Текст книги "Белый город"

– Я же сказал, кафе закрыто. И ваших здесь нет! – резко повернулся к компании мальчиков с разноцветными волосами Руслан.

– Не буду их обслуживать, пусть катятся, – сказал он уже тише Полине.

Что-то тяжелое пролетело через зал и ударилось в стойку бара, разбив вдребезги несколько стеклянных бутылок.

– Хочешь я подам им кофе вместо тебя? – спросила Полина. – А то они весь бар разнесут.

– Сиди! Не место им здесь! – уперся Руслан.

Прозвучало уже громче.

– Урод! Дискриминация!

– Все! Я звоню в милицию! – Руслан достал из кармана мобильный, размахивая им как револьвером. – Знаешь, что в обезьяннике с такими, как ты, делают? Хотя тебе понравится, не сомневаюсь!

– Еще вернемся! – провизжала входная дверь вместо них, они решили не нарываться.

– Не страшно, несколько бутылок пива и одна джина. Недольют кому-нибудь вечером, – окончательно успокоился Руслан, оценив беглым взглядом разрушения.

– Ты знаешь, а насчет дискриминации они, пожалуй, правы. Некрасиво получилось.

– Что? Да этих пидоров вообще убивать надо! Куда ни глянь везде они: то парады устраивают, то брачные церемонии, то за права усыновления борются. Противно! Если б еще вели себя прилично…

– Да, золотое правило[65]65
  Евангелие от Матфея: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Также сформулировано в Торе и «Беседах и рассуждениях» Конфуция, философии Сократа, Платона, Аристотеля, Сенеки.


[Закрыть]. Нашу маленькую израненную планетку нужно отдать в руки АБСОЛЮТНО РАЗУМНЫХ и ПОЛНОСТЬЮ СВОБОДНЫХ людей. Иначе все must die. Расскажу тебе, пожалуй, пару историй.

Была и другая встреча с цветными мальчиками. Весна, улыбались солнечные улицы города. Полина шагала по залитому светом бульвару мимо «первых подснежников» – кафе, чьи столики уже вынесли наружу. Там еще стояли обогреватели, но душистый горошек уже вовсю полз вверх по резным оградкам, аркам и крышам над столиками. Они целовали друг друга, так нежно… Темные и светлые прядки волос сливались в один бликующий солнечный поток. Полина остановилась, посмотрела на них и улыбнулась. Иногда такой взгляд чувствуют спиной. Ребята оглянулись, один из них смущенно помахал ей вслед. Любовь делает людей терпимее…

А потом была Иордания. Вообще-то, европейцу совершенно нечего делать в мусульманской стране, как говорится со своим самоваром… Но все они учились на факультете искусств, увлекались историей кино. А большинство мировых шедевров о чудесах, поисках Святого Грааля, покорении иных цивилизаций снимались в Петре[66]66
  Например, «Индиана Джонс и последний Крестовый поход» Стивена Спилберга.


[Закрыть] – вечном городе, высеченном в скалах трудолюбивыми набатейцами более двух тысячелетий назад. Конечно, новоиспеченные дипломированные специалисты даже не удосужились узнать заранее, какое время года больше подходит для приключений в вечном городе. Середина июля, жара шестьдесят градусов, отвесные скалы не защищают от беспощадного солнца, ветер обжигает губы, как пламя, вырывающееся из преисподней. Нечем дышать! Только расплавленный воздух – до боли в легких. Обратно пропорционально чувствуют себя покорители Северного полюса, когда замерзают, проваливаясь в мертвый сон, посреди заснеженной пустыни. Последнее, что Полина запомнила, когда падала в узкий затененный проем в скале, – это золоченую коляску с парой белых лошадей, неторопливо проследовавшую мимо к Храму Аль-Хазне. И мусульманскую женщину в ней: невероятное количество драгоценностей и над головой – спасительная тень балдахина. В прорези чадры блеснуло высокомерие. Но тем же вечером они отправились в Акабу к морю[67]67
  Акаба – единственный морской курорт Иордании в 133 км. от Петры.


[Закрыть]. Пляж принадлежал отелю и никого, кроме иностранных туристов, встретить у кромки воды было невозможно. Но если заплыть подальше, то открывался чудесный вид на городской пляж, вернее, городской – женский. Огороженная территория метров восемь на десять, где, как скот в загоне, десятки женщин, НЕ СНИМАЯ ЧАДРЫ! Во что превратила человека вера и неуклонное следование традициям, если он отказывается даже от самого малого данного природой права – охладить разгоряченное тело водой, отказывается сам в отсутствие посторонних блюстителей нравственности? Естественная природа человека для них – унижение. Они чувствуют не стыд, а именно унижение. Полина испытала подобное на Румынском нудистком пляже. Ей пришло в голову срезать по пляжу, чтобы не тащиться по шоссе в магазин вокруг всего побережья. Предупреждающей надписи на румынском языке она, конечно, не поняла. Джинсы подействовали на обнаженных румын, как красная тряпка на быка. Как озверело они срывали с нее одежду! Да, это не было стыдно, это было унизительно. То же чувствует арабская женщина, если кто-то посмеет заглянуть ей хотя бы в лицо.

Нам нужно вернуться к истокам, полюбить себя, почувствовать и признать свою человеческую ЖИВУЮ искреннюю природу. Это не значит, что мы будем опорожняться на улицах, как животные, это значит, что в нас проснется естественная тяга к красоте и принятию друг друга такими, какие мы есть на самом деле. Ведь еще первобытные люди начали украшать свои тела и вырезать наскальные рисунки. Первобытные люди еще не умели прятаться, и им не нужно было срывать покровы и выносить приговор против естества.

И тогда, возможно, больше никто не заплачет посреди опустевшего на закате пляжа. Больше никого не приговорят к смертной казни за коробок травки в Тайланде. Маленький такой коробок, две улыбки не больше. Но того парня уже нет среди нас. Подумать только! Он всего лишь хотел улыбаться, а заслужил смерть.

Пятеро пьяных подонков насилуют женщину в подъезде собственного дома, она в разорванной одежде и крови поднимается несколькими этажами выше (домой!) и рассказывает об этом мужу… Она ищет поддержки! Но он не может больше любить, ведь ее осквернили. Хотя именно сейчас он должен любить ее нежнее и преданнее, чем всех остальных женщин, которых он когда-то любил. Ведь она пострадала, но с его точки зрения, это не страдание, а грязь. Почему? Виноват образ пречистой девы, вбитый гвоздями в сознание даже атеистам!

А самоубийцы? Они никому не причинили зла, лишь себе. Но они сами выбрали свою смерть, а значит свободу. Они перестали быть рабами, заложниками высших сил и потому их хоронят за стеной кладбища, как бродячих собак. Для них они больше не люди, потому что не в толпе и не по правилам.

А трансвеститы? Ведь если следовать философии верующих, то это Бог посылает Ангела с душой младенца на Землю. Что же выходит, Бог ошибся? Или Ангел сбился с пути и вдохнул душу не в то тело? И то, и другое по законам верующих невозможно. Виноваты всегда люди, не Бог. А потому иных изгоняют, изводят, травят. Но изгнанник – всего лишь человек внутренним зрением видящий себя в теле прекрасной женщины, хотя по всем законам эволюции мужчиной быть выгоднее и лучше. Но в зеркале он видит… в общем, он не сможет смотреть на себя в зеркало, пока не изменится и тем самым подпишет себе приговор. Всеобщее осуждение: молчаливое с усмешкой на губах – на Западе и воинствующее с камнем в руке – на Востоке.

Почему нужно всем поступать, как один, быть в стаде? Почему не позволить жить рядом непохожим? Хочешь ходить в чадре? Ходи, но не заставляй свою дочь делать то же самое, ведь она, возможно, могла бы стать ученым, если бы ты не выдала ее замуж за шейха. Хочешь верить в Бога? Верь, но не проповедуй на всех углах о Конце света, ведь для кого-то, не запуганного великими грехами, он никогда не наступит. Самые светлые идеи о свободе неизменно превращаются в загоны для скота, в шахматную доску, поделенную на черные и белые клетки. И клетки начинают делить территорию, а фигуры на ней пожирать друг друга, утверждая, что нас слишком много на планете. Пока мусульманка не снимет чадру, на child free, а уж тем более на голубых и лесбиянок будут косо смотреть. Все в мире взаимосвязано. Отсталый Восток тянет ко дну прогрессивный Запад. Рано или поздно эта связь оборвется. Ведь, если задуматься, то геи более достойны уважения, ибо любовь для них – свободный выбор. Тогда как голова мусульманки или даже европейской домохозяйки, сидящих на шее у мужа, занята лишь одним: выживанием. Больше они ни на что не годятся. Это называется паразитировать, а не любить. Но если ее спросят об этом, она ответит: «Так должно быть». Перефразируем: «Я должна, мне должны». Не свободная воля, но долг. Традиции, законы, религии и страх перед ними всегда сильнее человеческой природы, данной ему свыше.

Но мир скоро изменится! Чтобы искоренить ложь, человеку должно быть позволено все. Он САМ выберет, что хорошо, а что плохо. Но тогда и люди изменятся. Им придется научиться ПОНИМАТЬ боль, научиться великодушию. Принимать чужую боль как свою, потому что чужой – нет, ведь мир целостен и не делится на части. А пока нами манипулируют, пока бьют хворостиной по кончикам пальцев, ничего хорошего ожидать не приходится. Мы просто все спрячемся под невидимой чадрой. Двуличие, двойное дно – всегда опасно, ибо с секретом. Никогда не узнаешь, ЧТО там внутри: яд, бомба, меч или чье-то израненное больное сердце…

«…Корабли имеют сердце и возможность выбирать и, погибая, улыбаться», – в наступившей тишине снова запела Земфира.

– А что с выбором и сердцем? – как-то тускло спросил Руслан. – Ты так и оставишь меня здесь, в этом «Джаз кафе»? Можно мне взглянуть на твои записи? А то я себя уже чувствую заброшенной платформой метро: поезда несутся, но мимо, мимо… Есть такие платформы-призраки между существующими станциями. Они есть, но их вроде как и нет. Значатся только номинально на старых картах, а когда проезжаешь мимо, в свете фар поезда видны обрушившиеся колонны. Их сначала построили, а потом упразднили за ненадобностью. Забыли. Может, слышала?

– Я не забыла и не оставлю. Ты для меня – проводник в Белый город. Путь между мирами: нашим настоящим – для них уже прошлым, и их настоящим – для нас только будущим. Я ищу ответы. Дай мне еще немного времени. Я все тебе расскажу обязательно!

– И какие ответы тебе еще нужны?

– У них нет имен, нет писателей. Возможно, там я смогу заняться чем-то еще. Я так устала, поверь! У меня из всех кранов в квартире хлещет вода, а за окнами не кончается ледяной дождь. И это постоянное ощущение включенной камеры, словно за мной ежесекундно кто-то наблюдает. Хочешь солгать, сочинить, придумать, приукрасить и … не можешь!

– То есть ТАМ – это будущее? Ты утверждаешь, что знаешь кого-то оттуда?

– Да, знаю, его зовут Влад. Мы встречаемся в Белом городе. Это как временной мост, понимаешь?

– Послушай, что я тебе скажу: все это типичные симптомы наркомана. Завязывай! И дай сюда ту дрянь, которую пишешь сейчас.

Руслан потянулся к ее сумке, выхватил пару распечаток. Вспыхнуло пламя зажигалки. Почти мгновенно, слегка озолотив отблесками огня воздух, листы бумаги превратились в пепел.

– Руслан, «рукописи не горят»[68]68
  М. Булгаков. «Мастер и Маргарита».


[Закрыть]!

– Это у Мастеров. У тебя – так, фальшивка. Наркоманские грезы.

И он потянулся за новым листом бумаги, призывно белеющим из раскрытой Полининой сумки.

– Наташа – тоже фальшивка?

Воздух несколько секунд плавился от вспыхнувшей в его глазах ненависти уже без огня газовой зажигалки.

– Не старайся зря, – устало выдохнула Полина. – Я храню чистовики в doc.файлах на компьютере. Все тексты уже давно выложены в Интернет, и даже прочитаны. А это черновики-распечатки для правки. Ерунда, шпаргалка. Ты бы знал, какие мне пишут письма! Макс Брод[69]69
  Главные творения Франца Кафки «Америка» (1911–1916), «Процесс» (1914–1918) и «Замок» (1921–1922) остались в разной степени незавершенными и увидели свет уже после смерти автора, благодаря его другу Максу Броду и вопреки воле самого писателя: Кафка недвусмысленно завещал уничтожить все им написанное.


[Закрыть] мне точно не помешает! Каждый третий кричит: «Сжечь ее на костре!», но не могут. В цифровом варианте любая рукопись размножается и распространяется сама по себе: ее скачивают, хранят, пересылают друг другу. Ты не сможешь меня уничтожить. Так что это docописи не горят, горят лишь их распечатки. Да здравствует сеть!

– Ладно, дай хоть прочесть, чтоб знать, «к какому часу готовить свое сердце»[70]70
  «Если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить свое сердце…» Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц».


[Закрыть], – сдался он.

«Открываю журнал „Escape“, читаю длиннющий рассказ о … душистом горошке. Мысленно спорю с автором. Да, ты филигранно, мастерски, пронзительно, прекрасно пишешь. Я даже чувствую запах цветения, вижу резные бортики балконов, туго вплетенные в косы ветвей. Но только О ЧЕМ ты пишешь? Достоин горошек такого садистки пристального внимания и разглядывания на ПЯТИ страницах? А слабо „Ромео и Джульетту“? Да, конечно, уже было. У Шекспира. Но Шекспир ведь тоже спер идею у Овидия[71]71
  «Метаморфозы» (история о Пираме и Тисбе). Овидий – римский поэт Publius Ovidius Naso; 43 год до н. э. – 17 год н. э.


[Закрыть]. Кто об этом помнит сейчас? И ты не думаешь, что можешь написать совершенно по-другому – современнее, а главное – лучше? Боишься не выдержать сравнения?

Мне кажется проблемы наших современников в том, что задавленные авторитетами прошлого они не верят ни себе, ни в себя. Нужно сбросить их всех вниз с лестницы настоящего, иначе ничего нового создать не получится. Феллини как-то сказал о пустых рядах кресел на показе одного из своих последних фильмов: «Мой зритель умер». Чужая эпоха клипового сознания и масс-медиа маэстро не интересовала. Гений умеет уйти вовремя. Иначе все до сих пор восхищались бы наскальными рисунками: они – самая древняя живопись!

Негодуешь? Что ж, тогда остается… Ты пиши о душистом горошке, а я пойду к мосту».

– Давай! – почти вскричал Руслан. – У тебя, похоже, как у кошки, девять жизней. Прыгай! Все равно ведь вытащат. Только Шекспир не прыгал с мостов и не нюхал белый пепел. Он черпал изнутри – из себя, а не снаружи, и не на бегу – в погоне за острыми ощущениями, а в тишине и недвижимом молчании. Хотя, может, я и ошибаюсь. Ни один человек не рискнет объявить, кто писал под псевдонимом Шекспир – безграмотный бард из Стрэтфорда-на-Эйвоне или граф Ратленд, а то и вообще доказывается королевское происхождение Шекспира-Марло… Одно я знаю точно: пишут изнутри.

– Изнутри? А что там такое особенное ВНУТРИ? Только не говори, что слепая вера, УЖЕ сказали!

Руслан задумался на минуту, потом изрек:

– Разум… чувства… любовь.

– Любовь? – засмеялась Полина дерзко и нестерпимо холодно. – А ты знаешь, что это такое? Температура 37,5 и химическая реакция в крови? Тень третьего рядом? Чтение мыслей на расстоянии? Копия души? Когда наконец чья-то рука позакрывает все форточки, из которых сквозило одиночеством? ТЫ знаешь ответ? Это все равно, что попытаться ответить на вопрос, как выглядит Бог. Я могу лишь иллюзорно ощутить (даже не испытать вживую): затуманенное сознание, больная душа, преломленная реальность, патологическая зависимость и падение… как от кокаина.

– Тогда один путь: закрыть глаза и в никуда по Белой дороге…

– …А с небес пусть падает Белый пепел …

Такое часто случается с героем и автором: они заканчивают фразы друг друга.

– Приходи вечером, – на прощанье сказал ей Руслан. – Пепла будет навалом.

– Да, приду. Пару-тройку безоблачно счастливых лиц нарисую на рекламном плакате Coca Cola до конца рабочего дня и вернусь, – улыбнулась Полина.

«Под кайфом жизни нет», – обреченно проводил ее рекламный плакат со стены «Джаз кафе».

Перефразируем: NO DRUGS, NO FEELINGS, NO PAIN.

– Но там есть Белый город, – мысленно ответила ему Полина.

«…И моя душа сгорает в белый пепел… Жги! Она – твоя», – спела Юта по радио.

Тем вечером за окнами «Джаз-кафе» хлопьями осыпался снег. Это был даже не снегопад, а сон. И даже не белые бабочки бились о стекло, пытаясь проникнуть внутрь, чтобы согреться, а огромные белые птицы.

В «Джаз-кафе» медленно подтягивались ночные гости, но большинство столиков все еще пустовало. Руслан неспеша настраивал музыкальную аппаратуру. Вместо радио работал телевизор.

«Большинство ныне живущих людей имеет шансы на личное физическое бессмертие! – вещал зрителям с экрана врач в белом халате. – Верность этого легко понять, если соединить вместе научные факты, реальные возможности современной крионики и разумное предположение о перспективах нанотехнологий.

Факты: при сверхнизких температурах химические и биологические процессы, в том числе процессы разложения, останавливаются. Тысячи людей рождаются ежегодно из замороженной спермы и эмбрионов. Некоторые животные, такие как личинки и гусеницы полярных бабочек, черви, тихоходки, насекомые переносят замораживание даже в жидком азоте и после оттаивания оживают.

Возможности: недавно умерших людей можно уже сейчас сохранять при сверхнизких температурах в контейнерах с сухим льдом или криостатах с жидким азотом без малейшего ухудшения их состояния в течение сколь угодно долгого времени.

Перспективы: в обозримом будущем с помощью нанотехнологий можно будет исправлять практически любые повреждения человеческого организма, включая повреждения, послужившие причиной смерти, проявления старения, а также повреждения, нанесенные при замораживании. А это значит бессмертие и вечная молодость!

Криосохранение – услуга, доступная уже сейчас большинству тех, кто хочет сохранить для себя возможность жизни в будущем. Во всем мире растет количество крионированных людей. Не стоит откладывать подписание контракта, теряя драгоценные шансы на бессмертие. Свяжитесь с нами сейчас!»

– Вот он – последний поезд! Успеть бы вскочить на подножку… Чтобы ответить на основной вопрос, нужно жить о-о-очень долго, возможно, вечно, тогда времени хватит на поиск ответов! И птицы взлетят со страниц моих записных книжек! – воскликнула Полина, записывая дрожащей рукой телефон криоцентра на салфетке.

– Сбросить прошлых с лестницы времен и не пустить на свою ступеньку будущих? Ты не слишком ли многого просишь? Жить вечно – это эгоизм. Все равно придется уступить дорогу тем, кто придет после тебя, – усмехнулся подошедший к стойке бара за пивом Руслан.

Он щелкнул пультом от телевизора. Экран погас, телевизор ослеп и онемел, вместо него тихо запело радио.

– Каждое поколение хочет быть последним! Но молчит, потому что боится сказать вслух. А вместо этого разрушает планету, убивает животных со словами: «После нас хоть потоп!» Если люди будут жить бесконечно долго, они будут любить друг друга, потому что станут соседями, согласись, за такой долгий срок ты так или иначе встретишь всех. Они перестанут разрушать, ведь человек бережет что-то по-настоящему лишь для себя. Даже верующие должны понимать, что Ад – всего лишь курилка с выключенным светом, а в Раю всегда хорошая погода, все в белом и скучно до жути! Атмосфера, как в приемной у дантиста! Как можно променять эйфорию и запах осенних листьев на ЭТО?

– Влюбленные и умирающие держат путь на Запад, чтобы остановить время, да? Бесконечная погоня с целью опередить закат, чтобы вынюхать чуть больше белого пепла, ощутить еще одну эйфорию, продлить ледяной дождь? Чтобы солнце никогда не село за горизонт? Только день все равно сменяется ночью, лето – зимой, а нам на смену придут наши дети, хочешь ты этого или нет. Если ты оторвешь у настенных часов стрелки, время все равно не остановится. Ты всего лишь перестанешь его замечать.

– В Белом городе время стоит на месте: там всегда три часа после полудня.

– А тебе не кажется, что ты каждый раз просто умираешь? И Белый город – Рай или какая-то иная реальность, та, что за пределами жизни? Но поскольку Рай тебе уже давно не светит, тебя всякий раз возвращают на Землю. Не нужны им там жертвы передозировки.

– Рай? Да если наука продлит человеческую жизнь хотя бы лет на триста, все религии отомрут за ненадобностью, а Рай исчезнет! Когда жить надоедает, уже не боишься смерти. Они утратят веру и перестанут сожалеть о чем-либо.

– Сожалеть не перестанут. Как только устанешь от жизни, вновь начнешь звать ее и вспоминать о ней. Перед смертью всегда чего-нибудь или кого-нибудь жаль, иначе жизнь прошла даром. Я знаю, потому что Наташа умерла. Я помню тот день, накануне… И ненавижу себя за то, что не смог остановить ее. Тебя то есть. Нужно было сжечь твою записную книжку задолго до того, как она размножилась в распечатках.

– Слишком поздно, Руслан. Теперь мне остается только одно: писать дальше. Высшая степень экстаза, литературная вершина (не с точки зрения качества текста, а с точки зрения процесса его написания), – это когда книга переписывает автора, а герои влекут за собой, когда автор теряет контроль и больше себе не принадлежит. Полное растворение в иной, преломленной реальности. Теперь, глубоко вздохнув, я смогу спокойно посмотреть фильм «Сталкер»[72]72
  Фильм Андрея Тарковского «Сталкер» по повести братьев Стругацких «Пикник на обочине».


[Закрыть]. То есть фильм, а не комнату. Теперь я знаю, что меня ждет, если я туда войду. ОТВЕТ. И я войду, даже если это грозит безумием. Зачем человек живет? На все должна быть причина. Человечество продлевает себе жизнь, чтобы ответить на этот вопрос. То есть ДОЛЖНО ОТВЕТИТЬ, иначе нет смысла продолжать идти, если в конце пути все та же пустота. Ведь все относительно, кому-то и пятьсот лет жизни будет мало, а кто-то уже в двадцать семь уходит, не прощаясь, как Джим Моррисон. Я раньше думала, что есть только два способа жить вечно: один оставить после себя книги, второй – загробная жизнь для верующих. Я не верю. Значит, у меня оставалось лишь одно оправдание бытия. Но теперь их, оказывается, два. Ты знаешь, я, пожалуй, заключу с ними контракт. Терять мне все равно нечего. А так будет хоть какой-то шанс что-то выяснить. Даже если он один к миллиону, даже если дробь стремится к нулю, я все равно рискну. Ведь в казино всегда выигрывает zero.

– «Чтобы человек жил вечно, его нужно убить»[73]73
  Станислав Лем. «Осмотр на месте» (имеется в виду жизнь трупов)


[Закрыть]. Прочти лучше Лема. Поймешь всю абсурдность своих желаний, – съязвил Руслан, но тут же задумался. – Хотя… мертвые навсегда остаются в памяти живых, а это и есть вечность.

Тем временем ночные гости, слетевшиеся на кокаин, как чайки с городских помоек на запах свежей рыбы, позанимали все столики. Пора было начинать вечеринку…

«There’s no time for us, there’s no place for us, who wants to live forever…»[74]74
  Freddie Mercury “Who wants to live forever”


[Закрыть], – прозвучал из радиоприемника голос Фредди с того света. Но его быстро заткнули.

Все уже заждались первых шагов по Белой дороге и сгорали от нетерпения.

Постапокалипсис. И Белый пепел начал медленно падать с небес…

* * *

– Мантра, заклинание, оберег… Нужно что-то срочно придумать, – лихорадочно повторяла про себя Полина. Ничего лучшего, кроме фразы: «Весь человек, вобравший всех людей, он стоит всех, его стоит любой»[75]75
  Жан Поль Сартр – о писателе. «Слова».


[Закрыть], ей не вспомнилось.

Костер Времени. Его пламя уже вилось жгуче оранжевыми и красными языками дымно черных змей на другом конце площади. Ей нужно пройти всего ничего: двадцать метров, сорок шагов. Легко, когда ты защищен, но они оставили ей лишь маску и плащ… А толпа уже выстроилась рядами по обе стороны площади. Одни, по приговору Суда, должны были стать ее союзниками и устилать ее путь цветами. Другие держали в руках палки и камни. Ей же всего лишь нужно дойти до конца площади и не упасть, не сломаться, не сдаться. Тогда, возможно, она еще успеет, обжигаясь и крича от боли, достать из костра то, что некогда было так дорого.

Любой, кто напишет хоть строчку, дату, цифру, ноту, сделает мазок кистью…, но неповторимые – СВОИ, пройдет этот путь. Костер Времени – вечный образ, преследующий миллионы голов: почивших, живущих и даже еще не родившихся – во все века и по всей Земле. Другого испытания не будет.

Гонг! Схватка за оправдание бытия началась…

– Я поскальзывалась на комьях грязи, мои ноги изранены шипами роз, в меня кидали камни, я видела, как огонь пожирает мои записные книжки. Зачем ты заставил меня пройти через это? Если прошлое пишется в будущем, а я всего лишь персонаж? Зачем ты заставил меня так страдать?

– Чтобы ты знала: время сильнее вечности.

Они стояли посреди огромного хранилища книг. Полки уходили за горизонт и в небо. На каждой из них – миллионы томов, миллионы прожитых жизней. Они по-прежнему видели лишь неясные тени друг друга на стенах, полу, полках с рядами бесчисленных книг. Потолком было звездное небо. Неровность книжных корешков изламывала силуэты, и уже никто бы не догадался, кто из них кто.

– Возьми любую из книг, – предложил Влад.

Шекспир …

– Но здесь пустые страницы! – в ужасе отшатнулась Полина.

Потом начала хватать с полок все книги подряд без разбора.

– У всех будут пустые страницы, – грустно отозвался Влад на ее хаотичные действия. – А у вас, двадцать первых, тем более. Все: и гении, и дураки, и короли, и шуты, и бродяги проходят через Костер Времени. Тысячи ученых, изобретателей, пророков… так же, как и ты, шли по площади под градом камней по шипам роз под ногами, чтобы увидеть творение и труд всей их жизни в огне, и никто из них не нашел своих книг на полках вечности. Все они выдержали испытание, не дрогнув. А ты ножку поранила и расплакалась! Тоже мне, цаца! Они хоть что-то могли, им было о чем жалеть. А у вас? Счастье – это жить без сожалений? Это все, на что ты способна? Опустошенное поколение двадцать первого века не может создать что-либо стоящее. Искусство – отражение действительности: ее цинизма и пороков. Вы в этом преуспели. Но ничего не помнящему поколению двадцать второго и всем, кто придет после и встанет рядом с нами, ничего от вас уже и не нужно. Мы научились не помнить. Чтобы не умереть со скуки, нужно сохранить способность удивляться. Мы вернулись в детство человечества или, наоборот, достигли старости. Дети и старики похожи: они ничего не помнят и ни о чем не жалеют, только одни «еще», а другие «уже». Разница во времени, которого нет.

– Неужели даже Шекспир забыт?

– Человечество изменилось, обретя бессмертие. Вопрос «быть или не быть» утратил свой истинный смысл. Шекспир больше не нужен. Их ВСЕХ позабыли. Лев Толстой был великим не потому, что его романы читали детям в школе, а потому что ты и многие-многие другие хранили в своем сердце строчку: «Спокойствие – есть душевная подлость». А у нас никто ничего не хранит и не помнит. Всегда можно подключиться и получить немного солнца в дождливый день… Нулевой километр. Поэтому и Белый город пустой. Они остаются здесь лишь до тех пор, пока их помнят – сердцем помнят – на Земле. Нас это не касается. Ты ведь живешь в отеле?

Полина судорожно кивнула, в сознании вдруг мелькнули недавние слова Руслана о жертве передозировки.

– Тебя пустили сюда временно. Ты для них как фальшивая нота со своим вечно открытым финалом и поисками доказательств. Им нужна от тебя всего лишь слепая вера в хеппи-енд. Напиши ты его, и тебя бы уже здесь не было, – продолжил Влад. – Люди твоего будущего и моего настоящего живут вечно и потому все и всех забывают. Нет памяти, нет души. Нет теней. На Земле вечный полдень. Даты, цифры, имена – все превратилось в пыль. Живут лишь идеи, и только те, что оправдывают текущий смысл настоящего (сиюминутного) бытия. Поэтому нет и не будет ответа на основной вопрос. Даже если ты проживешь тысячу лет, ты ничего не найдешь и не откроешь. Ответ меняется. Все проходит, все забывается. Люди меняются и изменяют своим идеалам. Значит, и истина не сможет жить вечно. Это и есть Костер Времени. Нулевой километр – как гибель Вселенной: все распадется на атомы, надвигается стена пустоты.

– И это говоришь мне ТЫ, Крузенштерн?

– Не я. Я всего лишь рассказываю тебе то, что узнал в зале Суда и на площади, когда тебе выносили приговор. Да, я был там, но после тебя, а на площади стоял рядом.

– Интересно, с какой стороны?

– Есть разница?

– Пожалуй, нет. Шипы роз под ногами ранят так же сильно, как и камни, летящие в голову… И все-таки зачем ты живешь? Ты же бессмертен, ты должен был найти хоть какой-то ответ, пусть неправильный, искаженный, приблизительный, хоть даже самое ничтожно малое оправдание бытия?

– Посмотри на звезды над головой. Ты думаешь, это тысячи солнц? Нет, это всего лишь их свет. Свет звезд идет до Земли миллиарды лет, а звезды перемещаются по небосклону Вселенной. Мы никогда не увидим настоящих звезд, потому что смотрим туда, где их уже нет. Пока свет идет до Земли, звезда продолжает свой полет по небосклону. Пока человеческий разум смог хоть что-то понять, сущность бытия с течением времени уже изменилась. Человеческий мозг не способен усвоить и принять истину вовремя, коэффициент восприятия не дотягивает. Человек всегда опаздывает. Возможности даже самого совершенного разума ограничены, потому что одновременно рождается и еще более совершенная истина. Эта гонка бессмысленна, мы не в силах дотянуться до звезд. Да и зачем, если их там уже нет? Даже внутри эмоционального калейдоскопа есть ответы на все вопросы, кроме основного. Эмоциональный калейдоскоп – совершенен и опирается на весь опыт Земли, но ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ. До этого вопроса у него, как и у всех нас, коэффициент восприятия не дорос. Да и зачем? Ведь каждый человек должен ответить на него сам.

– У нас каждый и ответил, но мелочно, пустяково, лишь для себя: работа, семья, дети, друзья… Разрозненные куски, пыль, труха. Джинсы, из которых ты уже вырос. Должно быть что-то иное. Что-то великое. У вас бессмертных. Как ответил ты? Ты просыпаешься каждое утро, чистишь зубы, одеваешься, завтракаешь, куда-то идешь… Зачем? Ты ведь должен что-то искать. Что ты ищешь?

– Боюсь, мой ответ тебя не порадует и не обнадежит. Я вынужден любить и искать свою смерть. Но мне никогда не будет дано ее найти. Они сделали меня бессмертным. К сожалению, это еще один закон бытия: человек всегда ищет и любит то, что ему не дано.

– Не нужно искать. Они правы, я подпишу с ними контракт. В жизни всегда есть вещи, которые можно любить бесконечно долго, потому что они никогда не надоедают. Ради них стоит жить.

– Да, но не вечно. Смерть – необходимость. Никто не сможет изменить законы Вселенной. «Силы, направленные против необходимости, тотально ей служат»[76]76
  В. В. Кандинский. «О Великой Утопии».


[Закрыть]. Бессмертие – это еще одна безнадежная и бессмысленная утопия человечества. Но если ты когда-то в прошлом подписала контракт на крио-заморозку… Знаешь, я лучше найду тебя там, у нас, в будущем. Я заставлю тебя все вспомнить, и мы вместе решим, что нам делать дальше.

– Только найди. Знаешь, я иногда чувствую себя внутри кадра. Патологически не могу врать, а значит, не могу солгать и себе. Не могу поверить в то, к чему нельзя прикоснуться. Я поняла, почему верующие боятся всевидящего ока богов. Это моя постоянно включенная камера. Кто-то скажет: «Стоп! Снято!» И я исчезну. Иррациональный кафкианский страх хрупкого, вечно меняющегося мира. Топни ногой посильнее, и начнется землетрясение. Все исчезнет, растворится. Как будто все вокруг – иллюзия. Но меня не поймают, я сильнее! Я найду себе оправдание, пусть даже ничтожное.

– Хранители в белых плащах и масках сделали меня твоим проводником в Белом городе. Это я должен объяснить тебе, что никакого оправдания бытия не существует. Тебя заставили смотреть против света… Мой зал Суда – куб с зеркальными стенами, полом и потолком. Зеркал может быть много, как понять которое из них не кривое? Отражения бесконечны. Никаких доказательств нет. На Костре Времени все превращается в пепел. Время – всего лишь калейдоскоп хаотичных мгновений. Но мы будем искать дальше. И я не скажу: «Стоп!»

* * *

Невыносимая жажда, легкие словно пропитаны дымом… К черту Костер Времени, все оставшиеся ей дни – за глоток чистой воды! Полина с трудом села на кровати, потом опустила ноги на пол. Боль пронзила подошвы насквозь. Все изрезано, в левую пятку глубоко вошел осколок стекла.