Текст книги "Серебряный огонь"

– Да что вы знаете? Я вовсе не предательница. Я такая же католичка, как вы, – возмутилась Фелина.

– Значит, вы тайно стали католичкой? Совсем интересно... Теперь уж вы от меня не отделаетесь. Рассказывайте дальше!

Растерявшись от собственной неосторожности и смутившись от резкого приказного тона собеседницы, Фелина почувствовала безвыходность своего положения.

– Я не меняла веры. Меня крестили в католической церкви, – устало призналась она.

– Дочь Амори де Брюна? Не стройте из себя дурочку!

В столь явную ложь мадам д'Ароне не могла поверить при всем желании. В ярости схватив Фелину за плечи, она сильно встряхнула ее.

Исходивший от нее резкий запах мускуса и сирени вызвал у юной маркизы приступ тошноты. Из последних сил боролась Фелина с грозившим ей головокружением.

– Оставьте меня! – прохрипела она, задыхаясь. – Я не та, за кого вы меня принимаете! Я не дочь Амори де Брюна!

Внезапно отпущенная, она зашаталась. Болонка выскользнула из ее рук и в страхе забилась под ближайшее исповедальное кресло.

Когда Фелина вновь обрела равновесие, она встретила блестящий взгляд своей противницы решительно и твердо.

– Я правильно поняла, что вы не Мов Вернон? Не маркиза де Анделис? – медленно и хрипло спросила мадам д'Ароне.

– Да! Мов Вернон умерла от чахотки. Я вроде бы на нее очень похожа. Мне предложили сыграть ее роль, чтобы королю не пришло в голову заставить Филиппа жениться снова. Жениться на вас...

Последний удар она нанесла умышленно, хотя уже потерпела поражение и впоследствии могла бы об этом ударе пожалеть.

Две резкие морщины возле губ мадам д'Ароне показали, что удар достиг цели. Но это было слабым утешением.

– Как видите, никто не сможет принудить Амори де Брюна или его зятя к перемене веры из-за того, что я молилась Мадонне.

– Какая низость!

Услышать подобное из густо накрашенного рта казалось удивительным.

– Король едва ли обрадуется, если я ему об этом сообщу. Филипп Вернон может считать удачей свою ссылку из Парижа в отдаленное имение. Однако я легко могу себе представить, что Генрих Наваррский упрячет его и тестя за каменные стены тюрьмы. Старый господин, кажется, страдает от подагры. Жаль, что Его Величество не склонен прощать действий, наносящих ущерб королевскому авторитету!

Фелина вздохнула. Во всем виновата она! Не следовало превращать эту интриганку в своего врага, тогда никто не раскрыл бы обмана. Теперь же остается лишь одна возможность избежать самого худшего. Она попытается смягчить сердце другой женщины.

– За что же наказывать Филиппа? Ведь обманщицей стала я. И потом, вы, вроде бы, любили маркиза. Неужели от любви ничего не осталось? Неужели вы хладнокровно станете готовить его падение? Если вы мечтаете о мести, отомстите мне!

– Интересное предложение.

По лицу Терезы д'Ароне можно было, казалось, разглядеть, как проносятся мысли в ее голове.

– В самом деле, ценная идея. Не исчезнуть ли вам, моя юная подружка, туда, откуда вы появились? Я полагаю, что ты отнюдь не благородная дама и своей ролью обязана, помимо всего прочего, таланту подавать себя в постели.

Фелина промолчала. К чему теперь думать о достоинстве? По крайней мере, та, другая, не знала, что Фелина выросла во владеньях графа де Сюрвилье. И что циничное предложение покинуть маркиза совпало с ее собственным планом.

– Исчезнуть? – повторила она тем не менее сдавленно. – А как вы себе это представляете?

– Очень просто, малышка. У Мов Вернон возникнет очередной приступ болезни, и она в тяжелом состоянии уедет в свой замок. Такой будет версия для короля. Ты же сегодня ночью покинешь город, поклявшись своей жалкой жизнью, что не появишься в нем еще раз.

Небрежный тон приказа, сменивший ее саркастическую вежливость, недвусмысленно показал, что мадам д'Ароне не считала больше молодую женщину достойной соперницей. Последующие фразы она произнесла с уверенностью военачальницы, одержавшей полную победу.

– Я пущу слух, что маркиза почувствовала слабость и теперь слегла. Готова поспорить, что этим слухом де Брюн и Филипп воспользуются для скорой кончины мадам в своем замке, поскольку ты бесследно исчезнешь. А ты соберешь вещички и появишься в полночь у ворот галереи, ведущей к реке. Я позабочусь о том, чтобы тебя там ждали. Будь уверена в моей возможности отправить тебя на рассвете подальше от столицы. Если ты последуешь моему совету, то постараешься максимально увеличить расстояние между собой и маркизом. Ибо, услышав о тебе еще раз, я вполне смогу освежить все в памяти и поведать королю о низком обмане.

– Я сдержу свое слово, – сказала Фелина с тем природным достоинством, которое отметил в ней в первый же день Амори де Брюн. – Сделайте то, что зависит от вас, и не причиняйте вреда маркизу.

Тереза д'Ароне торжествующе улыбнулась.

– В этом можешь не сомневаться. Зачем же мне оговаривать такого представительного, состоятельного и интересного вдовца?

К счастью, Фелина не предполагала, что мадам д'Ароне уже во всех подробностях рисовала себе предстоящую свадьбу, теперь достаточно близкую. Сколько бы плохого ни находила молодая женщина в той, другой, ей никогда не пришло бы в голову, что Тереза может прямо сейчас обдумывать способы шантажа, чтобы с его помощью самой стать маркизой де Анделис.

– А теперь поторопись, девочка. И никому пи слова, никаких тайных посланий. Поняла? За тобой будут наблюдать.

Фелина молча кивнула и взяла на руки собачку, испуганно прижавшуюся к подолу ее плаща. Смертельно бледной вошла она в покои маркиза де Анделиса. В полной апатии позволила озабоченной Иветте раздеть себя и уложить в постель.

Вид ее был настолько жалок, что даже Амори де Брюн прервал свое посещение, заметив:

– Тебе необходим покой, малышка. На сегодняшнем банкете я извинюсь за твое отсутствие. Нельзя так легкомысленно относиться к расстройству желудка. Постарайся проснуться здоровой, и храни тебя Господь! Если утром тебе не станет лучше, я пошлю за доктором.

Фелина тихо поблагодарила его. Завтрашнее утро ее уже здесь не застанет.

Оставшись одна, она через какое-то время с трудом поднялась, чтобы исполнить необходимое. Сильная боль заглушала все остальные ощущения. Закоченевшими пальцами открыла она два сундука в поисках теплой и практичной одежды. Время шелков и парчи закончилось.

Кроха беспокойно крутился у нее под ногами. Наконец она взяла его на руки и прижалась щекой к шелковистой теплой шерсти.

– Нет, мой маленький, ты останешься здесь. Там, куда я ухожу, не место болонкам и беззаботным играм, – прошептала она хрипло.

Она посадила песика на кровать между подушками, и он застыл в изумлении. Ведь до сих пор его каждый раз прогоняли с этого райского места легким шлепком. Теперь же он не мог поверить в неожиданное счастье. Круглыми восторженными собачьими глазами смотрел он, как хозяйка что-то написала на листе пергамента и впоследний раз оглядела комнату, перед тем как дрожащими пальцами застегнуть плащ под подбородком.

– Прощай, Кроха! Прощай, Филипп! – произнесла она сдавленным голосом.

Глава 15

– Она – где?

Филипп Вернон глянул на тестя так, словно у того по ошибке природы выросли сразу две головы.

– Вы ведь все поняли, Филипп. Вот записка, которую я нашел!

Маркиз де Анделис уставился на кусок пергамента, где как бы пустились в насмешливый пляс слова:

«Я исчезла. Не ищите меня. Мы не должны были этого делать. Пусть Мов Вернон умрет. За все большое спасибо».

– Когда она исчезла?

– Утром, в день приношения даров. Накануне вечером ей было не по себе. Она сослалась на расстройство желудка. Выглядела изможденной и больной. Рано легла в постель, отказавшись от ужина. Ее горничная обратилась ко мне за помощью, увидев комнату пустой!

Филипп скатал из пергамента твердый шарик. Огляделся, нахмурив брови. Сундуки исчезли, не осталось никаких следов женского присутствия. Только теперь он это заметил.

Не так он представлял себе свидание, о котором мечтал целую неделю.

– Неужели я в ней так ошибся? Неужели она была лишь расчетливой малышкой, вселившей в меня уверенность, а потом сбежавшей с кучей одежды и драгоценностями? – пробормотал он, окончательно расстроенный.

Амори де Брюн сочувственно наблюдал за молодым мужчиной, с улыбкой на устах ворвавшимся в комнату, чтобы заключить свою любимую в объятия. Теперь радость в его глазах погасла, оживление на лице превратилось в застывшую маску.

– Нет, Филипп! Сундуки в замок Анделис отправил я. Иначе не смог бы успокоиться. Я обязан был всемраспорядиться, словно она действительно опять тяжело заболела и уехала домой. Ее горничная мне помогла. Думаю, мы можем положиться на ее молчание. Фелина будто сквозь землю провалилась. По-моему, она взяла только плащ и то платье, которое тогда было на ней. Нет никаких сведений о том, с кем и как она покинула той ночью дворец.

– С кем? Что вы имеете в виду? Она покинула меня из-за другого мужчины? Нет, такое невозможно!

Решительность, с которой Филипп Вернон отверг подобную возможность, обезоружила Амори де Брюна. И тем не менее он не мог поверить, что Фелина исчезла по собственной инициативе. Поэтому сказал:

– Что-то, видимо, ее напугало.

– Напугало? Она маркиза де Анделис, что же могло ее напугать? Кроме того, она ведь не ребенок и обладает острым языком и быстрым разумом, – возразил Филипп.

Амори де Брюн тяжело оперся на палку и механически потер правое бедро.

– Мне показалось, что в последнее время ее что-то угнетало. У этой юной женщины обостренное отношение ко всякому обману. Ей, по-видимому, надоела ложь и фальшивое положение. Свидетельство тому – оставленные ею драгоценности.

Жалобное повизгиванье привлекло внимание Филиппа к болонке. Кроха с егопечальными глазами и висячими ушами стал еще одной загадкой. Фелина его очень любила. Он был для нее «самой большой драгоценностью», ценнее любого бриллианта. Почему она его покинула?

«Это первое живое существо, принадлежащее мне одной. Вы и представить себе не можете, как дорог для меня такой подарок!»

Филипп словно вновь услышал слова, сказанные в тот день, когда он вручил ей живую покупку. И вновь увидел благодарное сиянье серебристых глаз в тот момент, когда она принимала из его рук пушистого песика.

Она баловала и ласкала крохотное животное. То, что болонка осталась во дворце, имело, очевидно, свои причины. Такая мысль вдруг особенно взволновала Филиппа.

– Что же случилось той ночью, Кроха, не знаешь? – спросил он со вздохом болонку, понимая, что ответа не дождется. – Ну почему проклятая охота не окончилась на три дня раньше? Почему вы мне сразу ничего не сообщили?

– Не было смысла, Филипп. Нам нужно примириться с принятым ею решением. Она дала вам столь необходимую отсрочку. Даже если Мов Вернон умрет теперь в замке Анделис, король не потребует от вас немедленной женитьбы. Он был более чем восхищен Фелиной и поймет, как вы переживаете ее кончину и как готовы сравнивать с ней любую другую женщину.

Нервно отстегнув шпагу, Вернон налил себе вина. Крепкое бургундское, выпитое залпом, не принесло ему ожидаемого от алкоголя облегчения.

– Я не могу, я не хочу в это поверить. Она любит меня.

Он продолжал отстаивать свою точку зрения, словно требуя подтверждения своей правоты у старика, сочувственно смотревшего на него.

– Надо было быть слепым, чтобы не замечать этого, – согласился де Брюн. – Возможно, как раз здесь кроется причина ее непонятного бегства. Она знала, что когда-то вам надо вступать в новый брак. Что вы должны передать наследнику родовую фамилию и титул.

Расстроенный Вернон глядел на камин, на котором кроме тяжелого многорожкового подсвечника стояла серебряная шкатулка, украшенная розовым речным жемчугом. Та шкатулка, куда он положил монеты для Фелины на время своего отсутствия.

Он подошел к ней ближе, откинул крышку. Шкатулка была пуста. Стало быть, она сбежала, взяв какие-то деньги. Но сколько их там оставалось на момент совершения решительного шага? Достаточно ли для того, чтобы он не думал о ее обеспеченности, или так мало, что ей, возможно, придется голодать? Какова судьба, ожидающая молодую красивую женщину, хорошо одетую, но совсем одинокую?

– Я разыщу ее, – сказал маркиз после раздумья, энергично закрывая крышку шкатулки. – Я должен ее разыскать!

– Нет!

Филипп, удивленно глянув на тестя, понял, что «нет» в самом деле сказал де Брюн.

Тот попытался оправдать свою категоричность.

– Успокойся, молодой человек! Нельзя задавать всем вопросы и гнаться по следам женщины, о которой каждому хочется поскорей забыть. Вас посетила идея начать весьма опасную игру. Пришло время пожинать результаты. Если вы не желаете, как озабоченный супруг, уехать немедленно в замок Анделис, придется вести жизнь, какую вы вели здесь все прошлые годы. Может быть, чуть более печальную, поскольку судьба вновь отняла у вас надежду на выздоровление жены.

– Забыть? Вы думаете, я смогу ее забыть? – Из всего сказанного Вернон отчетливо услышал только одно слово.

Горе, прозвучавшее в заданном вопросе, нашло отклик в сердце более старшего. Но де Брюн знал, что не должен показывать внешне, как сам страдал от ухода Фелины.

– Наверное, не сегодня, но через некоторое время она перестанет являться в ваших мыслях. – Де Брюн утверждал это вопреки своему опыту. – Теперь же будьте благоразумны и смиритесь с тем, что произошло. Фелина не хотела, чтобы мы ее искали.

Все еще в шоке от случившегося, маркиз не стал отвечать де Брюну. Но тот достаточно хорошо знал зятя, чтобы понять: Филипп не захочет склонить голову перед случившимися событиями.

– Примите мое искреннее сочувствие, дорогой. Как дела у вашей несчастной супруги?

Тереза д'Ароне послала маркизу невинный взгляд, полный дружеского соболезнования. Как солидно выглядел он в черном бархатном жилете с твердым белоснежным воротником, выделявшим темные, жгучие глаза на благородном лице. Она в самом деле нашла удачный шахматный ход, который помог убрать с дороги эту маленькую артистку, столь долго мешавшую планам Терезы.

– Разве вы не заявляли мне недавно, что любая попытка вызвать ваше сочувствие в случае ухудшения здоровья Мов Вернон будет напрасной?

Его равнодушный взгляд скользнул по соблазнительному шелковому платью, украшенному жемчугом. Ярко-розовый цвет оттенял смуглую красоту дамы, а тесный корсет вздымал пышную грудь до границы возможного. Густой аромат, окружавший ее, вызывал у него отвращение, напоминая о тонкой свежести Фелины.

Тереза замурлыкала, как сытая кошка.

– Ах, мой друг... Вы способны прощать женщине ревность? Как много слов появляется, когда на сердце тревожно, а гордость заставляет это скрывать. Разве не та боль, которую я пережила из-за вас, помогает мне теперь понять, как вам трудно, как одиноко без вашей прекрасной половины?

Филипп не верил ни одному слову ловко составленного монолога. Однако не решался отвечать резкостью. Было что-то необычное, тревожащее в черных блестящих глазах. Намек на торжество, на превосходство, едкая ирония. Он не мог отыскать этому объяснения, кроме, пожалуй...

– Кто вам сказал, что я страдаю? Мов сумеет снова выздороветь. Зима всегда была для нее тяжелым временем.

Тереза с легким вздохом опустила ресницы и подошла к нему, задев шуршащим подолом платья начищенные сапоги.

– Хорошо, что вы не теряете надежды. Меня поражает такая способность. Свойство настоящего дворянина. Забудьте глупые слова, сказанные мною в порыве ревности. Когда вам понадобится преданная душа, способная смягчить нежной рукой ваше горе, я буду рада узнать, что вы помните обо мне.

Филипп безучастно глядел на щедро выставленные розоватые груди. Ему стала непонятной прежняя страсть к этой даме. Но внутренний голос предостерег его от явной демонстрации сегодняшнего отношения к ней.

– Я тронут вашим участием в моей судьбе, мадам. Не забуду известить вас, когда супруге станет лучше и она вернется во дворец.

– Сделайте это!

Просьба придворной дамы была столь стремительна, что маркиз невольно задал себе вопрос, не уверена ли она уже в невозможности такого возвращения.

Однако она отошла от него с многозначительным взглядом и повернулась к графу де Сюрвилье, также не пожелавшему пропустить первую аудиенцию после возвращения короля.

Уклоняясь от встречи с Колиньи, чьи вопросы были бы ему неприятны, если бы тог спросил его о Мов, Филипп Вернон пробрался сквозь толпу придворных. Укромное местечко, которое он отыскал в оконной нише, случайно оказалось недалеко от мадам д'Ароне и графа де Сюрвилье, занятых оживленной беседой.

Покрасневшее гневное лицо графа и равнодушное холодное лицо благородной дамы вызвали его любопытство. Он поглубже укрылся за гобеленом, весь превратившись в слух.

– Думаете, я не понимаю, что ваша внезапная холодность связана с устранением маркизы де Анделис! – прошипел граф, не думая о возможном соседстве посторонних.

Мадам д'Ароне, изображая скуку, посмотрела на огромный смарагд, надетый на средний палец правой руки.

– У вас нет особых прав на меня, мой друг. Я дарю свою благосклонность по собственной воле. Вам это непонятно?

– Вы моя! Вы согласились весной стать моей супругой. Забыли?

Граф грубо схватил ее за руку, не обращая внимания на сдавленный стон.

– У нас не было официальной помолвки. А если вы будете столь же бесцеремонны, она не состоится никогда, дорогой!

Короткую паузу нарушало только сопенье дородного графа, затем он приглушил голос. Филипп разобрал только некоторые слова из угрожающей тирады.

– Может быть, я хотел бы уточнить... в полночь... матросы на барже преданы мне... юная персона редкой красоты... вероятно, благородного происхождения... что она вам сделала, зачем вы так коварно...

– Ради всех святых, замолчите! – прошептала Тереза, поспешно уводя графа за собой. Его ответа уже нельзя было разобрать.

– Филипп, у вас такой вид, словно дорогу вам перебежал главный черт из ада!

Именно теперь Вернон попался на глаза Колиньи. Он с трудом вернулся к реальности, но разум его словно застыл под тяжестью невероятного признанья. А вдруг «персона», о которой говорил граф, была Фелиной? Вдруг оба негодяя в самом деле замешаны в то, что связано с ее загадочным уходом?

– Скажите мне, каковы новые сведения о вашей прекрасной супруге? Когда я наблюдал за ней в последний раз, она казалась цветущей. Меня как громом поразило сообщение о ее новой болезни. Как ее дела?

– Надеюсь, хорошо, – проскрежетал Филипп, стараясь отыскать в толпе розовое платье.

– Прошу прощенья, Колиньи. Я вижу там мадам д'Ароне, с которой хотел бы немного поболтать.

– Поболтать? – повторил Колиньи озадаченно, пока его друг улыбался издали названной даме. – Полагаю, что ваш разум опустился в штаны, Филипп. Как можно ударять за подобной проституткой, когда ваша очаровательная супруга лежит дома больная?

– Думайте о собственных делах, Луи, а мне предоставьте возможность думать о моих.

В коротком ответе маркиза послышалось предостережение, поэтому Колиньи невольно пожал плечами. Военная дружба, связывавшая обоих, вероятно, не соответствовала больше особенностям придворной жизни. К сожалению.

Глава 16

– Упаковываете багаж? Так вы в самом деле попрощались с королем, желая вернуться в замок?

Филипп стоял перед раскрытыми сундуками и перевязанными узлами, куда было сложено имущество Амори де Брюна. То, что об отъезде тестя он узнал от других, показывало, какая глубокая трещина возникла между двумя мужчинами после бегства Фелины. Он подождал, пока оба лакея покинут комнату.

Слегка смущенно, но тем не менее откровенно де Брюн подтвердил свой отъезд, когда они остались наедине.

– Прошедшие дни укрепили мое мнение, что я вам здесь больше не нужен. Нравы двора стали мне в тягость. Позвольте уехать от вас, чтобы в Нормандии заняться своей подагрой и своей печалью.

Маркиз отлично понял, что скрывалось за осторожным намеком. Придворные болтуны, должно быть, поведали тестю, с какой поспешностью Филипп Вернон снова занял прежнее место среди кавалеров мадам д'Ароне.

– Лучше уезжайте, чем давать себе труд выяснять причины моих поступков. – Филипп почувствовал себя оскорбленным. – Вы способны вдруг осудить человека, с которым знакомы более десятка лет, которого называете сыном. Вы так мало мне доверяете?

Де Брюн молчал. Он сознавал, что каждое его слово вновь вызовет образ нежного существа, о котором оба сейчас думают с грустью.

Хотя он был чрезвычайно расстроен быстрым возвратом Филиппа к прежней возлюбленной, у него не было права осуждать зятя. Каждый выбирает собственный путь преодоления неизбежного.

Его молчание еще больше раздражало маркиза, поскольку тот полагал, что оно является очередным невысказанным упреком.

Поэтому он не стал обсуждать с де Брюном своих планов. Упрямый тесть наверняка бы настоял на выполнении просьбы Фелины, хотя маркиз меньше всего сомневался в принудительном характере написанного.

– Я знаю, что Фелина исчезла не по собственной воле. – В своем нетерпении Филипп отказался от дальнейших вежливых околичностей. – Скорее всего ее похитили! Здесь как-то замешаны Тереза д'Ароне и граф де Сюрвилье! Клянусь, что не отстану от этой женщины, пока не узнаю всей правды. Поэтому я и стараюсь вновь добиться ее расположения. У нее не должно быть никаких оснований для беспокойства до того момента, когда я сумею нанести решающий удар.

Де Брюн быстрым движением потер лоб. Его явное потрясение ослабило гнев Филиппа, который и без того был не слишком сильным.

– У тебя есть доказательства для такого страшного обвинения? – хрипло спросил старик, немного придя в себя. Возврат к доверительному «ты» означал без лишних слов, что он больше не сомневался в правоте Филиппа Вернона.

– Обрывки случайно услышанного разговора и абсолютная уверенность, что никакие причины не заставили бы Фелину уйти от меня добровольно.

Он коротко пересказал тестю услышанное в большом зале.

– Ты полагаешь, что граф мог узнать девушку? – осведомился де Брюн.

На его лице отразился страх за Фелину. Филипп задумчиво покачал головой.

– Нет. Иначе он не стал бы угрожать Терезе дальнейшими расследованиями. Он подозревает, что помогал ей в каком-то сомнительном деле, и пытается ее шантажировать. Вот уж поистине очаровательная парочка!

– Как же ты собираешься добиться правды от подобной персоны? Ведь она таким образом разоблачит себя. А вдруг экипаж судна получил приказ утопить где-нибудь бедную девочку.

– Она жива! – резко возразил Филипп. – В этом я полностью уверен. Я сразу почувствую, если с ней случится беда. Она сейчас, наверное, в каком-то надежном месте. Однако, не зная причины ее исчезновения, я не могу начать поиски или хотя бы предположить, где она от нас прячется.

– А если обратиться к королю?

Еще не закончив фразу, Амори де Брюн понял невозможность такого варианта. Филипп выдавил из себя улыбку, скорее похожую на гримасу.

– Открыть ему правду? Моя супруга для него находится в замке Анделис. Сказать ему, что та женщина вовсе не моя супруга, значит, помимо гнева вызвать у него глупые мысли. Вам известно, как привлекала его Фелина. Только уважение к моей супруге удержало его от того, чтобы свою ненасытную жажду обладания красивыми дамами распространить и на нее. Если он начнет ее искать, мы вполне можем увидеться с ней слишком поздно.

Де Брюн прошептал какое-то проклятье.

– Кажется, действительно, лишь Терезе д'Ароне известны события той проклятой ночи. А почему ты уверен в ее готовности все рассказать именно тебе?

– Она ведь чванлива, самонадеянна и властолюбива.

Маркиз дал краткое описание ее скверного характера.

– Пока она считает меня в своей власти, она способна самодовольно намекнуть на то, что Мов Вернон не больна и не уехала в замок Анделис. Если она поверит в мою слепую страсть и в мою преданность ей, у нее возникнет сильное искушение похвалиться своей исключительной находчивостью, с которой она якобы освободила меня от моей половины.

Амори де Брюн в раздумье потер резной набалдашник палки о свой жилет. Затем его постаревшее за последние дни тело резко выпрямилось.

– Она не твоя жена, забыл?

– Нет, отец, не забыл!

Филипп твердо встретил испытующий взгляд тестя.

– Но я женюсь на ней, как только ее найду, можете в этом не сомневаться. И не говорите мне о происхождении и о предках голубых кровей. Наши праотцы тысячу лет назад тоже были простыми крестьянами или рядовыми воинами. Фелина принадлежит к тем удивительным, редким созданьям, которых природа с рожденья наградила благородством души и разума. Когда я ее разыщу, я больше не позволю ей покидать меня.

Твердость и спокойствие неожиданного заявления делали ненужными дополнительные клятвы.

– Ты любишь ее?

– Да.

Старый дворянин медленно кивнул.

– Она заслужила это. Теперь я могу тебе признаться, я намеревался начать тайные поиски. Как бы я ни уважал ее решение покинуть тебя, мне не давала покоя мысль о ее полном одиночестве, об отсутствии у нее надежной опоры в теперешней жизни, без которой столь красивой и столь духовно богатой девушке придется очень нелегко. Мы вырвали ее из круга, в котором она родилась, но и среди нас она, по-видимому, не нашла своего места. Я надеюсь подыскать для нее способ существования, целиком подходящий ей.

Мужчины молча обменялись долгими взглядами, более красноречивыми, чем слова. Понимание, симпатия и облегчение в связи с устранением недоразумений.

Наконец Амори де Брюн, тяжело вздохнув, нарушил молчание. Он снова овладел собой.

– Что вы собираетесь делать прежде всего, Филипп?

Зять, поджав полные губы и прищурив глаза, ответил:

– Укрепить мадам д'Ароне в ее мнении, что я такой же влюбленный болван, как и все остальные. Чем скорее эта дама поверит в свою якобы окончательную победу, тем раньше я смогу обнаружить следы Фелины.

– Хорошо, я отложу свой отъезд до тех пор, когда ты добудешь более точные сведения.

Обстановка не изменилась, и Филипп Вернон с изумлением спросил себя, как могла ему когда-то нравиться подобная смесь восточного салона с рыночной толкучкой, характерная для спальни Терезы д'Ароне. Большие поленья в камине обеспечивали жару, как в турецкой бане.

Сама Тереза, казалось, не страдала от такой температуры. На ней было лишь соблазнительное свободное муслиновое платье, сквозь голубые складки которого просвечивали пышные очертания чувственного тела.

Расположившись на покрытом подушками диване, она призывно смотрела на маркиза из-под полуопущенных век, пока он наполнял для нее кубок вином.

– Ах, я так слаба, – театрально вздохнула Тереза. – Я поклялась, что вы никогда больше не войдете в это помещение, маркиз. Я слишком страдала после расставания, которое вы мне навязали из-за ложно понятого чувства чести.

Наклонившись, чтобы взять кубок, она постаралась как можно эффектнее продемонстрировать декольте. Ее подкрашенные темно-красные соски были едва прикрыты.

Филипп не побоялся, подобно комедианту, опуститься перед диваном на колени.

– А теперь вы мстите мне, жестокая, прекрасная Тереза! Вы показали мне райскую прелесть, позволив бросить туда лишь единственный взгляд. Ах, вы бесчувственны! Беспощадны! Бессердечны и злопамятны!

Торжествующий смех дамы доказал ему, что он выбрал слова, угодные ей. Завладев ее рукой, он стал покрывать ладонь страстными поцелуями. Участившееся дыхание свидетельствовало, что она благосклонно приняла его смелость и ожидала большего.

Мадам д'Ароне наслаждалась состоянием сладострастного ожидания, в которое ее привели настойчивые ласки. Она позволила более смелые поцелуи, которые, покрыв всю руку, достигли белоснежного плеча. Де Анделис был куда более изощренным и опытным любовником, чем граф, привыкший вести себя в постели, как наемный солдат, захвативший добычу.

Тереза освободилась от неприятного сравнения и незаметным движением белоснежного плеча сдвинула вниз платье, открыв соблазнительные груди.

Филипп ласкал ее расчетливо. Прекрасно зная, как ценит она чередование нежной и грубой ласки, он мял губами ее соски, вызывая стоны, а затем внезапно прикусывал их. Ее взвизгиванья подтверждали правильность выбранного им способа обращения с ней.

Дама совсем не замечала, насколько хладнокровно использовал маркиз свой любовный опыт. Она таяла от его эротических атак, рассчитанных на чувственность ее сладострастного тела.

Филипп преодолел свое отвращение, однако невольно обращался с ней грубее, чем первоначально намеревался. Впрочем, встречные движения ее греховного тела показывали, что такая грубость ей нравится.

– Филипп, любимый! Какое блаженство вы мне дарите! Ах, пожалуйста, помучайте хорошенько мои груди! Никто не может сделать это лучше вас!

– Вы мне льстите, Тереза, но должен сознаться, что ваше острое рагу мне особенно по вкусу после пресной домашней пищи!

Мысленно он попросил прощения у Фелины за кощунственную ложь, но внешне этого не было заметно. Нагая женщина радостно мурлыкала в его объятиях, прикасаясь кончиками пальцев к гордому профилю, почтительно склоненному над ней.

– Так вкушайте же, мой господин и повелитель, – проворковала она, еще более приподнимая свои груди для дальнейшего наслаждения. – Все уже приготовлено. Забудьте свою безвкусную протестантскую девицу. Сразу видно, что ее благочестивый фасад способен вызвать у мужчины смертельную скуку. Должно быть, она носит белые холщовые рубашки и читает «Отче наш», когда вы прикасаетесь к ней. Не правда ли?

От ее внимания ускользнуло незаметное напряжение его шеи и гневный взгляд маркиза, направленный на пышное тело, чьи не столь уже упругие округлости обнаруживали первые приметы увяданья.

– Очаровательная, соблазнительная Тереза, мне надо было догадаться, что с вами нельзя сравнить ни одну женщину. Вы лишаете меня рассудка. Я в ваших руках, – пробормотал он страстно.

Терезу д'Ароне опьянили его слова.

Она одержала победу! Она всегда могла положиться на притягательность своего тела! Он умолял ее о любви! Бракосочетание с ним теперь только вопрос времени. Но нужно действовать хитро и без ошибок.

– Я давно принадлежу вам, Филипп. Вы ведь знаете, как я хочу стать вашей навсегда. Делить с вами и радость, и горе. Подарить вам наследника...

Филипп понял, что приближается кульминация. Преодолевая внутреннее сопротивление, прикоснулся он к жаркому лону, заставив Терезу полностью расслабиться под расчетливыми ласками. При этом, словно в забытьи, он продолжал разговор, прерываемый лишь ее вздохами и стонами.

– От наследника мне придется отказаться, дорогая. Еще жива моя супруга.

– Ах, Филипп, вы мучаете меня! Не только ласками! Почему не доверяете мне? Почему не сказали даже сейчас, что супруга ваша скончалась прошлым летом? Какая же цена вашей любви?

Филипп великолепно изобразил испуг. Он вдруг отдернул руки и соскользнул с дивана.