ещё больше. Иван вдруг развернулся ко мне всем корпусом.

– Да, я знаю, что доверия не вызываю. Всегда считал это достоинством. Но не стоит всерьёз принимать то, что говорит прилично накачавшийся виски мужчина сильно понравившейся девушке.

У меня кончился воздух в груди.

Что он сказал? Или это тоже не следует принимать всерьёз?

Я быстро поднялась по крутым ступеням, свернула на тропу по-над пропастью. Белых коконов тут почти не было, только обнажившиеся согласно сезону дубы, вековые тисы, поросшие висячим мхом стволы, яркие кусты остролистника, задумчивые, сонные морозники, словно не решившие: зимовать или расцвести. Сквозь жухлую листву выглядывали молодые травинки, будто бы и не декабрь был вовсе. Я обернулась. Иван был рядом.

Смотрит. Жадно, странно. Словно дышит через меня… Так, что спутались мысли.

Чёрт, всё, к делу!

Я встряхнула головой и пошла дальше.

– Самшит растёт очень медленно, – продолжила я, – всего один миллиметр в год. В начале рощи, как ты видел, он уничтожен полностью, так как на момент появления огнёвки там деревья были поражены грибком, листьев было мало, и огнёвка сожрала даже кору. Мне сказали, что там только вырубать и вычищать валежник осталось. Тем деревьям было около тысячи лет. Их даже называют аборигенными, представителями колхидских лесов…

– В грибке тоже я виноват? – спросил Иван.

– Нет. С ним боролись работники национального парка, но неудачно.

– Ясно. А опрыскать эту дрянь паутинистую ничем нельзя? – хмурясь, спросил Красницкий. – Когда на розах у нас в саду появлялись паразиты, мама и дед заставляли меня опрыскивать их медным купоросом. Было эффективно.

От изумления у меня брови взлетели на лоб.

– О, ты даже что-то умеешь делать руками?!

– А что, по-твоему, я с золотой ложкой во рту родился?

– Очень похоже.

Иван усмехнулся.

– Не родился. К твоему сведению, я и кирпичи класть умею, и бетон мешать, и картошку копать…

– И полы мыть? – не поверила я.

– С моей мамой попробуй не помой, – хмыкнул он. – Истерика и вынос мозга гарантированы.

От неожиданности мне в лоб чуть не заехала ветка пихты, Иван вовремя поймал её прямо передо мной.

– Осторожнее!

– Погоди, – я ткнула в него пальцем. – Или твоя мама следовала особым принципам воспитания, извини, конечно; или ты вырос, как все. В обычных условиях. Но это маловероятно.

– Да ты капитан-очевидность! Да, моё детство мало чем отличалось от тысяч других: хрущовка, футбол и мать-одиночка, – буркнул он.

И тем самым вызывал в моей голове триллионы самых невероятных версий о том, как он стал миллиардером, и ни одной без налёта уголовщины. Всё-таки, здравствуй, Мориарти? Преступные связи, махинации, отмывка денег мафии? Наркобизнес, как в сериале «Власть в ночном городе»? Да что угодно! Зато понятно, какого чёрта я так волнуюсь! Интуиция сигнализирует, и это вовсе не шутки.

В моих висках застучало, словно кто-то выпустил в кровь полный шприц адреналина. И я почувствовала себя так, как будто стою перед открытым люком из самолёта, в лицо мне бьёт ветер, а я не знаю, есть ли парашют за спиной, или рюкзак пуст. Только придётся прыгнуть.

Я смяла в пальцах завалявшийся в кармане жилета чек. А Красницкий как ни в чём не бывало добавил:

– Но про моё детство не интересно. Мы здесь не для этого. Итак, почему не опрыскивают рощу?

Да-да, точно, речь о роще… И взгляд у него многослойный, как нейросеть для дипфейков, о которой рассказывал Яндекс. Я ответила:

– Сотрудники национального парка и волонтёры опрыскивали чем было, не помогло. На закупку спецсредств в Италии не хватило бюджета. Министерство дополнительно ничего не выделило, ты делегацию с просьбой о помощи послал в сад…

Иван сглотнул. Взглянул на меня. На этот раз очень колюче. Да, я знаю, никому не нравится быть виноватым, вот только что он будет делать дальше? Меня ужасно раздражала парадоксальность ситуации.

Красницкий поджал губы и сказал:

– Выделю. Сколько нужно?

– Во-первых, я не знаю. Во-вторых, прошёл не один месяц, и теперь слишком большая территория поражена: несколько десятков гектар. И по закону никто не имеет права её опрыскивать.