Текст книги "Сирота с Манхэттена"

На следующий день, в субботу, 23 октября 1886 года

Все пассажиры «Шампани», желая того или нет, узнали о кончине пожилой дамы, чьи останки покоились ныне в океанских глубинах. Представители высшего общества, присутствующие на борту, комментировали прискорбное событие, в частности короткую религиозную церемонию, организованную родственниками покойной.

Мысль об этой смерти одних огорчила, другие делали все, чтобы о ней забыть. Капитан, желая разрядить обстановку, позволил наконец дрессировщику устроить маленькое представление.

Пассажиры третьего класса окажутся в первых рядах, равно как и часть матросов, но единовластный хозяин судна прекрасно знал, что в развлечении поучаствуют множество более обеспеченных путешественников, наблюдая за происходящим с крытой террасы на верхней палубе.

Альфонс Сютра́, радуясь такой удаче, готовился удивлять и веселить толпу, которая собралась вокруг них с мишкой. Он извлек из кармана губную гармонику и поднял ее над головой. Серебристый металл засверкал в лучах заходящего солнца.

– Потренируемся, чтобы наверняка удивить ньюйоркцев! – звонко выкрикнул он, приглаживая усы. – Эй, Гарро, ты уж постарайся! Сегодня нам подыгрывает скрипка!

И он указал на светловолосого румяного юношу, плывущего в Америку в надежде заработать на жизнь своим единственным скарбом – скрипкой хорошей работы.

Катрин, Элизабет и Гийом присели на край какого-то люка. Колетт стояла рядом и улыбалась. Краем глаза она присматривала за сыновьями, но было ясно, что она готова пуститься в пляс, как только зазвучит музыка.

– Если бы мне сказали, что на корабле будет медведь, – ни за что не поверил бы! – заявил ее старший мальчишка, Леонар. – Вчера я отнес ему краюшку хлеба – в трюм, где ему приходится спать. Этот тип, дрессировщик, привязывает медведя цепью к опоре. Не сделай он этого, как пить дать удрал бы!

– Сколько раз можно повторять: говори правильно при мадам Катрин! – набросилась на него мать. – Не «этот тип», а «мсье»…

Элизабет не прислушивалась к крикливому голосу их соседки по спальному отсеку. Взгляд ее небесно-голубых глаз был прикован к мишке по имени Гарро. Медведь раскачивался, стоя на задних ногах и повернув косматую голову к скрипачу.

– Ты заметила, – шепнул Гийом, – что дрессировщик привязал к его передней лапе бубен?

– Да! И он наверняка научил животное на нем играть, – отвечала Катрин.

Мгновение – и полилась ритмичная, веселая музыка. Дрессировщик исполнял польку на гармонике, скрипач ему подыгрывал. Послышались одобрительные возгласы, дети захлопали в ладоши.

– Танцуй, Гарро! – приказал Альфонс Сютра, звучно раскатывая звук «р».

Медведь принялся кружиться на месте. Он качался, приоткрывая пасть, хотя кожаный намордник с него снять и не подумали, потом стал бить в бубен.

Гром аплодисментов, смех только усилились, когда колоритный горец в своей неизменной черной шляпе громко запел народную песню на патуа[9]9
  Диалект, местное наречие, просторечная манера говорить. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

– А он мне нравится! – Колетт прыснула. – Может, и свидимся как-нибудь в Нью-Йорке.

И она заговорщицки подмигнула Катрин. Молодая женщина ответила легкой улыбкой. Она радовалась, что у Элизабет хорошее настроение. Малышка же настолько расхрабрилась, что вскочила и вошла в круг, образованный Леонаром, Полем и двумя девочками. Гийом тоже залюбовался оживленным личиком своей принцессы. Ее темносиняя саржевая юбка порхала вокруг ножек с круглыми коленками, черные прядки выбились из-под ситцевого чепца. Беззаботное выражение лица придавало девочке еще больше очарования.

Каждый раз, поворачиваясь к медведю лицом, Элизабет дружески ему улыбалась. Гарро продолжал танцевать, попадая в ритм. Зрители хлопали, и огромный зверь, услышав привычные для него громкие крики «Браво!», начал кланяться раньше, чем было запланировано.

– Благодарствую, дамы и господа! – воскликнул дрессировщик. – Вы аплодируете опасному пиренейскому хищнику, грозе пастухов и овец! Смотрите, какой он стал послушный. Мой лучший друг! Да-да, самый лучший!

И в качестве эффектной концовки горец приобнял медведя и похлопал его по плечу, а тот в ответ заключил его в свои объятия. Послышались крики ужаса, но уже в следующую минуту Гарро снова раскланивался.

– У тебя есть мелкие монетки? – спросила Катрин у мужа. – Этот человек их заслужил. А теперь идем вниз, я продрогла.

– Твоя правда, к вечеру похолодало. Корабль теперь плывет севернее, это самый короткий морской путь, – пояснил Гийом.

Из кармана он вынул три монетки. Альфонс Сютра уже обходил публику со шляпой. Прибежала Элизабет и бросилась обнимать Катрин. Девочка часто дышала, и вид у нее был совершенно счастливый.

– Так было весело, мамочка! – сбивчиво заговорила она. – Мсье со скрипкой – пусть бы еще играл! Это так красиво! И небо тоже красивое, все в звездах, посмотри!

Катрин подняла глаза к бескрайнему небосводу, почти черному, усеянному миллионами ярких точек. Полумесяц, казалось, висел на самой верхушке мачты. Море было очень спокойное, волны тихо-тихо плескались о корпус судна.

Вернулся Гийом вместе с Жаком, мужем Колетт. Бывший шахтер выпил лишнего. Супругу он застал за приятным разговором с дрессировщиком медведей, который как раз пересчитывал выручку. Гармонии моментально пришел конец.

– Коко! – завопил он. – Стоит отвернуться – и ты уже шашни крутишь! Нашла с кем связаться – голь подзаборная! Я ему сейчас расскажу, что об этом думаю! Тебе, потаскухе, удержу нет!

– Он хотя бы не напивается каждый божий день! – возразила Колетт.

Жак набросился на жену, но та ловко увернулась, несмотря на свою дородность. Их перепуганные сыновья подняли крик.

– Эй ты, иди сюда, я тебе рожу-то подправлю! – продолжал орать Жак.

Альфонс Сютра замахнулся своим посохом с железной оковкой, обороняясь. Медведь в панике заворчал, натянув цепь.

– Прекрати, Жак! Сейчас же! – надрывалась Колетт, красная от стыда.

Дрессировщик ударил забияку Жака по плечу, но тот выхватил посох и отшвырнул в сторону, потом нанес удар кулаком не целясь, наугад.

Подбежали матросы и принялись их разнимать. Невольные зрители этой стычки разделились: одни приняли сторону мужа, другие – дрессировщика. Толпа загудела, и стало ясно: назревает драка.

– Спускайся в твиндек, Кати, и забери с собой Элизабет. Не хочу, чтобы вас толкали, – посоветовал Гийом.

– Пожалуйста, не вмешивайся! – взмолилась Катрин. – Господи, ведь до сих пор было тихо и спокойно! Прошу тебя, Гийом, идем с нами!

– Да, папочка, идем! – подхватила девочка. – И возьмем с собой маленького Поля. Посмотри, его оставили одного, он плачет!

Сочувствие, проявленное Элизабет по отношению к ребенку, который был на три года младше ее, не могло не растрогать, и плотник подчинился. Он подхватил мальчика на руки. Катрин, крепко удерживая дочку за руку, только теперь услышала презрительный смех, доносящийся с верхней палубы.

– А для пассажиров первого класса это развлечение! – сказала она мужу. – Послушай, как насмехаются! Боже мой, и ведь наверняка думают, что они этим людям не чета. Свои измены они тщательно скрывают, но разве это делает их лучше дрессировщика медведя или бедняги Жака, который с двенадцати лет работал в шахте?

Возмущенная, она быстрым шагом направилась к трапу, ведущему в твиндек. За поручни хвататься не стала и… поскользнулась на второй же ступеньке.

– Кати!

На глазах у Гийома она взмахнула руками, словно ища невидимую опору, и опрокинулась на спину. Падение наконец прекратилось, когда Катрин левой ногой сумела упереться в стену. Она так и осталась лежать, запутавшись в тяжелых юбках. Он бросился к ней на помощь, опустив Поля на пол рядом с Элизабет.

– Мама! Мамочка! – закричала малышка. – Ты ушиблась?

– Нет, ничего страшного, – пробормотала Катрин, тяжело дыша.

Побледневший Гийом помог ей встать. Он был потрясен – настолько быстро все произошло.

– Господи, как ты меня напугала! Дорогая, где болит?

– Спиной я пересчитала все ступеньки, но, благодарение Богу, я не упала ничком! Успокойся, любовь моя. Я сама виновата – забыла про осторожность.

– А как твой живот?

– Наверное, малыша тряхнуло, бедолагу! Гийом, ты такой бледный! Прости меня! И, пожалуйста, помоги детям спуститься по трапу!

Катрин осторожно пошла по коридору, ведущему в спальный отсек. Она соврала: мышцы живота напряглись, поясница отозвалась острой болью. Но, дойдя до своей койки, она притворилась, что чувствует себя хорошо.

– Сейчас переодену Элизабет! – объявила она супругу. – Тебе бы лучше сразу прилечь. Вода у нас есть. Поля мы тоже уложим спать. Снимай ботиночки и куртку, мой мальчик, сегодня и этого хватит!

Малыш Поль уже привык спать одетым, поэтому сделал, как ему было сказано. Катрин этим воспользовалась.

– Гийом, переодень нашу принцессу в ночную рубашку, пока я схожу в уборную.

– Хорошо. Только ты кричи погромче, если вдруг кто-то начнет тебе надоедать, – попросил муж, все еще очень взволнованный.

Элизабет, зевая, потерла глазенки, потом протянула руки к отцу. Он нежно погладил ее по голове.

– Папа, а скажи, почему эти господа подрались? Они же не сделают больно Гарро?

– Гарро?

– Ну да, так зовут медведя.

– Конечно нет, моя Лисбет!

– Лисбет?

– Когда приедем в Нью-Йорк, я буду так тебя называть, это звучит более «по-американски». Это одна из форм твоего имени. Или вот еще – Бетти! Я навел справки.

– Только не Бетти, папочка! Лисбет мне нравится больше. А те, кто там живут, тоже так меня будут называть?

– Конечно, – рассеянно отвечал Гийом.

Перед глазами у него все еще стояла эта жуткая картина: Катрин лежит спиной на ступеньках. Он содрогнулся, но постарался скрыть волнение и занялся дочкой. Подоткнул ей одеяло, поцеловал.

– Ты оставила куклу под подушкой, – заметил он. – Хорошая мысль! Ей там очень тепло.

Гийом ощутил непривычную прохладу, как если бы холодный океанский ветер проник в самое нутро парохода. Взгляд его обежал спальные места соседей. Те, кто уже лег спать, натянули одеяла до подбородка.

– Папа, споешь мне колыбельную? Только потихоньку, – попросила Элизабет.

– Подожди немного, милая, я слышу странный шум…

К знакомым звукам – поскрипыванию кроватных сеток, храпу, кашлю, шепоту – примешался новый. Он доносился снаружи и наводил на мысль, что бортовая качка усилилась.

«Наверное, море штормит, – сказал он себе. – Но почему не возвращается Катрин?»

Молодая женщина прислушивалась к тому же странному шуму, что и ее супруг, запершись в смрадном нужнике. Судно сильно качало, и Катрин вдруг осознала, что ей очень холодно. Еще она слышала голоса и топот ног.

Но не от этого ее бросило в дрожь. Кровь на хлопковых, с кружевной отделкой панталонах! На это красное пятно она взирала с ужасом, как на серьезную угрозу, а когда одернула юбки, попыталась себя уверить, что ничего такого не видела.

4
Ночь на море

На борту парохода «Шампань», в ночь с субботы 23 октября на воскресенье 24 октября 1886 года

Катрин со своей койки наблюдала за шумным возвращением взбудораженных соседей. В слабом свете масляных ночников лицо шахтера выглядело усталым и одутловатым, полщеки занимал кровоподтек. Колетт все никак не успокаивалась, шепотом распекая своего муженька-балагура.

– Стыд бы поимел, старый пьянчужка! Выставил себя на посмешище перед всем пароходом! И запомни: или ты научишься пить, или я в Америке и без тебя обойдусь.

Мужчина едва стоял на ногах. Внезапно он повалился лицом вниз между койками жены и Катрин, и его моментально вырвало. Эти звуки разбудили Гийома.

– Проклятье! Только этого не хватало! – возмутился он. – Моей жене нужен покой, она упала на трапе. Займитесь мужем, Колетт, а я уберу с пола.

Плотник был уже на ногах – помог подняться Жаку, после чего, перепрыгнув через тошнотворную лужу, побежал к цистерне с водой, расположенной возле туалета.

– Да когда же это наконец кончится? – спросила Катрин, в то время как соседка вполголоса, безостановочно извинялась за доставленные неудобства.

– Дрессировщик – храни его бог! – отделался синяком под глазом! И злобы не затаил, они с Жаком даже руки друг другу потом пожали. А вы, моя красавица, говорят, упали на ступеньках и зашиблись?

– Ничего страшного. Упала на спину и съехала на пару ступенек вниз.

– Это еще что! Нас скоро всех будет швырять, как щепки! Один матрос сказал, что этой ночью будет буря, – хмурясь, проговорила Колетт. – И Жак не последний, кого вывернет на пол, вот помянете мое слово! Господи Иисусе, чувствуете, как качает? У меня голова кружится, что б его!..

Пароход, невзирая на мощность двигателей и огромную массу, уже час испытывал сильную качку. В твиндеке, расположенном ниже ватерлинии, были слышны глухие удары об обшивку – это волны с силой ударялись о корабль и, беснуясь, его раскачивали.

– Ваша правда, Колетт, на море неспокойно, – тихим встревоженным голосом согласилась Катрин. – Мне нездоровится, но, скорее всего, это морская болезнь. Хотя с момента отплытия я ничего такого не испытывала.

– Это у вас на погоду в животе крутит!

Молодая женщина закрыла глаза, пропустив грубоватое замечание соседки мимо ушей. Внизу живота ощущались нерегулярные спазмы, и она, прикрывшись одеялом, помассировала его ладошкой. Пытаясь себя успокоить, Катрин вспомнила слова доктора, с которым консультировалась две недели назад.

«По мнению врача, я рожу в середине января. В самый разгар зимы. У нас будет теплое жилище, Гийом мне обещал. Благодарение Богу, кровь больше не течет, – думала она. – И если завтра я целый день полежу, все придет в норму. Не нужно было так торопиться на трапе! А теперь еще эта ужасная вонь!»

Как раз вернулся Гийом с ведром воды в каждой руке. Жену он застал прикрывающей нос платочком.

– Моя вина, что тебе приходится все это терпеть, – прошептал он.

– Давайте-ка я вам помогу, мсье Дюкен, – предложила Колетт, которая уже успела лечь. – А что до вони, так это только начало. Прислушайтесь!

Она оказалась права. Кто-то из пассажиров стонал, а кого-то уже рвало. «Шампань» вибрировала, то взлетая на волнах, то словно проваливаясь в яму, и большинство пассажиров извергали из себя вечернюю трапезу. Рыдали испуганные дети.

– Вот бы подняться на палубу! – проговорил Гийом, старательно оттирая пол. – Волны, наверное, просто гигантские!

– Нет, не ходи! – запретила ему Катрин. – Не хватало еще, чтобы тебя смыло за борт. Что тогда будет со мной и нашей девочкой? Умоляю, не рискуй понапрасну!

– Обещаю, что никуда не пойду, дорогая. Хорошо еще, что наша Элизабет спит даже при всем этом гаме. Наверху, кажется, пошел дождь и свищет ветер. Экипажу сегодня придется попотеть!

Гийом напряженно вслушивался в шумы, доносящиеся снаружи. Катрин догадывалась, что ему хочется сразиться с разбушевавшейся стихией, помочь матросам, если нужно.

– Прошу, не ходи наверх! – повторила она.

– Не пойду. Но ведра нужно опорожнить, сегодня ночью они наверняка еще кому-нибудь понадобятся. Отдыхай, моя Кати, я позабочусь о тебе и Элизабет – о вас обеих, мои принцессы!

Он пошел по коридору, раскачиваясь, как пьяный: качка усиливалась ежеминутно. Навстречу ему выбежал мужчина.

– Надвигается шторм! – закричал он. – Никому не дозволено подниматься на палубу – приказ капитана! Хотя на это может пойти только безумец: волны перехлестывают через леера!

– Неужели все так плохо? – встревожился Гийом. – Откуда вы узнали про шторм?

– От помощника капитана. Он говорит, в этих широтах такое случается – кажется, из-за подводных течений, я толком не понял. Я пришел рассказать об этом сестре. Мы путешествуем вдвоем.

– Всего хорошего, и спасибо!

Переваривая услышанное, Гийом направился к уборным. Они пребывали в ужасном состоянии, и ему, превозмогая тошноту, пришлось шлепать по желтой вонючей жиже. Управившись с ведрами, он помыл руки и с облегчением повернул назад, но, оказавшись в коридоре, мощным толчком был отброшен к ближайшей стене и сильно ушибся.

– Вот же дьявольщина! – выругался он. – На ногах не устоишь!

Однако любопытство возобладало: невзирая на предупреждения незнакомца, Гийом прошел по коридору и поднялся по трапу. Не успел он ступить на палубу, как в лицо ударил ледяной дождь.

Последней ступеньки он так и не переступил – до того была страшна открывшаяся его глазам картина. Ванты со свистом трепал ветер, и это было похоже на пронзительные демонические вопли. «Повелитель морей» уподобился утлому челну, гонимому разбушевавшимся океаном, чьи громадные волны с рокотом разбивались о палубные ограждения.

По палубам сновали матросы в непромокаемых робах. Один из них заметил Гийома.

– Мсье, немедленно спускайтесь! Надвигается шторм! – распорядился он. – Нам приказано задраить все люки и закрыть твиндек.

– Он уже начался, ваш шторм, – возразил Гийом.

– Делайте, что вам велено!

Катрин ждала возвращения мужа. Заснуть не получалось: на ночной рубашке проступила тоненькая кровяная дорожка. Сменного белья у нее не было, равно как и сил сносить новые неприятности.

– Если б только не пропали наши чемоданы! Я захватила несколько отрезов ткани, специально для родов. А теперь у меня ничего нет, совсем ничего! – твердила она едва слышно, стискивая зубы.

Потревоженная соседка открыла глаза, а потом и приподнялась на локте.

– Что случилось, моя милая? Вам плохо?

– Да, Колетт, плохо. У меня пошла кровь – после того как я упала, и кровотечение не останавливается. Ни подмыться, ни переменить одежду я не могу, вы понимаете…

– Милостивый Иисусе! С этим я вам, конечно, помогу. Но вдруг это начались роды?

– Нет, это точно не схватки. Наверное, я ушиблась.

– На борту этой проклятой жестянки есть доктор, и завтра вы к нему непременно сходите! Если, конечно, мы до утра доживем.

– Господи, Колетт! Не надо так говорить!

Молодая женщина перекрестилась. Она только что осознала, что за бортом беснуются волны, заглушая своим угрожающим ревом урчание паровых машин под полом.

– Гийом! – громко позвала она. – Мой муж все никак не возвращается! Коко, корабль накренился, смотрите! Он еще наклоняется!

В тот же миг проснулась Элизабет и изо всех сил закричала:

– Мамочка!

Другие дети тоже стали звать матерей – те, кто от страха не мог уснуть.

– Дорогая, успокойся! – воскликнула Катрин. – Я не могу встать. Сейчас подойдет папа.

Из сумерек возник Гийом, волосы у него были мокрые. Он склонился над койкой дочки. Малышка всхлипывала, прижимая к сердцу куклу.

– Не бойся, моя принцесса, просто море сердится. Но это скоро пройдет.

Элизабет смотрела на него невидящим взглядом. Он погладил дочку по щеке, улыбнулся, пытаясь скрыть тревогу.

– Лисбет, милая, поговори со мной! Тебе снова приснился кошмар?

Девочка коротко кивнула. Ее отец вздохнул от огорчения, а потом предложил:

– Хочешь лечь рядом с мамой?

– Нет, пусть побудет с тобой, Гийом! – возразила Катрин. – Меня тошнит, поэтому прошу, посиди с Элизабет. Ты заметил, как накренился корабль?

– Я все видел, Кати! – ответил мужчина. – Будем надеяться на лучшее. Капитан знает, что делает. Это не первый его трансатлантический переход.

Пассажиров постепенно охватывала паника ввиду столь сильного наклона парохода. Высказывались самые разные предположения, охали и стенали испуганные женщины, мужчины, встревожившись, вставали и одевались. Слово «шторм» передавалось из уст в уста, порождая страх и непонимание.

– Милостивый Иисусе! Я и сама еле жива, – призналась Колетт.

Ее сыновья плакали, сидя рядком на койке, которую делили между собой. Старший, Леонар, обнимал маленького Поля за плечи.

– А ваш отец храпит себе! – внезапно рассердилась их мать. – Будем тонуть, он и глаз не откроет, пьянчуга!

Катрин стала молиться. Она просто не могла лишиться своего еще не рожденного малыша! Если эта трагедия случится, она всю жизнь будет себя в этом винить!

– Мамочка! – снова позвала Элизабет. – Мама, поцелуй меня!

– С тобой рядом папа, моя хорошая, ляг и засыпай! Будь послушной девочкой. Мне будет очень больно, если я встану тебя поцеловать.

На ее отказ девочка ответила коротким всхлипом. Гийом принялся тихим шепотом уговаривать дочку. Еще через минуту Катрин услышала, как он напевает любимую песню Элизабет – о девушке Марианне, которая понесла зерно на мельницу.

Нахлынули умиротворяющие воспоминания: лето на берегу Шаранты, вызолоченные солнцем пшеничные поля, аромат мяты и тимьяна в их садике в Монтиньяке… Катрин смахнула слезы, порожденные ностальгией по родной стране, теперь такой далекой.

Уже больше часа «Шампань» отважно противостояла разыгравшейся стихии и ярости океана. Гийом напряженно прислушивался, Элизабет спала, устроив головку у него на плече. Контакт с теплым отцовским телом помог ей успокоиться. Не спалось не только Гийому. Между койками то и дело кто-то проходил – в уборную или просто навестить соседа.

Разговоры, как в полный голос, так и шепотом, составляли несмолкаемый фоновый шум, а к нему добавлялись мощные удары волн, которые никак не шли на убыль, и завывания ветра.

И тут разразился напророченный шторм. Атакуемый им пароход затрясся. Все, кто ожидал, что погода вот-вот улучшится, осознали свою ошибку.

– Господи, сжалься! Защити нас! – прошептала Катрин, которой было не до сна.

Молодая женщина съежилась на койке, сжимая пальцами свой крестильный медальон. Она была готова к любым испытаниям, потому что одно маленькое чудо уже случилось.

«Живот перестал болеть, и кровь больше не идет, – думала она. – Колетт говорит, с ней во время беременности такое случалось, и не раз».

Еще несколько минут – и воцарился хаос. Все обитатели просторного твиндека пришли в ужас, поскольку было ощущение, что огромный корабль опрокидывается на левый борт, а в следующую секунду встает на дыбы. Пол опасно накренился под ногами, по проходам покатились чьи-то вещи.

Брань, испуганные восклицания, стоны… От страха кричали дети. Мгновение – и «Шампань» словно рухнула в бездонную пропасть.

Если бы пассажиры третьего класса могли подняться на верхнюю палубу, они бы увидели высоту волн и их беспощадность. Тем не менее корабль шел вперед, подобный швыряемой из стороны в сторону соломинке.

Катрин все еще молилась, держась руками за металлические опоры койки. Она слышала, как Гийом пытается успокоить Элизабет, разбуженную толчками и воплями, как и большинство детей.

– Будь храброй, моя девочка, – сказала она. – Крепко обними папочку за шею! Это скоро кончится. Все опять будет хорошо.

– Да, мамочка, – отвечала Элизабет. – Только я тебя не вижу. Я так хочу на тебя посмотреть!

Многие ночники попадали, а уцелевшие давали очень мало света. В спальном отсеке повисла угнетающая темнота.

– Почему матросы не несут нам фонари? – сердито подал голос кто-то из мужчин. – Обращаются с нами как со скотом!

– Они слишком заняты тем, что спасают наши шкуры! – возразил ему сосед.

Со всех сторон посыпались комментарии. Только теперь Катрин осознала, что все они, возможно, обречены. От плача дочки, просящейся к ней снова и снова, разрывалось сердце.

«Я не беру мою девочку к себе, – подумала она. – А ведь Элизабет еще такая маленькая! Она хочет прижаться к маме. Хватит и того, что мы оставили ее одну вечером в детской, когда заезжали к родителям. Бедная моя крошка!»

– Гийом! – позвала она мужа. – Помоги Элизабет перебраться на мою койку. Я хочу быть с ней, если и правда… И с тобой, конечно!

– Ты права, любимая! – выдохнул он.

Муж сразу понял намек. Не помня себя от радости и облегчения – она наконец-то обнимет маму! – Элизабет вывернулась из отцовских объятий. С койки она спрыгнула как раз в тот момент, когда судно внезапно выпрямилось и стало клониться уже на правый бок.

Элизабет потеряла равновесие, споткнулась, попыталась выпрямиться, но тут же упала и заскользила вперед по сильно наклонившемуся полу. Колетт, прижимая к себе двух сыновей, хрипло воскликнула:

– Ваша девочка упала!

Катрин, забыв про всякую осторожность, вскочила и, обогнав мужа, поспешила на помощь дочке. Гийом выругался: он запутался ногой в одеяле. А когда высвободился, несколько мгновений тщетно всматривался в потемки, обеспокоенный глухим звуком падения и сдавленным стоном.

– Кати! Элизабет!

Он кричал, сам не свой от страха. Его хлопнул по плечу молодой мужчина, в котором он, присмотревшись, узнал давешнего скрипача:

– Мсье, посмотрите там, за нами! Кажется, они там…

И они оба ринулись в указанном направлении. Приходилось цепляться за опоры коек, расталкивать товарищей по несчастью, которые зачастую тоже помогали супруге или сестре подняться или же подобрать свои скромные пожитки, которые расшвыряло по полу.

– Господи, это настоящий ад! – в сердцах воскликнул Гийом. – Кати! Элизабет!

– Папочка! Папа!

Это был голос дочки. Он выхватил у какого-то подростка из руки лампу Пижона[10]10
  Маленькая переносная керосиновая лампа с круглым стеклянным плафоном. Шарль Пижон изобрел первую безопасную переносную керосиновую лампу.


[Закрыть], дававшую немного света.

– Я скоро ее верну! – скороговоркой выпалил он.

– Там! Они там! – указал музыкант.

Элизабет забилась в закуток, зрачки ее голубых глаз расширились от ужаса. Катрин лежала на полу рядом и, судя по ее виду, не дышала.

– Папа, мамочка сильно ударилась, – пробормотала девочка. – Лбом…

– Кати, любимая! Кати!

Он упал на колени. Скрипач забрал у него лампу и посветил ему. Гийом приподнял жену за плечи, чтобы осмотреть голову. На белокурой макушке была кровь. И тут веки Катрин затрепетали.

– Я сожалею, – со вздохом прошептала она.

– Хвала Богу, с тобой не случилось непоправимого! Любовь моя, ну разве можно было тебе вставать?

– Но ведь Элизабет могла пораниться!

– Прости меня, мамочка, это я виновата! – сквозь рыдания произнесла девочка.

– Нет, моя принцесса, – возразил ее отец. – Единственный виновник – это океан, пославший нам ужасный шторм.

– Кажется, море понемногу успокаивается, – заметил молодой музыкант. – Я помогу вам добраться до ваших коек.

– Спасибо вам огромное! – сказал Гийом, не помня себя от счастья.

Он обнял обожаемую жену, осыпал ее лоб поцелуями, потом нежно погладил Элизабет по щеке.

– Вытри слезы, милая, – тихо проговорил он. – Этот господин прав: качка уменьшилась, и очень ощутимо. Наша мамочка отделалась ушибом. Вот увидишь, завтра выглянет солнышко и море снова станет спокойным. Так и будет, моя принцесса!