Текст книги "Зажигая звезды"

Глава 15

Леви

Приходится приложить все усилия, чтобы отстраниться от Бель, хотя каждый нерв в моем теле буквально кричит от потери контакта. Не могу поверить, что она попросила меня ее поцеловать.

Поцеловать. Черт. Повтори это себе еще сотню раз и, возможно, сможешь поверить в это.

Развернувшись, я направляюсь к гардеробу, расстегивая по пути мокрую рубашку, и сбрасываю ее с плеч.

– Что, по-твоему, ты делаешь? – доносится до меня голос Бель.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней, продолжая раздеваться. Бель смотрит на меня широко распахнутыми глазами, явно пребывая в шоке. Девушке удается быстро надеть маску невозмутимости с бегущей над головой строкой «Тебе не удастся меня соблазнить». Но она не может удержать взгляд, который блуждает по моей груди и прессу.

– Полагаю, что раздеваюсь. Мне холодно. – Это ложь, потому что моя кровь чуть ли не кипит, но мокрую одежду снять не мешало бы.

– А без одежды теплее?

Она приподнимает бровь, не отрывая глаз от шрама на левой стороне моих ребер. Он начинает гореть от ее пристального внимания, и мне хочется поскорее скрыть его. Чувство уязвимости накрывает меня с головой, словно цунами. Бель молча рассматривает шрам, и ее взгляд расщепляет меня, как кислота. От этого хочется бежать. Так происходит всегда, потому что Бель не просто смотрит, она видит меня.

– Ну, даже голым теплее, чем в мокрой одежде. Кстати, учитывая твое состояние, тебе тоже стоит переодеться во что-нибудь сухое. – Я указываю на нее пальцем, пытаясь не выдавать свою нервозность.

– Мне и так хорошо, я согрелась. – Бель смотрит куда угодно, но только не на меня.

– Я заметил.

– Ох, заткнись, – раздраженно говорит она, закатывая глаза.

Я захожу в гардероб, расстегиваю брюки и делаю несколько успокаивающих вдохов, мысленно представляя, что меня кто-то бьет по яйцам. Потому что, кажется, только это может унять член, который требует внимания Аннабель Андерсон.

Приведя себя в чувство, быстро переодеваюсь в футболку и спортивные штаны. Точно такую же одежду беру для Бель, потому что как бы она ни сопротивлялась, я заставлю ее надеть сухие вещи.

Девушка стоит на том же месте и все еще смотрит на чертеж. Никогда не забуду ее взгляд, когда она поняла, что на нем изображено. Было ощущение, что я достал ей гребаную звезду с неба, а не начертил что-то отдаленно похожее на театр. Это мой проект для поступления, и я очень надеюсь, что он будет выглядеть лучше, чем сейчас.

Но Бель узнала, догадалась сама. И, черт возьми, в тот момент я почувствовал, будто та самая соединяющая нас нить окончательно завязалась в крепкий узел.

– Вот, иди переоденься. Ванная там. – Я указываю в другой конец комнаты. Уже вижу, как она хочет возразить, поэтому опережаю ее: – И прежде чем из твоего рта вылетит хоть слово, знай: если потребуется, я привяжу тебя к кровати и сделаю все сам. У меня никогда не было специфических наклонностей, но ты явно пробуждаешь во мне зверя, так что советую поверить мне на слово.

Она смотрит на меня, открывая и закрывая рот, после чего выдергивает одежду из моих рук и заходит в ванную, хлопнув дверью. Маленький бунт – это хорошо.

Когда Бель возвращается из ванной, я уже лежу на кровати. Она подходит и переминается с ноги на ногу, стоя около меня.

– Это что-то типа парного лука? – спрашивает она, указывая на нашу одинаковую одежду.

– Если тебе так хочется, то да. Можем еще купить футболки «Моя» и «Мой» со стрелочками на спине. – Я игриво шевелю бровями.

Она неуверенно смотрит на меня, продолжая стоять на месте.

– Ложись. – Я похлопываю по кровати рядом с собой. Ее тело будто приросло к месту. – Бель, не заставляй меня укладывать тебя силой.

– Ты невозможен. – Из нее вырывается гневное рычание, но она ложится на кровать и сворачивается в позу эмбриона, отвернувшись от меня. – Бесишь, – бурчит она.

– Очень рад, что именно я тебя бешу. Это мне льстит. – Я накрываю ее одеялом и трогаю лоб. Он такой горячий, что можно обжечься. – Сейчас принесу тебе лекарство, не засыпай.

Бель оглядывается на меня через плечо, и в ее глазах плещется чистое удивление и… благодарность? Боже, о ней вообще кто-нибудь заботится, кроме нее самой? Почему она так реагирует на простые вещи?

– Спасибо, – шепчет Бель, сжимая мою руку.

Я спускаюсь вниз за лекарством и водой. Беру все необходимое и, захватив ее сумку, поднимаюсь обратно в комнату. Стоя в дверном проеме, смотрю на Бель в моей постели. Она такая маленькая – мне хочется отгородить ее от всего мира каким-то защитным пузырем. Желательно, чтобы я тоже находился в нем с ней. Мне многое известно о ее жизни, но также многое остается тайным. Мы в этом с ней похожи: она знает обо мне достаточно, но понятия не имеет о том, что я совершил.

Я в курсе, что с самого детства ее воспитывали в строгости: она всегда казалась на пару лет старше других детей. Не внешне, а ментально. После рождения Авроры все стало еще хуже: семилетняя девочка с нежной творческой душой окончательно стала взрослой. Я хочу ей помочь, но не знаю как.

Да и смогу ли я ей помочь, если даже себе не могу?

Подойдя к краю кровати с ее стороны, сажусь и прожигаю взглядом каждую черту лица этой девушки, как какой-то маньяк. Внезапно ко мне приходит осознание. Ее стороны кровати. Раньше обе стороны были только моими, но почему-то мне кажется, что теперь я никогда не смогу смотреть на эту кровать и не видеть на ней Бель.

Видимо, она задремала, потому что ее глаза резко распахиваются и осматривают комнату.

– Не пугайся, это я. – Мой шепот заполняет тишину. Я протягиваю ей таблетку и воду. – Выпей и засыпай. Я принес твою сумку. Еще что-нибудь нужно?

– Спасибо, – говорит она сонным голосом. – Да, телефон.

– Какой?

– Мой. Хочу знать, когда вендетта отца настигнет меня. – Бель усмехается, но в ее словах не чувствуется веселья.

– Хорошо, – выдавливаю я, не желая в данный момент разбираться в этом. Но мы обязательно вернемся к этому разговору.

Пока она пьет лекарство, достаю из ее сумки телефон и кладу его на тумбочку. Я обхожу кровать и ложусь рядом с ней, сохраняя дистанцию. Не знаю, кому из нас это необходимо: мне или ей. Ее тело немного подрагивает даже под одеялом, и мой контроль испаряется в эту же секунду. Придвинувшись к ней, я заключаю ее в крепкие дружеские объятия, утыкаясь носом в макушку. Бель не сопротивляется, видимо, она уже сама устала от своего упрямства.

На сегодня.

Глава 16

Аннабель

Каждая мышца в моем теле ноет, шея настолько сильно затекла, что я не могу повернуть голову даже на миллиметр. Но хуже всего то, что мне не удается сделать нормальный вдох, потому что на грудную клетку что-то сильно давит. Медленно открывая глаза, пытаюсь поймать фокус. Мне даже не нужно зеркало, чтобы понять, насколько опухло лицо. Камни Гуаша, которые валяются у меня в ванной и служат украшением интерьера, а не выполняют свои функции, сейчас бы определенно пригодились.

Сфокусировав зрение, я вижу недалеко от своего подбородка русую макушку с растрепанными волосами. Леви почти полностью лежит на мне, обнимая руками и ногами, как детеныш коалы свою маму. Его дыхание ровное, а все тело расслабленное, между бровями нет той знакомой морщинки. Полное умиротворение. И я ощущаю то же самое, даже несмотря на то, что в глубине души переживаю из-за возвращения домой.

Обычно я чувствую себя зверем, загнанным в клетку. Ее решетки смыкаются с каждым днем все сильнее, лишая воздуха. Мне не удается найти выход. Моя жизнь – это сплошная черная полоса, без начала и конца. Иногда кажется, что она бесконечна и с нее невозможно сойти. Я знаю, что будущее есть, просто оно затерялось во мгле. И сейчас рядом с Леви складывается ощущение, что где-то на горизонте мелькает рассвет.

Мне хочется верить, что когда-нибудь папа посмотрит на меня другими глазами. Но не стоит обманывать себя – он не успокоится, пока от меня не останется лишь оболочка. Послушная кукла, которой он сможет гордиться. Я чувствую себя отвратительно оттого, что человек, которого я так люблю, высасывает из меня жизнь. Не физически, а эмоционально. Он – дементор, питающийся моими светлыми чувствами и оставляющий после себя пустоту. Но когда я рядом с Леви, моя душа наполняется таким светом и теплотой, что даже сквозь кожу можно различить ее яркие лучи.

Прерывая размышления, я пытаюсь немного сдвинуться, чтобы наконец-то сделать нормальный вдох. Но стоит мне совершить небольшое движение, глаза Леви резко открываются и пристально смотрят на меня. Мне казалось, что он крепко спит, но это не так. Леви Кеннет – это парадокс: он как лев, охраняющий свой прайд, и персидский кот, желающий почувствовать ласку.

– Ты куда? – Его брови моментально хмурятся, а губы сжимаются в тонкую линию.

– Просто хотела сделать вдох, ты сейчас меня раздавишь. – Я стреляю глазами на прижатое ко мне тело.

– Ох… Да, это кажется логичным. – Он переворачивается на спину, выпуская меня из своих объятий.

– Мне нужно домой.

– Как ты себя чувствуешь? – повернувшись на бок ко мне лицом, спрашивает он.

Я пожимаю плечами:

– Не знаю, вроде лучше.

– Хорошо, скоро отвезу тебя. Но сначала ты расскажешь мне, почему тебя так пугает возвращение домой.

Дерьмо.

Я этого не ожидала. И у меня даже нет заготовленного ответа на такой вопрос. Мысли мечутся из одного угла в другой.

– Перестань придумывать в своей милой головке такую же милую ложь. Я в нее не поверю.

Дерьмо в квадрате.

А может, это мой первый шаг на пути к решению проблемы? Ведь иногда мало осознать – важно сказать это вслух.

Сделав глубокий вдох, я впервые произношу следующие слова:

– Я недостаточно хороша для своего отца. Я – его разочарование.

В голове эти слова всегда звучали абсурдно, но теперь они кажутся такими же настоящими, как и моя боль. Почему именно сейчас я произнесла их буквально на одном дыхании, не боясь осуждения Леви? Потому что чаша душевных терзаний переполнена. Пошла первая трещина.

Лицо Леви кривится в отвращении, а затем в его глазах будто начинают плясать языки пламени, превращая их цвет из ярко-голубого в темно-синий. Боже, это завораживает.

– Не смей так говорить, – твердо произносит он, сжав челюсти.

У меня перехватывает дыхание. Я сказала что-то не так? Наверное, он думает, что я пытаюсь набить себе цену и заслужить его симпатию.

А вдруг это ему и нужно? Видимо, я ошиблась, когда решила произнести эти слова. Они все еще звучат абсурдно даже вслух.

Мне приходится приложить все усилия, чтобы заглушить мысли, которые ураганом проносятся в голове. Может, он хочет, чтобы я тоже была послушной? Не грубила, не противоречила, не сопротивлялась. Он каждый раз указывает на мое упрямство, потому что ему не нравятся мои действия? И чтобы заслужить его симпатию, я должна сделать так, как он говорит?

Заслужить.

Потому что я недостойна. Недостойна его заботы, его внимания, его тепла. Я не заслужила Леви. Недостаточно отдала ему, чтобы он мог отдавать мне.

– Прости. – Я резко встаю и дрожащими руками беру свой телефон, убирая его в сумку.

– Стой, что случилось? – Перепрыгнув через кровать, он тут же оказывается позади меня.

– Ничего, все хорошо. Прости, мне не стоило этого говорить. Извини… что разозлила тебя, – произношу я с придыханием. Мне нужно уйти отсюда, иначе я рухну на этот ковер за миллион фунтов стерлингов.

Он обхватывает меня руками со спины, прижимая к себе. Нет, нет, нет. Это все неправильно, я этого не заслужила.

– Что происходит, Бель? Почему ты извиняешься? Посчитай, сколько раз ты сказала «прости».

– Потому что я виновата. – Мой голос едва слышно.

– В чем твоя вина?

– Не знаю.

Это осознание ударяет молотом по моей голове. Я никогда не знаю, в чем моя вина… Слезы начинают стекать по щекам, и у меня не получается сдержать их. Слышу, как из меня начинает вырываться хриплое дыхание. Тело обмякает в его руках. Он держит меня, хотя я недостойна этого.

– Шшш, Бель, я здесь. Все хорошо. – Леви крепче обнимает меня, прислоняясь своей щекой к моей.

Аврора всегда была единственной, кто вытаскивал меня из такого состояния, и я не могу поверить, что позволю сделать это кому-то другому. Не кому-то, а ему.

– Иди ко мне. – Он садится и утягивает меня к себе на колени, баюкая, как маленького ребенка. – Я сказал тебе не говорить так, потому что это полный бред. Ты не должна произносить такое вслух, ведь это неправда. Если твой отец не видит, какое восьмое чудо света его ребенок, то это не твоя проблема. Не всегда мы оправдываем ожидания наших родителей, но это не делает нас плохими людьми. Его демоны не должны проникать в тебя и отравлять изнутри. – Леви касается рукой левой стороны моей груди. – У тебя такое чистое сердце… Это редкость, поверь мне. Он должен быть счастлив, что ты даришь ему свою улыбку на протяжении всей своей жизни совершенно безвозмездно, хотя всем остальным ее нужно заслужить. Не тебя для него недостаточно, а его для тебя. Ты отдаешь так много другим, но так мало принимаешь в ответ. Твоя душа не копилка – разбей ее и выкинь все дерьмо оттуда. Увидь себя такой, какой вижу тебя я.

– Какой? – хрипло спрашиваю я, когда слезы постепенно начинают высыхать. У меня щемит в груди от его слов. Никто никогда такого не говорил. Никто на меня так не смотрел.

Никто не видел меня.

– Самой яркой звездой, которая зажигает другие звезды, – отвечает он, смотря мне в глаза.

Мое сердце работает в ритме стаккато. Одна рука сжимает его футболку в области сердца, другая запутывается в русых волосах. Мы смотрим друг на друга, и шум в ушах становится невыносимым. По коже пробегают мурашки, но не из-за паники, а из-за направленного на меня взгляда. Я опускаю глаза на его губы, делая глубокий вдох.

– Я не хочу быть твоим другом.

В эту же секунду он хватает меня за затылок и приникает своими губами к моим.

Адреналин бежит по венам, и сердце на секунду останавливается, чтобы вновь забиться с головокружительной скоростью. Я приоткрываю губы, и он без колебаний следует приглашению. Его язык нежно сплетается с моим, и из нас одновременно вырывается хриплый вздох. Он перебрасывает меня на кровать и, прерывая поцелуй, нависает сверху.

Я не успеваю сделать вдох, как Леви вновь поглощает меня, стирая все слезы и панику своими губами. Притянув меня еще ближе и обхватив мою шею сзади, он поглаживает большим пальцем точку пульса. Это не нежный поцелуй – это всепоглощающее адское пламя, сжигающее все на своем пути. Он отрывается от моего рта, чтобы переместиться на скулу и спуститься вниз по шее. Мое тело пронзает дрожь, которую я не могу унять. Его эрекция упирается мне в живот. Кровь кипит, учащенный пульс ощущается в каждой клетке тела. Боже, внизу моего живота и ниже тоже пульсирует.

Я хватаю Леви за волосы, возвращая его губы к своим. Движимая чистым инстинктом, обхватываю ногами его талию и прижимаю ближе к себе. Его рука обхватывает мое бедро, сжимая и направляя меня чуть выше. Он выравнивает наши тела и прижимается своим тазом к моему. От этого соприкосновения все тело пронзает электрический разряд, и из меня вырывается прерывистый стон.

– Черт, – хрипит он прямо мне в губы, не отрываясь.

Я задыхаюсь, это все слишком и недостаточно одновременно.

– Я… Я никогда… – Мне приходится отстраниться от него, чтобы отдышаться и утихомирить свое чертово либидо.

– Я тоже, но знаю, что такое границы. И сегодня их никто не нарушит. – Он смотрит на меня, поглаживая большим пальцем ключицу.

– Что? – вырывается из меня.

– Что? – возвращает он мой же вопрос.

– Ты девственник? – Я чувствую, как мои раскрасневшиеся щеки становятся еще ярче.

– Да, – с легкостью отвечает он, пожимая плечами. – Почему ты так удивлена?

– Не знаю… Мне казалось, что ты не обделен вниманием со стороны противоположного пола. – Я перебираю пряди его волос, немного хмуря брови.

– Не обделен. – Он самодовольно ухмыляется, и я шлепаю его по плечу. – Но я никого не хотел. До тебя.

Леви перехватывает мою руку, прижимая ее над головой к кровати. Его взгляд опять падает на мои губы, а затем на шею.

– Я ни разу ни с кем не целовалась. До тебя.

Он захватывает мои губы в новом поцелуе. Более нежном и трепетном, который еще больше проникает в глубину моей души.

– Не говори такого, иначе границы могут быть стерты.

* * *

Я проверяю свой телефон, когда сажусь в машину: пропущенных и новых сообщений нет. Меня это, конечно, не особо успокаивает. Папа не будет себя утруждать выяснением отношений по телефону, ведь ему нужно видеть глаза жертвы, когда он на нее нападает.

– Бель, мы не закончили. – Леви устремляет взгляд на меня, заводя машину. – Поговори со мной. Я хочу знать, с чем ты сталкиваешься.

– Ты подумаешь, что я драматизирую, – вздыхаю я.

– Не подумаю. Пристегнись, – произносит он низким голосом, дожидаясь щелчка ремня безопасности.

Я указываю на него жестом руки.

– Уже.

– Прости, привычка, – морщится Леви.

– Если я расскажу, с чем мне приходится сталкиваться, ты поведаешь мне о своей одержимости ремнями безопасности? – спрашиваю я, пристально смотря на него. – Правильно, что ты следишь за этим. Но не говори, что это просто правила безопасности на дороге.

Леви хмурит брови и погружается в свои мысли, когда открывает пультом ворота и выезжает с территории дома. Он настолько громко думает, что можно услышать все мыслительные процессы.

– Эй. – Я касаюсь его руки, переплетая наши пальцы. – Знаю, что тяжело открываться, но если ты хочешь заглянуть в мою душу, то мне хочется того же в ответ, – мягко говорю я.

– Хорошо, – хрипит он, прочищая горло. – Я расскажу тебе, но не сегодня. Мне нужно время.

– Обещаешь?

– Да.

Он расцепляет наши руки, и мое сердце уходит в пятки. Сразу появляются дурные мысли. Может, я слишком давлю на него? Возможно, наш поцелуй ничего не значил и не стоит хватать его за руки, как это делают назойливые девицы, увивающиеся за Лиамом?

– Прости. – Я отдергиваю руку, прижимая ее к бедру.

– Ты чего? Я просто хотел сделать так. – Он возвращает мою руку в свою и рисует звезду большим пальцем. – И пообещать, что все расскажу. Считай это моей подписью в знак того, что я сдержу свое слово.

– Хорошо. Прости. Я просто подумала… Ладно, не важно, – шепчу я, почему-то чувствуя себя виноватой.

– Прекрати извиняться. – Он бросает на меня серьезный взгляд. – Не знаю, что должно случиться, чтобы тебе пришлось просить у меня прощения. Скорее это я сотворю какое-нибудь дерьмо, после которого мне нужно будет целовать твои ноги, вымаливая пощаду, – усмехается Леви.

– Надеюсь, что нет. Если у тебя фетиш целовать ноги, то можешь, конечно. Но хотелось бы, чтобы ты ограничивался моим лицом. – Я улыбаюсь. – Ладно, можно чуть ниже подбородка…

Он хихикает, вновь переплетает наши пальцы и кладет их к себе на бедро.

– Не уходи от темы. – Его тон тут же становится серьезным.

– На самом деле я не знаю с чего начать… – Жую свою щеку, размышляя, как мне все ему объяснить. – Не знаю, потому что многие вещи стали уже настолько обыденными, что сложно вспомнить, когда это началось и почему. – Я тяжело вздыхаю, погружаясь в воспоминания. – В пять лет мне захотелось порадовать маму с папой, приготовив им завтрак, пока они еще спали. Помню, как старательно отделяла все хвостики от клубники, а затем посыпала ее сахаром. Красиво раскладывала на тарелке от маленькой к большой. Ведь папа так любит клубнику в сахаре. Я смогла приготовить тосты, хотя это было очень сложно. Нужно было понять, как включить тостер, чтобы не поджарить весь дом вместе с хлебом…

Я усмехаюсь, но не чувствую радости, как бы ни старалась. Леви не прерывает меня, продолжая внимательно слушать.

– И мне удалось все сделать достаточно успешно. Естественно, за весь процесс приготовления этого неидеального завтрака остался беспорядок: местами рассыпанный сахар, капли сока от клубники, крошки хлеба… Я хотела это все убрать, но не успела, потому что они проснулись. Первым на кухню вошел папа – он осмотрел всю комнату, после чего устремил гневный взгляд на меня. Я одарила его самой ослепительной улыбкой, на которую была способна. Прежде чем из меня успело вылететь хоть слово, он хлопнул рукой по столу, сотрясая весь дом. Его ярость в глазах уничтожала меня изнутри. Далее полетели обвинения в том, что я устроила полнейший беспорядок в доме, в который он вкладывает так много сил. Хотя стоит отметить, что кухня – это территория мамы. Тосты были для него слишком сухие и подгорелые, а клубника недостаточно сладкая. Возможно, это все мелочи, но я была пятилетним ребенком, который хотел порадовать своих родителей. А особенно папу, потому что на тот момент уже хотела заслужить его одобрение.

Я делаю паузу, переводя дыхание.

– Продолжай, – шепчет Леви, с нежностью проводя большим пальцем по тыльной стороне моей ладони, не отрываясь от дороги.

– Когда мне было шесть, папа решил, что пора начать подготовку к школе. Он выбрал, наверное, самое огромное стихотворение во Вселенной и сказал его выучить. Так, по мнению папы, тренировалась память. Было лето – все дети гуляли, а я сидела и учила это ужасное стихотворение. Меня даже не сильно расстраивало, что другие ребята моего возраста обладали большей свободой действий. Наоборот, мне хотелось, чтобы папа оценил стремление не к детским забавам, а к учебе. Поэтому я изо всех сил старалась выучить все правильно, чтобы он это оценил. Но мои попытки были тщетны. Одиноко просидев несколько дней в своей комнате, где моим другом была только книга на коленях, я сдалась. Мне удалось рассказать ему примерно половину от всего стихотворения. Папин вердикт очередной раз выбил почву у меня из-под ног: «Стой ровно, когда отвечаешь перед людьми, а не ковыряй ногой пол. Хватит мямлить, тебе не три года. Как ты пойдешь в школу? Не нужно позорить нас… Меня. Научись уже наконец-то быть ответственной. Ты недостаточно хорошо выучила, продолжай учить. Когда закончишь и меня это устроит, то сможешь пойти погулять». И я выучила, спустя неделю, а может, и больше.

– Но тебе было шесть, какой ответственности он от тебя хотел? – шепчет Леви.

Мой голос начинает дрожать.

– Я должна быть ответственной во всем. Мне не допускалось совершать ошибки, какими бы несерьезными они ни были. Слезы являлись для него красным флагом. Они провоцировали еще больше криков и негатива в мою сторону. Даже сейчас его малейшее повышение тона или грубость вызывают панику и слезы. Тумблер в моей голове выключается, и организм начинает жить своей жизнью. Я так и не смогла в себе это перебороть.

Леви останавливается на обочине, после чего притягивает меня в свои объятия и гладит по голове.

– Ты и не должна. Плачь, если тебе от этого легче. Кричи и ругайся, но только всегда будь собой. Можешь рассказать мне все, не скрываясь.

– Папа реагирует на все очень остро, подавляя меня своей токсичностью. Часто кажется, что у него кризис трех лет, как у ребенка. Такое было у Авроры, когда она была маленькой. Чтобы ты ни делал – ей ничего не нравилось, и она изводила своими истериками каждого до тех пор, пока не добивалась своего. Так же поступает и он, только ему не три года.

Я словно хожу по тонкому льду, высматривая трещины, чтобы не наступить на них. Не провалиться в пучину воды, которая будет накрывать с головой вновь и вновь, пока не захлебнусь.

Мягкие прикосновения Леви к моим волосам приносят успокоение и помогают мне наконец-то высвободить то, что я держала в себе годами.

– Папа всегда прав, всегда выше извинений, ведь он никогда не виноват. Виноваты все, кроме него. Вся его жизнь – это бесконечная драма или боевик, в котором он против всего мира. Мира, в котором все враги: семья не та, трава недостаточно зеленая… Он чувствует себя героем. Королем, который вершит судьбы, наказывая подданных и даря им свое внимание, если они его почитают. Но если ты посмеешь ослушаться, то будешь изгнан из королевства без права на помилование. Папа должен быть всегда в центре внимания, иначе он чувствует, что кто-то лучше его, а такого не может быть. Все наши праздники часто заканчиваются истериками, ведь в такие дни какое-то событие выходит на передний план, затмевая личность отца. Он стремится окутать меня своей паутиной, создавая ощущение, что вся моя жизнь в его руках. Папа обесценивает все достижения, но утрирует ошибки, смакуя каждую неудачу, как лучшее блюдо из ресторана «Мишлен».

– Боже… Бель, ты же все это понимаешь. Я имею в виду, что у тебя есть осознание того, что это все неправильно и так не должно быть. Мне кажется, ты сможешь с этим справиться, потому что первый шаг уже сделан – произнесена вслух правда, которая таилась внутри тебя. – Леви немного отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. – Что еще происходило? Говори, тебе станет легче.

– Когда мне было семь, мы учили таблицу умножения. Он стоял с секундомером у меня за спиной, дыша в затылок. Я должна была правильно решить все примеры за определенное время. По минуте на каждый столбец. Хоть одна ошибка, и мы начинали все заново. Папа сказал, что если я идеально все выучу, то они возьмут меня с собой в Лондон и сводят в театр. Я допустила две ошибки на финальной сдаче. И, клянусь, увидела усмешку и довольный блеск в глазах отца. Конечно же, они уехали одни, оставив меня с бабушкой дома. По словам папы, я недостаточно хорошо выучила, поэтому ему не за что меня вознаграждать. Все это, естественно, сопровождалось криками, от которых дребезжали окна. Наверное, именно поэтому я не могу нормально справляться с математикой.

Леви заключает меня в свои объятия. Я утыкаюсь в его шею, чтобы унять дрожь, которая начинает распространяться по всему телу.

– Теперь у тебя есть я. Меня не волнует, знаешь ли ты математику и стихотворения наизусть. Если хочешь, то я буду всегда считать за тебя, – произносит он серьезным тоном, но у меня это вызывает искреннюю улыбку в пелене слез.

Слова, пропитанные горечью, вновь рвутся наружу. Слишком долго все это лежало на моей груди, не давая дышать.

– Один раз мы с ним шли по оживленной улице, и он начал на меня кричать, потому что я недостаточно быстро иду. В какой-то момент он пропал из виду, словно просто испарился. Я металась из стороны в сторону вся в слезах, потому что думала, что потерялась, винила себя, что действительно медленно шла. Время шло, а его нигде не было. Я была совсем одна и даже не знала дороги домой. Оказалось, что папа стоял за углом и смотрел, удастся ли мне справиться с этой ситуацией. Так, по его мнению, я должна была стать самостоятельной. Мне было восемь.

Леви отстегивает ремень безопасности и перетягивает меня к себе на колени. Чувствую, как тепло его тела потихоньку унимает мое волнение.

– Со мной тебе не надо самой искать дорогу домой. – Он неотрывно смотрит в мои глаза, но его пронзительный взгляд достигает самого сердца.

– Потому что ты всегда за моей спиной. – Я вспоминаю слова, давно сказанные им. И сейчас они имеют совершенно другой смысл.

– Да, – уверенно кивает он. – Продолжай.

– По его мнению, я даже извиняюсь недостаточно хорошо. Однажды он учил меня просить прощения. Уже не помню, в чем на тот раз провинилась, но, когда начала спустя время извиняться, он сказал, что мои слова неискренние. Ведь мне нужно смотреть ему в глаза, когда я что-то говорю, не перебирать руками и не переступать с ноги на ногу. Иначе это создает впечатление, что я не считаю себя виноватой, а извиняюсь просто для того, чтобы меня простили. И, конечно же, опять оставил меня в одиночестве, чтобы я еще раз подумала над своим поведением. Это могло продолжаться бесконечно, пока он не найдет новый повод или жертву.

– А твоя мама? Почему она ничего не предпринимала? – спрашивает Леви озадаченным голосом, прижимая меня к себе за талию.

– Она предпринимала. Потому что если бы не мама, то все бы было еще хуже. Она всегда сдерживала его насколько могла, смягчала во многом. Но даже ее очарования мало, чтобы укротить его. В нашем доме работает принцип «круговой поруки»: провинился один, виноваты все. Поэтому каждый из нас старается не подставлять под удар другого. Что угодно может испортить папе настроение, и он обязательно потом так же сильно испортит его каждому. – Мне приходится сделать глубокий вдох, чтобы собрать все мысли воедино. – Я люблю его, правда. Знаю, что он хороший человек. Такая прекрасная женщина, как моя мама, не могла выйти замуж за плохого мужчину. Мне просто кажется, что он не знает, как проявлять свою любовь. Возможно, его строгость вполне оправдана, и я просто утрирую…

– Нет. – Леви озадаченно смотрит мне в глаза. – Между строгостью и унижением нет знака «равно». Возможно, он тебя и любит, я не знаю. Но в любом случае за этой любовью стоит его неуверенность в себе размером с Китайскую стену, которая не позволяет ему по достоинству оценить тебя. Ведь тогда придется признать, что он сам недостаточно хорош. Всегда легче сказать, что все вокруг виноваты, чем принять тот факт, что твоя собственная душа полна дерьма.

– Возможно. Мне просто хочется уйти от этого. Я устала от него. У меня не остается эмоций, чтобы справляться с ним и его требованиями. Еще это поступление… – Я провожу рукой по волосам. – Он ни о чем, кроме Гарварда, и слышать не хочет, а мне приходится только кивать, чтобы не злить его. Скоро просмотр в академии танца, но я даже попасть туда не смогу. А ведь это мой единственный шанс. – Я запрокидываю голову, когда мой голос начинает срываться, чтобы снова не пролить слезы. Уже надоело. Надоело плакать из-за него.

Закрыв глаза, я повторяю свою утешительную фразу: «То, что ты можешь принимать спокойно, больше не управляет тобой». Не могу поверить, что открылась кому-то спустя столько лет. И нет чувства стыда, которое всегда преследовало меня, когда приходилось видеть, как другие отцы обращаются со своими дочерями, словно они принцессы. В то время как мои мысли были поглощены тем, что я недостаточно хороша для принцессы, раз папа не ведет себя подобным образом со мной.

– Ты сможешь сделать это. – Леви вырывает меня из транса.

– Это невозможно, – горько усмехаюсь я.

– Все невозможное просто требует отчаянных решений. Я буду рядом. Мы сделаем это вместе.

Он робко целует меня, словно проверяя, не отстранюсь ли я. Затем проводит языком по моей нижней губе, прижимая к себе за талию. Я приоткрываю губы, и он углубляет поцелуй.

– Хорошо, – медленно говорю я, переводя дыхание. – Наверное, ты умеешь убеждать.

– О да, я в этом неплох. – Самодовольная улыбка расползается по его лицу.

Я провожу своей рукой по его животу и поднимаюсь чуть выше по ребрам.

– Помимо ремней безопасности, мне хочется знать кое-что еще. – Я останавливаю руку прямо под сердцем поверх его шрама. Если меня не обманывает интуиция, то за этим точно что-то скрывается. Потому что я видела, как он изменился в лице, когда мне выпал шанс увидеть его утром. И точно такое же выражение лица у него прямо сейчас. – Что это?