Текст книги "#Война#Мир#Секс"

– Почему? Что за дурацкие законы?!

Он остановился, возмущённый. Я тоже. Я достала пульт и вернула дрон на землю. Всё равно сейчас не получится ничего снять. И я уже толком не понимаю, зачем снимать. Дразнить быка красным платком?

Дорожка была узкой. Справа скалистый утёс, слева за железными, выкрашенными в буро-красный цвет перилами – живописный обрыв. Парок вырывался из наших ртов. Красницкий стоял слишком близко. Моё сердце забилось учащенней, но я старалась никак это не показать.

– Есть какие-то нормативно-правовые акты, запрещающие применять химикаты на курортных территориях. Сочи – это курорт.

– Спасибо, разъяснила, – скривился он, будто решил, что я специально издеваюсь над ним.

Я сглотнула, и показала пальцем на труднодоступные участки по ту сторону провала.

– Вон живой самшит. И дальше по тому склону ущелья.

Иван живо обернулся, словно ему на самом деле было это важно. Всмотрелся в тёмно-зелёные, глянцевые островки и кущи, почти не тронутые паутиной, так усердно, что даже вытянулся по-над пропастью, рискуя перевернуться. Потом перевёл взгляд на меня с внезапной радостью, но проскользнул за плечо и заорал, вовсе не как уравновешенный бизнесмен, а как пацан с соседнего двора, тыкая туда пальцем:

– Рита! И вот, смотри! Живой! Мелкий такой, но живой! Я же чувствую, пахнет! Снова пахнет, как на море, как в детстве! Чёрт меня подери, это был самшит! Всегда был самшит, Рита!

– Ну да… – оторопело отозвалась я.

Красницкий схватил меня за предплечья, чуть встряхнул и, совершенно искренне улыбаясь, повторил уже не так громко:

– Всегда был самшит, понимаешь?! А я и не знал… Я думал, это просто море так пахнет! Ты можешь такое себе представить, а? Рита!

Я моргнула и пробормотала растерянно:

– Наверное.

– Живой, – улыбнулся Иван.

Он склонился надо мной, я смотрела на него, задрав голову, и поняла, что расстояние между нами так ничтожно мало, будто… Мой взгляд остановился на его губах, его на моих.

Щёку обожгло дыханием, и я вновь ощутила влажную нежность губ того, кого считала окаменевшим от чёрствости мерзавцем. И горячее электричество закружилось по ногам вверх, к животу, бёдрам, к груди, закружило голову и вернулось туда, где сердце…

28

Иван

Я ей не нравился. Сейчас и мне самому с собой было так себе. Я всё про себя знаю: характер скверный, отравить им могу кого угодно. Но я не зарываюсь в дерьмо головой, я нахожу, за что зацепиться, и выбираюсь. Это «что-то» всегда есть. И сейчас это была она! Рита была до неприличия яркой, словно ворвавшийся в пасмурный зимний день индийский танец со всеми этими колокольчиками и цветастыми прибамбасами.

Я только теперь понял: актриса из неё никакая, что вполне резонно – и свой фонтан эмоций ей было не удержать, зачем напяливать чужие? Выражение её лица менялось часто: в глазах мелькало то презрение, то интерес, то недоверие, то изумление, то вновь суровый прищур, будто она подбирает на ходу карманную гаубицу. Ну и пусть. Главное, что меня она восхищала.

В илистом сумраке моего настроения Рита светила, как маяк в тумане. И не захочешь, присмотришься. Она была на малую толику полнее того, что я считаю идеалом, выше ростом, самостоятельнее, упрямее, и местами смешнее, но всё это было не в счёт. Рита была пропорциональна, у неё были потрясающие ярко-синие глаза, точёный нос, рот настолько чувственный, что при одном взгляде на него у меня ныло в паху. И хорошо, потому что мыслями о загубленном лесе меня ломало.

Рита была живой! Вибрирующей, звонкой, женственной в каждом штрихе: в пряди за ухом, в форме этого самого уха, в блестящем маникюре, в повороте головы, в дерзких чёрных волосах, с хвоста спускающихся каскадом по спине. И в том, что она точно не надела лифчик. Её грудь колыхалась под красной водолазкой и дутым белым жилетом, и я угадывал то, что было спрятано. Эти две нахально подпрыгивающие выпуклости хотелось почувствовать в ладони, смять, огладить, затем найти живот и понять, какой он на ощупь, чтобы потом пойти ниже…

Но белесые, как зомби-привидения, коконы сдерживали меня и укоряли одним своим видом, цепляя на крючок сожаления. Проклятая паутина, которая развевалась под порывами ветра на ветвях, следовала за нами и реяла, как флаг с надписью: «Ты убил лес».

«Не только я», – мысленно огрызался я.

Но для Риты это было не так. Она уже виртуально прибила мне ко лбу табличку «Сволочь». И почему-то это больше не забавляло. Я пытался развеять её напряжение, показать, что я – обычный человек, а не волк с Уолл-Стрит. Но что бы я ни сказал, лучше не становилось.

Я обрадовался, когда Рита завела меня выше, и по холмам над камнями пошли дубы, тисы и прочая растительность. Потому что всё это уже становилось невыносимым.

И вдруг я увидел живой самшит, целое море знакомых деревьев по ту сторону пропасти, и один маленький кустик за спиной Риты, как чудо! Первобытное, реликтовое чудо, мать его! А ещё я почувствовал любимый мной запах и воспрянул духом, воодушевился, как конокрад, купивший индульгенцию.

Вот эта маленькая веточка с глянцевыми листьями и была моей индульгенцией, за которую придётся выложить столько, сколько придётся. Но я выложу. Так я и сказал Рите.

И меня отпустило. Словно пружиной шибануло в мозг. А Рита улыбнулась. Да, да, просто улыбнулась, очень по-хорошему, понимающе и даже ласково. А потом подняла ко мне лицо, будто подставляя и ожидая чего-то. Я тоже этого ждал. Я прижал к себе Риту и поцеловал так, словно задыхаюсь. И, чёрт, она снова ответила!

Подалась вся ко мне, я ощутил её руку на затылке. Рюкзак с её плеча скользнул на дорожку. Свежий запах самшита и без того вечно пьянящий, смешался с её запахом и закружил мне голову. В её губах была малина, сладость, обещание и революция. Мы вспыхнули оба, как два факела в коротком замыкании.

Я целовал её шею, уши, возвращался к губам. Покусывал, мял, пил их. Это был секс губами, а совсем не лёгкий, ничего не значащий поцелуй. Настоящий секс! Адреналин смешался с эндорфинами, и мозг мне снесло полностью. Словно не самшит, а я выжил, хотел надышаться, взять сейчас, пока живой. Кто знает, что будет завтра. А сейчас мне было мало, мне надо было больше! Всё!

Губы к губам, руки под распахнутую куртку, под водолазку и ладони наполнились её горячим теплом. Нежная кожа под моими пальцами, что-то персиковое. Атлас, который хотелось охватить весь целиком, сжать, распустить, чувствовать, втянуть в себя. И я делал это жадно. Целовал, оглаживал, ощущая нарастающую дрожь в животе и силу в бёдрах.

Рита прикрывала глаза и открывала, околдовывая движением ресниц. Я срывал её выдохи и всхлипы, чуть хриплые, почти дикие. И вдруг почувствовал её руки под моей рубашкой. Внешняя прохлада на контрасте с расплавленным шёлком её ладоней. Моя рука – в её штаны. Боль по коже от кончиков её ногтей. Я вскрикнул. Всё, я больше не смогу сдержаться…

То, что мешало мне на её бёдрах, рывком сдёрнул вниз. Её руки на моём ремне.

Звук змейки. Дрожь нетерпения. За спиной Риты каменная стена. Чёрная грива смешалась с зеленью мхов. Я охватил её бёдра, приподнял и опустил. По телу с электричеством разнеслось горячее блаженство. И понеслось по нарастающей до взрыва, до последнего вскрика, спугнувшего птиц, и онемения в абсолютной эйфории.

И вдруг, восстанавливая тяжёлое, как после стометровки, дыхание, мокрые и ошалевшие, мы оба остановились, распахнув глаза и взглянули друг на друга поражённо с одним и тем же вопросом: «Что это было?! Мы сошли с ума?!»

Пауза, как граница между сейчас и потом. Я понял, что волнуюсь.

– Теперь, – переводя дух, произнесла странно Рита, – как порядочный человек, ты обязан…

– Жениться? – выдохнул я. Растянул губы в улыбке.

– Нет, спасти эту чёртову рощу! – воскликнула она и слегка оттолкнула меня.

Она так одуряюще пахла сексом.

– Почему чёртову? – пробормотал я, внезапно ощутив в местах оголения приличную прохладу, и в одно мгновение натянул штаны.

– Потому что вызывает в приличных людях чувства дикарей, – лукаво посмотрела на меня Рита, тоже пытаясь одеться.

– А кто тебе сказал, что ты приличная? – ляпнул я.

Продолжение фразы вышибло из моей головы кипящей оплеухой. Со звоном в ушах…

29

Рита

Моя ладонь горела, его щека тоже.

– Я не то имел в виду! – вскинул Иван на меня глаза, схватившись за краснеющую скулу.

– Зато я именно это! – сощурилась я, жалея о том, что поддалась обрушившейся, как цунами, страсти. Ещё фантомно и сладко покалывало пальцах, ещё разливалось медовое, тягучее удовлетворение по телу, но ненависть снова вспыхнула в висках. Как он посмел! Гад!

Возмущение вскипело, заслонив всё, и я не стала сдерживаться, замахнулась ещё раз. Красницкий перехватил мою кисть, чуть уклонившись.

– Успокойся.

– И не подумаю!

– Я не Иисус тебе, чтоб подставлять вторую щёку.

– Жаль! – рявкнула я, зажигаясь ещё сильнее.

Глаза в глаза. Я слишком полыхала, чтобы понять, что чувствует он. Ясно, что ничего хорошего. Плевать! Он приравнял меня к одной из своих проституток! А, может, я такая и есть – дошла до секса из ненависти… Как я могла позволить себе такое?!

– Жаль? А то б распяла? – не отрывая глаз, сказал Иван, затем отпустил мою руку и, расставив собственные, полностью открылся. – Ну давай, приступай.

Я растерялась. Снова он поставил меня в тупик. Даже извиниться по-человечески не может, не королевское это дело.

– Ненавижу тебя! – выкрикнула я и развернулась, чтобы уйти.

Но сделав лишь шаг, наткнулась на собственный рюкзак и нелепейшим образом подфутболила его прямо в пропасть.

– Не-ет! – кинулась я к перилам.

Ветви папоротника и поросль тиса на каменном валуне прямо под дорожкой ещё колыхались, а рюкзака нигде не было видно.

Боже, ну что я за дура?!

Я стукнула в сердцах рукой о железный поручень, ударилась, отдёрнула кулак и чуть не разревелась.

– Больно? – раздалось рядом сочувствующее.

– Нет, – соврала я, не желая даже смотреть на Красницкого.

Снова перегнулась через перила, чтобы увидеть, куда делся мой рюкзак.

Две сильные руки отодвинули меня с силой подальше, заставили выпрямиться.

– Ещё кувыркнёшься, отойди.

– Я сама решу, что мне делать!

– Уже нарешала, – отрезал Красницкий. – Что в рюкзаке?

– Паспорт, ключи, мобильник, чужой дрон.

– Прекрасно.

Что тут прекрасного?!

Но огрызнуться я не успела, потому что он нырнул под перила и очень рискованно свесился вниз, пытаясь заглянуть под торчащий валун. Из-под кроссовка посыпались в пропасть мелкие камни, и нога Красницкого чуть не соскользнула вслед за ними.

– Осторожно! – ахнула я.

Иван посмотрел на меня с усмешкой:

– Да ладно? Если грохнусь, будешь же счастлива: на гвозди тратиться не придется.

– Дурак!

– Сама такая… – издевательски заявил Иван и, перехватившись рукой ниже, опять свесился с дорожки.

Я затаила дыхание, испытывая за него внезапный страх. Тут сорваться ничего не стоило! До речки, бегущей по камням, метров пятьдесят, если не больше!

А Красницкий перенёс вторую ногу на кромку и явно начал приноравливаться, куда встать ниже.

– Вань, не надо… – попросила я, холодея.

– Мешаешь. Стой тихо, – сказал он и продолжил спускаться. Очень осторожно, неторопливо, но целенаправленно.

Не говорить ничего было трудно. Я закусила губу, волнуясь. Сердце колотилось, как оглашённое. Под моими ладонями холодил кожу металл поручней.

Иван сосредоточенно перебирался с выступа на выступ, постепенно скрываясь из виду за растениями и валунами. Скоро в поле зрения осталась только его светлая макушка. Но и она через пару секунд исчезла за папоротниками.

Я услышала шум камней, бьющихся налету о скалистую стену. Сердце ухнуло. Я вцепилась в перила и перегнулась, как только могла. С облегчением увидела в просветы потемневших трав и веток тёмно-синюю куртку Красницкого, но потом его снова заслонил валун.

Я отбежала влево, пытаясь разглядеть Ивана за неровными скалистыми обломками. Ничего! Оставалось только ждать и бояться. Пять минут прошло, десять… или целая вечность!

Река под ногами шумела. Камни осыпались, знаменуя передвижения Ивана. Вспорхнула мелкая птица, и всё затихло, кроме гула воды.

Я замерла. Тишина.

– Вань… – осторожно позвала я.

Не откликается.

Боже!

Я тщетно пыталась высмотреть скалолаза в синей куртке и чуть с ума не сошла, не зная, что делать: бежать за помощью, кричать или ждать, надеясь? Сколько я ни выглядывала, синего пятна или светлую голову разглядеть не смогла на на берегу, на дне пропасти, ни за внушительными валунами, громоздящимися над рекой, тоже.

Куда он исчез?! Я же так поседею…

И вдруг из-за проклятых папоротников поднялся прямо к моему лицу дрон. Я уставилась на него с раскрытым ртом, как снежный человек на летающую тарелку. Дрон полетел по дорожке обратно – туда, откуда мы пришли. Я, как завороженная, пошла за ним и, свернув по бетонной лестнице, заметила синюю фигурку у самого рукава реки. Красницкий помахал мне рукой.

– Иван! – крикнула я, отчаянно обрадовавшись, и замахала в ответ.

Как он туда спустился?! Зачем?!

Иван, как бы приглашая, мотнул головой в сторону водопада, у которого мы встретились, а потом перескочил с валуна на валун и пошёл вдоль реки.

У него просто не получается подняться обратно по скале! – догадалась я и побежала по дорожке.

Дрон жужжал, как ожиревшая стрекоза, рядом. Я следила за синей курткой, почему-то продолжая волноваться, словно Красницкий мог угодить в реку, свернуть себе шею или ещё что угодно. Он же шёл напролом, перепрыгивал, бежал, рискуя на каждом шагу, будто глупый мальчишка в погоне за адреналином. Потом берег реки скрылся под величественным утёсом, поросшим мхом, дрон поднялся высоко, прочертил вектором направление в небе и исчез. Я помчалась к водопаду.

Когда я оказалась у ступеней последней лестницы, Иван уже стоял у заводи, небрежно помахивая моим рюкзаком. Позёр!

Я подбежала, Иван протянул мне пропажу.

– Вуаля.

– Спасибо! – выдохнула я, не понимая, как он может быть одновременно таким привлекательным и настолько же отталкивающим: хочется поцеловать его и заехать камнем в лоб. Или это мне так везёт на реакции? Аллергия? Люблю же я орехи, а потом задыхаюсь от них. Того и гляди, пятнами пойду…

Красницкий с усмешкой раскланялся передо мной, как мушкетёр.

– Не за что. Но в следующий раз перед тем, как пинаться мешками над пропастью, вынимай ценные вещи.

– Почему ты пошёл по реке? Ты не смог подняться? – спросила я, пытаясь отдышаться.

– А ты волновалась? – ответил он с хитрецой в глазах.

– Вот ещё! – соврала я.

– Волновалась, я вижу, – хохотнул он. – И это хорошо!

– Ах так?! Ты специально заставил меня понервничать? Тогда зачем нужно было так нестись по скользким камням?! Взрослый же мужик, должен понимать, что горы не игрушка!

– Если я рискую, то делаю это взвешенно.

– Не всегда, – ответила я, заметив, что у него по щиколотки намокли джинсы, и в кроссовках хлюпает вода.

Но Красницкий подумал про другое. Глянув на седые коконы на ветвях самшита рядом, он признал:

– Да, бываю и просто дураком. Что будем делать с рощей?

– Об этом потом. Пойдём скорее, тебе надо переодеться, а то простудишься!

Иван склонил голову и засунул руки в карманы.

– Тебя это разве волнует?

– Слушай, – рассердилась я, – гуманизм не бывает выборочным! Ты тоже человек: две ноги, две руки, голова и, надеюсь, где-то там внутри всё-таки есть сердце! Поэтому да, волнует.

– Тогда идём, – сказал он.

Я поторопилась по короткой тропинке Малого круга, чтобы срезать всё что можно, думая только о ногах Красницкого и сырости горного леса. Через дюжину метров Иван обогнал меня и встал, перегородив дорогу и уставившись серыми, как зимнее море, глазами.

– И, кстати, чтоб ты знала: у меня есть сердце.

– Это хорошо. Значит, проблемы только с воспитанием – извиняться тебя мама не научила, зато умеешь травить тлю.

– Ну извини.

– И это всё? – спросила я, раздражаясь.

Иван снова понял как-то по-своему, мотнул головой вокруг себя, показывая на погибший самшит.

– Не всё. Я сказал, что займусь этим вопросом, значит, займусь. И хочу, чтобы ты знала: каждый, кто реально виноват в распространении этой заразы, будет наказан.

– Лучше самшит спасти, чем головы рубить!

– Одно другому не мешает. Главное, что я решу. В нашей стране всегда царь хороший, бояре плохие, даже если царь – Иван Грозный.

Угу, снова он со своим самомнением, тоже Иван, кстати. Я скользнула взглядом по его мокрым кроссовкам.

– Ладно, не лето, тебе надо переобуться в сухое, а лучше попарить ноги.

– Да к чёрту сухое! – сказал Красницкий. – Дослушай меня! Я не знаю, что ты там себе напридумывала, но мне реально не всё равно! Об этом, – он ткнул пальцем в сухой самшит, – я не догадывался. Я считал, что ты обвиняешь меня в вырубке рощи, которой я никогда не занимался. Оттого и недопонимание.

– Но ты никого и не хотел слушать.

– Да, не хотел. Потому что за день ко мне приходит с полсотни просящих и в пять раз больше писем с просьбами. И да, приходится сортировать, потому иногда выходят накладки со всей этой чёртовой благотворительностью. Половина просящих – мошенники или лентяи.

– Откуда тебе знать?

– А вот представь, знаю! Проверял!

– Вот как…

– Да так! Поэтому уже всё, что слышу, делю на десять, а порой на все сто!

– И ты никому не помогаешь больше?

– Помогаю.

– Об этом нигде и ничего не написано, я проверяла в сети.

– Потому что об этом не орут. Да, я бизнесмен, я занимаюсь благотворительностью, а потом на это налоговые льготы получаю. Можешь сказать, что я жадная и расчётливая сволочь – может, так и есть. Но я всё равно никому, кроме налоговой, предпочитаю не разглашать, что десятая часть моих доходов уходит на детей-инвалидов.

– На каких ещё детей? Что ты имеешь в виду? – опешила я.

– Организацию «Не такие, как все». Подарки на праздники, лекарства, еда, всё, что нужно. Но только тем, кому нужно! Остальных к чёрту!

Я моргнула, краснея от стыда – не люблю быть несправедливой.

А Красницкий продолжал говорить запальчиво, словно хотел мне доказать что-то:

– И вообще, если ты не в курсе, в той же Библии говорится и про десятую часть, и про то, чтобы одна рука не ведала, что творит другая! Даже собственная рука, а не какие-то СМИ! Буду я ещё распространяться…

Он замолчал. Его головы коснулась наклонённая ветром ветка, окутанная седыми космами паутины. Иван в сердцах обломал её и швырнул в сторону.

– Ну, это хорошо, – наконец, ответила я. – Только почему ты говоришь это мне? Я ведь тоже в какой-то мере СМИ.

– Если я говорю, значит, я хочу, чтобы ты знала, – почти по слогам произнёс он. И добавил, как восклицательный знак: – Рррита!

Потом развернулся, оставив на бетоне мокрый след. Буркнул:

– Пойдём. Меня ждёт такси.

И я пошла. Кажется, я в чём-то не разобралась. От этого было неловко. Профессор Мориарти и Шерлок Холмс стали любовниками, разругались, и решили вместе спасать лес. Два часа назад я бы рассмеялась в лицо любому, кто сказал бы, что это возможно, но теперь…

Я смотрела на Ивана украдкой, пытаясь понять, о чём он думает. Но Красницкий молчал. Он шёл вальяжно, как по красной ковровой дорожке, отчаянно хлюпая кроссовками. Невероятно притягательный, сердитый и мало понятный. Его запах пленил, кружил мне голову, в которой с треском ломались шаблоны – те, которые я не люблю, и те, которые выстроила сама.

Наверное, сегодня я напишу блог «Всё миллиардеры – сволочи!» А потом перечеркну и поставлю впереди жирную «НЕ». Выходит, что вообще никого нельзя равнять под одну гребёнку, мы никогда не знаем про человека всего, и не можем знать.

В каждом есть плюс и минус – то, за что хочется поцеловать, и то, за что хочется огреть камнем. И видимо, в этом парадокс жизни: чёрное и белое. Именно это и значит самый культовый символ «Инь-Янь», заключённый в круг. Ничего не бывает только хорошего и только плохого!

Что с этим делать?

Принять? Хм…

А как же борьба с несправедливостью и прочие революции? Ничего не понимаю.

Я снова взглянула на Ивана и вдруг с ужасным сожалением подумалось, что сейчас он сядет в такси, а я пойду по дорожке к шоссе и останусь дожидаться маршрутки. И кто знает, увижу ли я его снова настолько близко? Почувствую ли его умопомрачительный запах? Его горячие руки на своей талии? Его губы, такие требовательные и неожиданно нежные? Встречусь ли взглядом с серыми, как зимнее море, глазами? И отчаянно захотелось услышать «Да» на все эти вопросы, иначе… Я даже не знаю, что «иначе».

Вспомнилась наша яркая, как разряды молний, близость. Это был лишь эпизод?

И на это я не могла ответить себе – всё было так неожиданно, так жарко и несоизмеримо лучше, чем с другими, что от одних воспоминаний я почувствовала слабость в ногах, во всем теле и абсолютную уязвимость. Он без слов и просьб полез в пропасть за рюкзаком, в котором лежал дрон с компроматом на него же… И просить не надо было. Почему?

В непонимании тоже таилась слабость, а Иван был таким сильным, как викинг, прекрасно освоившийся в современном мире, монолитным, словно столб, высеченный из единого массива дуба или даже самшита, самого твёрдого из деревьев на Земле, и царственным, как настоящий царь… в мокрых кроссовках.

Ненависти во мне больше не было.

Только такому я тем более навязываться не стану. Это с оленями можно запросто делать, что хочешь, а с ним… всё сложно.

Мы миновали избушку с кассами, где за стеклом пожилой грузин смотрел мини-телевизор и грыз орешки. Мы вышли через калитку за ограду к огромным деревянным буквам «Национальный парк – Самшитовая роща» и расправившему крылья орлу-памятнику. На парковке дремал новый белый Мерседес люкс-класса.

Я поняла, что пора расставаться, и сказала, стараясь быть как можно более деловой:

– Иван, тебе надо ехать, переодеться и… прочее. Не тяни, ты можешь заболеть, лучше сделать это скорее.

Он кивнул.

– Куда мне прислать моих друзей-экологов? В «Герос-Групп» в Сочи или ты дашь телефон для связи?

Красницкий взглянул на меня с надеждой:

– А, может, ты просто поедешь со мной?