Текст книги "Сирота с Манхэттена"

3
Посреди океана

На борту парохода «Шампань», пятница, 22 октября 1886 года

В записной книжке Гийом сделал пометку: «Начинается наш четвертый день плавания». Погода все еще радовала, хотя волнение на море усилилось, поднялся холодный ветер. Матросы принесли еще ведер для пассажиров третьего класса: у многих обострилась морская болезнь. Вонь в спальном отсеке стояла невыносимая.

– Мы весь день будем на воздухе! – заявила Катрин мужу. – Не понимаю тех, кто безвылазно, с утра и до вечера, сидит внизу.

Едва проснувшись, молодая женщина принялась приводить себя в порядок. Расчесала волосы, пока Гийом ходил за водой.

«Благодарение Небесам, у меня теперь есть тазик! – думала она. – С ним гораздо удобнее умывать Элизабет и поддерживать чистоту самой!»

Этот подарок ей сделала престарелая еврейка. С момента отплытия несчастная не вставала с койки – так у нее болело в груди.

– Ваша соседка – та, что настаивает, чтобы ее звали Коко, – рассказала, что вы лишились своего багажа, – сказала пожилая женщина Катрин. – Я думала, тазик пригодится, но что-то я совсем обессилела. Невестка старательно за мной ухаживает.

Они смогли поговорить, когда Катрин пришла, чтобы поблагодарить любезную дарительницу, чья восковая бледность не предвещала ничего хорошего.

– Вы ждете малыша! – обрадовалась Ракель Бассан. – Это благословение Небес. Прошу, в следующий раз возьмите с собой свою маленькую дочку, говорят, она чудо какая хорошенькая!

Женщины еще долго разговаривали, не обращая внимания на громкий говор и ругань мужчин, ссорящихся за карточной игрой.

Так, мало-помалу, пассажиры знакомились, руководствуясь спонтанной симпатией, а иногда и по воле случая. Быстро выяснялось, кто друг друга терпеть не может. Такие индивидуумы старались лишний раз не общаться: ссоры не нужны никому.

– Отведу Элизабет на палубу, как только она будет готова, – решил Гийом, захлопывая записную книжку.

Этой ночью девочке снова приснился кошмар. Она проснулась заплаканная, вся в поту, глазенки – испуганные.

– Чему удивляться? – сказала Катрин. – Еды нам дают мало, и ее качество оставляет желать лучшего. Люди жалуются на плохое самочувствие, по нескольку раз за ночь встают. В таких условиях Элизабет не может спать нормально.

– Дорогая, она не единственный ребенок на борту! У сыновей Колетт сон крепкий, да и у остальных тоже, – возразил Гийом. – Признай, кошмары у нее начались еще в Монтиньяке, до того примечательного ужина в доме твоих родителей. Знать бы, в чем причина…

Супруги обменялись встревоженными взглядами. Деревенский доктор, с которым они консультировались за неделю до отъезда, их успокоил:

– Обычное дело в ее возрасте, – сказал он, улыбаясь. – Это пройдет. Поите девочку липовым или ромашковым чаем, и пусть хорошенько выбегается за день. Кошмары перестанут ей сниться.

Катрин снова прокрутила в голове эти успокоительные заверения. Она исполняла все рекомендации доктора, но, судя по всему, травяные настои не дали ожидаемого результата.

– Даже если вдвоем нам будет очень тесно, вечером я возьму ее к себе, – заявила она.

– Поступай как знаешь. Зато сейчас нашу принцессу ничто не беспокоит: она лучше спит по утрам, – с нежностью заметил Гийом. – Попробую раздобыть для тебя кружку горячего кофе!

– Спасибо, любовь моя, – шепнула ему на ухо Катрин, стыдливо касаясь губами его щеки.

До прибытия в Америку о большей близости между супругами и речи не могло быть. И лишним тому подтверждением стало появление Колетт. Она как раз прибежала из столовой, явно чем-то напуганная.

– Господи, надо же такому случиться! – запричитала она, складывая руки на своей пышной груди. – Бедная, бедная старушка! Какое горе!

– О ком речь, Колетт? – спросил заинтригованный Гийом.

– Да о той болезной старушке, Ракель! Она еще подарила вам этот красивый эмалированный тазик. Умерла она! На рассвете умерла, сказал Давид, ее старший сын.

– Боже мой! Такая добрая, милая женщина! – огорчилась Катрин. – А я еще собиралась сходить к ней с Элизабет ближе к полудню. Я советовала позвать судового врача…

– Сердце у ней не выдержало! – предположила Колетт. – Восемьдесят два года было старушке, но она все равно решила ехать с семьей в эмиграцию. Ладно, пойду-ка я к ним. Уже пообещалась обмыть покойницу.

Гийом тоже вскочил, он был взволнован. С Давидом Бассаном они не раз сталкивались на палубе, и он был ему симпатичен.

– А дальше что? – спросил он. – Мы прибудем в порт дней через шесть, не раньше.

– Сказали, капитан скоро спустится поговорить с родственниками. Но что, по-вашему, мсье Дюкен, тут можно сделать?

Катрин очень расстроилась. Из сумки она достала маленький флакон с одеколоном, смочила в нем платочек и, смежив веки, приложила его к носу.

– Мама?

Тоненький голос дочки помог молодой женщине совладать с эмоциями. Муж снял Элизабет с верхней полки и поставил на пол. На нее, в ночной рубашке, с растрепанными темно-каштановыми волосами, смотреть было одно удовольствие. Элизабет уставилась на мать ярко-голубыми глазенками.

– Мамочка, что это так хорошо пахнет?

– Милая, иди я тебя обниму! – произнесла Катрин. – А где кукла? Ты оставила ее одну?

– Она отдыхает, мам.

Кивнув Гийому, Колетт ушла. Тот быстрым шагом последовал за соседкой.

– А почему ушел папа?

– Он скоро вернется, моя принцесса. А я жду не дождусь, когда ты меня обнимешь и крепко поцелуешь!

Элизабет не заставила просить себя дважды. Обняла мать, поцеловала, потерлась щечкой о ее щеку. Обе упивались этими ласками, нежными поцелуями – совсем как дома, в Монтиньяке, где это было их утренним ритуалом. Касания пухленьких теплых детских рук привели Катрин в чувство. Лучше не думать о кончине этой милой старушки с ангельской улыбкой и о последствиях ее ухода.

– Элизабет, милая, сейчас я тебя причешу и одену, а потом мы прогуляемся по палубе. Полезно подышать морским воздухом, размять ноги и руки. Папочка занят, он придет к нам позже. Кажется, у меня осталось несколько печений с корицей. Я дам тебе одно и немножко воды запить.

– Мне больше хочется молока!

– Мы раздобудем тебе молока, обещаю. В столовой продается концентрированное, в банках. Там и купим.

Катрин наслаждалась каждым привычным жестом. Она расчесала шелковистые дочкины волосы, на концах естественным образом завивающиеся в крупные локоны, повязала их голубым платочком.

– На улице очень ветрено, и если пойти с распущенными волосами, они будут постоянно попадать в глаза, – смеясь, пояснила она Элизабет. – Обязательно надень шерстяное пальтишко и захвати с собой куклу. Ты спрятала ее под подушку, маленькая шалунья?

Элизабет крепко полюбила игрушку, с любовью сделанную материнскими искусными руками, – так же, как и оловянного солдатика, подарок Жюстена. Катрин пожертвовала тремя большими носовыми платками из льна, принадлежавшими мужу, которые нашлись у нее в саквояже, и сумела, благодаря искусному покрою, придать кукле необходимую форму. Мордашку она оформила посредством вышивки цветными нитками – и глаза, и рот. Для косичек срезала немного бахромы с собственной шали.

– Ты уже придумала имя своей кукле? – спросила молодая мать.

– Нет пока, – с мечтательным видом отвечала девочка. – Может, назвать ее Кати, в твою честь? Папа всегда так ласково говорит это слово – Кати…

– Почему бы и нет? – сказала Катрин.

Через пару минут они уже поднимались по бесконечному трапу, крутому и с очень скользкими ступеньками. Водяные брызги долетали до твиндека, где уже было очень мокро, и всем, кто шел по трапу вверх или вниз, приходилось крепко держаться за поручни.

Катрин вынуждена была ненадолго остановиться, прижав руку к животу. Малыш активно шевелился, и для нее это было облегчением: накануне он не напоминал о себе.

– Мамочка, тебе плохо? – спросила Элизабет.

– Нет, моя принцесса, нет. Я в порядке. Давай поторопимся!

По ярко-голубому небу плыли белоснежные облака. Волны, высокие и мощные, обтекали величественный черный корпус «Шампани». Катрин невольно залюбовалась бирюзовым цветом воды.

– Не устаю смотреть на море, – со вздохом произнесла она. – Разве бывает что-нибудь прекраснее?

Она подставила свое очаровательное лицо океанскому ветру, заправила за ухо танцующие у лица светлые прядки.

– Папа говорил, мы увидим китов, – сказала Элизабет. – Но пока они что-то не приплывают.

– Подождем еще немного, милая!

Молодая женщина повернулась на звук голосов. В десяти метрах от них собралось небольшое общество. На некотором отдалении от основной группы стоял, активно жестикулируя, матрос в форменной темно-синей блузе и фуражке. За спинами людей Катрин только теперь разглядела рыжевато-коричневую меховую громадину.

– Неужели нашего обитателя гор вывели на прогулку? – Она обернулась к дочке: – Может, подойдем поближе? Не испугаешься?

– Нет, я медведя совсем не боюсь. И того господина в большой черной шляпе тоже!

– Вот и славно! А я думала, не из-за медведя ли тебе этой ночью снились плохие сны.

Элизабет помотала головой. Она просто не могла ответить родителям, когда они расспрашивали о ночных кошмарах; чаще всего видения, заставлявшие ее ночью кричать от ужаса, после пробуждения становились смутными и запутанными. От них оставалась только чувство печали, но скоро забывалось и оно.

Послышался раскатистый голос дрессировщика медведей. Житель Пиренеев громко препирался с матросом.

– Как это – моему мишке нельзя потанцевать? Пусть люди посмотрят, порадуются! Даже те, кто едут первым классом, готовы похлопать Гарро!

Горец тростью, окованной железом, указал на тянущийся вдоль судна узкий коридор и террасу одного из салонов, откуда богатые пассажиры наблюдали за представлением. Дамы были в роскошных платьях и шляпах с пышными перьями, их драгоценности сверкали на солнце.

– Капитан – единственный хозяин на корабле, – не сдавался молодой матрос. – И он не хочет никаких развлечений на борту сегодня утром. У нас покойник и все связанные с этим хлопоты. Неужели непонятно?

Медведь в прочном наморднике, равнодушный к этим доводам, внезапно встал на задние лапы и принялся раскачиваться из стороны в сторону, потом по очереди поднимать лапы.

– Смотрите сами, Гарро хочет размяться! – заявил дрессировщик.

Засмеялась женщина, восторженно присвистнул подросток. В медведя полетели мелкие монетки, и он изобразил некое подобие реверанса. Катрин отступила: на эту униженную покорность было жалко смотреть.

– Кати! Принцесса моя! Вот вы где! Я вас искал.

Гийом обнял супругу за талию. Элизабет была увлечена представлением, и супруги отошли на два шага.

– Кати, я ходил к родным Ракель Бассан. Они молятся у ее смертного одра. Похороны состоятся сегодня вечером, – шепнул он ей на ухо. – Подумать только! Они собираются устроить похороны по морскому обычаю, то есть тело, завернутое в саван, сбросят в океан.

– Господи, какой ужас! – содрогнулась Катрин.

– Капитан говорит, другого выхода нет. Отчего умерла мадам Бассан, неясно, он опасается распространения инфекции. К тому же мы посреди океана.

Катрин перекрестилась, охваченная священным ужасом. Гийом привлек ее к себе, поцеловал.

– Я поприсутствую на церемонии вечером, – сказал он, – а вы с Элизабет оставайтесь в спальном отсеке. Она очень нервная, лучше ее от этого оградить.

Девочка подбежала к родителям. Она улыбалась, сжимая в руке куклу.

– Завтра вечером медведь Гарро дает представление! – воскликнула она. – Мамочка, мы же пойдем? Еще там будет музыка!

– Конечно пойдем, дорогая! А пока попросим папу раздобыть для тебя молока и свежего хлеба, – ласкающим голосом предложила Катрин.

Муж догадался, что она хочет отдать покойнице последний долг и ему лучше увести Элизабет. Молодая женщина торопливо спустилась в твиндек. В спальном отсеке царило привычное оживление. Но пока она шла к той его части, где расположилась еврейская семья, становилось все тише. Скоро она различила шепот молящихся, наводящий на мысль о заупокойной службе.

Сделав еще несколько шагов, Катрин увидела тело старушки, завернутое в простыню так, что виднелось одно лишь воскового оттенка лицо. Рядом стояли сыновья покойницы с женами и двое внуков.

«Я не их конфессии, – подумала молодая женщина. – И едва была знакома с бедняжкой. Мое присутствие могут счесть неуместным».

И все же она задержалась ненадолго – едва слышно прочла «Отче наш». С тяжелым сердцем, так и не решившись приблизиться к скорбящим, она смахнула слезу.

На борту парохода «Шампань», вечером того же дня

Гийом не мог отвести взгляд от черной воды, в которой только что исчез зловещий сверток продолговатой формы. Волны с плеском ударялись о корпус судна, в небе, как и в любой другой вечер, сияла луна, а тело, зашитое в саван с кусками чугуна для утяжеления, было предано океану.

Капитан все еще стоял навытяжку, приставив руку к своей обшитой золотым галуном фуражке. Часть экипажа присутствовала на совершаемой в желтом свете керосиновых ламп церемонии, стремительной и вызывающей бурю эмоций.

Давид Бассан уважительно поприветствовал капитана и теперь, как и молодой плотник, неотрывно смотрел на воду. Его мать упокоилась здесь, в безвестной точке Атлантики, не прожив и дня из той новой жизни, которая была уготована им на американской земле.

Рядом с Гийомом стояли, облокотившись о перила, Колетт с Жаком, своим супругом. Лица у них были печальные. Двоих сыновей они оставили под присмотром Катрин.

– Не хотелось бы мне вот так умереть, – пробормотала Колетт. – Только подумаю – и мороз по коже!

– Да уж, пойти на корм рыбам – небольшая честь, если спросите меня, – подхватил ее супруг. Он чуть растягивал слова, что выдавало в нем северянина. – Но другого выхода не было. Проклятье! Это морской закон. Я тут разговаривал с одним матросом – такого наслушался!

Бывший шахтер состроил гримасу, показав донельзя испорченные зубы, и продолжил:

– Я имел несчастье обмолвиться, что у себя, в Валансьене, разводил кроликов. Так вот, оказывается, слово «кролик» на борту говорить запрещено. И «заяц», и «веревка», и «шпагат»! А хуже всего, мсье Дюкен, – это причинить вред чайке! В этих птицах живут души утопленников.

– Ба! Вот чего можно не опасаться! – проворчала Колетт. – Пока мы в открытом море, чаек не видать!

Гийом кивнул, давая понять, что разговор показался ему интересным, и только потом распрощался. Ему не терпелось вернуться к Катрин, поцеловать дочку, даже если она уже спит.

«Благодарение Богу, корабль новый и пребывание на нем более комфортное, чем это было раньше. Не хотел бы я, чтобы две мои принцессы путешествовали на судне, похожем на те, что перевозили эмигрантов последние двадцать лет!»

В их отсеке было почти пусто: пассажиры ушли в столовую. Катрин, лежа на боку, рассказывала Полю сказку.

– Элизабет съела свой суп и сразу уснула, – пояснила молодая женщина. – Поль ведет себя хорошо, а вот его братец убежал неизвестно куда, хоть я ему и запрещала!

– Он наверняка вертится в районе камбуза, не волнуйся. Леонар – большой мальчик, ему уже десять, – рассеянно отвечал Гийом. – Их родители скоро придут. А ты поела, Кати, любимая?

– Немного супа, как и наша красавица. Твою порцию я захватила с собой и ломоть хлеба.

В серых глазах мужа Катрин прочла отражение сдерживаемых им эмоций. Она не стала его расспрашивать, зная, что позже он сам все расскажет. Она нежно взяла супруга за руку. Он присел рядом. Малыш Поль, сидящий на койке напротив, сунул палец в рот и стал его посасывать – так ему не терпелось узнать, чем закончилась сказка.

– Я дорасскажу завтра, – пообещала ему Катрин. – Мы дошли до середины, когда пришел Гийом. Иди на свою кроватку, ты наверняка очень устал.

Ласковый голос Катрин творил чудеса с маленькими детьми, равно как и ее красота. Поль тут же послушался.

– Чудесный ребенок! – сказала молодая женщина. – Надеюсь, на этот раз я рожу тебе сына. Черноволосого, как ты, и с твоими глазами.

– Нет, пускай у него будут твои волосы и глаза как у тебя, зеленые с золотом. Элизабет унаследовала лазурный взгляд моего отца, нам повезло.

– В тебе просыпается поэт, любовь моя! «Лазурный взгляд» – звучит очень мило, – шепнула она ему на ухо. – Одно я знаю точно: нашему будущему малышу нравится качка, он постоянно толкается.

– Может, у него морская болезнь, как у многих пассажиров? – пошутил Гийом. – В отличие от его восхитительной мамочки!

Катрин ощутила, что в нем проснулось желание, – по легкой дрожи, когда Гийом ее обнял. Потом она получила еще более недвусмысленный поцелуй.

– Мы не можем, не здесь! – прошептала она.

– Другие пары так не церемонятся, – ответил муж, лаская ее груди. – Дорогая, ну пожалуйста! Я соскучился. Целую неделю я не ублажал мою ненаглядную женушку!

Он признался, как нуждается в ней, – едва слышно, упиваясь родным запахом ее распущенных волос. Катрин смутилась, в растерянности посмотрела по сторонам.

– У меня есть идея! – воодушевился Гийом. – Идем скорее! Несколько минут – и мы вернемся.

– Но я пообещала присмотреть за Полем, и Элизабет может проснуться и позвать нас.

– Они оба спят, дорогая! Идем!

Колетт явилась как никогда кстати. Она застала молодых супругов уже на ногах, держащимися за руки.

– Вы вовремя, Колетт! – сказал Гийом. – Хочу проводить жену в уборную и подожду у двери: в это время дня по всему судну слоняются пьяницы.

Соседка сонно пробормотала:

– Конечно идите.

Молодые люди укрылись в отсеке для хранения багажа, куда вряд ли кто-нибудь заглянет до прибытия в Нью-Йорк. Посредине остался небольшой проход, а вдоль стен стояли большие чемоданы и сундуки. Там-то они и решили уединиться.

Эта неожиданная эскапада, интимный полумрак возобладали над страхами Катрин, и вскоре она возбудилась не меньше мужа. Они стали целоваться взахлеб, пытаясь добраться до теплой кожи партнера. Руки скользили под одеждой, пальцы дрожали, прикасаясь наконец к пятачку теплой плоти.

– Будь со мной помягче, осторожности ради, – попросила Катрин в момент, когда Гийом приподнял подол платья и нижнюю юбку. – Деревенская матрона[8]8
  Так в деревнях называют повитуху, у которой нет специального образования.


[Закрыть] говорит, что после шести месяцев сношения лучше прекратить. Малыш может родиться раньше срока.

– Когда ты ждала Элизабет, – задыхаясь, проговорил он, – мы этого не знали, и ты, дорогая, с радостью меня принимала. Обопрись об этот сундук, больно тебе не будет!

Катрин отдалась ощущениям, чувственной волной прокатывающимся по телу, очарованная выражением лица мужа, пребывающего на вершине блаженства. Гийом стал ласкать ее между ног, поддразнивая самое чувствительное местечко женской вульвы. Прикрыв глаза, он наслаждался моментом.

Барышня из замка Гервиль и сын монтиньякского мельника поженились по любви, такой крепкой, что презрели социальные барьеры, упреки и опасения близких. До свадьбы Катрин с Гийомом шесть месяцев были любовниками.

Их тайные объятия с осени до весны соединили их таинственными узами – две родственные души, два тела, самой судьбой предназначенные, чтобы сливаться воедино и растворяться друг в друге на вершине чувственного блаженства.

Наверное, в тысячный раз молодая женщина не сдержала хриплый сладострастный вскрик, в то время как ее красавец супруг двигался вперед-назад в ее плодовитом лоне… Проникновение не было глубоким, потому что она стояла, прислонившись спиной к стенке из чемоданов, но Гийом довольствовался и этим.

Утолив желание, они еще какое-то время целовались, уже нежнее, радуясь этим считанным минутам близости.

– Это напоминает наши тайные встречи, когда все только начиналось, – лаская жену, проговорил Гийом. – На сеновале у моего отца, в погребе разрушенного дома, на берегу реки…

– И в охотничьем домике в замке. Помнишь, какой снег валил той ночью? – с улыбкой подхватила Катрин. – Мне пришлось подождать, пока родители уснут. Но какое же это было удовольствие – мы вдвоем, под толстым одеялом!

– Ты стащила из кладовой немного вина и печенье. Любимая моя Кати, ты настоящая авантюристка, прекрасная любительница приключений!

– Давай поскорее вернемся в наш отсек, – сказала она вместо ответа, но от последнего поцелуя отказываться не стала.

Колетт при виде супругов игриво им подмигнула, давая понять, что разгадала их хитрый план. Катрин прятала глаза, а Гийом сконфуженно улыбался.

– А мой благоверный играет в карты в столовой. Там и потанцевать нашлись желающие, – брюзгливо заговорила соседка. – Это и понятно: радуйся, пока можешь, в итоге всех закопают на шесть футов в землю или сбросят в этот проклятый океан! Жду не дождусь, когда мы уже приедем.

– Доброй ночи, Колетт! – тихо произнесла Катрин. – Спасибо, что присмотрели за нашей девочкой.

– Ба! Вы мне услужили, я – вам. Доброй ночи!

Ночники горели неровно. Заправлялись они маслом каждые два дня. Гийом улегся спать удовлетворенным. Он понял, что вызвало такой острый всплеск вожделения. «Мне хотелось забыть, как труп сбрасывают в море, все эти молитвы родственников, печаль. Это правда: нужно при каждой возможности наслаждаться жизнью, любовью».

С этой мыслью он и уснул – спокойно, сладко. Громадный пароход все так же следовал по маршруту, неся на себе свою долю человеческих существ, богатых и бедных, едущих в Нью-Йорк из любопытства или чтобы начать новую жизнь.

Под люстрами салона, предназначенного для пассажиров первого класса, кружились в вальсе пары: дамы – в шелковых платьях и бриллиантовых колье, мужчины – в черных фрачных костюмах с белыми манишками. В хрустальные бокалы рекой лилось шампанское, дабы гости могли как следует распробовать изысканный десерт.

Два мира, такие разные, вибрировали радостью и печалью, вообще не соприкасаясь – или очень редко. Эта мысль пришла в голову Катрин, которой не спалось. Ей не терпелось ступить на американскую землю, увидеть тысячи незнакомых лиц. Младенец в ее чреве толкался ножками, чему она только улыбалась. Молодая женщина помассировала живот, чтобы его утихомирить.

– Потерпи еще немножко, озорник! Побудь в тепле и безопасности. Мой хороший, если бы ты знал, как я уже тебя люблю…