Текст книги "Мусульманская Русь. Восток"

Марик Лернер
Мусульманская Русь. Восток

Аллах – Господь не одного народа, а всех людей и всех творений. Он щадит, кого хочет, и награждает или наказывает каждого в зависимости от его деяний, а не от его принадлежности к тому или иному народу или его предкам. Нам – за наши дела, вам – за ваши дела.

Коран. 2:139

1935 год

С высоты третьего этажа был виден весь проспект.

Их были многие тысячи. Молодые и старые. Образованные и едва умеющие читать. Хорошо одетые и в крестьянской одежде. Богатые и бедные. Туфли на каблуках и стоптанные сапоги. Полувоенная форма, меха и обноски. Непокрытые головы и шляпки с платками. Десятки тысяч женщин, двинувшихся в едином порыве. По тротуару шли немногочисленные полицейские, не столько сопровождающие процессию, сколько обозначающие присутствие. Впрочем, желающих становиться на пути не находилось. Затопчут в едином порыве.

– Бог един! – взревели демонстрантки слаженным хором. – Страна едина, где наши права? Равенство для всех! Закон для всех одинаков!

– Судью Молочникова на фонарь, – закричал голос, перекрывая гул толпы. Не иначе в рупор, чтобы все слышали.

– Смертную казнь для убийц! – взвыла толпа.

– У нас есть право голоса, – хором скандировали тысячи женщин, – мы требуем справедливости!

Нет, что демонстрация будет, знал весь Владимир. Да что там, наверняка сейчас нечто похожее творится во множестве городов. Еще три дня назад было ясно: непременно страна встанет на дыбы. Когда Ава Сейдаметовна берется за дело, мало никому не покажется. Живая легенда нашего времени. Интересно, кем бы она стала, если бы за другую легенду замуж в свое время не вышла? Наверняка бомбы кидала бы в свободное от воспитания офицеров время. Тут уж ничего не поделаешь. Когда у тебя за спиной триста лет рода, в котором одни военные, твои дети непременно подадутся в офицерское училище, а родиться девочкой – большое несчастье.

Характер и темперамент никуда не денется. Воспитание тоже соответствующее. Шестеро детей в семье, трое старших умерли в детстве, и мальчиков не осталось. Очень родителям не хватало наследника, и она им стала. Мужчиной в женском облике. Очень симпатичной, надо сказать. И сейчас вполне ничего, а в молодости весь гарнизон готов был по одному взмаху ресниц делать что угодно.

А дороги для тебя нет. Сиди на женской половине и помалкивай. Судя по разговорам, она и раньше, при Кагане, способна была отколоть все что угодно. Просто обожала при случае завести разговор с очередным сильно религиозным типом и посадить его в лужу. Коран изучила серьезно – самостоятельно. На девочек подобное образование не слишком распространялось. Тут уж совпало так удачно или Ава умело подталкивала, но в том, как мы сейчас живем, есть немалая ее заслуга. Из ближайшего окружения она на Салимова самое большое влияние имеет.

Никаких тебе «дама света», добившаяся свободы и нехотя выполняющая общественные обязанности, время от времени появляющаяся на общественных мероприятиях. Она родилась для политики и решительных действий. Ава даже ходила не просто в деловом варианте мужского костюма, а во френче. Правда, приталенном и заметно подчеркивающем формы.

Женсоветы по всей стране, обеспечивающие юридическую защиту прекрасной половине населения, проводящие правильную государственную политику и заодно собирающие самую разнообразную информацию, поступающую в ее личный секретариат, – Авина идея и заслуга. Закон о браке, защищающем женщин, обучение для женщин в вузах, совместное обучение мальчиков и девочек, строительство новых больниц и школ. Все это она контролировала, а не просто освящала своим присутствием, как жена Диктатора.

Не ее вина, что Русь еще не доросла до желаемого европейского образца. Есть город – и есть деревня. Недаром голос горожанина на выборах приравнивается к пяти крестьянским. А по-другому и нельзя. Не доросли еще до всеобщего равного голосования.

Крестьянская часть страны еще огромна и во многом традиционна. Так просто воспитания не изменить, еще не одно поколение потребуется. Народ в принципе руководствуется привычками многих поколений, но наиболее патриархальна и меньше всего меняется сельская жизнь. Да, понятие убийства за потерю чести еще долго не исчезнет. Слишком долго мы жили в соответствующих условиях и при традиционном праве. Двадцать лет новой жизни многое изменили, но психологию людей переломить очень сложно.

Честь мужчины в любой деревне зависит от поведения женщины. Это все страшно индивидуально и подвержено множеству факторов. Что в одном месте позволительно, в другом – категорически нет. В маленьком обществе, еще недавно замкнутом на себя, где каждый знает всех, это иногда очень остро проявляется. В зависимости от того, насколько традиционна и религиозна семья, поведение разнится. Иногда неприличным будет считаться, если чужой мужчина заговорил с дочерью. Бывают и крайности, когда просто не так посмотрел. Отцу не понравилось – достаточно.

Он просто обязан изгнать назойливого поклонника, если не хочет осуждения окружающих. Обычно хватает и просто слов, переходящих в ругань, однако бывают и крайние случаи. Как сейчас. Рукоприкладства не хватило. Дочь при посторонних громко заявила о своей образованности, новой жизни и желании открыто прогуляться по деревне чуть ли не в обнимку с приезжим молодым человеком. Мы живем в интересное время. Где-то там, где она училась, никто из деревенских не в курсе, чем девушка занимается. Ходит ли на танцы без сопровождения родственников, носит ли короткую юбку, а может, вообще с парнями заигрывает. Чего не видят, того и не существует. Другое дело – дома. Здесь положено вести себя исключительно подобающим образом. А они уже не хотят. Привыкли к другому, более свободному поведению. Вот и довозмущалась.

У несчастного отца, в его понимании, просто не было другого выхода. Потеря чести непоправима. Дочь своим бесстыдным поведением его просто заставила поступить так, а не иначе. Любил он или не любил своего ребенка, значения не имеет. Поступи он иначе – в деревне бы его не поняли, для него настал бы конец. Не физический – просто уважение окружающих и любое признание были бы потеряны навсегда. Попробуй прожить в общине, если с тобой не считаются и все настроены против. Это уже не жизнь – существование. И ведь это касается всего семейства. Выходов два: уехать – и повеситься. В первом случае ты всегда будешь помнить об унижении. О вдруг оборвавшейся привычной и удобной жизни…

Есть и третий – общепринятый.

Каждый год в стране происходят десятки случаев убийств по причине соблюдения чести. Все об этом знают. Очень многие одобряют, и не часто преступление выходит на свет. И местные власти, и сами деревенские (а иногда и городские из недавно переселившихся в город) не заинтересованы раздувать очередной неприятный случай. Дело не то чтобы прячут, но делают вид, что не знают причин. Списывают на несчастные случаи. В этот раз не вышло. Подозрительный жених оказался не из простых ребят. Новая формация. Правильно воспитанный, партийный товарищ. Да и любил, видимо, девушку. Умудрился поднять шум. И даже сейчас могло сойти без особых последствий. Ну, дал судья Молочников десятку каторги, как за непредумышленное убийство. Вполне нормальная практика. И наказан по закону, и не чрезмерно. Все довольны. Да вот Ава нашла возможность сделать из этого происшествия наглядный пример.

Честно, не так уж она и не права. Хороший предлог для давления на традиционалистов и деревню. Прекрасная возможность вмешательства в политику и продвижения своих идей. Замечательная история для объединения разных направлений в женском движении. Пришло время показать силу. Многие выросли в годы Диктатуры и не хотят возврата к прежним порядкам. Они их и не помнят, получая совсем другие представления о правильном поведении в школах. А вот теперь возьмутся и за деревню всерьез. Тут уже пахнет не просто отделением религии от государства – прямым противостоянием. Начнут в школах воспитывать на подобных примерах по утвержденной программе – ой, что будет…

– Что-что? – переспросил Белов, недослышав.

Выкрики перекрывались дружным ревом:

– Бог един! Право для всех одинаково! Закон един для всех!

Тоже любопытное нововведение. Раньше я такого не слышал. Хорошая мысль. Теперь никто не сможет возмутиться. Не Аллах Акбар или еще какой Иегова. Женщины всего мира, объединяйтесь в борьбе за свои права. Не мусульманки с прочими христианками или буддистками. Все. Религия – личное дело каждого, страна едина. Оно и раньше неоднократно звучало, но не в таком виде.

– Она кричала «женщин в судьи», – любезно сообщил я. – И еще призывала посадить на кол мешающих получать образование. Женская логика. И то, и другое одновременно. Чисто пореволюционному.

– Сначала – в судьи, потом – в министры… – пробурчал Всесвет.

– А потом – и в главные редакторы, – обрадованно подхватил я.

Белов посмотрел на меня очумелым взглядом и явно задавил желание выругаться.

– Запрещающим женщинам работать и требующим сидеть дома и заботиться только о своем господине – скажем дружно «нет»! – орал матюгальник на улице женским голосом. – У нас нет господ! Равные права!

Толпа возбужденно взревела.

– Щас окна бить начнут, – посетовал я.

– Твоя тоже там? – спросил он.

– Хотела. Внезапно Глеб засопливился. Был привлечен консилиум из моей матери и врача из детской больницы. Старые знакомства. Совместными усилиями выяснили – ничего страшного, но Любка решила сегодня посидеть с ним. Ничего, еще завтра наверстает.

– Думаешь, не на один день?

– Это смотря на реакцию высокого начальства. Посадят на кол Молочникова – и все успокоятся.

– Шуточки твои, – недовольно сказал Белов, закрывая окно. Звуки стали тише, но если напрячься, можно разобрать очередные речевки. Сильно прихрамывая и опираясь на палку, прошел к столу и плюхнулся на стул. – Тебя бы на мое место.

– Не выйдет, – злорадно сообщаю, – званием не вышел. Тут по штату не меньше полковника. Сам отдувайся.

После переворота значительная часть чиновников фактически саботировала действия правительства или, боясь быть осужденными за свои действия, предпочитала бездействие. Откуда новой власти было взять преданных людей? Сплошной дефицит не запятнанных сотрудничеством со старым режимом. За год семнадцать тысяч уволили без права занятия государственных должностей. Этим еще повезло – некоторых сажали. Не очень много, зато с обязательной конфискацией имущества. Сложно догадаться, откуда возьмутся новые кадры? Совсем просто!

Наше правительство и административные органы чуть ли не наполовину состоят из бывших военных. Кто основная опора военного правления? Они самые. Армию сокращать необходимо, держать миллионы людей под ружьем невыгодно экономически и просто опасно. Куда девать лишних? На смену нелояльным. Очень просто и красиво.

После переворота повсюду устанавливалась военно-административная власть. Естественно, на первых ролях оказались офицеры. Они вынужденно налаживали не только порядок, причем часто крайне энергично, но и занимались организацией хозяйственной деятельности. Методы были вполне солдафонские, да не стоит считать любого военного дуболомом. Кто до полковника дослужиться не успел, мозги чаще всего еще на месте. А таких было подавляющее большинство, и на новом поприще они всерьез настроились делать карьеру.

Потребовалось всего пять лет для восстановления производства до довоенного уровня. Если бы не вспышки мятежей, срок был намного меньше. При этом одновременно шла яростная кампания по искоренению пережитков, давились восстания на окраинах и был создан эффективный административный аппарат. Заметно укрепилось влияние государственного сектора в экономике. Вот с коррупцией и семейственностью окончательно так и не справились и через двадцать.

Многие из сегодняшних высоких гражданских чинов хорошо знакомы с Магди с давних времен. Попадаются и родственники. И что абсолютно «неожиданно», на ключевых постах сидят совсем не случайные кадры. На кого еще опираться, как не на своих проверенных товарищей? В массе своей консервативных, но заинтересованных в изменениях. Без излишеств и постепенных.

У нас на Руси масса офицеров была выходцами из низших слоев общества. Кто-то поколения назад пошел в армию, кто-то недавно, но кастовости и перегородок между солдатами и командирами не было никогда. Дворянство так и не оформилось, и в теории все были равны. Вне строя однополчане исключительно на «ты». Одни, правда, богатые, а другие не слишком. При полном соблюдении дисциплины и субординации отношения между начальниками и подчиненными во внеслужебное время были достаточно свободными. Офицеры чувствуют себя вне социальных классов. Они – офицеры армии, а это повыше, чем что-либо другое. Для нас армия – не просто слово. Для многих это образ жизни и мыслей.

Кадровых офицеров, не принявших новой власти, было минимальное количество. Не стремящихся служить найти было практически невозможно. Перевороту изначально сочувствовало подавляющее большинство. Ему радовались. Слишком сильно было убеждение в виновности Каганата, в моральной ответственности за все происходившее во время войны. Очень уж много вылезло недостатков и болевых точек при первых же сложностях. Чрезвычайно резала глаз отсталость во всех отношениях при сравнении как с противниками, так и с союзниками. И это на Руси, всегда считавшей себя величайшей страной!

Спроси любого – и они уверенно ответят, что демократия – это роскошь, которую страна с таким уровнем развития, как Русь после войны, не может себе позволить. Необходимо сначала подготовить экономические, социальные и культурные предпосылки для демократии. На самом деле никакая демократия нам не требуется, но надо делать хорошую мину перед европейцами и американцами. Моментально с высокой трибуны было заявлено о невозможности преобразовать страну за одну ночь. Требуется подготовительный период на построение базы улучшения благосостояния. А пока во избежание анархии придется поступиться некоторыми вещами.

Впрочем, именно в этом вопросе я с ними абсолютно согласен. Любые перемены бьют по людям, по очень большим слоям общества, и нельзя ломать страну даже из самых лучших побуждений, не имея за спиной серьезной силы. В теории реформы всегда проводятся в интересах общества и с его согласия. На деле простой народ не спрашивают. Слишком уж он болезненно воспринимает новые идеи. До реальных перемен на манер бесконечных партийных свар во Франции нам еще далеко. Пусти все на самотек – и защитники семейной чести получат большинство на выборах, а там недолго и до возврата к Каганату. Спасибо, не хочется.

Никуда не денется деревня. Там за Салимова зубами загрызут. Первой же мерой революционного правительства была отмена ростовщических процентов по долгам. Крестьянский банк национализировали уже потом, да и процент на ссуды для мелких собственников там минимальный.

И роль «Движения за национальное развитие» за эти годы серьезно выросла. Модернизация по-армейско-салимовски означала не простое заимствование западных образцов, хотя и это имело место в отдельных случаях, а преломление через традиции общества. Главную роль при этом играл здоровый национализм. Низкопоклонство перед демократами у нас пройдет, а патриархально воспитанному поколению очень даже нравилась подобная постановка вопроса. Взять и при этом поплевывать свысока на дающего.

Основная идея – процветание нации, тесно связанное с ее независимостью, под которой понимается экономическое самообеспечение государства и его политическое самоопределение, – доступна самым недалеким людям. А что при этом поминается регулярное вмешательство государства, как носителя справедливости, во все сферы жизни – так для Руси ничего особо оригинального. Каган, простите, заменивший его Диктатор всегда был высшей инстанцией, и правительственные учреждения – инструментами в его руках.

Изначально планировалось опираться на традиционную деревенскую культуру коллективизма, однако затем пришло решение заменить обычных сельских старост специально подготовленными руководителями из неместных. Не везде проходило гладко, были и сложности. Чужаков в деревнях никогда не любили, но власть есть власть. Прислали молодого и энергичного – не хочешь, а подчиняешься. Тем более что он всегда на стороне крепких хозяев. Иерархии внутреннего лидерства крестьянского общества никто сломать не стремился. Вот ростовщиков очень быстро нагнули запретами и налогами. А кто землю пашет – хоть сам, хоть при помощи наемного труда, – свой человек. Главное – не нарушать законов.

Отделения и ячейки «Движения» имеются повсеместно, в любой деревне и на самом маленьком предприятии. Молодое поколение получило социальный лифт и возможность через «Движение» выйти в «люди». Из этих парней и девушек, получивших правильное воспитание, и формируется новая государственная элита. Уже не представители своего общества, а надклассовая структура и, согласно одной из речей нашего всеми уважаемого Диктатора, «состоящая из молодых и компетентных лидеров нового поколения». В переводе с официального русского на разговорный язык – мы получили молодых офицеров, являющихся основным командным звеном нового режима.

Кругом сплошные золотопогонники. Официальные и неофициальные. Так что мне сам Аллах разрешил не мучиться чинопочитанием. Мы ж не просто старые знакомые – я служил в правильном месте. И с присвоением первого офицерского звания меня командир дивизии поздравлял, и первый орден лично вручал еще рядовому. Не изувечь ему ногу осколком – в большие чины мог выйти бывший командир Белов.

А мне на этой почве повезло. На все на свете удача нужна. Не назначили бы Белова редактором армейской газеты, и не обнаружь он в присланной почте мой первый опус о Ярославской добровольческой бригаде, да не вспомни меня, – хрен его знает, чем бы я сейчас занимался. А теперь я, если по армейским меркам, в звании (вечный корреспондент против главреда) намного ниже, зато по должности (сиречь известности) гораздо популярнее. И, что важнее, за границей тоже. Можно смело гордиться успехами. Не каждого награждали международными и государственными премиями и высылали со скандалом из двух стран, запрещая посещение империи, где никогда не заходит солнце. Где-то так на так положение получается. Какая уж тут субординация, если я на днях побывал на свадьбе его младшего сына. Почти родственник.

Вообще недаром сказано: «Чем больше приближаешься к горе, тем она становится все выше. Приближаясь к великому человеку, невольно замечаешь, что он все ниже и ниже».

Редактор известнейшей и влиятельнейшей газеты в моем представлении в бытность талибом[1]1
  Учеником, студентом (араб.).


[Закрыть] являлся гигантом мысли, энергии и образованности. Белов этими качествами не обладал. Прекрасный человек, приятный в общении, всегда готовый выслушать и помочь, но воспитание наложило четкий отпечаток. Он был неплохим администратором и даже иногда (в привычных армейских рамках) проявлял инициативу. Однако фактическое управление оставалось за редколлегией, хотя без его визы ничего не решалось. В творческий процесс он не лез и в глубине души крайне уважал способных написать что-нибудь серьезнее официального доклада вышестоящему начальнику. Воспитывать принимался исключительно желающих без разрешения влезть в темы подцензурные.

– Слушай, – жалобно сказал Белов, – ну есть же границы.

– Ага. Надлежащим одеянием для женщины является чадра, покрывающая волосы, руки и ноги и не показывающая ее красы. В нашем климате приводит к рахиту. Недостаток солнца, как утверждают врачи, приводит к невосполнимым последствиям. Если не выдумали на ниве просветительского энтузиазма. А вот язык им, честно скажу, лучше всего отрезать при рождении.

– И тебя жена достала! – обрадовался Всесвет. – А я сколько лет терплю. Так им прав мало.

– А куда деваться? Ну, если без высоких слов… – Он заинтересованно кивнул мне. – …Это руки, – вздохнул я. – Просто рабочие руки. Грубо говоря, четверть взрослого городского населения. В деревне женщины и так работают, за редчайшим исключением. Занимая места, где не требуется особой физической силы, а терпение, усидчивость и внимание, они высвобождают мужчин. Все эти продавщицы, телефонистки, секретарши, медсестры, учительницы – это миллионы рабочих мест. Даже текстильные фабрики и столовые с ресторанами. Государство выигрывает дважды. Оно может маневрировать, перераспределяя работников и направляя в нужные отрасли, и… платить женщине меньше. Проблема в чем? Что устраивало двадцать лет назад, уже не кажется привлекательным. Они хотят расти по служебной лестнице. Не медсестра, а врач. Не секретарша, а пусть маленький, но начальник. Потом дойдет и до большого. А запретить нельзя. И кстати, помяни мое слово, следующий этап – требование одинакового жалования независимо от пола. Профсоюзы этого давно добиваются.

– Это справедливо.

– Разве я спорю? Не верю, будто то, что было правильным в дни Пророка, да пребудет с ним мир и покой, должно быть применимо и сегодня! Я прекрасно понимаю – мир изменился, и мы вынуждены меняться с ним. Иначе окажемся в хвосте. Я солидарен, когда женщины отказываются быть чьим-то имуществом без права голоса и без права выбирать. Но! Есть огромное «но». Муж всегда был высшей инстанцией. Жена сидела дома и воспитывала детей. Он приходил и ставил точку в любом споре, вынося решение. Никто и не думал возражать, сплошное уважение. Потому что он был кормилец и от него все зависели. А станут они, – я показал в сторону окна, – получать не меньше или даже, не дай Аллах дождаться, больше – какое уважение? Какое воспитание? Она работает, и ей некогда. Жена делает карьеру и неплохо справляется. Будут убивать уже не дочерей, а жен. Станут брать в жены необразованных и бояться умных. А потом привыкнут. И главой семьи станет женщина.

– Умная жена всю жизнь крутит мужем, как хочет, – задумчиво сообщил Белов. Не удивлюсь, если про себя.

– Дома. Не открыто. Но волноваться не стоит, – бодро заверил. – Точно не в этом поколении. Разве что внучки твои доживут.

– Не думаю, – помолчав, сказал он, – что стоит об этом писать. Очень уж картина получается… неприглядная.

– Я много чего пишу и иногда никому не показываю. Велик Аллах, когда-нибудь придет время и для этого. А пока нет смысла. Никакая цензура не пропустит. Лучше уж проводить в народе идею, способную объединить всех мыслящих, независимо от религии и пола, не вызывая катаклизмов. Мы ведь все по рождению националисты по отношению к загранице. Страна едина! – продекламировал демонстративно. – Народ един! Совсем неглупые лозунги. Даст им Салимов, чего просят, и будет огромная поддержка всем начинаниям правительства. Закон о защите брака не только запрещал многоженство, давал право на развод, но и обещал право голоса. Вот они им и воспользовались в полной мере.

– Ладно. Внутригосударственные дела обсудим в другое время. На чем мы остановились до того?.. – он поморщился.

– На гневных криках по поводу моего поведения, – с готовностью докладываю.

– Тебя воспитывать – исключительно время терять, – брюзгливо сообщил Белов. – Совсем распоясался. Скажи спасибо, что вместо поручения навечно ездить с репортажами по медвежьим углам просто выдернули из Германии. Писатель… мля… Что за хамская манера фигу в кармане держать?! Все кругом идиоты, и никто не догадается?

– А вот это, – твердо заявляю, – на совести дураков-перестраховщиков. С какой стати кто-то углядел намеки на собственную Отчизну в моем описании Леманна?

Взгляд начальства был достаточно выразителен. Еще немного – и натурально взбесится.

– Внутренняя обстановка в Германии, – старательно делая вид, что не понимаю, принялся излагать, – страх перед критикой со стороны оппозиционных партий и корыстные интересы делают Леманна временным нашим союзником. Именно временным. Он ищет одной выгоды, а не реального союза. Голый расчет. Помяните мое слово, он скоро крепко возьмется за любых несогласных.

– Ты всерьез не понимаешь или придуриваешься?

Да все я вижу, мысленно завопил, но они больные на голову в своем МИДе. Ну написал:

«Применяются отнюдь не парламентские методы для устранения противников, включая внесудебный террор против оппозиции, в стремлении ликвидировать неподконтрольную правительству Леманна политическую деятельность». При чем тут Салимов?! И про выбор народом вождя с обязанностью для него взять личную ответственность не только за своих соратников, но и за всех подданных – тоже без всяких кивков на Русь. Отвечать необходимо за свои действия, если уж веришь в свою миссию. Какие к шайтану намеки! Это у них на уме, не у меня! Если бы Диктатор лично обиделся, меня давно бы допрашивали совсем по другому адресу.

– И в первую очередь, – продолжая старательно изображать наивность, сообщаю, – разберется с нашими друзьями. Все эти речи достаточно откровенны, надо только слушать. Идейная близость с британцами, заявка на реформирование армии. Мало, что ли? Кто-то вообще читает, что я писал про проект нового закона, включающий всеобщую воинскую повинность?

– Молчать! – зарычал Белов. Достал я его. Он все прекрасно понимает, но должность такая. А позвонили наверняка с очень больших высот. Не стал бы суетиться иначе. Ему передо мной было даже неудобно, и по всем инстанциям старательно отмазывал как бы не в том же стиле. Прямо-то никто ничего не говорит. «Есть мнение», – и глаза заводятся в потолок.

– Все. Думай в другой раз, – после длительного молчания приказал соответствующим голосом. – Доиграешься. Вопросы есть?

– Если не знаешь, как поступить, изучи мнение начальства и следуй ему. Установка ясна, – подтверждаю с готовностью. – Англичанка гадит, американцы недовольны японскими действиями, и желательно подтолкнуть в правильном направлении. Франция опасается за Индокитай и не мешает покапать на мозги простым лягушатникам. Китайцы почти хорошие, японцы не совсем плохие. Они отвратительные. Ничего не забыл?

– Твоя хамская привычка передавать обзоры в США, а потом ссылаться на них же при написании очередной статьи в русской газете для обхода цензуры. Вроде не сам придумал, а просто ссылаешься на общеизвестное. Думаешь, никто не замечает?

– А что, так заметно? – огорчаюсь. – Молчу, молчу. Все понял. Но неплохо задумано? Всегда есть возможность пропихнуть интересную новость в обход бдительной цензуры. «Herald Tribune» в наших газетных киосках начала свободно продаваться, и сослаться на тайну сложно. Хорошие бизнесмены живут в США – расширяются. Уже и к нам пробрались. Да и не писал я ничего против нашего руководства. Исключительно про Германию.

– Гуляй, – сказал Белов брюзгливо. – Умник выискался. Билеты на поезд и прочие бумаги получишь в финотделе. Заодно и проветришься в дороге. Лежит на тебя где-то папка и пухнет. Потом извлекут и шарахнут по башке – мало не покажется.

– Я верю, – торжественно заявляю, – в мудрость наших замечательных правоохранительных органов. И что немаловажно, знакомство со многими высокопоставленными товарищами. Вдруг каску одолжат?

– Посерьезней тебя люди горели, – поморщился Белов. – Подумай.

Я вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Не нравятся мне такие указания, и срочная командировка в совершенно другой конец континента тоже. Неужели что-то всерьез бродит по нашим вконец ополоумевшим от бдительности верхам? Неприятно. Скоро совсем начнут заставлять писать согласно указаниям – от сих до сих. Попытка повякать свое будет караться отлучением от редакции и каторжными работами в сельском хозяйстве сторожем.

Не хочется верить в подобный маразм, но у нас всегда любили пересаливать. Лучше перебдеть, чем недобдеть. За запрет отвечать редко приходится, а за разрешение может и серьезно влететь от вышестоящих. Тогда придется уходить на вольные хлеба. Мне это проще. И доход какой-никакой с нефтяного участка присутствует, и второй фильм про доблестного русского разведчика радостно куют на киностудии.

Странные люди. Ну бред же натуральный – кто хоть рядом с этими вещами стоял, прекрасно понимает, насколько ерунда, а люди толпами ломятся посмотреть. Прямо неудобно. Не настолько я деньги люблю, чтобы клоуна из себя строить. Хотя семью тоже надо кормить. Раньше-то не задумывался над стоимостью женского платья. Любке вечно выйти не в чем. Посмотрел как-то на счет от портнихи и глубоко задумался. А куда деваться? Жена обязана выглядеть прекрасно. Это же вроде ордена на груди. Смотрят и завидуют. И еще важнее, когда она довольна: тогда жизнь прекрасна.

Впрочем, я счастливчик. Всегда был и, очень надеюсь, останусь. Сумел-таки создать оригинальную книгу. Первый на Руси на этом поприще. Честно сказать, писателем себя по-прежнему не ощущаю, но приятно. Деньги не сильно большие, зато престиж, реклама, и мне теперь и тиражи с гонорарами обеспечены. А как же, «Семья Кантемировых» даже без похвалы Салимова, растиражированной по всем изданиям, восемь недель самой продаваемой в стране была. А с соответствующей надписью на обложке стала страшно завлекательна.

Всем стало жуть как интересно. Кто ищет ляпы чисто из вредности, обнаруживая эфес сабли не той формы, а кто – глубокий смысл. Мне не жалко. Я даже могу исправить при переиздании неточность, а двойного смысла не вкладывал. Обычная семья, все поколения служившая государству, как они понимали. А это значит – кровью. Ни одна война без Кантемировых, которые суть Темировы, не обошлась, и не с каждой мужчины возвращались домой. Сам не заметил, как почти тысячу страниц написал. Два здоровенных кирпича за год.

Даже американцы заинтересовались книгу перевести. В долларах заплатят. Вроде это не то третий, не то четвертый случай в истории США. Русские писатели с их проблемами и молитвами Аллаху страшно далеки от тамошних читателей. А я – вот он, пробился! Есть чем гордиться.

Есть, конечно, и кто ругает. А как же. Я таких читаю, в отличие от похвальных отзывов. Ну да, кровищи под обложкой море. Ничего не поделаешь, почти ничего не выдумал, а шибко реалистично смотрелось – так личные впечатления вставлял. Война и сотни лет назад ничем особенным от современной не отличалась. Пот, вонь отхожих ям, кровь, мозоли и дурость командования вкупе с героизмом солдат.

Еще сценой взятия Пилау попрекали. Я виноват, что в городе всех особ женского пола от двенадцати и до пятидесяти лет солдаты оприходовали? Еще и по несколько раз иных – на всех не хватало, осадная армия большая. Времена такие были. Культурные французы с англичанами почти в те же годы города на три дня на разграбление отдавали. Ничего не поделаешь: кого на шпагу брали, а не сам сдался, – тому ничего хорошего не светило. Зверства были совершенно нормальным явлением. А уж после убийства русских парламентеров ничего хорошего от победителей ждать не стоило. Вот Кенигсберг не курочили. Сдалась немчура честно и имущество, а заодно и душевное равновесие, сохранила в целостности и сохранности.