Текст книги "Ангелочек"

– Возможно, это-то и привлекает тебя, дитя мое, – откликнулся брат Эд. – Тебя привлекает иное, неведомое. Но я охотно признаю, что без этой эксцентричной особы наш город стал бы более скучным.

Они обменялись заговорщическими улыбками. Все их беседы заканчивались именно так, поскольку они с уважением относились друг к другу. Анжелина заплатила за травы и вышла. Жизнь входила в привычную колею.

«На десять минут я забыла об Анри! – подумала Анжелина. – Я должна вести себя разумно, все время повторять, что мой малыш в безопасности, я вскоре опять его увижу, пусть мне и приходится для этого лгать».

Одна фраза из клятвы не давала ей покоя: «Я обещаю не раскрывать тайны семей, которым буду помогать». Анжелина усмехнулась.

«Если бы моя клиентка – женщина, изменившая мужу, о которой я выдумала эту ужасную историю, – существовала на самом деле, я бы рассказала о ней папе… Но малыш, которого я доверила дамам Сютра, – это мой малыш, пока о нем никто не должен знать. И он не будет незаконнорожденным».

Молодая женщина, погруженная в эти мысли, шла вдоль стены собора к бакалейной лавке и не сразу заметила, что собака исчезла. Она уже собиралась свернуть на Новую улицу, как вдруг чья-то крепкая рука схватила ее за плечо и над ухом раздался хриплый голос:

– Ну что, красавица, прогуляемся с утра пораньше? А почему ты спрятала свои прекрасные волосы под этим монашеским чепцом?

Анжелине не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто к ней подошел. Разъяренная молодая женщина круто повернулась:

– Отойди, Блез Сеген! – воскликнула она. – Отпусти меня!

Перед ней стоял мужчина лет тридцати. Он, смеясь, ослабил хватку и провел пальцами по ее шее.

– Не бойся, дорогуша! Я хочу немного развлечься, – сказал он тише. – Ты же знаешь, что нравишься мне и что в конце концов я женюсь на тебе.

– Ты хочешь, чтобы я вышла замуж за такую свинью, как ты? – возмутилась Анжелина. – Ты себя видел? С меня довольно и того, что я вижу тебя каждый божий день!

Блез Сеген, шорник по профессии, среднего роста, мускулистый, плотный и широкоплечий, с трудом терпел ее оскорбления. Он в течение многих месяцев преследовал молодую женщину, отпуская вольные шуточки и делая непристойные намеки на то, как они проведут свою первую брачную ночь. Анжелина с презрением смотрела на его лицо, похожее на свиное рыло, с узким лбом, выступающим носом и тонкими губами. Когда он смеялся, были видны гнилые зубы. Но самым ужасным был взгляд его серых глаз, плутовских и порочных.

– Когда ты станешь моей женой, ты перестанешь называть меня свиньей, Анжелина, – произнес он угрожающе.

Молодая женщина попыталась сбросить с себя его руку, освободиться от пальцев, сжимавших ее горло. Он внезапно уступил, но это было уловкой, ибо тут же стащил с ее головы белый хлопчатобумажный чепец, прикрывавший волосы.

– Все такая же рыжая! – усмехнулся мужчина.

И тут раздался звук, похожий на громовой раскат, а затем грозный рык. Овчарка бросилась на Блеза Сегена, словно животное, вырвавшееся из ада.

– Черт возьми! – закричал шорник. – Откуда она взялась?

Больше он ничего не успел сказать. Мощные челюсти сомкнулись на его руке. Собака не кусала, она просто не отпускала руку, мотая головой из стороны в сторону.

– Каждому овощу свое время, Блез, – злорадно усмехнулась Анжелина.

Кулаком мужчина ударил собаку по морде. Животное отскочило, готовое вновь напасть.

– Подойди ко мне, мой спаситель! – позвала молодая женщина. – Оставь его! Подойди, он не стоит твоего гнева.

Ощетинившаяся овчарка продолжала рычать. Анжелина погладила собаку. Разъяренный шорник не спускал с нее глаз.

– Это моя собака, – сказала Анжелина. – И она никогда не расстается со мной, так что берегись.

Солнечные лучи золотили волнистые волосы Анжелины и придавали ее глазам блеск драгоценных камней. Никогда прежде она не была для Блеза Сегена такой желанной. Эта девушка с тонким лицом и изящным станом была роскошью, которую он не мог себе позволить. Уязвленный шорник показал пальцем на овчарку.

– Я убью твою собаку! – проревел он. – Твой отец рассмеялся мне в лицо, когда я попросил у него твоей руки. Он тоже дорого заплатит за это, старый очкарик! Ты всего лишь девка, Анжелина Лубе, нищенка! Я думал, что ты лучше других, но ты сто́ишь не дороже, чем шлюхи с улицы Фуа. Я-то знаю! Если я расскажу о том, что видел, ты перестанешь быть такой гордой.

– Интересно, что ты такого мог видеть! – возмутилась Анжелина. – И потом, никто не станет слушать такого дурака, как ты. И ты прекрасно это знаешь!

Ссора привлекла внимание зевак. На них смотрел почтальон с перекинутой через плечо кожаной сумкой; через стеклянную витрину своей лавки их разглядывала Ивонна Пикмаль, бакалейщица. Две женщины, несшие большие корзины с бельем, предусмотрительно остановились. В Сен-Лизье любили Анжелину. Она была дитя города, ведь родилась и выросла здесь. Семья Сегенов приехала из долины Биро, расположенной в нескольких километрах к юго-востоку, и обосновалась в Сен-Жироне. Блеза, старшего сына, запойного пьяницу и распутника, местные жители считали чужаком, посторонним. Он об этом знал и потому предпочел удалиться, красный от унижения и ярости.

Анжелина минутку постояла, размышляя, что же Блез Сеген мог видеть такого, что компрометировало ее. В конце концов она отбросила все страхи, успокаивая себя тем, что они с Гильемом были очень осторожны и что Блез просто провоцировал ее. Затем она повернулась к собаке, стоявшей рядом.

– Спаситель, какое хорошее имя! Что ты об этом думаешь, собака?

Когда Огюстен Лубе узнал об этом инциденте, то долго смотрел на огромную белую собаку. Будучи человеком набожным, он увидел во вмешательстве овчарки знак свыше.

«А вдруг это моя Адриена послала собаку, чтобы та присматривала за Анжелиной? – спрашивал он себя. – Сейчас, когда она в раю, среди ангелов, это показалось ей достаточным, чтобы оберегать нашу семью».

– Хорошо, пусть твой спаситель остается, – вздохнул Огюстен. – Но жить он будет в конюшне. Днем ты будешь привязывать его во дворе. Если он набросится хотя бы на одного из моих клиентов, я быстро пойду по миру.

– Хорошо, папа. Если бы ты видел его… Да это настоящий медведь! Теперь я ничего не боюсь! Скажи, как ты думаешь, Блез может причинить ему зло?

За многие годы жизни сапожник научился разбираться в людях: шорник не внушал доверия. В задумчивости он погладил бороду.

– Это грубиян, настоящий бандит, Анжелина. Если можешь, избегай встреч с ним. При необходимости овчарка сумеет тебя защитить – эти собаки вступают в схватку с волками и медведями Молодая женщина расслабилась, слова отца успокоили ее. Она пошла на кухню, где дожидались две форели, которых нужно было выпотрошить и пожарить.

«Через месяц или даже чуть раньше я поеду в Бьер и увижу своего маленького Анри, – говорила себе Анжелина. – Спаситель будет меня сопровождать. Благодарю тебя, Господи, за то, что ты послал мне этого сторожа!»

На следующий день у Анжелины пропало молоко. Она немного поплакала и смирилась с неизбежным. В тот день в Сен-Лизье шел дождь…

Глава 3
Груз молчания

Сен-Лизье, 14 ноября 1878 года

На следующий день после злосчастной встречи с Блезом Сегеном, несмотря на проливной дождь, Анжелина решила навестить мадемуазель Жерсанду, которую считала единственным другом, невзирая на большую разницу в возрасте.

– Возвращайся пораньше! – попросил отец. – И возьми зонт. В последнее время ты плохо выглядишь. Не хватает еще заболеть!

Молодая женщина обещала быть осторожной. С сожалением заперла она овчарку в конюшне.

– Ты не можешь пойти со мной к Жерсанде, Спаситель. Ты не маленькая комнатная собачка, – сказала Анжелина. – Составь компанию Мине.

Анжелина вышла из ворот, которые некогда были воротами крепостной стены укрепленного города. Мостовая была скользкой, но девушка быстро спустилась по улице на площадь с фонтаном. Из-за вчерашнего происшествия она была настороже.

«Блез Сеген подкрался ко мне незаметно, – вспоминала Анжелина. – Хотя весит целый центнер, ходит он бесшумно. Интересно, почему он бродит здесь, ведь живет в Сен-Жироне? Все еще надеется, что я проявлю к нему интерес? Если Гильем узнает, что этот грубиян прикасался ко мне, что он сорвал с моей головы чепец, то придет в ярость!»

Все лето шорник оказывал знаки внимания Анжелине Лубе. Четырнадцатого июля[14]14
  14 июля 1789 года – День взятия Бастилии. Праздник был учрежден 6 июля 1880 года. (Примеч. пер.)


[Закрыть] он даже пришел на бал, устроенный на базарной площади у стен монастыря. Столетние платаны, в тени которых в базарные дни сидели торговцы, были украшены разноцветными бумажными фонариками.

«Я танцевала в красивом сатиновым платье в цветочек, доставшемся мне от мамы, – продолжала вспоминать Анжелина. – Мы с ней одного роста. Как я рада, что сохранила ее туалеты! Да, я кружилась под руку с мэром, а Блез не сводил с меня глаз. Он все время крутился вокруг. Я содрогалась от отвращения…»

Погруженная в свои мысли, Анжелина не замечала дождя. Она прошла через крытые прилавки и вскоре оказалась перед темной дубовой дверью, обитой железом. В коридоре, вымощенном камнями, она закрыла зонт и стала подниматься по широкой лестнице из известняка. Жилище мадемуазель Жерсанды занимало два этажа. На первом этаже находилась прихожая, а на втором – просторная светлая комната с тремя окнами.

Октавия, служанка мадемуазель Жерсанды, встретила гостью с улыбкой.

– Мы увидели тебя из окна, Анжелина, – сказала она. – Твое лицо скрывал зонт, но мадемуазель узнала тебя по походке. Сними накидку, так тебе будет удобнее. Входи же! До чего противная погода!

– Но ведь уже наступила осень, и мы ничего не можем поделать, – ответила Анжелина. – Мадемуазель не слишком сильно страдает от ревматизма?

– Увы! Как всегда в ноябре, – вздохнула Октавия, высокая, худая женщина пятидесяти четырех лет.

Октавия родилась в Манде, в префектуре Лозер, как и ее хозяйка. Когда Жерсанда де Беснак переехала, как она сама говорила, в Арьеж, Октавия, будучи бездетной вдовой, поехала вместе с ней. В течение многих лет женщин связывала прочная дружба, тем более что они обе исповедовали протестантство.

– Моя маленькая Анжелина! – воскликнула мадемуазель Жерсанда. – Я и не надеялась увидеть тебя на этой неделе. Иди погрейся! Посмотри, как ярко горит огонь. Он лечит мои старые кости.

Молодая женщина залюбовалась высокими языками золотистого пламени, лизавшими чугунный верх камина, на котором была изображена буколическая сценка: пастух и овцы на фоне холмов. Камин, высокий, с колпаком из черного мрамора, завораживал Анжелину. Да и вообще, вся обстановка в доме мадемуазель Жерсанды вызывала у нее восхищение. Как всегда, она с завистью взглянула на библиотеку – расписанный гризайлью[15]15
  Вид живописи, когда рисунок выполнен в различных оттенках одного цвета, чаще серого. (Примеч. ред.)


[Закрыть] шкаф со стеклянными дверцами, где рядами выстроились книги в красивых переплетах. Здесь годами ничего не менялось, и это приносило Анжелине успокоение. Восточный, красный с голубым, ковер, украшенный по краям желтым орнаментом, лежал на натертом воском паркете. Около камина стоял лакированный столик красного дерева, расписанный в японском стиле.

– Надо же, Анжелина, как ты похудела! – сказала старая дама, внимательно оглядывая молодую женщину. – Ты наконец-то перестала носить то одеяние, отдаленно напоминающее платье!

– Я надела корсет, мадемуазель. Я всегда так делаю зимой, а летом я его не ношу, – смеясь, ответила Анжелина.

– Подумать только! – прошептала Жерсанда.

«Корсет… С каких это пор корсет может так утягивать талию? – спрашивала себя старая дама, отводя глаза от изящных форм Анжелины. – Бедная крошка, неужели мои самые страшные догадки подтверждаются? Что ты от меня скрывала и почему? От меня, которая считала, что стала для тебя настоящей бабушкой…»

Но на аристократическом лице Жерсанды не отразилось ни малейшего волнения. Белоснежные волосы, умело собранные в высокую прическу, прекрасно гармонировали с полупрозрачной кожей лица. Жерсанда де Беснак, с тонким, прямым носом, маленьким бледно-розовым ртом, была в молодости красавицей, да и сейчас, в свои шестьдесят семь лет, она излучала утонченное очарование. Анжелину всегда восхищали ее светло-голубые глаза и молочно-белая кожа рук. Одетая в зеленое муаровое платье, с великолепной кашемировой шалью на хрупких плечах, старая дама могла вполне стать моделью для какого-нибудь художника.

– Ну, моя славная подруга, расскажи мне, что это за собака, о которой только и говорят в городе, – ласково попросила Жерсанда. – Я обо всем знаю благодаря Октавии. Она не боится дождя и каждое утро выходит на улицу. Похоже, ты привезла эту собаку из поездки в горы. Какие перемены в твоей жизни, Анжелина! Корсет, собака…

Молодая женщина улыбнулась, поудобней устраиваясь в кресле у камина.

– Это овчарка нашла меня, а не я ее, – объяснила Анжелина. – И я не была на высокогорных пастбищах. Собака бродила в долине Масса, прибилась ко мне, и я не смогла от нее отделаться. Отец хотел выгнать ее, но в конце концов согласился оставить. Она теперь живет у нас. Я назвала ее Спасителем.

Октавия смахивала пыль с комода, на котором стояли фарфоровые статуэтки. Она поспешила откликнуться:

– Полагаю, животное заслужило это имя вчера, когда бросилось на твою защиту и вырвало из грязных лап Блеза Сегена!

– Да, правда, – согласно кивнула Анжелина. – Хорошо иметь столь устрашающего защитника! Овчарка вся ощетинилась, оскалила зубы и рычала, как медведь.

Мадемуазель Жерсанда улыбнулась. Она дотронулась кончиками пальцев до груди молодой женщины и произнесла:

– Еще надо разобраться, кто настоящее животное. Собака или подлый Сеген…

– Я могу ответить, – воскликнула Анжелина. – Спаситель повел себя как благородный человек. Поскольку мы заговорили о моей собаке, хочу обратиться к вам с просьбой. Мадемуазель Жерсанда, не могли бы вы не выбрасывать остатки еды?

– Поговори об этом с Октавией, малышка. Полагаю, что собака, которую ты так расхваливаешь, должна есть гораздо больше, чем пудель. Октавия, ты помнишь нашего Маркиза?

– О, конечно, мадемуазель! – воскликнула служанка.

– Я никогда не рассказывала тебе о нем, Анжелина. Маркиз был восхитительным серым пуделем, таким кудрявым… Он умер у меня на руках в Лозере. И я дала себе слово, что больше никогда не буду привязываться ни к одной собаке. По этим животным всегда так скорбишь… Но не волнуйся, Октавия проследит, чтобы у твоей овчарки было вдоволь еды. Приведи собаку ко мне, я хочу поблагодарить ее за то, что защитила твою добродетель! Однако этому животному следовало бы появиться гораздо раньше!

С этими словами старая дама устремила испытующий взгляд своих сапфировых глаз прямо в глаза Анжелины. Молодая женщина выдержала его, стараясь сохранять спокойствие.

«Боже мой, можно подумать, что она обо всем догадалась! – ужаснулась Анжелина. – Конечно, она сразу заметила, что я похудела. Я сама себя наказала за свое кокетство. Мне надо было носить халат и накидку еще месяц или даже два… Нужно разубедить ее. Нельзя допустить, чтобы она узнала. Только не она! Я так разочарую ее!»

Анжелина бесконечно дорожила уважением Жерсанды де Беснак, к которой питала глубокое почтение. Но она не рассчитывала на снисхождение старой дамы в том случае, если ее сокровенная тайна будет раскрыта.

– Овчарка прибежала вовремя, – наконец заявила молодая женщина. – Блез начал досаждать мне в июле, но тогда мне удавалось держать его на расстоянии. С тех пор, как отец отказался выдать меня за него замуж, шорник стал вести себя еще более вызывающе. Он должен был бы понять, что я не думаю ни о свадьбе, ни о любви. Я еще слишком молода. Кроме того, у меня есть только одно желание: я хочу стать образцовой повитухой, такой, как моя мать.

– Ты могла бы стать модисткой и открыть лавку в Сен-Жироне, – заметила Жерсанда. – Я не встречала молодой особы, которая бы так аккуратно шила, как ты. У тебя есть вкус, ты умеешь выбирать фасон. Сейчас я покажу тебе образцы новой парижской моды. Октавия, где рисунки, которые я вырезала из «Иллюстрасьон»[16]16
  Французский иллюстрированный журнал, выходивший с 1843 по 1944 год. В нем публиковались романы, фельетоны, гравюры, рецепты, хроника. Всего вышло 5293 номера.


[Закрыть]? Моя дорогая Анжелина, кринолин уже вышел из моды. Теперь носят более узкие юбки, но турнюр придает бедрам пышность.

Старая дама забывала обо всем, когда ей выпадала возможность поговорить о моде, кружевах, шляпках, красивых тканях. Это было ее страстью. Мадемуазель Жерсанда, помогая Анжелине углублять свои знания, не упускала случая посоветовать ей стать профессиональной портнихой.

– Ты сможешь быть элегантной, не тратя при этом много денег, – продолжала Жерсанда. – Ты разбогатеешь, одевая местных дам. Некоторые так безвкусно одеты, бедняжки! Кстати, я хочу заказать блузку из серой парчи к Рождеству. Я собираюсь пригласить на ужин пастора с женой. Специально для этого Октавия откармливает цесарок. Я охотно пригласила бы и вас с отцом, но мсье Лубе никогда не согласится встретить Рождество в обществе гугенотов. Очень жаль! Я была бы так рада! Мне также жаль, Анжелина, что ты по-прежнему хочешь прожить всю жизнь, заглядывая под юбки женщин. Раньше я не решалась поговорить с тобой, но чем больше я об этом думаю, тем более тягостным мне кажется это ремесло. Я знаю, что ты помогала своей матери и видела все отрицательные стороны своей будущей профессии, но ты еще, как говорится, пороха не нюхала. Прости за это просторечное выражение, но никакое другое не приходит мне на ум. Кровь, гной, дети, которые будут умирать на твоих глазах, едва выйдя из материнского чрева…

Анжелина опешила, не зная, что и ответить. Мадемуазель Жерсанда никогда не разговаривала с ней так резко.

– Мама не жаловалась, – наконец сказала она. – Я хочу последовать ее примеру и претворить в жизнь все, чему она меня научила. Что касается детей, обреченных на смерть, о которых вы говорите, такие случаи редки. Большинство рождаются здоровыми.

– Судя по твоим словам, женщина может родить и на опушке леса без посторонней помощи, – с иронией сказала старая дама. – Или в хлеву, как Мария в Вифлееме.

«Еще один намек, язвительный укол, чтобы смутить меня, – подумала Анжелина, и без того уже смущенная. – Нет, Жерсанда не могла догадаться о том, что произошло со мной. Я была такой осторожной, такой предусмотрительной! Я все это придумываю, поскольку чувствую себя виновной…»

Служанка вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Наступила тишина. Потрескивание в камине поленьев и шум дождя приобрели вдруг странное звучание.

– Вы недовольны! – упрекнула Анжелина свою подругу. – А ведь я еще не уехала на учебу в Тулузу… Ладно. Скажите, какую блузку вы хотите? Я должна приняться за работу немедленно. Кстати, а рисунки?

Жерсанда де Беснак поняла, что не добьется признания от молодой женщины. В глубине души она даже посмеялась над собой. Возможно, красавец Гильем Лезаж так и не сумел соблазнить ее дорогую Анжелину. Возможно, и не было беременности, которую, как она думала, Анжелина скрывала ценой невероятных усилий. Лучше говорить о тканях и вышивках, не думать о своих подозрениях. Тем не менее, Жерсанда прибегла к последней хитрости:

– Нет, я вовсе не недовольна. Но ты же знаешь, я люблю сплетни. Наша бакалейщица болтает без умолку. Не помню, когда, но она говорила, что младшего сына Лезажей, Гильема, отослали на другой конец Франции, потому что он хотел жениться на простой девушке из народа. Бог свидетель, что Лезажи и сами вышли из народа. Они не дворяне, а буржуа, разбогатевшие на торговле. Эта история потрясла меня. Видишь ли, несмотря на преклонный возраст, я все еще полна юношеского романтизма. Мне так жаль несчастную малютку, брошенную ради положения в обществе! А ты что об этом думаешь?

Услышав имя Гильема, Анжелина содрогнулась, однако на ее лице это не отразилось. Она собрала всю свою волю в кулак, стараясь сохранить спокойствие, близкое к равнодушию.

– Я редко встречала Гильема, мадемуазель Жерсанда. Вероятно, он влюбился в девушку из соседней деревни. Но я удивлена. Ведь он такой гордый!

– Наверное, – согласилась старая дама, введенная в заблуждение бесстрастным выражением лица Анжелины. – Ты права. Лучше поговорим о моей блузке. Я купила отрез парчи в Сен-Жироне, на улице Вильфранш. Вот эта модель мне подошла бы.

Мадемуазель Жерсанда показала Анжелине рисунок блузки в пастельных тонах. Затем она махнула рукой в сторону одного из резных шкафов, отделенных друг от друга деревянными перегородками.

– Отрез лежит там. Принеси его, малышка. А потом ты назовешь мне цену.

«Эти деньги я отдам кормилице, – с горечью подумала Анжелина. – Но я же работаю ради сына!»

– Почему ты вдруг погрустнела? – спросила Жерсанда. – Если у тебя неприятности, можешь рассчитывать на мою поддержку. Меня всегда заботила твоя судьба. Ты помнишь, как я подарила тебе часы, когда ты получила сертификат об окончании учебы? Я гордилась твоими успехами и сразу же предложила приходить ко мне учиться дальше, предоставив в твое распоряжение свою библиотеку. Мне не суждено было испытать радости материнства, но едва я увидела тебя в то прекрасное июльское утро на площади в школьной форме, с рыжими косичками, едва я взглянула на твою очаровательную мордашку, как мне захотелось поиграть в бабушку. Кто-то сказал мне: «Это дочь сапожника и Адриены Лубе, повитухи».

– И вы, улыбаясь, сразу же подошли ко мне. У вас была сумочка из кожи ящерицы, из нее вы вынули часы. Родители не разрешили мне принять подарок от посторонней женщины.

– Конечно! Я ведь тогда только месяц, как приехала в Сен-Лизье. Я была незнакомкой, таинственной личностью. К тому же я не ходила в церковь, – смеясь, сказала старая дама. – С тех пор прошло семь лет, семь долгих лет! в течение которых я прислушивалась к твоим шагам на лестнице, ждала, когда ты попросишь у меня понравившиеся тебе книги. Так вот, детка, если у тебя неприятности, не бойся раскрыть мне свою душу. Не ты ли та самая девушка, которую бросил Гильем Лезаж?

– Я?! Разумеется, нет! – воскликнула Анжелина. – Я же не дура! Тот, кого я полюблю, не будет жить в мануарии. Он будет скромным человеком и честным тружеником, как мой отец.

Анжелина говорила с таким пылом и воодушевлением, что окончательно убедила Жерсанду в ошибочности своих предположений.

– Мне бы очень хотелось, чтобы это так и было, дитя мое. Этот молодой человек не сделает свою супругу счастливой. Если он женится…

– А почему бы ему не жениться? – удивилась Анжелина. – Его родители найдут ему богатую наследницу.

– Несомненно! – хмыкнула мадемуазель Жерсанда. – Но хватит говорить об этих людях! Ты должна снять с меня мерки.

– Я весной записала их в блокнот. Я сделаю бумажную выкройку и завтра покажу ее вам.

– Договорились! И приведи собаку. Она не станет разбойничать. Овчарки удивительно спокойные животные.

– Только не в том случае, когда ко мне пристают грубияны! – поправила Жерсанду Анжелина. – Я должна идти. Папа нуждается в своем «семени ереси». Он так называет меня, когда у него плохое настроение.

– Что за чушь! Ты хорошее семя, дорогая, и всегда помни об этом.

Обрадованная этими словами, Анжелина попрощалась со своей подругой. Она была уверена, что вышла победительницей и не попалась в ее ловушку, хотя та и была соткана из любви и нежности.

Долина Масса, 15 декабря 1878 года

Анжелина остановилась около мельницы в долине Масса, на левом берегу Арака. Какое-то время назад она слезла со спины Мины. Ей захотелось пройтись пешком, чтобы немного успокоиться. Ее сердце бешено колотилось при одной лишь мысли о сыне. Овчарка сопровождала молодую женщину. Сев посреди дороги, она внимательно смотрела на Анжелину.

– Я не такая уж храбрая, Спаситель, – пожаловалась та. – И я так волнуюсь!

Молодой женщине с трудом удалось добиться от отца разрешения на поездку в Бьер. Сапожник не понимал, зачем дочери надо непременно нанести визит дамам Сютра.

– Ты хочешь узнать, как поживает это незаконнорожденное отродье? – насмешливо спросил он. – Послушай, моя бедная Анжелина, ты совершенно напрасно потакаешь капризам распутной женщины, да еще перед самым Рождеством. Лучше бы ты исповедалась и причастилась.

Анжелина ответила, что не чувствует себя в чем-либо виновной и не знает, что сказать кюре. Но от Огюстена Лубе не так-то легко было отделаться.

– Если ты так настаиваешь на этой поездке, обещай мне, что пойдешь в собор накануне сочельника. Я уверен, что твою совесть отягощают мелкие грешки. Хорошо еще, что эта недостойная мать оплачивает тебе комнату в таверне Касте-д’Алю. У нас нет на это денег. И будь осторожна; я не сомкну глаз до твоего возвращения. Ты ставишь меня в неловкое положение, малышка. Я не могу поехать с тобой, у меня много работы.

– Не бойся, папа, все будет хорошо!

После долгих разговоров Анжелина оседлала ослицу и пустилась в путь. Она сгорала от нетерпения, но вместе с тем ее снедала тревога. На ум приходили нескончаемые вопросы: «Вдруг Анри умер, а кормилица не удосужилась мне сообщить об этом, поскольку она не знает, что я мать ребенка? Надо ей сказать, чтобы она ставила меня в известность, если возникнет серьезная проблема или Анри заболеет. Для папы же я придумаю что-нибудь».

И, хотя Мина шла медленно, вскоре Анжелина была почти у цели. Колокола Бьера прозвонили десять раз.

– Я должна туда идти, – тихо сказала Анжелина, гладя собаку по голове. – Спаситель, пойдем со мной. Ты вновь вернешься в долину и, возможно, покинешь меня, если учуешь следы своего хозяина.

Над каменистой дорогой, по которой ездили дилижансы, возвышалась черная скала, по ее уступам стекала вода. Небо было пасмурным, сплошь покрытым темно-серыми тучами. Было очень холодно, в воздухе пахло снегом. Молодая женщина подняла голову, но снежинок не увидела. Она вновь пошла вперед, старательно обходя лужи.

Анжелине казалось невероятным, что она вновь увидит своего ребенка, почувствует его совсем рядом, это крошечное живое существо, укрытое в одном из деревенских домов.

Вскоре она уже проходила мимо хлебной лавки, в которой продавали также бакалейные товары, необходимые хозяйкам: сахар, жареный цикорий, кофе, соль и перец. В этот миг из лавки вышел мужчина в засаленном большом черном берете. Под мышкой он держал большую буханку хлеба. Увидев его, собака отпрыгнула в сторону.

– Всяк сверчок знай свой шесток! – выкрикнул мужчина на местном диалекте, а потом, плюнув на землю, добавил по-французски: – Чертово животное!

Анжелина вздрогнула, шокированная этими словами. Она молча смотрела на мужчину, но он уже пошел прочь, осеняя себя крестом.

«Похоже, он знает мою собаку, – подумала Анжелина. – Но почему он так странно сказал?»

Анжелине было не по себе. Она миновала церковь и стала подниматься по Пра-Безиаль, которая выходила на улицу Лавуар. Оказавшись в трех шагах от дома семьи Сютра, она почувствовала, что не в состоянии идти дальше. Ее ноги стали ватными. Анжелина, остановившись, отряхнула длинную шерстяную юбку, поправила воротник пелерины и убедилась, что ни одна прядь не торчит из-под белого чепца. Ни за что на свете она не должна выглядеть неряшливой или несчастной. Наконец она постучала в дверь, и этот жест вызвал у нее воспоминания месячной давности. «У меня шла кровь, болел живот, а сердце было разбито, – вспоминала Анжелина. – Тело мое выздоровело, но сердце и душа так и остались разбитыми. Я так виновата! Но не в том, что любила Гильема, а в том, что не могу растить нашего ребенка».

Жанна Сютра тут же открыла дверь. Увидев Анжелину, она смутилась:

– Мадемуазель Лубе, входите, прошу вас!

Первой Анжелина увидела девчушку лет семи. Она сидела за столом и чистила фасоль. Девочка была уменьшенной копией Эвлалии. В небольшом деревянном кресле сидели два толстых карапуза. Это были Мария и Пьер, дети молодой кормилицы.

– Но где же ребенок, мадам Сютра? – спросила Анжелина. – Да и ваша дочь?

– Вы неудачно приехали. По четвергам Эвлалия обедает у свекра со свекровью в Масса, а потом помогает им по хозяйству. Разумеется, она взяла с собой малыша. Ведь он совсем крохотный и просит грудь по нескольку раз в день. Это Поль уже ест жидкую кашу.

Анжелине показалось, что ее предали, обокрали. Расстроенная, она сумела сдержаться и не стала отчитывать Жанну Сютра.

– Весьма неразумно брать ребенка с собой в такой холод! – все же строго сказала она. – Напоминаю вам: я поручилась за вас и вашу дочь. Семья малыша требует, чтобы ему был обеспечен всесторонний уход, я вас предупреждала. Если с ним что-нибудь случится, ругать будут меня. И я буду виновата во всем.

Женщины обменялись недружелюбными взглядами. У каждой был свой интерес: Жанна боялась потерять обещанные деньги, Анжелина думала о благополучии своего сына.

– Эвлалия хорошо ухаживает за маленьким Анри, мадемуазель Лубе, – обиженно сказала Жанна, поворачиваясь к Анжелине спиной. – К тому же на улице не так уж холодно. В долине еще не лег снег. Он только на вершинах гор.

– Да, но что я скажу его семье? – рассердилась молодая женщина. – Я ведь обещала сообщать им о ребенке, после того как увижу его своими глазами. Скажите, где живут свекор со свекровью Эвлалии? Я сейчас же поеду к ним.

Голос Анжелины дрожал, несмотря на все ее усилия. Всю дорогу она боялась и вместе с тем мечтала о той минуте, когда увидит сына. Она приехала в Бьер в состоянии крайнего волнения. Теперь ей предстояло снова набраться терпения, и это казалось Анжелине невыносимым.

– Говорите же! – настаивала она, хотя Жанна Сютра смотрела на нее недоверчиво.

– Улица Монтань, 11, – пробурчала Жанна. – Но это невежливо, беспокоить людей из-за такого пустяка.

– Мне платят за мою работу, и я ее выполняю, – резко ответила Анжелина. – Держите, вот ваши деньги.

Анжелина положила на стол серебряные монеты, которые дала ей мадемуазель Жерсанда двумя днями раньше. Старой даме так понравилась новая блузка, что она расщедрилась.

– Благодарю вас, – сухо сказала Жанна Сютра.

Молодая женщина молча вышла. Она отвязала ослицу и села в седло. Собака исчезла. «Я была в этом уверена, – подумала Анжелина. – Спаситель покинул меня. Возможно, он последовал за мной из прихоти и, вернувшись в родные края, убежал к своим настоящим хозяевам. Больше я его не увижу».

И только сейчас Анжелина поняла, как сильно она привязалась к овчарке. После тайного рождения малыша Анри животное не разлучалось с ней.

«Я думала, что Спаситель любит меня, – горько размышляла Анжелина. – Я неудачница… А Гильем… Как я верила его словам и ему самому! Но он не вернется… Не надо было запрещать ему писать мне. Боже, если бы я получила хотя бы одно письмо, я хранила бы его у себя на груди!»

Погруженная в грустные мысли, Анжелина ехала по дороге, ведущей в город Масса. Это была широкая грунтовая дорога, местами плохо вымощенная камнями. Впереди быки тащили повозку, тяжело груженую дровами. Колеса повозки скрипели. Анжелина взглянула на величественную скалу Кер. На фоне желтоватой растительности и серых камней чернел вход в пещеру…