Текст книги "Все не так, как кажется"

Еще имелась всякая эзотерика на манер Блаватской, каббала, суфизм, йога и прочее в том же роде, включая «Молот ведьм» и способы поиска магов для предания их костру и пытке. Естественно, без Истории инквизиции и парочки книг про тайные ордена не обошлось. Занятные у нее интересы.

Странная девица. Ни одной книжки с атлетически сложенным красавцем, сжимающим в объятиях хрупкую блондинку на обложке. Может, она еще и сериалы про барышень из института благородных девиц не смотрит? Телевизор у них точно имеется, и не из старых. А как же мечта золушек из рабочих кварталов о богатом страстном мужчине, который женится вопреки стерве-любовнице и гадюке-матери? Никогда не понимал подобных сериалов. Дураку понятно, раз гулял напропалую до свадьбы, то и после нее продолжит. И жаловаться некому. Свекровь и бывшая любовница не оценят доброго отношения.

Эге, а на этой полке отнюдь не в два ряда книжки стоят, как на первый взгляд представляется. По крайней мере, не все. Извлек парочку томов про практики шаманизма, неизвестной мне сайентологии и обнаружил сзади отнюдь не девичий дневник. Коробка с браунингом девять миллиметров, как бы не модель тысяча девятьсот двенадцатого года. В смысле, до жути старый, хотя и ухоженный, с причиндалами от кобуры поясной и наплечной. А, нет. Восемь патронов в магазине. Вроде двадцать второго года модель. Все равно старый. Удобное оружие. Малый вес и размер. Подходит для скрытого ношения и для рук девушки из-за малой отдачи.

Тут же – пятьдесят патронов в коробке. Стандартные, семь пятьдесят стоят. А вот сам пистолет по нынешним временам как бы не по части антиквариата. Миллионов на нем не сделаешь, все ж не редкость огромная, но тысяч десять – вполне. В Сербии по лицензии клепали в Великую войну. На Балканах встретить до сих пор не проблема. Получается, и до России отдельные экземпляры добрались еще в те времена. Не похоже на коллекционное. Запах масла свежий. Стреляли и чистили не так давно.

Хм… не удивлюсь наличию в доме и карабина или помповой «ижевки». И дело не в том, что у русских собственная гордость и наша гладкостволка лучше их ремингтона. Вторая по распространенности и продаваемости (цена, в отличие от импортных стволов, низкая) в стране. С конца девятнадцатого века до сороковых годов нашего выпускалась, и купить можно было свободно. Только все ж не для города. Охотничье оружие. А пистолет – вполне нормально. Тем более и продают лицам без криминального прошлого и психических заболеваний совершенно свободно. Вот автоматическое – под запретом. Пулеметик так просто не достать.

Тут о себе напомнил некий важный орган, обиженный на невнимание. Торопливо запихнул ужасную огнестрельную тайну в тайник. Стремительно перескочил через перила в веранде и бодро помчался за угол в сторону деревянного помещения с дыркой.

Сколько себя помню, всегда бегал. В школу, к друзьям, на работу – всегда на полной скорости. Да, да. Дедушка меня воспитывал по собственным правилам. И одно из них звучало так: «Нужны деньги на расходы – заработай!»

И чего я только не делал! Разносил газеты, мыл окна, убирал улицу, чистил подвалы, развозил на тележке продукты по домам. В семь лет вставал в пять часов утра, чтобы помочь молочнику разгрузить ящики, а затем загрузить их пустыми бутылками.

«Вообще странно это», – умываясь под краном, подумал я. Водопровод провели, газовая колонка в доме имеется, электричество и телефон присутствуют, а по нужде приходится бегать в туалет типа деревянный ящик с очком без слива. В теплое время еще ничего, но зимой или в дождь? Брр. Ведь район точно входит в городскую черту, и не первое десятилетие. Куда смотрит городская Дума?

Повернулся и чуть не столкнулся с девицей лет двадцати, держащей в руках полотенце. Маленькая, ниже меня на голову, с прекрасной фигурой. Талия, грудь, и отсутствует новомодная истощенность Твигги. Щечки не впалые и румяные. Не сказать, что красавица, но очень подходит слово «милая». А еще нечто в ней присутствовало трудно объяснимое. Смутное подозрение на некие азиатские ветры. Я б и сам не смог ответить, откуда пришла эта мысль, разрез глаз нормальный, смуглости не наблюдается. И все же в предках затесался дикий татарин или какой лихой туркмен, что придавало ее облику определенную прелесть. Мужики наверняка оборачиваются.

Сейчас она одета по-простому, в линялый сарафанчик, длинные темные волосы забраны в хвост резинкой, но хочется срочно произвести приятное впечатление. Автоматически щелкнул босыми пятками, вытягиваясь, и подчеркнуто гвардейски склонил голову.

– Андрей Мироев. Позвольте поцеловать ручку.

– Не из графьев происходишь? – спросила она голосом со странной хрипотцой.

– Папенька мой – дворянин старинного рода, – гордо провозгласил я, – правда, видеть его с младенчества не приходилось в связи с разводом. Может, даже князь. Не в курсе.

И кстати, многие по фамилии принимают за болгарина, что в каком-то смысле правда. Хотя отец не просто русский, а еще и старинного рода. Не вру.

– Ну и чего придуриваешься? – кидая полотенцем в лицо, резонно спросила девушка, глядя суровыми серыми глазами. – Дворянство как сословие и его привилегии отменены в Российской державе в тысяча девятьсот восемнадцатом году в связи с полной импотенцией монархии и императора и их заменой на республику. Вытирайся и приходи обедать.

Непринужденный переход на «ты» вполне устроил. Могла бы и обдать холодом, а это почти признание.

– Зовут-то тебя как, красавица? – крикнул уже в спину.

– Катя, – ответила она, не оборачиваясь.

Ага. Екатерина. О! Вот она кого мне напоминает – актрису, сыгравшую Катюшу Маслову. Еще и тезки. Как же ее… Вечно забываю фамилии. Ну не буквально, конечно, похожа, но рядом поставь – за сестер запросто примут.

Обедали мы втроем. В меню оказались борщ и немудреное блюдо: паста с соусом, котлета и соленый огурчик. Что еще надо бедному студенту, чтоб набить брюхо? Правильно. Домашний компот. Ничего особенного, но на вкус блюда гораздо приятнее дешевой забегаловки за углом общаги. Есть места, конечно, и приличнее, но гурмана из меня не вышло, и что иные находят в суши или еще какой экзотике, не понимаю. Притом что употребляю практически все. В детстве многое приходилось пробовать. В интернациональном городе и блюда соответствующие.

Если честно, разницу между греческой, болгарской, турецкой и армянской кухней найти не так просто. Слишком долго жили рядом. Вот французская заметно отличалась. А русская или украинская – тоже неизвестно, где одна в другую переходит. Вывод, по крайней мере, из моего опыта, – пища должна быть простой, сытной и желательно острой. Не сильно, но специи обязаны присутствовать.

– Было очень вкусно, – сказал я абсолютно честно, закончив и не вспомнив правил этикета.

Должен ли я ждать, пока ковыряющая в тарелке на манер умирающей черепахи Алевтина Васильевна отодвинет тарелку, или, сориентировавшись на Катю, с похвальной быстротой все слопавшей и не вспоминающей о поддержании фигуры в правильном состоянии, сообщить об окончании трапезы. Потому решил доложить о впечатлении о внезапно свалившемся обеде.

– То есть не прочь столоваться также регулярно? – спросила с намеком бабуля.

– В смысле?

– В прямом, – пробурчала девушка. – Бабушке кажется, что тебе удобнее было бы добираться до больницы отсюда. А она тебя станет кормить, – в голосе отсутствовал энтузиазм. Кажется, идея ей пришлась не особо по душе. – За комнату не возьмем, только за питание. Ну, рублей тридцать, пожалуй, нормально будет. А ты заодно присмотришь за больной.

– Я здорова!

– Заманчиво, – согласился я, даже не раздумывая. Где еще такие замечательные условия предложат, да еще и за такую сумму. – Только сразу предупреждаю: огород возделывать не буду. И времени нет, и вообще человек абсолютно городской и запросто вместо сорняков морковку какую повыдергиваю.

Алевтина Васильевна улыбнулась ласково, вызывая стойкое подозрение, что так или иначе припашет к полезному труду.

– Еще ночью могу забраться в холодильник, – предупредил поспешно, – молока выпить или ухватить чего.

– Пиво, пицца и прочие радости – за свой счет. Молоко будет свежее, пользуйся, но оно из-под коровы. Не всем городским нравится.

– Договорились. Комната моя на веранде? Тогда я пошел, а ты тащи медицинскую карточку, лучше сходи в поликлинику напрямую к старшей медсестре, чтоб выдали в связи с болезнью, – это ей работа минимум на пару часов, успею еще подремать спокойно, – и выписку из больницы.

Не успел прилечь на прежнее место, как без стука вперлась Катя и с ходу молча выложила мне под нос затребованное плюс кучу всяких справок. Не иначе с утра сбегала. Сообразительная. Сверху на закуску – бумажка с записями давления за пару месяцев. Пришлось, мысленно вздохнув, усесться и приступить к изучению.

– Ну что, – закончив продираться сквозь многочисленные изумительные почерки докторов, сообщил я спустя некоторое время, – даже учитывая отсутствие диплома, могу смело заверить: ничего ужасного не наблюдается. Странно, что вообще дошло до скорой. Должна была сильно возбудиться или расстроиться. Ничего не случилось?

Похоже, в интимные подробности семейного существования меня посвящать не собирались. Катя молчала. Как бы не с ней и отъездом связано, только спрашивать незачем.

– Можно сказать, для ее возраста состояние организма просто замечательное. Давление слегка повышенное. Ты меряешь?

– Обычно я. Иногда сама.

– Полезно следить за динамикой. Ну что еще… сахар чуток больше нормы, думаю, и без меня рецепт известен. Снижение веса, не есть сладкого, печеного…

Она нетерпеливо кивнула. Естественно, стандартные советы. И конечно, никто им следовать не собирается.

– Легкое малокровие, опять же соответствующее питание…

Нетерпеливый жест.

– Катаракта в начальной стадии, тут все равно придется ждать неизвестно сколько. У всех индивидуально. Могут годы пройти до операции. Небольшое снижение слуха. Решается слуховым аппаратом.

– Отказывается носить.

– Многие не хотят, стесняются, да и не особо пока нужно. Может, со временем и на улице. Запоры… льняное семя попробуйте. Народное средство, неплохо помогает. Пить тоже не мешает много. Особенно сейчас. Десять – двенадцать стаканов в день. Еще и для мочевых путей полезно. Промывает.

Так… На закуску – самое неприятное. Остеоартрит, возрастная болезнь. Результат разрушения межсуставных хрящевых прокладок. Чаще страдают колени, тазобедренные суставы.

Рентген прилагается. Причем крайне неприятная картина на правом колене и начало процесса на левом. Еще немного – и легким обезболивающим не обойдешься.

– Помочь ничем нельзя, – зло сказала Катя.

– Во-первых, твое дело – заставить ходить Алевтину Васильевну с палкой. Намного легче будет ей.

Она закатила глаза. Объяснять не нужно. Приходилось уже сталкиваться. Пока пожилой человек может таскать ноги, он упорно считает себя бодрячком и не желает пользоваться подпорками. Не все, безусловно, но деятельные люди, не плачущие от легкой болячки и не стремящиеся обеспечить вокруг себя хоровод ухаживающих родственников. Старое поколение по большей части имеет стержень внутри и не сдается до самого конца. Это прекрасно, но иногда они приходят с жалобами, когда уже терпеть невозможно, однако и помочь уже нельзя. До последнего тянут.

– Во-вторых, Торговый дом Тропинина возле Арбата знаешь?

– Конечно.

– Через дорогу есть аптека Дивартяна. Отдашь фармацевту вот это, – старательно написал свое имя, то есть не с улицы заскочила, название и дозу.

Тамошнему хозяину подробно ничего объяснять не надо. Не первый год понимающим разные не включенные в официальный список препараты готовит, получая от дедушки Ма. Армянин там фактически подставное лицо, а работают китайцы целой семьей, и деньги, скорее всего, их. Отдел восточной медицины называется и под соответствующий параграф закона не подпадает. Травки всякие природные, наркота отсутствует. Проверяют регулярно, от полиции до инспекции санитарной. Только от иных рецептов шибать может почище героина. Но не злоупотребляет. Чего нет, того нет. Так я и не разобрался, кто его прикрывает, но связи должны быть серьезные.

– Можно взять на месяц или на три. Для начала – две капсулы в день. Если полегчает, уменьшить до одной. Не вылечит, но замедлит стирание хрящей. Болеть меньше станет. Козликом, впрочем, прыгать не будет.

То есть козой. Но звучит несколько неприятно, поэтому заранее смягчил.

– Облегчение гарантирую, не излечение.

– Почему никто не предлагал? – спросила Катя настороженно.

– Это не лекарство, – честно ответил я. – Народное средство. Добавка для еды. Возможно, придется всю оставшуюся жизнь употреблять. И средство недешевое. Две упаковки в месяц, пожалуй, та самая тридцатка, что с меня получите, и выйдет. И не надо ждать в первый же день облегчения и полного счастья. Однако обязуюсь, если в течение полугода не признает отсутствие болей в коленях, оплатить стоимость затраченного.

Тем более, при случае я подключусь. Боли сниму – это не то чтобы запросто, но привычно. Но не всю же жизнь рядом торчать стану.

– У меня у деда такая проблема была, – опять же честно сообщил я, – помогло, и всерьез.

Глава 3
Нерабочие отношения

Больница имени Гааза серьезнейшим образом отличалась от большинства старых учреждений подобного рода. Ее построили в тысяча девятьсот сорок третьем в каком-то новомодном стиле в виде огромного куба. Здание снаружи аскетично, без всяких украшений. Внутри функционально и удобно. В отличие от стандартных заведений, в детском отделении стены украшены картинами со сказочными героями.

Все дело в том, каким образом создавалась клиника. Актеры «Русфильма» в начале сороковых организовали по собственной инициативе широкомасштабную и прекрасно спланированную кампанию по сбору средств на лечение онкологических заболеваний. К тому времени тиф и холера в России, если не считать повторяющихся локализованных вспышек, стали крайне редки. Оспа благодаря вакцинации пошла на убыль, про нее в последний раз слышали в начале пятидесятых. С появлением антибиотиков победили туберкулез, скарлатину, дифтерит, справились с полиомиелитом, бывшим ужасом одно время.

Победоносное шествие науки сопровождалось не только новыми изумительными лекарствами, но и строительством тысяч медицинских заведений в городах и деревнях с сороковых и по настоящее время. И тут выяснилось, что рак стал вторым по распространенности после сердечных заболеваний. Онкология – заболевание, связанное с возрастом. Риск рака молочной железы возникает в одном случае из четырехсот у тридцатилетней женщины, но возрастает до одного из девяти у семидесятилетней. В прежние времена с невысокой продолжительностью жизни люди становились жертвами туберкулеза, водянки, холеры, оспы, проказы, чумы и пневмонии, а заболеть раком попросту не успевали. Его почти не замечали за массой прочих недугов.

Идея показать несчастного ребенка и давить на жалость не слишком хорошо смотрелась, пусть телевизоры еще не у многих имелись. Но по радио и в газетах прозвучало громко, и многих зацепило всерьез. Фонд просил пожертвовать для больных всего лишь гривенник. Вполне посильная мелочь для любого. Конечно, высылали и больше, но порыв был всеобщий. В течение месяца почти три миллиона человек отправили по десять копеек. От маленьких детишек, извлекающих свои сокровища из копилки, до простых домохозяек все дружно стремились помочь. И это был вовсе не конец. Кампания по сбору средств только набирала обороты.

Тогда, получив антибиотики, все искренне верили в науку и будущую панацею от всех болезней. Надо только немного средств. Не уверен, что сегодня последовала бы такая реакция. Хотя гривенник ведь никого не разорит? По крайней мере, собранных средств хватило на две специализированные онкологические больницы с новейшим оборудованием для экспериментов и на то, чтобы основать Национальный научно-просветительский фонд против рака, до сих пор спонсирующий исследования.

В ординаторскую мне не хотелось и потому без раздумья толкнул дверь в служебную кухоньку. Мечталось спокойно попить кофе и подумать. Нет, не могу заявить, что встретил девушку-идеал. И даже молнией не стукнуло, как в душещипательном романе. По первому впечатлению, самостоятельная, способная оборвать и по морде дать. В рот заглядывать не станет. И все ж определенно искра проскочила. Никогда раньше такого со мной не было.

На самом деле и опыт огромный отсутствовал, не считать же однократных связей с девицами, крутящимися у спортивного зала. Есть такая странная категория, возбуждающаяся от мордобоя. А помимо этих не так много и было. Первая – из наших, мы были знакомы с детства. Все было просто замечательно, пока не выяснилось, что кроме меня есть у девушки еще двое. И она совершенно не понимала, почему я был так недоволен. А чё такого, если она пока не выбрала? Тогда было здорово неприятно и обидно.

Вторая история началась в Константинополе и оборвалась уже в Москве. Очередная моя глупость. Мог бы и сразу сообразить про отсутствие продолжения, но тогда пылал и не думал. Третья – чтоб забыть вторую, уже без особой страсти, студентка с юридического. Связь тянулась долго без перспективы развития. Она всерьез собиралась стать великим адвокатом и проводила больше времени с учебниками. Иной раз и в постели принималась разъяснять тонкости права. В один прекрасный день предпочла учебу в Оксфорде дальнейшим встречам. Верю – к сорока годам будет компаньоном в известной фирме и свой миллион на счету получит. Только мне до этого уже давно нет дела.

С Катей все шло совершенно иначе и определенно требовало углубления знакомства.

Прямо с порога услышал всхлипывания. Похоже, не один такой умный, и нашлись и другие, сбежавшие от коллектива. Впрочем, не глядя, уже знал, кто это. В онкологии нас семеро стажеров, включая меня. Куча подготовки, десяток дипломов и масса желания приносить пользу. По крайней мере, у Тани. Кроме нее, никто не проявил желания идти в детское отделение.

– Что случилось? – осторожно коснувшись плеча, спросил я. – Тебя кто-то обидел?

Она вцепилась в меня неожиданно сильными руками и принялась обильно заливать слезами халат с табличкой на груди. Оставалось только неловко гладить по голове и проклинать себя за дурость. Мог бы и не вламываться сразу, а подумать.

– Женя умер, – шмыгая носом, произнесла она через несколько минут.

Чуть не ляпнул, что в курсе. На обходе койка оказалась пустой, и лист с назначениями на спинке исчез. Все дружно делали вид, что ничего не произошло, однако догадаться легко. Симпатичный рыжий мальчишка, веселый даже в таком состоянии. Все мать утешал.

Когда я впервые вошел в детское отделение, было очень неприятно осознавать, что почти все дети в коридорах и палатах обречены и им осталось недолго. Очень тяжело смотреть на умирающих. Вдвойне – на малолеток. Взрослые вроде как пожили и получили некие удовольствия и впечатления. Эти и согрешить толком не успели.

– Я могу подменить тебя. Скажу Гурееву, – это наш куратор, – что плохо себя чувствуешь.

– Еще чего! – сердито сказала она, вытирая кулаком остатки слез и растирая под глазами тушь, отчего стала похожей на индейца на тропе войны из немецкого фильма по Карлу Маю. – Он все равно не поверит, – мысленно согласился с Таней, он та еще скотина, – и начнет читать лекцию о невозможности принимать все близко к сердцу. «Врач должен нарастить толстую кожу», – передразнила очень похоже.

– В чем-то он прав. Два десятка в тяжелом состоянии на отделение, и за каждого переживать – никакого здоровья не хватит.

– Молчи уж! – вскричала Таня в голос. На почве гнева даже забыла про свое расстройство и слезы. Хоть какая-то польза.

– Люди смертны, – сказал я без особого сочувствия, – хуже того – внезапно смертны. Я на «скорой» такого насмотрелся…

Очень хотелось рассказать про знакомую красавицу-медсестру, изучающую мочу и кал и называющую их материалом. Нормальный человек непременно скривится, начни она объяснять про анализы. А девушке без разницы. Абстрагируется. Просто работа, за которую получает деньги.

Плохой из меня утешитель. Даже подумал, не обладает ли Таня зачатками эмпатии, раз так резко реагирует. Ничего подобного. Обычные эмоции на почве женского сочувствия и материнские инстинкты. Или привыкнет и через пару лет не вспомнит про истерику, или сгорит очень быстро. Ну здесь уж точно не мое дело.

– Иди, – сказала она уже спокойней. – Приведу себя в порядок и тоже подойду в ординаторскую.

За дверью дошло, что кофе так и не попробовал. Возвращаться за чашкой глупо. Не торопясь побрел по коридору, отвечая иногда на здрасте попадающихся навстречу. В третьей палате все так же сидел Поликарп, изучая учебник.

Одиннадцатилетний пацан внезапно заболел. Температура то поднималась, то падала непонятно почему. В больнице поставили жуткий диагноз. Почти год он с небольшими перерывами провел на больничной койке. Ему сделали множество анализов, давали самые сильные лекарства и облучали на рентген-установке.

Другие лишались сна, волос, аппетита, а затем и воли жить дальше. Он одержимо верил, что сумеет вылечиться, и продолжал учить школьный курс по учебникам и конспектам. Я практически уверен, что, вернувшись за парту, затмит одноклассников своими знаниями. К сожалению, медицинская карта показывала ухудшение. Скоро он уже не сможет сидеть. И, как ни отвратительно, может быть, его смерть станет облегчением для всей семьи. Родители – обычные работяги с завода и давно ухлопали все сбережения на сына. Страховка не покрывает всех процедур и такого длительного лечения. Дом уже заложен. Еще немного – и вылетят на улицу. А у них еще трое детей.

– Ты можешь выйти? – спросил я, когда он поднимает глаза.

Очень не хочется лишних ушей при разговоре, а в палате еще двое.

– Конечно, – захлопывая учебник истории и поднимаясь, согласился Поликарп.

Неторопливо побрели в сторону курилки на лестнице. Отделение все же детское, и здесь помимо врачей редко кто бывает. Почему приемные часы ограничены с двух до восьми, мне не понять совершенно. Лишь с самыми маленькими и по особому разрешению, когда уже совсем плохие, иногда позволяют сидеть родителям рядом.

– Вы курите спокойно, – говорит Поликарп тоном умудренного взрослого. Многие дети здесь быстро превращаются в старичков по поведению и разуму. Страдания не возвышают. Они лишают нормальных реакций. – Мне не мешает.

– Ты ведь не только школьные учебники изучаешь, – поинтересовался я без вопросительной интонации, закуривая. – Медицинские статьи потихоньку тоже.

– «Самый поразительный факт, – на память без запинки принялся гладко вещать Поликарп, вздохнув, – состоит в том, что никакого нового принципиального подхода ни к лечению, ни к профилактике рака так и не было представлено… Методы лечения стали более эффективными и гуманными. Грубые операции без анестезии и антисептиков сменились современными безболезненными хирургическими методами, выполняемыми с исключительной технической точностью. Щелочи, разъедающие плоть предыдущих поколений раковых больных, уступили место облучению рентгеновскими лучами и радием… Но все это не отменяет того факта, что «лечение» рака до сих пор включает только два принципа – удаление и уничтожение пораженных тканей (первое – хирургией, второе – облучением). Никакие иные методы так и не оправдались»[3]3
  Статья в журнале «Форчун», май 1937 года.


[Закрыть].

Я такой цитаты не помнил, но в целом верно. Если опухоль носила местный характер, то еще оставался некоторый шанс на излечение путем полного удаления пораженного органа. В иных вариантах спасения практически не существовало.

– Лейкемию удалить нельзя. Костный мозг производит уже больные клетки. Но можно попытаться заставить его не вырабатывать определенные клетки сильными дозами лекарств.

– Я слышал про такие опыты, – кивнул мальчик. – Из всех, на ком применялось подобное лечение, остались живы несколько процентов.

– Приблизительно пять. И в отличие от обычных случаев рецидивов у них не наблюдается, хотя никто не может объяснить причину, по которой эти, а не те. У меня есть знакомые в одной фармацевтической компании, – сказал я после паузы, дождавшись, пока пройдут мимо две медсестры, вознамерившиеся затянуться табачным дымом и правильно интерпретировавшие недовольный взгляд.

Я для них не начальство. Стажер – некое странное состояние между врачом и сестрами. И те и другие считают нормальным давать указания и считают себя выше по положению временного недоучки. И все ж теоретически мы будущие доктора, и лучше не доводить до конфликта. Наглеть себе могут позволить лишь старшие медсестры. У них обычно опыта на семерых хватит.

– Они готовят экспериментальный препарат. То есть до клинических испытаний дойдет где-то через год-другой, когда можно будет с уверенностью показать стабильно выздоравливающих или хотя бы добившихся ремиссии мышей.

– Требуются добровольцы?

– Нет, – резко сказал я. – Никто не станет проверять лекарство на людях без соответствующего разрешения. Это подсудное дело. Хуже того, репутация фирмы будет серьезно испорчена. Поэтому никто никогда не признается в подобном. Ты понимаешь?

– Если я склею ласты, они будут ни при чем.

– Да. Но ты достаточно умный, чтоб услышать правду. В тех немногих случаях, когда пересадка костного мозга была успешной, его либо брали от близнеца, либо облучение было минимальным. Во всех других вариантах наглядного улучшения не наблюдается и пересаженный костный мозг почти всегда отторгается.

– То есть шансы минимальные? – Он даже не особо удивился, хотя недавно у меня на глазах в его присутствии Гуреев рассказывал родителям про замечательную возможность. – У моих все равно нет средств на операцию.

– В данном случае вопрос денег не стоит вообще. Зато тайна обязательна. Ни я, ни они не имеют права такое пробовать. Поэтому ни соседу по палате, ни врачу, ни сестре, ни даже близким ни слова! Никто ничего не должен знать! Это понятно? Даже если вместо улучшения пойдет ухудшение.

– Я ведь ничего не теряю, не так ли? – Глаза смотрели совсем не по-детски. – Поможет – прекрасно. Нет – так и так хуже некуда. Пусть шанс пять из ста, но не попробовать глупо.

– Именно так! Я говорю открыто и прямо. Даже если ты выздоровеешь, в научный труд в качестве пациента не попадешь. На рынок препарат еще долго не выйдет.

– Вы просто меня пожалели? – спросил Поликарп, помолчав.

– Не только. Здесь всех можно пожалеть. Ты упертый. Боец. Это важно.

– А почему другим потихоньку не дать?

– Потому что резкое изменение протекания болезни у многих невольно насторожит остальной персонал. Начнут ковыряться, выяснять, а там недолго и до моей дисквалификации. А я не для того столько лет учился, чтоб вылететь на улицу без профессии. Вот такая я свинья, всех подряд спасать не собираюсь. Тем более без гарантии. Это ведь может квалифицироваться как убийство, понимаешь?

– Я лучше буду верить в приятное…

– Значит, согласен? – протянул я руку и пожал его ладонь, чтобы закрепить договоренность. – Вот и прекрасно. Сегодня и начнем.

На самом деле подвести меня под статью Уголовного кодекса не удастся, даже если он всем заложит. На этот счет у меня план, и таблетки безвредны. А реально я буду работать своими методами, используя здоровый организм в качестве образца. Полного совпадения не выйдет, с парными органами было бы проще. Что есть, то есть. Возможно, сразу и совсем хорошо не получится, но это будет первый случай в мою личную коллекцию. По предварительным прикидкам, три шанса из четырех на выздоровление. Все же не пресловутые пять процентов. Только периодически контролировать через какое-то время на случай рецидивов обязательно.

А почему его? Все просто, действительно зауважал. Он готов сражаться и не хотел сдаваться. А насколько паршиво ему сейчас, прекрасно вижу по истории болезни. И потом, хоть иногда нужно совершать добрые дела. Тем более, если выйдет, я ж себе обеспечу заработок на уровне профессоров в кратчайшие сроки. Повесить табличку «альтернативная медицина» и исцелять пару безнадежных больных в неделю. Лейкемию за раз не вылечить даже кому-то из наделенных талантом заметно выше моей квалификации, правда, величайших целителей всего двое в мире, насколько известно нашим.

Придется здорово постараться и потратить немало сил. До сих пор все больше по травмам, ранам, ожогам трудился. Потому так хорошо на «скорой» было. Поддержать жизнь, снять частично боли, обнаружить внутренние повреждения и инородное тело. Слегка помочь разорванным мышцам, костям или сосудам, но ни в коем случае не до конца, чтоб не обратить на себя внимание. В целом первичная военно-полевая хирургия. Лейкемия – совсем иной уровень. Пора расти, зря я, что ли, учился?

Появившись на крыльце, Катя не стала изображать недовольство или недоумение при виде меня. В первый раз, конечно, вышло неловко. Она решила, что бабушке снова стало плохо, и чуть не огрела сумкой, когда обнаружилось, что Алевтина Васильевна прекрасно себя чувствует, а заявился я совсем за другим. Теперь уже нервничает, скорее, если не появляюсь.

Своих девушек я принципиально не сканирую, а то случались пару раз малоприятные коллизии. Говорят одно, думают другое. Материальная сторона – не последнее дело в жизни, однако лучше не слышать, как тебя измеряют и мечтают почистить карманы. И это еще в лучшем случае. Кстати, нельзя сказать, что один женский пол таким грешит. У сильной половины человечества тоже иной раз заглянешь в мысли, как в дерьме измажешься.

Иногда все же невольно ловишь эмоции. Нет на свете барышни, которой ухаживания приятного, воспитанного и хорошо сложенного молодого человека были бы неприятны, если он руки не распускает и через фразу не повторяет: «Ты меня не любишь, а то давно бы дала». То есть, не сомневаюсь, существует немалая категория девиц, на это реагирующая положительно, но мне они неинтересны в принципе. Даже в пьяном виде.

– И чего ты на меня так смотришь? – спросила она без особого недовольства, вручая ту самую толстую сумку на ремне для ношения в качестве портфельчика за девочкой. Не школа, но ничего в жизни не меняется всерьез.

Честно говоря, не кажется, что они особо нуждаются в деньгах. Тем не менее помимо обычного приема всяческих платежей и сортировки писем с посылками она еще разносит пенсии, телеграммы и сообщения. А по утрам – нередко всяческую рекламу. График работы у нее посменный, как и у меня. Если б не старался специально подгадать, мы могли бы и вовсе не встречаться даже дома. Один спит, другой на работе. Но я умудрялся совместить, хотя, случается, не высыпаюсь, а тренировки и вовсе забросил. На все времени катастрофически не хватает.