Текст книги "VIP Грабли"

– Ой…

Его взгляд зацепился за мой рот.

– Что такое?

– Лазер… Кажется, это была я. Но я не знала, что вы тут пролетите, честно-честно…

– Вы?! – вся теплота из его облика мигом испарилась.

– Я рисовала фигурки в небе, чтобы скоротать ночь, я…

– Вы! – рявкнул он, приподнимаясь на руках и с закипающей яростью глядя на меня. – Да вы знаете, что за подобные шалости в Штатах сажают в тюрьму! А тут недалеко аэропорт! А если б это был не я со своей мелкой Цессной, а Боинг с кучей пассажиров?! Это же преступление! Вы не просто хулиганка, Милена, вы вредительница!

– Да я не специально! – выкрикнула я, не отводя глаз и тоже вскипая. – Я же сказала!!

– Сказала она! Да при вас всё ломается! Вы бермудский треугольник! Откуда вы взялись на мою голову?! – рычал он на мне. – При вас всё рушится! Сделки, дроны, самолёты! Всё падает!

– Ну, не всё… – ответила я, скользнув глазами ниже.

Гродский запнулся и покраснел. Я тоже. Он соскользнул вновь руками в грязь, выругался, скатился с меня в ту же жижу. Дёргаными движениями поднялся, чуть снова не поскользнулся. Удержался и с ненавистью подал мне руку:

– Поднимайтесь.

– Кажется, мне лучше утонуть… – пробормотала я.

– Поднимайтесь, чёрт вас дери! – прорычал он и сам схватил мою руку.

Придерживаясь другой за крыло самолёта, выдернул меня из лужи и поставил на ноги. Гуччи стекал с меня болотными слезами. Чупа-Чупс с ужасом посмотрел не на меня, а на свой транспорт.

– Теперь только выкапывать. Что вы тут вообще делали?! – проорал Гродский.

– Легенду проверяла.

– Какую ещё легенду?! – выкатил глаза Чупа-Чупс.

– Это только для женщин, вас не касается. И не надо на меня кричать… – буркнула я, пытаясь отряхнуться и понимая, что это бесполезно.

Он воздел руки к небу, поскользнулся, шлёпнулся на пятую точку и, забирая ногами и отчаянно ругаясь, схватился за крыло и кое-как снова принял вертикальное положение. С ненавистью и отчаянием взглянул на меня. Кажется, палачи смотрят ласковее на своих жертв.

Мессершмитт убедился, что ноги больше не разъезжаются, навис надо мной и громыхнул:

– Скажите, что?! Что вам надо от меня?! Без этих всех штучек! Деньги? Сколько?! Сколько вам надо, чтобы вы отсюда уехали?!

На задворках моего мозга мелькнула цифра бюджета для корпоратива нефтяников и то, что это выход, а легенда работает, но при виде его лица, и глаз, и гнева в моём сердце что-то щёлкнуло, ухнуло и полыхнуло огнём, и я гневно продекламировала на всю степь:

– От вас?! Ни-че-го!

Глава 16

Милена

Я развернулась и пошла прочь, сжимая кулаки и тщетно стараясь не скрипеть мокрыми кроссовками. А в них ещё и хлюпало с таким звуком, словно я на склизкую жабу с каждым шагом наступала. Гуччи мерзко лип к спине, от волос несло тиной. Меня можно было поздравить: уезжала комсомольцем, вернусь вонючей русалкой.

– Эй! – послышалось сзади.

Я обернулась: ненавистный экземпляр вражеского пола выбрался на сухую землю и смотрел на меня, отряхивая куртку.

– Маломишкино в другой стороне! – рыкнул экземпляр.

– В курсе, – буркнула я и ускорила шаг, направляясь к невидимому из-за кустов коню.

Чупа-Чупс догнал меня.

– Если вы решили замёрзнуть в степи и простудиться мне назло, предупреждаю, зря стараетесь. Я только обрадуюсь. Но попрошу Оксану напечь круассанов на поминки.

Я резанула по нему взглядом.

– Не дождётесь!

И тут из зарослей чего-то смутно похожего на оливу заржал Бумер.

– О, так вы с конём! – заявил Владимир. – Хоть что-то удачно!

Я подошла к Бумеру и начала отвязывать узду от деревца – та, как назло, не отвязывалась. Я взглянула на феодала и еле сдержалась, чтобы не показать ему язык, чувствуя сладкую прелесть превосходства:

– Для меня удачно! Вас я кататься не приглашала!

Он сузил глаза, бессовестно привлекательный под луной своей взъерошенностью подбитого героя, и уткнул руки в бока. А я ехидно расхохоталась и по-королевски махнула ему:

– Так и быть: разрешаю пробежаться рядом.

Его глаза сверкнули, и я, гордая своей победой, наклонилась за рюкзаком и подстилкой. Едва я поднялась с ковриком в руках, Бумер скакнул в мою сторону. На нём уже сидел верхом Владимир. Как это?!

Оторопев, я не успела придумать уничижительную фразу. Он склонился, подхватил меня за талию и усадил перед собой на круп коня.

Коврик выпал в траву.

– Прекратите! – взвизгнула я, ударив его по груди ладонью.

Он обездвижил меня сильной рукой, прижал к себе, словно я мышка какая-нибудь, и сказал:

– Цыц!

Пришпорил коня. Бумер тронулся с места сразу вскачь. Мои щёки ошпарил прохладой ветер. Горячая мужская ладонь сжала мои плечи и руки, а другая уже управляла конём. Тот будто ждал такого поворота событий и перешёл на радостный галоп. Предатель! Возмущение всколыхнулось во мне яростным приливом.

– Не цыц! Никакой не цыц! – закричала я, понимая при этом, что поводья не в моих руках, и стоит Владимиру отпустить меня, я грохнусь на полном скаку.

– Цыц, – повторил Чупа-Чупс и ещё крепче прижал меня к себе.

– Там мой коврик! И термос! И фонарь!

– Там мой самолёт, – горячие губы обожгли ухо.

Я почувствовала на виске его дыхание, в бёдрах всё сжалось. Но Владимир отстранился, а Бумер буквально за секунды разогнался до такой скорости, что я уже боялась вздохнуть лишний раз. Прижав уши, как нашкодившая кошка, я только смотрела расширенными глазами, как разлетается перед нами степь, и небо, и звёзды. Оставляя за собой флёр болотной грязи, мы гнали и гнали. И внутри меня разрасталось такое чувство, будто так и должно быть. Адреналин, немой восторг от ночной гонки с препятствиями. Мурашки стадами сурикатов пробегали по телу и концентрировались в животе и бёдрах, а особенно там, где моя спина ощущала позади горячую, твёрдую и уверенную опору – центр урагана в бешеном, неистовом ритме скачек. Так вот ты какой, Чупа-Чупс! И почему-то возникла уверенность, что с ним я не упаду. Совершенно точно!

* * *

До самого Маломишкино он не сказал больше ни слова. Впрочем, я тоже. К сожалению, мы не заблудились, у Владимира будто в голове был вставлен навигатор. Я даже немного привыкла, и в голове пролетали романтические образы: то всадник без головы, то три мушкетёра, то лихие казаки и отважные рыцари, спасающие нежную и тонкую девицу, в смысле меня… Но вся эта глупость мгновенно выветрилась, едва он подвёз меня к моему забору, остановил коня и насмешливо бросил:

– Рекомендую отмыться. От вас изрядно воняет.

Я развернулась через плечо, увидела его лицо с полосами грязи, чуть ли не как у Рэмбо, презрительно смеющиеся глаза, и выпалила:

– Я-то отмоюсь, а вам баня не поможет!

Я спрыгнула с коня, даже как ни странно, не сломав себе ни шею, ни копчик. Чупа-Чупс возвышался надо мной со своим отвратительным высокомерием. Скривив красивые губы в усмешку, он чуть наклонился и проговорил уверенно и тихо, словно в душу пробрался:

– А с чего вы решили, что вы чище меня?

– Я…

Увы, я не нашлась, что ответить, все мысли выветрились из моей головы. Но потом я опомнилась и ответила залихватским задором:

– Может, и не чище. Зато прицельнее! – я толкнула калитку и задрала с подчёркнутой весёлостью подбородок: – Пойду рисовать на стене звёздочку за подбитый Мессершмитт!

Если он и сказал что-то в ответ, я не услышала, я пошла к крыльцу походкой от бедра.

И тут из моей хаты высыпали бабоньки:

– Мыла?! Милена! Милк, ты чего так рано-то?! Солнце ещё не взошло!

Глава 17

Владимир

– Всё, тащите!

Я махнул рукой. Трактор с утробным рычанием тронулся, и за ним высвободилась из грязи моя малышка – белая, хоть и изрядно вымазанная по самое брюхо спортивная Цессна[12]12
  Марка самолёта


[Закрыть]. На душе полегчало, несмотря на то, что я и так знал: всё будет в порядке.

– Теперь куда, Георгич? – перекрикивая шум моторов, заорал на всю степь тракторист Максим, пожалуй, самый нормальный и смышлёный из деревенских.

– Домой, – кивнул я. – Кирилл там тебя встретит. Погоди-ка.

Я подошёл проверить крепления, тросы. Подёргал, удостоверился и потом провёл рукой по белому боку Цессны. Гладкий металл, приятное касание. Жива, моя малышка! Я улыбнулся уголками губ.

– Всё, увози.

– А ты, Георгич? – проорал Максим. – Давай в кабину! Я потесниться могу!!

– Да нет, спасибо. Пешком пройдусь.

Максим жестом показал, что понял, и тронулся в сторону Маломишкино, а я – в обратную. Взглянул на растущее поодаль деревце: если не ошибаюсь, мне туда. Утро было ещё раннее, я не ожидал, что справимся так быстро. Но в офис на машине не хотелось добираться – наверняка вся трасса до Ростова стоит в пробках. А мою малышку Цессну стоило проверить после такой экстренной посадки. И отмыть как следует.

«Поработаю сегодня дома, – решил я и взглянул на умные часы. – Время есть, скайп тоже. Добьём все вопросы с Киром».

Мужики с лопатами, выбравшись из илистого ручья, ленивые, медленные, как байбаки на солнце, остановились покурить. Я отстегнул каждому за работу, сдержанно поблагодарил и направился к дереву. Уже отошёл на приличное расстояние, как до моего слуха донесся смех:

– Ну, надо жы, Пипетка Мессершмитта сбила! Во даёт!

Пипетка? Какая Пипетка?!

Я замер, ошеломлённый. И тут до меня дошло: Мессершмитт – это ведь я!

А Милена, выходит, Пипетка? Безжалостен народный глас!

Я усмехнулся, но услышал и следующий обрывок разговора:

– Та молодец, девка! Даром, шо городская.

– И я гляжу: хорошая тёлка пропадает, буфера такие, подкатить, что ли? – голос принадлежал чернявому верзиле со смазливой рожей.

– А чё, Стёпка, давай!

Я обернулся, возмущённый. Мужики потопали вразвалочку к деревне. Громче всех ржал, как конь, долговязый, смуглый Степан. Я нахмурился и сжал кулаки. Захотелось развернуться и с разбегу опрокинуть его наземь, чтобы к ней не подходил. И тут же я опешил сам от себя.

«Что со мной творится?! Разве я неандерталец? Что за буйство идей?»

Я поморщился и, выдохнув из себя пену мыслей и эмоций, зашагал дальше. Вообще опускаться до драки не в моих правилах. Не потому, что я испытываю хоть каплю страха перед кем-либо, я знаю, что в моих руках хватает силы и ловкости. Я просто считаю драку неприемлемым методом для цивилизованного человека.

Степной ветер трепал мне волосы, пробирался под расстёгнутую куртку, докучливый, пронырливый, как всякий бродяга. Я это люблю – простор, тишину, безграничность! Воздух! Когда ветер всё в груди продувает, как аэродинамическая труба, выносит напрочь то, что там тянется, тужится, скрипит день ото дня.

Я прошёл метров сто до одинокого дерева с короткими, кряжистыми ветками, застывшего на фоне голубого неба, как китайский иероглиф. Коврик для занятий фитнесом ярко-красным пятном выделялся в разливе сочной весенней травы. Отброшенный наскоро бежевый плед вместе с пресловутой лазерной указкой с розовым пушком на колпачке завершал натюрморт. Она даже заочно умудряется дразниться.

Я наклонился, покрутил в пальцах орудие преступления.

Сейчас почему-то злости не было. Не то, что вчера. Я был в бешенстве, когда едва не разбился, а она хлопала своими ресницами, не понимая всей серьёзности содеянного. Я чуть не сожрал её, пока вёз домой, потому что нельзя было допустить, чтобы особа с не самым высоким интеллектом и моральными качествами действовала на меня подобным образом! У меня IQ, как у Илона Маска, Энштейн меня побери! Только в чём смысл, если оно к чертям отключается, когда я прижимаю к себе эту бандитку и чувствую тёплый запах ванили от светлой макушки. Интеллект, осознанность и здравый смысл обрушиваются в бессознательное, а точнее – в штаны. Да, рядом с ней я думаю только о сексе.

«Ну и занялся бы сексом», – сказал бы Кир. И, наверное, был бы прав.

Но она меня бесит! Она – хаос, чёрная дыра, бермудский треугольник, где отключаются законы сохранения энергий, а электромагнитные волны ведут себя, как мартовские коты.

Я подтянул к себе её плед. Ну конечно же, очень приятный на ощупь. А каким ещё мог быть её плед?!

Я не смог удержаться, поднёс плюш к носу и оказался в плену запаха ванили. Сами собой закрылись глаза. Просто наваждение какое-то! К счастью, часы на руке пискнули, уведомляя о пришедшем сообщении. Ура, мне нужно документы от юристов проверить! У меня дела есть!

Я быстро поднялся, собрал следы пребывания представительницы племени Барби, которые не представят интереса антропологам будущих времён. Нашёл в одуванчиках её фонарь и пошёл к деревне. Далеко впереди плыли в солнечном мареве тёмными контурами мужики. Ещё дальше крошечным солнечным зайчиком отблескивала закрылка самолёта. Из-под самых ботинок юркнула из одного пучка травы в другой ящерка. Птицы вспорхнули и начали переговариваться. Утро дышало небом, гладило землю облаками. И всё было вокруг настолько свежим, настолько прозрачным, что мне снова стало хорошо и правильно. Настоящее заражает нормальностью – вот такая квантовая запутанность частиц.

На подходе к Маломишкино я вспомнил, что цивилизованный человек, а при этом наговорил соседке гадостей. Она, конечно, сама виновата – сделала глупость, но ведь действительно не со зла. И главное, зачем было потом так ёрзать всю дорогу и пахнуть?!

И тем не менее, говорить девушке, что она воняет, при том что это была самая натуральная защитная ложь, – по меньшей мере не красиво. Я обязан извиниться.

Я подошёл к косой калитке, поискал звонок. Не нашёл, разумеется. Взглянул на саманный домик и не поверил своим глазам – на выбеленной стене красовалась звезда. Свежая, жирная. Красная. Вот же… Пипетка!

Входная дверь скрипнула, и на пороге появилась она. В белом халате королевской махровости и меховых тапочках типа унт. Розово-сонная, эротично растрёпанная, но с ведром. Шагнула вперёд. Пояс зацепился за гвоздь в стене. Халат распахнулся. Маечка на бретельках, призывно торчащая грудь, точёные ножки из коротких откровенных шортиков с кружевами.

«К чёрту IQ!» – подумал я и, как бык и тореадор вместе взятые, бесцеремонно толкнул калитку и вошёл.

* * *

Милена

День задался с утра! Оно началось с распахнутого халата, скрипа калитки и слегка неадекватного на вид Чупа-Чупса. Он влетел в моё имение с шипящим «Здрассьте», вбежал на две кривые ступеньки и навис надо мной опять со своим:

– Здрассьте, Милена!

– Начинаете с имени, чую недоброе… – с опаской проговорила я и быстро запахнула халат.

Его внимание так и осталось в том месте, где грудь, и лишь со вторым вздохом перископ противника переместился вверх и столкнулся с моими глазами. Взгляд у него был довольно тяжёлый. Вдруг Мессершмитт улыбнулся, тоже весьма странно и натянуто, точно не к добру.

«Выпил он, что ли? – поёжилась я. – Или принёс мне лично постановление суда о нанесённом ущербе самолёту, авиационной промышленности и планете Земля в его лице?»

Судя по электричеству, поблескивающему в глазах напротив, так оно и было. Чёрт!

Я попробовала сойти со ступенек, Гродский и не подумал сдвинуться. Опёрся рукой о столбик деревянной колонны крыльца, наблюдая за моими движениями со всё более возрастающим интересом и с не сулящим ничего хорошего напряжением.

Глянув в карие глаза, я подумала о чемоданах и ближайшей электричке. Если мне в долги впишут ещё и самолёт, останется только двинуть с дельфинами на Тайланд, к маме. Где бы она ни жила, надеюсь, не выгонит.

– Зайдите попозже, я только проснулась, – пробормотала я и на всякий случай мотнула ведром.

«И вообще на голодный желудок, без кофе, макияжа и бюстгальтера я не готова к бою, а к перекрёстному обстрелу тем более…» – мысленно добавила я.

Хоть бы пошевельнулся, гад!

Что-то зашуршало в кустах на краю оврага, я метнула взгляд туда. Козёл. Рогатый представитель парнокопытных объедал кору с молодого деревца, больше ничего интересного. Второй продолжал напряжённо пялиться на меня плотоядным взглядом с затаённой угрозой.

– О, мой коврик! – обнаружила я под мышкой гостя своё имущество.

– Да… собственно, – сказал Чупа-Чупс и протянул мне всё, утерянное ночью при злополучном эксперименте.

– Спасибо…

Я забрала вещи и, воспользовавшись образовавшейся прорехой, бочком прошмыгнула с лестницы к огороду. В дом не хотелось. Там беспорядок, таз на столе и нет свидетелей, а тут хотя бы козёл…

Гродский не ушёл. Я почувствовала взгляд на спине, по ней пробежал холодок. И я тут же рассердилась на себя: показать врагу свой страх, спасовать, ну уж нет, много чести! Вдохнув в грудь воздуха, я обернулась как можно решительнее:

– Так что вы хотели? Вообще сейчас не лучший момент, я ещё не завтракала и…

– Как раз об этом, – не очень внятно произнёс Чупа-Чупс и снова натужно улыбнулся: – О еде.

Пауза.

– Я хотел вас пригласить в ресторан. На обед.

Треск в кустах.

Думаю, козёл шмякнулся без сознания. И я почти. Но в следующую секунду сообразила, что мне не угрожают судебными приставами и долговой ямой. О, Боже, какая радость! И я коротко выдохнула:

– Нет.

– Почему нет?

Кажется, он удивился. Вот как! Уже решил, что я возликую и паду ниц, облобызав помещичьи ботинки? Я ещё выше задрала подбородок.

– А что, на ваш взгляд, я теперь недостаточно жутко воняю, чтобы испортить вам аппетит?

Гродский спустился за мной с крыльца, вновь перегородив своей широченной спиной пути к отступлению. Шагнул вперёд. Я – назад. Оказалась в углу между побеленной стеной и внешней частью крыльца, аккурат между граблями и лопатой.

– А-а, это… – проговорил он глухо. – Ну так я собственно… хотел извиниться. Так что… извините. Был не прав…

– Вспылил? – ехидно подсказала я.

– Ну да. Собственно… Я же не имел в виду ваш настоящий запах, – нахмурился он. – Но в гневе сказал. Вы тоже ответили неприятной сентенцией. Так что будем считать, что мы квиты. К чему эти детские споры? Нам не пять лет. К тому же вы мне сами дали повод разозлиться. Мой самолёт…

– Да, ваш самолёт, – кивнула я сухо, решив закончить комедию прямо сейчас. – Признаю, что была неаккуратна и стала причиной вашего… кхм… падения. Надеюсь, вы примите мои искренние извинения по данному поводу. Мне очень жаль.

Гродский глянул на звёздочку на стене, которую с особым тщанием вывела ночью Оксана, и констатировал:

– Нет, вам не жаль.

Я подумала и согласилась:

– Не жаль.

– Надо же, вы снизошли до правды! – Он высокомерно выпятил губу. – В общем, давайте считать, что мы как взрослые люди готовы на примирительный ужин и…

– Нет, не давайте! – резко мотнула я головой. – Ни на ужин, ни на обед, ни на полдник я с вами не пойду!

– На завтрак? – угрожающе спросил он.

Я усмехнулась.

– Тем более. Куда вы можете пригласить меня, такую вонючку? В хлев?

– Что за занудство – придираться к словам! Значит, нет? – буркнул он и сверкнул глазами.

– Нет.

– Сто процентов?

– Двести.

Он выдохнул так, что больше было похоже на рык.

– Но ведь я вам нравлюсь.

– Да что вы говорите?! – расширила я глаза, поразившись такой наглости.

– Вы флиртуете со мной. Постоянно. С самого начала.

– Нет.

– Я вижу.

– Купите очки.

– В каждом слове…

– И слуховой аппарат.

– Вы пользуетесь людьми, но со мной не вышло, так что…

– О Боже, вам ленточку принести? – воздела глаза к небу я.

– Какую ещё ленточку?

– Завернёте себя, как подарок! Чтобы счастье не заветрилось! Хотя знаете что? Лучше не надо! Идите к чёрту без упаковки!

– Вот не зря вас прозвали Пипеткой! – буркнул Гродский и никуда не пошёл.

– Меня? Пипеткой? – опешила я.

– Угу, я-то хоть Мессершмитт. – Он скривился в усмешке.

– Не льстите себе, это по праздникам. В быту для всех вы Чупа-Чупс, у которого ниже головы ничего нет! Пусто! Пластиковая палочка и…

Гродский полыхнул взглядом, снова выдохнул рык из груди и заявил безапелляционно.

– Нет, да?

– Да!

– Ладно. Раз не хотите с едой, будет без еды.

– Что без е…

Договорить мне не удалось. Гродский шагнул ко мне, хотя и так расстояния между нами почти не было, а то что оставалось, полыхало, как донские станицы после отступления белогвардейцев. Он взял меня за плечи одной рукой, другой притянул мой затылок.

И поцеловал.

Меня обожгло. Дрожь электричества пробежала по моему телу от макушки до пяток. Волны высоковольтного напряжения взвинтились по телу спиралями к губам… И схлынули, оставляя место ватной слабости. Я вдруг потянулась к ненавистному противнику сама. Словно он нашёл своими жадными горячими губами внутри меня выключатель, кнопку, от которой в бёдрах, в животе всё ожило, закололось, скрутилось жгутом, а мозг потёк, как горячее желе.

«Так не бывает!» – что-то вскричало во мне сквозь волны неуправляемого блаженства.

«Вот гад! Я же против!» – транспарантами женского протестного движения всколыхнулось упрямство, напоминая, что теперь я из тех, кто швыряет букеты в лицо шовинистам.

«Решил, что ему всё можно? Взять, что плохо лежит?» – отозвался с броневика в подкорке здравый смысл.

«Это я плохо лежу?! Я вообще-то стою! И ложиться не намерена!» – встало на дыбы Эго и дало мне силы отпрянуть. Оттолкнуть с силой его одной рукой. С размаху шваркнуть противника по спине ведром. Он отшатнулся, непонимающе охнув. Наступил на грабли. Древко садового инструмента врезалось ему со всего маха в лоб, как Копьё Нибелунгов. Дрыннн.

Владимир пошатнулся, но не упал. Встряхнул головой. Оперся ладонью о столбик крыльца, то заскрипело.

Я сглотнула и испугалась за него.

Гродский взглянул на меня осоловелыми глазами, в которых смешались хмель, оторопь и обида. Ещё раз встряхнул головой. Схватился за неё рукой и проговорил:

– Чёрная дыра. Я же говорил… Вы – чёрная дыра. Всё к чертям! Пипетка антиматерии…

Он снова глянул на меня, как раненый бык на корриде.

– П-простите… Б-больно? – пробормотала я.

– Нет! – гаркнул он. – Не больно! И всё! Больше не повторится!

Развернулся на сто восемьдесят градусов и как-то слишком прямо, чеканя шаг, проследовал до калитки, а затем и дальше. Мимо большой, налитой, как арбуз, тётки в цветастом халате и кофте. Боже, а она здесь откуда?

Владимир беззвучно, чётко и быстро ушёл. Я стояла, оторопевшая от происходящего и от того, что бушевало внутри меня. По-прежнему, с ведром в руке. Тётка подошла к околице с восторгом на лице:

– Доброго здоровьичка! – пискляво, не подобающе телосложению царь-пушки, сказала она.

– Здрассьте, – выдохнула я и вытерла тыльной стороной ладони губы.

В голове на унцию прояснилось.

Тётка обрела более человеческие очертания – натуральная Трындычиха в чувяках и китайском платье, пошитом солдатами подпольного труда вслепую. Краснощёкая, наливная, лет на двадцать меня старше. Она приникла к забору и сказала:

– Я чого шла-то…

– Чего? – постепенно отходила от шока я.

– Та со скандалом же к тебе, – с восторгом ответила тётка. – Я Светлана, Света Швыдько, рыжей Любки мамка.

– Какой Любки?

– Та рыжей. С косицами толстыми, что у тебя вчерась была. Она слямзила рассаду да пару саженцев, сказала, тебе посадила. Мол, за игру! А я: за яку-таку игру?! Чи не казино же? В общем, надрала Любке задницу. Шла к тебе и думала, скандалом обойтись или морду набить, чтоб впредь дитачек не надувала. Огрызкина мамаша тоже хотела…

Я облизнула опухшие, ещё горячие губы.

– Ну, и что решили?

– Та не, яка морда? Який скандал? Мне бабы у сельмага говорят: она ж, Пыпетка, ты то есть, самого Чупа-Чупса сбила, Ксюха, мол, даже звёздочку на стенке нарысовала. Та я не поверыла. А теперя сама тебе краски принесу, вторую можешь рисовать, за то что второй раз барина огрела. Красота!!

Я моргнула, пытаясь уловить логику. Но проще было разгадать дзенский коан, типа хлопка одной ладони.

– А рассада как же? – спросила я, переминаясь и понимая, что утро может стать по-настоящему кровавым. Захотелось надеть на голову ведро и сказать, что я в домике. – Могу выкопать, только скажите, где ваша. Для меня оно всё одинаково.

– Та не, – рассмеялась добродушно тётка. – Хай с ей, с рассадой, шо у меня её мало, что ли? Сама не знала, куды столько! Пущай тебе будет. За барина-то!

Она сияла, как Чеширский кот с арбузными грудями. А её логические цепочки вставляли круче, чем грибы Алису в Зазеркалье. Надо было улыбнуться и промолчать, но я не сдержалась:

– А за что вы его так ненавидите?

– А за шо ж его любить? Подлюка он и есть. Мужика мово с работы турнул: мол, пьяный чуть на тракторе не перевернулся и коней не сбил. Председателю и участковому заявление накатал. Та мало ему було! И мне малину перепортил: У Черненков купил огород под свою полосу взлётную, точь-в точь по кромочке, а у меня не купил. Та ещё и говорит, что мы его самозаняли, типо по документам не наше. Та яко его собачье дило, кто чего занял, ежели тогда ни барина, ни самолёта и в помине не было, а мы вже картошку там сажали? Вот я и говорю: подлюка! Людям нормальным спокойно жить не дает! Теперь вона летает, коров пугает, ирод!

– А-а, – кивнула я на всякий случай, стараясь не скривиться от простой народной мудрости: «что упало, то наше, рот не разевай и людям не мешай».

– В общем, респект тебе от нас и уважуха, Милена Рыжикова. Так моя доча старшая говорит, насмотрелась роликов в интернете. Всем расскажу, как ты спровадила барина, посмеётся народ.

– Лучше не надо! – нахмурилась я.

– Та як же не надо? – всплеснула руками тётка и добавила: – Надо! Ну я тады пошла. Не благодари!

И поплыла, как тесто из печи, по тропинке к улице. Из кустов выглянул пришедший в себя козёл. Мы покосились друг на друга. Я быстро набрала воды и заперлась у себя в доме. Больше гостей не хочу, никого не хочу. У меня стресс.

Я взяла скотч, вышла и намотала на крючок на калитке, чтоб не повадно было лезть. А со стороны улицы приклеила объявление:

«Не беспокоить!»

Чувствовала я себя отвратительно, настолько, что даже всхлипнула: Пипетка-пулемётчица, сбивающая Мессершмиттов. Ведь ему было больно, и он такой глупый! И я… балда.