Текст книги "Внутренняя красота"

Глава 7

Кресси предложила мальчикам сделать воздушного змея. Эта мысль пришла ей в голову, когда она прочитала о том, что американец Бенджамин Франклин пользовался воздушными змеями, когда изучал природу молнии. К сожалению, он посчитал лишним объяснить, как сконструировать змея, а Кресси имела лишь смутное представление о практической стороне дела. Этим она разожгла воображение братьев, но не знала, что делать дальше, пока Джованни не пришел на помощь. Несколькими грубыми мазками он объяснил, как работает воздушный змей, и, назначив Джеймса старшим, отправил мальчишек искать необходимые компоненты.

Кресси была поражена, когда все четверо вернулись вместе, хотя, поразмыслив над этим, вспомнила, что те в последние дни ссорились меньше. Только когда лорд Армстронг бывал дома, они начинали пререкаться и толкаться, пытаясь вернуть расположение отца, что доставляло родителю удовольствие, точно королю и его льстивым придворным. Джеймс, Гарри, Джордж и Фредди относились к Джованни так, будто он был не их королем, а генералом. Они пытались тут же выполнить любой приказ, причем как можно лучше, и скорее радовались, нежели злорадствовали, когда заслуживали его похвалу. Джованни не скупился на похвалы, но раздавал их столь же справедливо, что и выговоры. В отличие от лорда Армстронга, обычно упрекавшего кого угодно или избранную в данный момент жертву. Помнился случай, когда Кресси было двенадцать или тринадцать лет. Каро разбила китайскую статуэтку, подаренную матери британским послом в этой далекой стране, но именно Кресси отправили спать, поскольку ее обнаружили в комнате, где валялись осколки, хотя Каро уже благородно призналась, что виновата она. Отец настоял на том, что Кэролайн просто хотела выгородить неуклюжую сестру.

Тот случай поразительно живо воскрес в ее памяти. Множество подобных мелких происшествий вспоминалось Кресси в последние дни. Давно забытые обычно тривиальные события с поразительной яркостью оживали в ее памяти. Неужели она хотела забыть о них потому, что их было слишком неприятно вспоминать или ей было слишком больно примириться с прошлым. Возможно, и то и другое. Удивительно, сейчас она уже не испытывала боли. Было грустно, печально, но она ни о чем не жалела и не таила обиды. Не было смысла обижаться на свое прошлое сейчас, когда она стала лучше понимать, что каждое воспоминание – это частичка ее самой, к тому же в каждом происшествии можно было найти нечто полезное. Странно, она чувствовала себя так, будто растет и становится сильнее.

Братья пренебрежительно отнеслись к неумелым попыткам Кресси помочь им соорудить змея и обращались за помощью к Джованни. Кресси с радостью уклонилась от пререканий и с еще большей радостью наблюдала, как под умелым руководством Джованни рождается воздушный змей, хотя он так ловко маскировал свое участие, что братья поверили: готовый змей исключительно дело их рук. Джованни проявил терпение, когда настало время украсить змея. Он набрасывал контуры фантастических китайских драконов, воинов-самураев и просил мальчиков раскрасить их, быстро и незаметно исправляя детские ошибки.

День выдался суматошным и отлично подходил для первого запуска змея. Кресси уселась на каменной ограде у поля и наблюдала, как Джованни обучает мальчиков искусству запуска. Еще одна область, в которой Кресси беспомощна. Ветер прижал поля шубки изумрудного цвета к ее ногам. На ней не было шляпы, она повязала волосы шелковыми лентами, которые пока выдерживали напор ветра. Точно дразня Кресси, полы пальто Джованни развевались позади него, открывая перед ее взором длинные крепкие ноги. На нем были обычные плотно прилегавшие брюки. Сегодня он надел начищенные до блеска черные сапоги. Сейчас они были забрызганы грязью, на что он, похоже, не обращал внимания.

Мальчики попарно запускали змея, Джеймс с Фредди, Гарри с Джорджем.

– Твоя очередь запускать, – предупредил Джеймс, осторожно передавая змея младшему брату. – Бери, держи его над головой за веревочки.

– Кажется, это взмахивающая крылышками бабочка, – подбадривал Фредди брата-близнеца. – Только осторожно, не оторви крылья. Джордж, я правильно говорю?

– Взмахивающая крыльями бабочка, – с восторгом громко повторил Джордж, – взмахивающая крыльями бабушка.

– Бабочка, бабушка, трепещущая птичка. – Фредди радостно хлопал в ладоши, подпрыгивая на месте, забрызгивая грязью нанковые брюки.

– Осторожно… змей упадет в лужу. – Джеймс схватил украшенный лентами хвост, поднял его вверх, осторожно собрал змея и передал Гарри.

«Несколько недель назад столь нелепый случай закончился бы дракой, а змея изодрали бы в клочья», – с удивлением подумала Кресси.

– Гарри, ты готов? – спросил Джованни.

– Готов, – серьезно ответил мальчик, беря катушку так, будто речь шла о драгоценностях британской короны.

– Мне бежать сейчас? – крикнул Джордж.

– Когда Гарри даст команду. Гарри, помни, веревку надо отпускать медленно.

Хмурясь от напряжения, Гарри делал так, как ему велели. Джеймс, удачно справившийся с запуском, уже спешил показать свое превосходство и выкрикивал наставления, но Джованни заставил его умолкнуть, закрыв тому рот ладонью. На лице мальчика появилось удивленное выражение, Кресси невольно рассмеялась. На мгновение показалось, что Джеймс тут же устроит истерику, но Джованни резко повел бровью, и мальчик застыл на месте.

Гарри дал команду запускать. Джордж понесся через поле так быстро, как позволяли его пухленькие ножки. К несчастью, ему так хотелось удержать змея высоко, что он сначала обдал себя мокрым коровьим навозом, затем полетел головой вперед, споткнувшись о большой камень, и вместе со змеем полетели – один вниз, другой вверх. Порыв ветра поднял змея высоко и, наверное, сбил бы Гарри с ног, если бы Джованни не бросился вперед и вовремя не подхватил его.

Кресси подбежала к Джорджу, который распластался на траве, но добежать до него не успела, тот, шатаясь, поднялся на ноги.

– Он еле дышит, – с серьезным видом заверил Фредди. – И воняет. Что же такое…

– Я воняю, как задница коровы, – заявил Джордж.

– Ты всегда так воняешь, – добавил Фредди со смешком.

– Это пустяки… Смотрите! – воскликнул Джордж. – Змей поднимается все выше. Выше, чем тебе удалось запустить его.

– Нет, не выше. – Фредди хмуро смотрел вверх. – Ну, может быть, также высоко.

Гарри с трудом управлял змеем. Веревка натянулась до предела. Мальчик раскраснелся, светлые волосы развевались, шапка сидела набекрень, рубашка выбилась из штанов. Казалось, он сам вот-вот взлетит.

– Гарри собирается оторваться от земли. Гарри вот-вот взлетит, – закричали близнецы, держась за руки, ходя по кругу, исступленно глядя в небо. – Джио, Джио, Гарри хочет взлететь.

– Джованни, наверное, ему надо помочь.

– Ну как, Гарри. Удержишь?

Гарри промямлил нечто похожее на сдавленный утвердительный ответ. Кресси всерьез заволновалась, умоляя помочь ему.

– Он уже не маленький, – ответил Джеймс, решив защитить брата. – Джио, почему девочки всегда волнуются по пустякам?

– Похоже, твоя сестра нам завидует. Наверное, ей хотелось бы запускать змея самой. Кресси, я прав?

Ей хотелось бы. Она знала, что хотелось бы, но, бросив взгляд на братьев, решила не мешать их веселью.

– Куда мне состязаться с братьями и с вами, – любезно отозвалась Кресси, хотя с удовольствием запустила, если бы Джованни стоял позади нее и водил ее рукой, как в тот раз, когда разрешил нанести на полотно несколько мазков.

Она снова отошла к ограде, довольствуясь ролью зрителя и наблюдая за таким Джованни, какого еще не знала. Он смеялся и вел себя совершенно непринужденно. Как она и предполагала, Джованни оказался сильным. Кресси убедилась в этом, когда он бегал по полю с мальчиками. Худощавое тело было отлично видно, когда он поднял Джеймса на нижний сук дерева, чтобы тот мог достать застрявшего змея.

– Значит, это и есть тот змей, о котором я часто слышу. – Белла в темно-красной шубке и пестрой шали осторожно направлялась к Кресси. – Я услышала из окна салона, как мальчики орут. Что-то я раньше не замечала, чтобы они так много смеялись. Только взгляни на Джорджи, он похож на мельницу, когда размахивает руками. Только взгляни на Джеймса. Я и не заметила, как он вытянулся за последние недели. Ба, он уже на несколько дюймов вырос из своих штанов.

– Джейни несколько раз выпускала швы, но, боюсь, он вот-вот выскочит из них, – сказала Кресси, улыбаясь.

– В последнее время они ссорятся гораздо реже. Генри, твой отец, говорил мне, что мальчики не могут не драться. «Парни именно так утверждают свое право называться мужчинами, – говорил он и советовал: – Поощряй дух соперничества между ними».

Кресси невольно рассмеялась, удивленная не столько способностью Беллы точно подражать, сколько ее насмешливым тоном, ведь раньше она говорила о своих сыновьях с нежностью в голосе.

– Мой отец считает, что дух соперничества является верхом добродетели. Конечно, он имел в виду мужчин.

– Твой отец любит соперничать, если знает, что наверняка победит. Кресси, я так и говорила ему. Ты очень благоприятно влияешь на моих сыновей.

– Спасибо. Вы не обидитесь, если я скажу, что комплимент, тем более из ваших уст, много значит для меня.

Белла рассмеялась. Не обычным серебристым, а заливчатым девичьим смешком.

– Ты хочешь сказать, я скупа на похвалы.

– Я бы сказала, вы скорее очень придирчивы.

– Это одно и то же. – Белла прислонилась огромным телом к каменной ограде и рукой прикрыла глаза от солнца.

– Должна признаться, никогда не встречала столь красивого мужчины, как синьор ди Маттео. Он не просто симпатичен, а красив. Признаюсь, я считала его необщительным человеком, но сейчас о нем такого не скажешь. Я видела рисунки, которые он сделал для мальчиков. Он их очень хорошо понимает. Не то что…

Белла умолкла и вдруг показалась старше и печальнее. Почувствовав себя неловко, будто лезет не в свои дела, Кресси повернулась к мальчикам, увлеченно запускавшим змея. Джеймс сейчас помогал Фредди разматывать веревку, рядом с ним стоял Джованни, положив руку на плечо Гарри. Они смеялись над какой-то веселой шуткой. Кресси никогда прежде не видела Джованни столь раскованным.

– Из него получился бы хороший отец, хотя сомневаюсь, что он обзаведется семьей. – Белла наблюдала за Джованни. – Несмотря на все свои достоинства, он из тех, кто избегает общения. Однако видно, он любит моих мальчиков. Наверное, потому, что они не представляют для него никакой угрозы.

– Что вы хотите этим сказать?

– Подумай сама, почему мужчина, перед которым не устоит ни одна женщина, если верить его репутации, предпочитает не иметь с ними никаких дел. Ведь он не похож на тех, кто имеет связи с мужчинами. Это и так понятно, хотя очевидно, мужчины определенного типа нашли бы его весьма привлекательным. – Белла одарила Кресси скупой улыбкой. – Возможно, я отдалилась от общества, но когда-то часто вращалась в нем, а сейчас слежу за последними сплетнями. Крессида, не смотри на меня с таким удивлением.

– Джио… синьор ди Маттео… думаю, он когда-то был влюблен.

– Это он тебе так говорил? – Белла фыркнула. – Не думаю, что это правда. Если он и был влюблен когда-нибудь, то скорее не один, а сотни раз. Бедная Креесида, догадываюсь, что ты испытываешь к нему нежные чувства, но не подозревала, что дела зашли так далеко. Я дам тебе совет. Не слишком рассчитывай на такого мужчину. Он разобьет твое сердце, ибо не сможет искренне полюбить тебя. Поверь мне. Я разбираюсь в таких делах. А теперь, похоже, я уже надышалась годовой порцией свежего воздуха и достаточно погуляла. Я не против чего-нибудь перекусить. Надеюсь, повар сегодня что-то испекла.

Небрежно махнув рукой, Белла через луг осторожно направилась в сторону дома. Провожая мачеху взглядом, Кресси решила, что та не права по нескольким пунктам. Во-первых, Джованни ничем не напоминал лорда Армстронга. Все дело в том, что Белле стало обидно и захотелось излить свое недовольство. Стоило лишь посмотреть, как Джованни играет с Фредди, Джорджем, Джеймсом и Гарри, чтобы убедиться, что он не эгоист, в отличие от отца.

Белла просто ревновала. Насчет сдержанности Джованни она также не права. Его нельзя назвать необщительным. Совсем наоборот. Он разочарован, да так серьезно, что потерял свою музу. Разумеется, его решение использовать свой талант ради коммерческих выгод было трезвым и рассчитанным, но что в этом плохого? Он самый лучший… и заслуживает, чтобы его признали таковым.

Но больше всего Белла ошибалась, полагая, будто Кресси – Кресси! – вообще могла представить себя влюбленной в Джованни. Такая мысль ей даже в голову не приходила. И никогда не придет. Она муза, которую Джованни потерял. Кресси гордилась, что стала его музой. Считала это честью для себя. К тому же могла лично убедиться, верны ли ее взгляды на связь искусства с математикой и красотой… Вот что важно, очень важно, даже если она запамятовала об этом.

Кресси спрыгнула с ограды и подбежала к мальчишкам, которые, раскрасневшись от беготни, собирали змея.

– Если бы вы могли написать их вот такими, – сказала она Джованни, – получилась бы более правдоподобная картина, чем та, что в галерее.

– Но тогда она, к сожалению, стоила бы намного меньше. Однако я мог бы сделать набросок мальчиков на память их матери. Как вы думаете, ей это понравится?

– Думаю, она будет в восторге. Вы очень внимательны.

– Познакомившись с мальчиками, я понял, они отличные ребята.

Джованни передал змея Гарри, поднял Фредди и, к большому восторгу мальчика, усадил того себе на плечи.

– Поехали. Джио просто молодец, – смеясь, сказал он.

Кресси пошла следом за ними, глядя, как Джованни скачет по лугу с Фредди на плечах. В одном Белла права: из него получился бы хороший отец. Кресси застигла врасплох неожиданно нахлынувшая грусть. Думать о том, что он никогда не женится, – одно дело. Понимать, чем она пожертвует, – совсем другое.

Наконец, Джованни выбрал нужную позу. Надев бриджи и сапоги, Кресси сидела боком в египетском кресле, перекинув правую ногу через левую, беззаботно опустив руку на спинку кресла. Она смотрела прямо на художника, ее бобровая шляпа игриво сдвинулась на один глаз, волосы в полном беспорядке свободно падали на плечи. Фалды фрака почти достигали пола, шейный платок небрежно завязан, пуговицы жилета расстегнуты.

– Я совсем не похожа на мужчину, – заключила она, когда Джованни показал ей предварительный набросок.

– А вы этого хотите?

Кресси накручивала на палец прядь волос, таким образом отвыкая от привычки грызть ногти.

– Мне казалось, похожа. Я считала, что мне хочется быть мужчиной.

– Помню, именно так вы мне говорили.

– Но я уже не знаю. Похоже, мне такая поза нравится. Так…

– Надеюсь, так вы выглядите строптивой. Я хочу показать, кто вы действительно, несмотря на мужской наряд. У вас очень озорной юмор. Я хочу показать это. И использовать этот наряд, чтобы показать… пока не знаю, каким образом, но я хочу, чтобы мужская одежда показала, что вы все-таки больше женщина.

– Возможно, если вы соедините во мне внешность мистера Брауна и Пентесилеи, достигнете желаемого эффекта, – ответила Кресси и расхохоталась.

– Вот как раз то, что надо! – Джованни бросил карандаш и обнял Кресси. – Вы – гений!

Улыбаясь и качая головой, изумленная Кресси пыталась не обращать внимания на то, что ее тело мгновенно отреагировало на прикосновение Джованни.

– Я более чем довольна, что меня называют гением, но не понимаю, зачем вам это. Я лишь пошутила.

– Нет-нет, это идеальное решение. Это дерзко. Это станет…

Он поцеловал кончики ее пальцев. Это получилось столь театрально, чисто по-итальянски и столь несвойственно для Джованни, что Кресси рассмеялась.

– Не понимаю. Что тут дерзкого? О! – Вдруг Кресси осенило, и ее улыбка угасла.

– Вы хотите сказать, что мне придется…

– Обнажить вашу…

– Грудь. – Кресси с трудом сглотнула. У нее пересохло в горле. Она облизнула губы. Взглянув на Джованни, обнаружила, что тот уставился на ее грудь.

– У вас красивая грудь. Конечно, с точки зрения художника, – тут же добавил он.

– Это необходимо?

– Да, моя прекрасная.

Краска залила щеки Джованни, выделяя резкие очертания лица, придавая ему вид изголодавшегося человека. Он отвел Кресси к креслу.

– Позвольте, я вам продемонстрирую. Это можно сделать с большим вкусом.

Кресси сидела неподвижно, точно статуя, пока он приводил в нужный вид ее фрак, жилет, развязывал шейный платок. Его пальцы были холодны, чуть подрагивали, пока он расстегивал шесть маленьких перламутровых пуговиц на верхней части рубашки. Под одеждой у нее был лишь корсет. Когда пальцы Джованни коснулись обнаженной кожи, Кресси глубоко вздохнула.

Джованни расслабил кружева. Его рука повисла над ее грудью. От предвкушения у нее напряглись соски. Когда он склонился над ней, она заметила, что волосы на его затылке завиваются по кругу. От них обоих исходил жар. Ее тело пылало. По спине заструился пот.

– Затем… когда мы начнем писать… тогда мы… – заговорил Джованни, вставая.

От разочарования Кресси потеряла власть над собой. Стянула корсет, открыв шею до того места, где закончился ряд пуговиц, и обнажила грудь.

– Вы это имели в виду?

Джованни продолжал смотреть. На фоне белой мужской рубашки соски выглядели намного темнее. Раньше Кресси почти не обращала на них никакого внимания. Ей показалось, так она смотрится вызывающе развязной. Она опустила ладонь на грудь, чуть обхватила ее и вздрогнула, когда пальцы слегка задели набухший сосок. У Джованни потемнело в глазах. Он несколько раз с трудом сглотнул. Страсть и экстаз слились воедино.

– Что скажете, Джованни?

– Мне кажется… – он одарил Кресси мрачной улыбкой, увидев которую Кресси почувствовала себя так, будто ее выворачивают наизнанку, – мне кажется, – повторил он, – вы отлично поняли, о чем я говорил, леди Крессида. Я надеюсь, вы сможете усидеть в этой позе.

Кресси не могла решить, радоваться ей или печалиться, когда он снова скрылся за мольбертом и начал делать набросок. На этот раз художник обошелся без координатной сетки, движения его руки казались свободнее, но он был более сосредоточен, чем прежде, пока рисовал. Что-то бормотал, перечеркивал уже нарисованное, срывал один за другим листы бумаги с рисовальной доски и бросал их на пол.

Казалось, прошел целый день. Возможно, прошло не больше часа, когда Джованни поднял голову и улыбнулся, как победитель.

– У меня получилось.

Сосок Кресси онемел от холода. К этому моменту она уже больше ничего не чувствовала. Думала лишь о том, как размяться, пока мышцы окончательно не одеревенели, и накрыться чем-нибудь.

– Можно взглянуть?

Она думала, он не согласится, но он поманил ее к себе. Он вел себя иначе, чем во время работы над первым портретом.

– Ну как? – с нетерпением спросил он.

– Неужели вы нуждаетесь в моем мнении?

– Кресси, для меня оно важно.

– Джованни, это блестяще. – Кресси широко улыбалась, глядя на свое изображение, выполненное карандашом грубыми штрихами. Отлично схвачено. Тут не было точно выверенной симметрии, заметной в первом портрете, хотя Кресси убедилась, что повороты лица и тела тщательно выбраны. Однако больше всего ей понравилось, что изображение соткано из противоречий. Женщина в мужском наряде. Чисто мужская поза и женская грудь. Лицо серьезное и в то же время озорное. Общее впечатление отдавало неуловимым сладострастием, хотя она не могла определить, как это получилось. Кресси дерзко и уверенно глядела из полотна. Это была она, но такой себя еще не видела. – Однако я в полном недоумении. Даже не знаю, что сказать.

– Вы все сказали точно. – Джованни улыбнулся, чувствуя глубокое удовлетворение. – Ваше изображение сбивает с толку. Волнует. Оно не упорядочено. В нем есть и то и другое.

– Это не… Я хочу сказать, что существуют некоторые правила, но мне кажется, вы сознательно нарушили многие из них.

– Бедная Кресси, что ваша теория скажет об этой картине?

– На этот вопрос у меня действительно нет ответа.

– Вечером я подготовлю полотно. Завтра уже можно будет писать масляными красками. А на сегодня достаточно. Вы, наверное, устали.

– Не я все утро бегала с четырьмя буйными мальчишками. Вы, должно быть, совсем измотались.

Джованни покачал головой:

– По правде говоря, мне это понравилось. Я уже забыл, как здорово чувствовать себя молодым и беззаботным. Завидую искренности мальчиков.

– Наблюдая за вами целый день, я поняла хотя бы одно, к чему стремилась, пока нахожусь здесь. Я полюбила мальчиков таковыми, какие они есть, а не потому, что они мои братья. – Кресси взяла накидку и стала разглаживать складки. – Сейчас мне пора идти и написать Корделии. Я обещала Белле отправить сестре письмо, но, признаюсь, все время откладывала это.

– Почему?

– Моя тетя София писала… О! Это так запутанно. Вам незачем знать об этом.

– Садитесь. Расскажите все. Я хочу знать. Корделия – та сестра, которая сейчас в Лондоне, так?

Джованни взял у нее накидку, положил на египетское кресло. Он повел Кресси к окну, где поставил довольно невзрачный шезлонг, на котором отдыхал, когда устраивал перерывы в работе.

– Я весь превратился в слух, как вы, англичане, странно выражаетесь, – сказал он.

Кресси обрадовалась возможности высказать свои подозрения, а также от души посмеяться, ибо Корделии действительно не хватало рассудительности, та спешила, совершала необдуманные поступки, часто проявляла эгоизм, но оставалась веселой собеседницей. Умела вести себя так, что на нее никто слишком долго не держал обиды. Однако некоторые ее подвиги были очень забавны.

– Не могу понять, к чему ей следить за тем, как двое мужчин колотят друг друга кулаками, – закончила свой рассказ Кресси. – Надо придумать, как заставить сестру слушаться тетю, пока еще не поздно, хотя понятия не имею, как этого добиться.

– Из вашего рассказа следует, что Корделия поступит так, как ей хочется, вмешаетесь вы или нет.

– Вы совершенно правы, но именно поэтому я невольно восхищаюсь ей. – Кресси улыбнулась. – Моя младшая сестра напоминает кошку. Ее можно выбросить из верхнего этажа, но она всегда приземлится на ноги.

– Вы очень любите своих сестер.

– Да, это правда. Мы все такие разные, но я не сомневаюсь, сестры придут мне на помощь, если потребуется. Наверное, все объясняется тем, что мы выросли без мамы. В детстве мы жили в Киллеллане и были очень дружны. А теперь… что ж, вы уже знаете, каково сейчас положение. Но я не смогла бы жить без них. Или моих братьев. Даже трудно вообразить, каково быть единственным ребенком в семье, как это случилось с вами.

Джованни нервно заерзал. Он уже привык подавлять обуревавшее желание довериться Кресси, напоминать себе, что прошлое есть прошлое. Однако чем больше сдерживался, тем больше понимал, сколь одиноким делает его молчание. Дело не столько в том, что он не желал говорить об этом, еще больше ему хотелось, чтобы Кресси лучше узнала его. Джованни обнаружил, что ему хочется кое-чем поделиться с ней. Важно, чтобы она поняла его хотя бы немного. Ему не найти более подходящего случая, чем сейчас, пока они вдвоем удобно устроились в студии, пока день угасал, и на полотне возникли очертания того, что, как он надеялся, станет шедевром, а рядом с ним столь беззаботно и раскованно сидела Кресси. Ее замечание о том, что их отношения носят исключительно односторонний характер, попало в цель. Джованни просто требовалось много времени, чтобы признать этот факт.

– На вашем лице появилось прежнее выражение, – сказала Кресси, умудрившись одновременно хмуриться и улыбаться. – Значит, я сказала что-то неприятное, но вы не собираетесь признаться, что именно.

– На этот раз вы ошибаетесь. Я скажу вам. Я просто… собирался с силами.

Кресси сбросила высокие сапоги, сложила ноги под собой и повернулась к нему.

– Разве все так плохо?

– У меня действительно есть семья, много сестер и братьев, хотя и не родных. Некоторых я знаю, некоторых нет, а те, кто мне известны, не признают меня по той самой причине, по которой даже мать не признает меня. Отец отдал меня на воспитание в семью рыбака. Ему понадобился наследник. Человек, считающийся моим отцом, граф Фанчини. Он из древнего и чрезвычайно богатого рода, который восходит к тем временам, когда еще не велись архивные записи. Я его незаконный сын. Внебрачный ребенок. Низкого происхождения.

Кресси от неожиданности подалась назад. У нее округлились глаза, она прикрыла рот рукой, другой потянулась к его руке. Джованни не стоит позволять ей взять свою руку, ему не нужно сострадание, от выражения которого она явно с трудом сдерживалась, но он все равно взял протянутую руку, и ей… стало хорошо. Никакой жалости, только сочувствие… это он еще мог вынести.

– О, Джованни, как ужасно. – Кресси отчаянно захлопала глазами. – Я не могу вообразить… я больше никогда не стану жаловаться на свою семью. Неудивительно, что вы обиделись, когда я в шутку сказала, будто желаю, чтобы мой отец был совсем другим. Я так виновата, мне очень жаль. Вы говорили, ваш отец… Он усыновил вас?

– Да. – Джованни еще крепче сжал ее руку. – Двенадцать лет я считал себя сыном рыбака. Мой отец, то есть человек, которого я считал отцом, был грубым, но добрым. Он… это он повел меня в Санта-Мария дель Фьоре. Помните, я говорил вам о ней, о церкви с галереей шепота? Он научил меня плавать. И конечно, ловить рыбу. Другие мальчики в деревне придирались к моей внешности. – Джованни вздрогнул и стукнул себя по лбу. – Мое лицо совсем не походило на лица тех, кого я называл мамой и папой, но я никогда не задавал вопросов, а мои родители и словом не обмолвились. Я думал, они любят меня.

– Джованни, конечно же они любят вас.

Эта правда тяжелым камнем легла на его плечи. Тяжелым камнем, который он так и не попытался сбросить. Да и как он мог это сделать, если факты столь очевидны?

– Кресси, они вернули меня графу. Я был еще ребенком, и они безропотно отдали меня графу.

– Нет. Джованни, я уверена, это не так. Тот, кто вырастил ребенка как своего, не расстанется с ним так просто. Такое трудно вынести. Наверное, память подводит вас.

– Мне было двенадцать лет. Я все отлично помню, будто это случилось вчера. Помню, они даже не пытались обнять меня, когда за мной приехал экипаж. Помню, на все письма, отправленные им, я получал совет больше не писать. Мой отец… мой настоящий отец… говорил, что он платил им за то, чтобы они присматривали за мной. – Джованни сглотнул, но в горле застрял комок, а груз души показался еще тяжелее. Хотя он не раз заверял себя, что все это не имеет значения, воспоминания глубоко врезались в память. Джованни прижал пальцы к глазам с такой силой, что перед ними замелькали красные искры. Но это не помогло.

Кресси прошла вдоль шезлонга и обняла его за плечи. Погладила его по голове каким-то странным скупым движением, будто хотела убрать воображаемую прядь волос. Это движение принесло ему огромное облегчение.

– Однажды вы говорили мне, – тихо сказала Кресси, – что наши мысли и наши чувства – разные вещи и между логикой и инстинктом глубокая пропасть. Я помню все так хорошо потому, что это задело чувствительную струнку в моей душе. Знаю, вы считаете, будто должны ненавидеть этих людей за то, что они отдали вас. Но целых двенадцать лет, большую часть вашего детства, вы считали их своими родителями. Было бы совершенно неестественно, если бы вы не любили их, даже если они причинили вам боль. Ради бога, посмотрите на меня. Я не уважаю своего отца, он мне не нравится, иногда я ненавижу его, но я все же люблю его. Я знаю, это чувство никуда не денется, как бы мне этого ни хотелось. Я перестала ненавидеть его. Уверяю вас, это принесло мне большое облегчение.

Кресси поцеловала его в висок, снова стала гладить по голове. Джованни почувствовал ее теплое, нежное, гибкое тело, она была женственнее обычного, несмотря на мужской наряд. Он испытал некоторое облегчение, ощущая ее близость. Ему стало хорошо.

– Я не испытываю ненависти к ним. Они были бедны, нуждались в деньгах. Я это понимаю.

– Это сущий вздор. – Кресси перестала его поглаживать и приблизила свое лицо так близко к нему, что их носы почти соприкоснулись. – Вы любили их. Вы ведь были счастливы с ними. Они тоже любили вас. Вашему отцу не надо было учить вас плавать и многому другому. Ему не пришлось водить вас в церковь с галереей шепота. Они заботились о вас, а вы любили их, как все дети любят родителей. Наверное, это было ужасно, более чем ужасно для всех, когда пришлось отказаться от вас. Самое меньшее, вы должны были испытать обиду. Ваш настоящий отец явно обладает огромным влиянием. Если он пожелал вернуть вас, сомневаюсь, чтобы его удалось бы остановить. Я уверена, они не бросили вас, Джованни, хотя и понимаю, почему вы так подумали, почему вам кажется, будто вы ненавидите их.

Откровения Кресси не всегда приятны. Больше всего Джованни восхищался ее способностью добраться до сути дела, хотя слушать ее было нелегко. Такая ясность мысли не давала возможности увильнуть от горькой правды. А насколько все обернулось бы хуже, если рассказать всю правду, как она есть? Ни за что! Джованни нежно отстранил Кресси.

– Я не испытываю ненависть к родителям, – сказал он, и это была правда.

Джованни почти чувствовал, как в голове Кресси вращаются колесики и винтики. Он уловил момент, когда она решила больше не говорить на эту тему. На долю секунды Джованни ощутил облегчение.

– Тогда расскажите мне о своем настоящем отце. О том человеке, которого вы действительно ненавидите.

Джованни невольно глухо рассмеялся, отчего она вздрогнула.

– Кровные узы. Моим настоящим отцом был человек, объяснивший мне значение кровной связи. Он – причина, по которой я так хорошо понимаю вас. По характеру он очень похож на вашего отца.

Кресси вернулась к шезлонгу и прижалась к Джованни.

– Расскажите мне все, – просила она, обнимая его за плечи.

Его локоны щекотали ей подбородок.

– Это грустная история. Кто-то другой мог бы переделать ее в сказку. Я об этом еще никому не рассказывал.

– Мне не раз приходило в голову, что сказки обычно заканчиваются трагически. Силия раньше читала нам «Золушку», любимую сказку Кэсси. Ей нравилась романтическая фантазия о том, как бедная маленькая девочка в лохмотьях выходит замуж за принца, тем не менее она думала, что Золушка скорее предпочла бы вернуть себе маму. Конечно, в то время у нас не было злой мачехи, – добавила Кресси и широко улыбнулась. – Думаю, Белла придала бы этой сказке совсем иной окрас. Однако я прервала вас. Прошу, продолжайте.

Джованни было трудно думать, когда она находилась так близко. Он высвободился из ее объятий, снова опустил голову на шезлонг и закрыл глаза.