Текст книги "VIP Грабли"

Глава 18

Милена

За окном всё ликовало, посвистывало, заливалось трелями – утренник у пернатых шёл на ура, а мне хоть плачь. Я закрыла форточку, чтобы не слышать всей этой безудержной радости. Расчирикались тут!

Забралась с ногами на допотопный стул и уткнулась взглядом в новёхонький, только вчера купленный электрический чайник. Рядом со всей посудой он со своим цветовым индикатором выглядел, как засланец из высокоразвитых миров.

Буря внутри меня не утихала. С одной стороны, Владимира было жалко, наверное, шишка на лбу вырастет – такой звон стоял. Даже показалось, что сейчас из карих глаз фонтаном посыплются звёздочки, как у Дональда Дака. С другой стороны, я продолжала злиться. Выходило, что для него нормально – бросить тусклое «извини» и тут же накинуться на едва знакомую девушку с поцелуями! Без цветов, конфет и прочей романтической милоты, без намёков, подарков, ухаживаний, признаний, разговоров… Я так похожа на доступную?!

Я нахмурилась, во мне увеличился градус до полного кипения.

А эта его фразочка: «Без еды» – вот дурак! Я не отдаюсь за еду! И это его самоуверенное нахальство: «Я тебе нравлюсь». Как же! Вот прямо в обмороке от обожания! – я в сердцах грохнула кружкой по столу. Допотопная сахарница подскочила, как на пружинке. Приземлилась на столешницу так, что отлетели ручки.

Я с изумлением воззрилась на отломанные керамические «ушки», упавшие на толстый ежедневник, из которого торчал край письма. Да я Терминатор!

Вздохнув, я потянулась за посланием бабы Тоси. Стоило прочитать его внимательнее, она там целых две страницы Гродскому посвятила. Поначалу я только хмыкнула и по диагонали просмотрела, ища полезную информацию. Теперь с новым вздохом я глянула в единственное северное окошко, выходящее на овраг и замок и развернула письмо. Сердце замерло неловко: голова у него там не разболелась? Со спиной точно всё в порядке? Должно быть, я ведь легонько его долбанула, упредительно… Кто же знал, что грабли стоят на страже моей чести?

С улицы донеслось:

– Мылена! Мыла! Ты дома чи ни?

Я пригнула голову и, как партизан, слезла со стула на йога коврик. Нет меня!

– Милена! – не унимались на улице.

Надо было писать на бумажке что-нибудь более доходчивое для местных жителей, типа «Уехала на базу» или «Умерла. За пирожками обращаться в замок». От восхищения скончалась, ага. Прямо, как в сказке у Пушкина. Я втянула голову в плечи, потому как с улицы уже другой голос заорал:

– Мил! Мила! Мыыылааа!

Всё равно не выйду. Я засунула конверт с письмом за пазуху, как красноармеец, пробирающийся через минные поля к нашим. На четвереньках отползла в угол к кровати, не просматривающийся снаружи, и влезла на новые, стромкие ещё простыни, купленные вместе с чайником, индукционной плиткой и массой других принадлежностей, о существовании которых я не догадывалась пару недель назад.

Птицы продолжали заливаться, а гости несколько минут спустя затихли. Ушли, Слава Богу!

Я подсунула под спину подушку из Икеи и развернула письмо бабы Тоси. По сути, она нам с сестрой приходилась троюродной бабушкой. Или двоюродной? Я до сих пор путаюсь. При виде аккуратно выведенных на листах в клеточку строчках мне сразу почудился её голос, не старый совсем, а такой, как у героинь в советских фильмах – звонкий, чуть крикливый, с лёгкой, патефонной гундосостью:

«Дорогая Миля! Решила я написать тебе это письмо, потому как мемуары дело буржуйское и кому они даром нужны, а самой себе писать – вроде как алкоголик, грешно. Но выговориться всё-таки хочется. Сначала по делу: дом оставляю, потому что не очень я ко всей нашей родне. Они мне завсегда будто чужие были, а ты как-то повеселее, глазу приятнее, и как ни спросишь, всё у тебя хорошо. Я считаю, это талант у тебя такой от Бога. Раз уж мне все равно оставлять некому, а завещание всегда написать хотелось, как приличным людям, я и решила: хата тебе будет, а не этим нытикам. Только не забывай про свой Божий Дар…»

Я невольно улыбнулась и пробежала глазами дальше: это я читала, это тоже, это хозяйственные дела и не очень-то нужные. К примеру, баба Тося написала, когда лучше картошку сажать, а вот куда обращаться, чтобы интернет провести, не упомянула.

Ага, нашла! Сначала была легенда про татарского хана и бессмертник, а потом:

«Ещё сосед у нас – слышь-ка, ужо пишу «у нас», словно ты тут загодя поселилася, даже как бы веселее от этого, Миля! Зовут нашего крайнего и главного соседа Владимир Георгиевич Гродский. Вокруг никого. Кто сбежал в город, кого Гродский выкупил, а я не продаю. У нас Владимира Георгиевича в деревне не любят. Ну что сказать? Люди дураки. А я считаю с соседями надо дружить, они иногда роднее родни. Тем более такой, как наша…

Владимир Георгиевич очень хочет и мою хату выкупить, а я не уступаю. Он и денег больших предлагал, и всякое типа заманчивое, но я отказываю. Вот такая я трында (зачёркнуто) вредная старуха… Но Владимир Георгиевич, он хороший на самом деле.

Ты скажешь, чего Антонине Фёдоровне, старой дуре, втемяшилось про это рассказывать? А вот некому больше… Нашим кому сказать, в психоневралгичку отправят к маразматикам. Хотела до батюшки сходить в нашу церкву, покаяться. Да стыдно. Он попадье скажет, та бабам, опять же засмеют. Уж лучше я тебе… Авось на том свете не краснеют.

Так вот, Владимир Георгиевич хороший. Очень хороший мальчик. Умница, образованный такой, статный, вежливый… Без усов с бородой хуже был, а как отпустил, так совсем загляденье, я прям смотрю и думаю «Какой красивый мужчина! И чего ж мне, дуре, восемьдесят?»

Я тебе в большом секрете признаюсь, даже сейчас страшно, в груди жгёт… но нравится он мне. Потому и не продаю я хату-то. Так приходит раз-два в неделю, принесёт печеньев, конфет, я чаю поставлю, пирожки-оладушки, сидим вечерами. Разговариваем. Хотя по правде, я больше слушаю. Бóльшую часть не понимаю, но голос-то какой у него, а? Лучше чем у батюшки нашего. И говорит всё умное-умное, и глаза светятся, лицо такое делается, как в песнях про энтузиастов. Спросишь, чего он со мной разговаривает? А дом купить хочет. А я его спрошу про небо там, про самолеты его, как летают, чего видел. Вот он и говорит… гулкий такой, сочный, как Дон-батюшка. И характером такой же – с виду тихий, молчун, никак не скажешь, что столько омутов внутри, теченья подвыдныя, быстрые очень, да только тёплые. Вот так я чувствую – большой теплоты человек! Потому хату ему не продам. Буду слушать-радоваться два раза в неделю. Лучше, чем Малахов «В субботу вечером».

Зато, знаешь, Миля, зависть-то прошла. Сгинула зависть. Я ведь по правде говоря, всю жизнь завидовала, что у людей бывает любовь настоящая, души там родственные, половинки-льдинки, всё такое, а у меня не было. По молодости было что-то, ветер-пустозвон, да не то. А теперь приходит Владимир Георгиевич, и я радуюсь. Душе тепло. Боюсь правда, чтобы не догадался, – ведь грешно же старухе такое думать, уже надо Богу молиться, да на гроб с пенсии откладывать, а я жива… Сердце трепещет, бьётся, радуется. Потому и начинаю я про хату торговаться как только Владимир Георгиевич расслабится и не спросит, просто на чаек заглянет. Хороший он. Одинокий. Всё в небо смотрит, не под ноги. Ты б послушала его…»

Я отложила письмо на пододеяльник, в груди у меня защемило. До слёз. Я взглянула под потолок, где стояли до побелки образа в углу, и вздохнула: классная всё-таки была старушка, баба Тося, Царствие Небесное!

Я шморгнула носом и продолжила читать дальше:

«Ну я точно помру. Не через месяц, так через год. Суставы, печень, песок сыплется, скриплю, как тележка немазана, тогда ты и приедешь. И вот просьба к тебе есть: Угости чаем соседа нашего, послушай. Он уж точно хату придёт выкупать, а ты про небо его спроси, пусть порадуется. Очень он хороший…»

При этих словах я разревелась в полный голос, так меня проняло. Вспомнилась и бойкая бабулька, которая только анекдотами сыпала да хитренькими смешками, могла приобнять просто так раз в пять лет и снова забыться, потеряться, уйти в параллельный, свой мир – эту деревню, Маломишкино, куда уже давно никто не приезжал. Вспомнились и глаза Владимира только что, карие, поражённые, с обидой. И его обеспокоенное тепло вчера на фоне звёзд, когда он ещё не понял, что я – обезьяна с лазерной указкой. Владимир… Володя… Чупа-Чупс…

Выходит, баба Тося мне дом с соседом завещала. И даже скорее не мне, а ему, – чтобы чай было с кем пить. А я балда… Даже не смогла внимательно прочитать её письмо! Проклятое кликовое мышление! Психология мегаполисов, потребления и хлама в голове. А тут такое откровение!

Я рыдала и рыдала, а в сердце теплело. Возможно, потому что ни с кем из моих близких так открыто я и не говорила, а они со мной тем более, словно откровенность была не принята, как дурной тон и завтрак в трусах.

Вдруг с улицы донеслось разноголосое:

– Мила! Мыыла! – кажется, это была Марина из сельмага.

– Тётя Милена! Мы к вам играть! Тётя Милена! Милееена! – детские голоса наперебой.

Чёрт, хоть уходи огородами!

У запертой двери что-то зашурудилось, зашуршало. Затем мяукнуло. Я мигом прекратила плакать и затаилась в прохладном, сыроватом своём жилище со свежим запахом побелки. Кто-то походил под окнами, позаглядывал. Постучал по стеклу, поскрёбся.

Тщетно! У меня не приёмный день. Я вспомнила про мобильник и, как шпион, молниеносно достала его из кармана и перевела в беззвучный режим. Вовремя, там как раз высветился номер директрисы. Затем Томы.

И для вас меня нет дома. Все в сад! Я с бабушкой разговариваю троюродной. Через письмо, но в первый раз по-человечески.

Наконец, всё снова стихло, и я поднесла письмо к глазам. Перечитала заново. Это неловкое признание в любви, о котором не написал бы Пушкин, которое не вписывалось ни в какие рамки, в романтические статусы в соцсетях и видео о чувствах, которые принято снимать к свадьбам, оно было настолько искренним, что я вся покрылась мурашками. Взглянула на последний абзац.

«В общем, хату велю сразу не продавать, а поторговаться на радость мне (уж не знаю откуда смотреть буду, сверху или снизу, куда пошлют, то и ладно…) и соседу Владимиру Георгиевичу. Как говорится, в завещании можно и щёки надуть, чем и пользуюсь (нет, точно в рай меня не примут), но завещаю угостить Владимира Георгиевича чаем хотя бы три раза. А потом можно уже и принять его условия, если решишь. Все равно тута, Миля, делать тебе нечего, ты городская, красивая, не наша птица. Только если понравится тебе говорить с Владимир Георгиевичем или подольше познакомиться, имей в виду, что я совсем не против. Наоборот, я за. Одинокий он. Хороший. А я помру…»

Я снова всхлипнула и закусила губу, не понимая, как я могла не видеть этих слов и фраз при первом прочтении. В завершении этой части жирным была выведена такая фраза:

«Перечитай легенду про хана сызнова. Перечитала? Забудь! Ерунда все это! Дурь. Для кого и от Мурзика радости больше, кому от брата, кому от свата, а лучше, чтобы от мужа. Но сердцу виднее, кто важен».

Я вытерла глаза, высморкалась и затихла, переваривая прочитанное.

Выходит, теперь мне надо с ним обязательно встретиться? Напоить Владимира чаем? Три раза?

И внезапно для себя я улыбнулась. Ура!

Глава 19

Владимир

В скайпе наш главный снабженец Семён Павлович Журиков невнятно, как с перепоя в тумане, говорил об износостойкости материала для пультов управления нашими дронами, что-то о пластике и производителе. Я мрачно смотрел в ноутбук. Смысл до меня всё равно не доходил. Голова болела, на душе было муторно.

Бу-бу-бу, бу-бу-бу…

Когда же это кончится?!

И вдруг Журиков прекратил монотонно бубнить и застыл, явно что-то ожидая от меня. Последнюю фразу я совсем не слышал, поэтому ляпнул наугад:

– Ладно, Палыч, подумаю. Пришли мне спецификацию.

– На заведующую отделом? – выкатил на меня глаза Палыч.

Упс, кажется, промахнулся. Но я развёл руками, словно не я тут дурак, и заявил:

– Ты сам понимаешь, на что. Остальное после.

– Но Владимир Георгиевич…

– Всё, я занят! – ответил я и отключил связь: признаваться в том, что в голову лезут мысли об одной блондинке и, как следствие, у меня самого интеллект стремится к уровню Барби, было стыдно. Если что-то Палычу на самом деле надо, попросит и во второй раз, и в третий. Он такой.

Я закрыл ноутбук, стало ещё тоскливее. Мой кот, толстый увалень Капся, серебристый шотландец, вскочил на закрытую крышку компьютера и обтёр меня толстой тушей, ткнулся головой в плечо, словно кулаком. Заурчал. Обошёл лапами-валенками беспроводную мышь, пренебрежительно спихнув её по обыкновению на пол, и любовно сунул хвост мне под нос. Я отпрянул и чихнул от шерстинок, попавших в ноздрю. Потрепал шерстяного бомбовоза между короткими ушами, умилительно загнутыми вперёд, но не растаял.

В мыслях вместе с чихом снова объявилась Милена. Она как квантовая загадка с котом Шредингера: вроде бы есть, но на самом деле её нет. Только намёк на то, что могло бы быть в прикрытых ресницах, в ответе на поцелуй, в глазах с поволокой, а потом сразу древком в лоб.

Честное слово, лучше б она оказалась шпионкой! Всё было бы ясно, как Божий день: война, козни, засечь и обезвредить. И я имел бы полное право её ненавидеть! А тут… Я ничего не понимаю.

С другой стороны, я не позволю собой играть, одна уже поиграла. Хватит. Я вообще прекрасно живу без отношений, у меня есть работа, своя жизнь, наполненная, прекрасная жизнь! Мне и так суток не хватает, чтобы сделать всё запланированное! А секс… Да разве же это проблема, чтобы думать об этом?!

Я провёл ладонью по лицу. Коснулся случайно шишки и втянул сквозь зубы воздух. Скривился. Капся уставился на меня лунными, жёлтыми глазищами.

– Тоже считаешь меня дураком? – спросил я кота.

– Хо-хо, кто-то делает прогресс! – послышался весёлый голос Кира, и он объявился на пороге кабинета. – Самокритика, как признак отшелушивания индюка и растущего самурая! За это на вот, держи! Еле нашёл в твоём каменном скворечнике хоть что-то похожее на аптечку и то зря. Она пустая. Сгонял к Лерочке – той, что с конями, милейшая девочка!

Он протянул тюбик с крупными буквами: «Синяк», при виде которого мне представился бомжеватый алкоголик после попойки и драки. Докатился, Казанова…

– Это ещё зачем? – не взял мазь я.

– Чтобы ты на единорога не был похож, – улыбнулся друг, придирчиво взглянул на мой лоб и поправился: – Точнее был, но недолго.

– Не буду я ничем мазаться, – буркнул я.

– Угу, от льда ты тоже отказался, – заметил Кир. – Хочешь, чтобы все видели травмы с твоего любовного фронта?

– Что ты несёшь! – взвился я. – Нет никакого фронта! Я споткнулся, налетел о дерево…

– Угу, а дерево тоже оказалось агностиком, а не буддистом, – иронизировал Кир, – и не поверило, что вы с ним одно целое, а потому врубило тебя по голове. Чем? Лопатой? Сковородкой? Дверью в лоб? Или она действительно такое дерево, и ты сказал ей об этом?

– Угомонись! – рыкнул я. – Я не хочу говорить на эту тему. И вообще, пойдём в лабораторию проверять, возможно ли увеличить полезную нагрузку на нового Жука.

Кир развёл руками и цокнул.

– Нет, не пойдём. Тебе в лабораторию нельзя.

– Почему?! – нахмурился я.

– Там висит табличка «Для умных», а ты только что при свидетеле, – Кир взял в охапку кота и, стиснув, ткнул в него пальцем, – признал себя дураком. К тому же у тебя в правое ухо микрофон вставлен вместо наушника. Как прошла Скайп-конференция?

Я потянул проводок из уха и уставился на гаджет.

– Впору делать себе харакири.

– Да ладно! – рассмеялся Кир. – Пойдём лучше смывать с твоей Цессны следы вражеского обстрела. Или напьёмся.

Я встал и забрал у него кота.

– Я бы хотел побыть один.

Кот обиделся и спрыгнул с моих рук, покогтив меня при этом.

– Ну тогда ты иди мой самолёт, а я напьюсь. Чаю, – ответил Кир. – Как раз распаковал превосходный китайский Бай Хоу из горной провинции.

– Самолёт – это хорошая мысль, – проворчал я и поплёлся к ангару.

– Если надоест париться одному, зови! – крикнул мне вдогонку Кир.

Пожалуй, медведь-шатун, которого разбудили и выгнали из берлоги, чувствовал бы себя веселее, чем я сейчас. Но Кирилл был прав: стоило заняться делом, в котором требуется меньше мозга и большой расход сил. Кстати, наёмным работникам такое важное мероприятие, как помывка самолёта, я не доверяю. Пусть у меня и не межконтинентальный авиалайнер, и не военный истребитель, но от тщательности и аккуратности процесса зависит безопасность полёта.

* * *

Увы, моя бедная Цессна была похожа на молодую утку, сглупа вывалявшуюся в грязи. Никогда её такой не видел. И всё она… соседка.

Тяжело вздохнув, хмурый, как старый чёрт на пенсии, я надел рабочий комбинезон. Затем заставил себя перевести внимание на Цессну, чтобы потом не пожалеть об этом. Как следует закрыл колёса, тормоза, приёмники воздушного давления, кабину. Расчехлил моющее оборудование, которому позавидовала бы суперсовременная автомойка, и подключил воду. Тугим напором ударило по фюзеляжу, степная грязь отслоилась, как при бомбардировке частицами, и фонтаном начала стекать на пол.

Поджав губы, я сосредоточено поливал из шланга крылья и брюхо моей малышки. Концентрация и внимание – вот что мне нужно!

Внезапно неуловимое чувство коснулось спины и пробежало по телу мурашками. А затем я услышал голос… Её голос. Звонкий и чертовски женский.

– Владимир! Эй!

Галлюцинирую?

Я резко обернулся и оторопел: метрах в двух стояла она. Бандитка. Милена.

Как призрак из сна, ужасно милая, смущённая, с корзинкой в руках, с развевающимися красивыми волосами, в простом нежном платье и почему-то в облаке сверкающих на солнце брызг. Время бы остановилось, как и моё сердце, если бы в следующую секунду не раздался отчаянный взвизг, и Милена не отлетела бы в клумбу под напором воды.

Чёрт! Да я же её поливаю!

* * *

Я отжал кнопку шланга и бросился к Милене, растерянно моргающей на газоне и непоправимо мокрой. Тонкая ткань облепила её совершенное тело так, что можно было разглядеть кружевное белье и контуры под ним. Кровь отхлынула от моего лица. Дыхание тоже сместилось куда-то в нижние уровни. Я опустился на колени перед ней в траву.

– Вы ушиблись? Простите… Не ожидал…

Навис над ней, испытывая самое идиотское на свете смешение чувств. Милена облизнула свои и без того манящие губы и сказала:

– Э-э…

Я заметил, что она держится рукой в районе солнечного сплетения.

– Больно? – нахмурился я.

– Н-нет… Это карма. Теперь и вы можете нарисовать звёздочку, – пробормотала Милена и криво улыбнулась.

– Вы так подумали? Да что вы! Я не собирался вам мстить. – Я немного отстранился. – Я цивилизованный человек.

– Эммм… возможно. – Она села, поджав под себя ноги, и растерянно оглянулась. Приподняла корзинку с травы. Из переплетённых прутов полилась вода, на траву выпал маленький термос. Милена пробормотала: – Ну вот, думала предложить вам чаю, а получился Нарзанный источник.

Она перевела взгляд на меня и воскликнула:

– Боже! Какая у вас шишка! – её рука потянулась к моему лбу, но остановилась. Милена потупилась. – Извините.

– Чаю? – Это было последнее, что я ожидал от неё услышать.

– Угу… И шоколадку. Круассанов Оксана напечёт вам лучше меня, я вас лучше травить не буду. Наоборот, думала начать с чистого листа, а то как-то не задалось. Но не судьба…

– Думаете, у меня не найдётся лишнего А4?

Милена загадочно посмотрела на меня и спросила:

– Не поможете встать?

В моей голове мелькнуло идиотское, что лежать рядом с ней безопаснее, причём лучше сверху. «То есть ты всё-таки приняла моё предложение?» – подумал я, с трудом удерживая в узде радость и вину, и какое-то сладкое гудящее наваждение в собственной голове, замедляющее мыслительные процессы. Но я вскочил на ноги и протянул ей руку.

– Да, конечно!

Опираясь на мою ладонь, она встала и улыбнулась, упоительнее всех Афродит и участниц шоу мокрых маек. Где-то в моей голове прозвучали фанфары.

– Пожалуй, я пойду… В следующий раз… – произнесла она. И покачнулась.

На условном рефлексе я подхватил её на руки быстрее, чем подумал.

– Держу!

– Ой! Вы что делаете? Зачем? Отпустите… – ахнула она. И ухватилась руками за мою шею.

– Бросьте, – буркнул я. – Вам надо полежать! После удара из брандспойта в живот лежать… надо…

Как легко захмелеть от прикосновения к ней и тёплого запаха. Милена неловко отдёрнулась.

– Да я в порядке. Просто каблуком в ямку наст…

Она запнулась, так как я уже внёс её через распахнутую кухонную дверь в дом. Мимо шкворчащих сковородок, запаха резаной капусты, тёртой свеклы и широко раскрывшей глаза Оксаны.

– Прывет… – ошалело пробормотала моя кухарка-горничная.

– Привет, Ксю! – сдавленно и несколько по-мультяшному сказала Милена, неуверенно ёрзая в моих руках и пытаясь высвободиться. – Владимир… Пожалуйста.

– Полежать. И мокрое снять… – ответил я уже на выходе из кухни.

Взглянул на диван в гостиной, подумал: «Что я творю?» и направился к лестнице наверх к моей спальне.

– Стоп! Поставьте меня на ноги! – рявкнула внезапно уже совсем не по-дружески Милена. – Немедленно!

И я очнулся. Чёрт! Кажется, IQ у меня никогда и не было…

– Я только хотел помочь, – пробормотал я, краснея от того, что едва не превратился в неандертальца, и аккуратно вернул девушке вертикальное положение. Разжал руки и сунул их в карманы. Пещерный человек во мне ещё бушевал, гормоны требовали «на плечо и в берлогу». Шишка дала о себе знать.

Милена ничего не ответила.

Мы стояли и смотрели друг на друга у подножия лестницы. Сердце тупо стучало в груди, и разум требовал прекратить. А она была слишком красива, чтобы отвернуться. И практически обнажена. С усилием воли я отвёл глаза.

– Вам на самом деле надо переодеться. Простудитесь. И в таком виде идти нельзя. Просто подождите здесь, я принесу что-нибудь сухое, хотя бы халат. Я сейчас… А потом найдём чай и чистые листы, А4 или какие вам угодно…

Я отвернулся и наступил на ступеньку лестницы. И вдруг почувствовал её прохладную руку на моей кисти.

– Владимир…

– Что? – оглянулся я.

А у неё голубые, почти синие глаза. Как небо!

Милена взволнованно потянулась ко мне и коснулась розовыми губами моих. Какая тёплая нежность… Я обнял её, чтобы не ускользнула. Надо же: ни ведра, ни граблей, только она!

– Оксана сказала, ты просил чаю? – вдруг прервал блаженство голос Кирилла.