Текст книги "Не Господь Бог"

Костик застонал и задрожал всем телом, всё крепче сжимая в кулаке Викины густые длинные волосы, и наконец разразился, в её влажный полуоткрытый рот, на запрокинутую шею, на грудь с маленькими и вкусными, как шоколад, сосками.

Костик завалился в подушки, следом за ним последовала Вика, в душ не спешили. Впереди был ещё десерт. Рука Костика привычным жестом потянулась к тумбочке, наощупь зашелестела тонкой папиросной бумагой, он поднес к лицу трубочку и втянул носом воздух, радушно передав Вике, которая сделала то же самое. Он чихнул, следом она, взметнулась белая пыль. Они хохотали, как ненормальные. Впрочем, они и были ненормальные, обоих это вполне устраивало.

В самый неподходящий момент раздался звонок Костиного мобильного. Он не собирался брать. Но у Вики сработал инстинкт помощницы руководителя – она бросила взгляд на экран, увидела абонента и переменилась в лице.

– Это Павел Андреевич.

Костик чертыхнулся, но взял протянутый ему телефон.

– Да, пап.

– Звоню убедиться, что у тебя всё готово.

– В смысле? – Костик встряхнулся.

– Ты же помнишь, что у нас завтра?

Последовала пауза.

– Конечно, – твёрдо ответил Костик.

– Весь кайф обломал, ты не знаешь, о чем это он? – сказал Костик после отбоя.

– О большом Совете по ВШК-74, – Вике было очевидно.

– Совет по Вышке назначен завтра?! – спросил Костик.

Вика глянула на часы: полночь превратилась в 00:01.

– Вообще-то уже сегодня.

Костик чертыхнулся.

– Ты что, забыл? – догадалась Вика.

– А ты на что?!

– Я напоминала, вчера.

– А надо было сегодня!

– Ну, увольте меня, – не испугалась Вика.

Костик выдохнул, стремительно соображая, как поправить дело к утру. А как начальство поправляет?

– Звони, пусть занимаются.

Вика пожала плечами и села обзванивать сотрудников отдела.

Когда очередь дошла до Ушакова, он не сразу услышал звонок. Под музыку, с большим энтузиазмом он бросал в мусорные пакеты барахло из шкафов: серые полотенца, пожелтевшие, не обновлявшиеся годами простыни, обувь, побитые молью шапки, жилетки, дешёвые искусственного шёлка блузки с бантами и пластмассовыми брошками на груди, прижжённые утюгом свои брюки. Он забил уже третий мешок под завязку, как в радио возникла пауза и он услышал звонок.

Дима было хотел дать отбой. Но звонок был настойчив. Дима вздохнул и нажал зеленую кнопку. Он почти не удивился, услышав строгий голос Вики.

– Ушаков? Не спишь?

– Ну, вообще-то, – промямлил Дима.

– Константин Павлович просил убедиться, что у вас всё готово к завтрашнему Совету по проекту ВШК -74.

– Мне не говорили, что завтра, – хлопнул глазами Дима.

– Уже сегодня, Ушаков!

– А почему я?!

– У Сергея заболели все дети, Савельев сам отравился…

– А Антон?

– А Антон не берет трубку. Я сейчас перешлю все материалы, Константин Павлович надеется на тебя. Совет в десять, не подведи отдел.

Голая Вика, отдающая строгим голосом распоряжения голого же начальства – это было забавно. Вика завалилась обратно в подушки, и они продолжили с Костиком то, на чём их прервали.

А Ушаков, что Ушаков. Он оставил свое дело и сел за чужое. Итоговый Отчёт руководителя IT-отдела Корзунова К.П по проекту ВШК -74.

А внизу маленькими таким буковками, как в договорах по ипотеке – «ответственный» Ушаков. Поникли плечи, когда он увидел в рабочей почте вываливаемые на него письма с гигабайтами данных.

Лошара. Козёл отпущения.

«Покажи им там всем в понедельник!» – вспомнил он напутствие Лены.

С какое-то время он сидел, с тоской глядя на экран. И вдруг плечи его распрямились.

– Хер с вами. Будет вам отчёт.

Ушаков решительно, кнопкой «delete» удалял то, что уже было сделано без всякой жалости. Затем засучил рукава и стал писать отчёт с нуля, время от времени сверяясь со столбцами данных. Это был совсем другой Ушаков. Тот, который занимался своим делом, он работал с тем же рвением, с каким недавно набивал старьем мешки. По-старому больше не будет. Будет по-новому.

В понедельник Ушаков пролетел со своим драным портфелем мимо Михалыча, даже не поздоровавшись. Ишь, обнаглел.

Вика отметила цепким взором появление Ушакова и направилась к нему.

– Ушаков, готов доклад? Давай скорее! – нетерпеливо сказала секретарь шефа.

– Я не успел распечатать, – извиняющимся голосом сказал Дима.

– Давай флешку, Господи, сами, – Вика выдернула флешку из рук Ушакова и отправилась раздавать команды.

Кате – срочный перевод доклада на английский, двенадцать копий для инвесторов.

Инвесторы уже стали стекаться к Лахте, Совет по Вышке должен был начаться в десять. В конференц-зале последние приготовления: техника, микрофоны, вода, всё должно было пройти безупречно. Начальник охраны Барков расставлял фигуры секьюрити на своем поле, перекрывались лишние входы-выходы, острый глаз и твёрдая рука проверяли камеры видеонаблюдения, лифты, пожарные лестницы и стоянку. Члены Совета по Вышке представляли большую ценность, в самом прямом смысле этого слова. Большая часть из них числилась в списке Форбс.

Костика Корзунова трудно было смутить: чувства стыда, недостойности, страха неудачи и прочей шелухи, в которую заворачивают родители для удобства детей, были ему чужды, он с самого рождения был лидером, баловнем и любимчиком. Но даже он волновался. В туалетную комнату своего кабинета Костик зашёл убедиться в своей безупречности. Вошла Вика.

– Отчёт готов?

– Да, сэр.

– Этот Ушаков такой исполнительный. Надо ему выписать пирожок, – Костик поддёрнул галстук и поднял повыше подбородок.

– Обойдется, лучше мне выпиши.

Вика было потянулась приласкаться, но шеф тут же отстранил.

– Не сейчас.

Он направился к выходу.

– Где моя копия?

И тут же получил от Вики свою копию отчёта в солидной корпоративной тиснёной папке.

Такие же папки лежали перед членами Совета, на двух языках. Костик дождался, пока на экране пройдёт общая видеопрезентация ВШК-74 – под бравурную музыку (тема обошлась компании в двадцать миллионов рублей) на экране продемонстрировали смоделированную в 3Д (сорок четыре миллиона) станцию и путепровод.

– Впечатляюще, – переглядывались члены Совета. – Но во сколько всё это выйдет?

Корзунов-старший ободряюще кивнул сыну:

– Руководитель IT-отдела готов представить сводный отчёт по проекту ВШК-74. Прошу вас.

Костик уверенно открыл папку-подсказку, дал команду пустить на экран данные: цифры, схемы, графики.

– Данный проект, без сомнений, станет настоящим прорывом в области добычи природных ресурсов не только в нашей стране, но и на мировом рынке. Это, безусловно, потребует значительного повышения финансовых вложений как со стороны компании, так и бюджетных средств и частных инвестиций, что обусловлено использованием новейших научно-технических разработок в области энергоресурсов. Согласно данным об экономической целесообразности, рентабельность проекта…

Костик запнулся, заметив некоторое замешательство ранее скучавших над цифрами членов Совета. Они указывали друг другу на что-то в своих отчётах и переговаривались. Власов и Корзунов-старший обменялись обеспокоенными взглядами.

– Что за хрень? – пробормотал Власов и окунулся в доклад.

Он поднял глаза на Корзунова-младшего:

– Вы сами читали отчёт?

Инвесторы крутили головами, гул недоуменных голосов нарастал.

– Очевидно, это опечатка? – пришёл Корзунов-старший на помощь сыну. Тот пялился в доклад и не понимал, в чем там дело.

– На ста листах опечатка? – прошипел Власов.

– Мы сейчас все выясним и исправим, Лев Яковлевич, – заверил Корзунов-старший.

Власов наподдал шепотом:

– Немедленно!

Костик открыл двери и отдал приказ Свете и Вике, ожидавших за дверями в ожидании распоряжений руководства.

– Ушакова сюда, быстро!

Толстый отчёт обрушился на стол перед Димой со звуком шлепка коровьего навоза об пол. Дима отвел глаза от экрана компьютера и посмотрел на разъяренную, как фурия, Вику. Один за другим сотрудники приподнимались за своими столами и с любопытством собирались ближе к месту событий.

– Что там? Ушаков, кажется, накосячил с отчётом. Слава Богу, я вчера отбоярился. А я трубку не стал брать. Жалко чувака. Инициатива наказуема, – слышал он голоса, когда его, как провинившегося холопа, вели через ручеёк к барину, только что не пихая сапогом в горбатую спину.

Все отводили глаза. Никто не хотел оказаться на его месте. И опять, как это уже было с ним, Дима видел перед собой офис, полный мальчиков и девочек шестого «Б». Испуганные, убегающие, насмехающиеся, наглые, пять десятков глаз, и среди них одна пара сочувствующих – Олеси ли, Кати ли. Всё как тогда.

Разница была в том, что по проходу к доске шёл не съёжившийся Митя, а высокий и взрослый Дима.

– Бедный Дмитрий, – прошептала сердобольная Катя.

– Он кажется, совсем не боится, – заметил Савельев.

Дима свое отбоялся.

– Нет, это не опечатка. Всё верно, – решительно сказал ответственный Ушаков и обвёл присутствующих совсем не холопским взглядом.

Повисла пауза. Больше всех удивился Костик. Он почувствовал одновременно облегчение: значит, на его отделе косяка не было. И вместе с тем, был сбит с толку, как и все.

– Если не ошибка, то что это? – спросил один из членов Совета.

– Это рациональный расчёт, скорее прежние расчёты были ошибкой. Говоря простыми словами, использование современных технологий в данном случае не должно увеличивать себестоимость, а наоборот сокращать, логично.

Власов протёр очки и уточнил у старшего Корзунова:

– Как его?

– Ушаков.

– Хотите сказать, мы сэкономим более семи миллиардов? – заметил один из членов Совета. – Как это возможно?!

– Это объективные факты, – спокойно ответил Ушаков.

Зашумели инвесторы, Корзуновы, отец с сыном, растерянно переглянулись. Власов решительно поднялся со своего места, обратившись ко всем.

– Господа, предлагаю взять паузу, чтобы тщательно и без спешки ознакомиться с докладом.

– Для вас это тоже новость? – спросил седой.

Власов умел держать лицо, благодушно заулыбался.

– Разумеется, нет. Не удержался от соблазна слегка встряхнуть членов Совета от спячки.

– Эффект неожиданности, – закивал седой. – Давно пора было встряхнуть это болото.

– Вы большой интриган, – коверкая русский, заметил толстяк в чалме.

Власов за руку попрощался с каждым, возникло оживление, неординарный ход заседания поднял всем настроение. У дверей дорогих гостей провожали чины поменьше: оба Корзуновы.

– Идите, идите, – махнул им Власов. – А вас, Ушаков, я попрошу остаться.

Ушаков скромно стоял всё это время в сторонке. Кажется, приглашение не стало для него сюрпризом.

Все вышли, остались они двое.

Власов молча всматривался в парня. Тот смотрел ясно, прямо и доброжелательно.

Власов указал на кресло напротив.

– Прошу.

Дима сел. Власов достал коньяк.

– Сами додумались до этого алгоритма? – поинтересовался он.

– Просто сопоставил данные, – ответил он. – Всё гениальное просто.

– За рулём? – спросил Власов, налил себе и вопросительно посмотрел на Диму.

– Нет, у меня и прав нет.

– Ну, значит, немного можно. А служебную вам дадим.

Власов поднял квадратный стакан, чокнулся с Димой. Тот выпил и закашлялся.

Взгляд Власова мягчился, глаза подернулись влажной дымкой.

– Парадоксальное мышление, новые подходы, бесстрашие… И я был таким, сынок. А то ведь кругом одни распиздяи, в рот смотрят, приказа ждут. Ну, всем будет по заслугам.

Власов подмигнул и допил остатки коньяка.

Сказать, что приказ руководства о повышении Ушакова до начальника отдела взамен младшего Корзунова вызвал шок, значит не сказать ничего.

Глава 4

Мичурин занимался сексом с Анечкой, новенькой медсестрой. Она пришла на смену Полине, которая перешла в другое отделение после той перепалки в дверях квартиры Мичурина. Ане о Полине никто в глаза, конечно же, не сказал. Кто такое в глаза скажет? Поэтому она, как и её предшественницы, считала, что отсутствие кольца на пальце Мичурина говорит о том, что у неё есть шансы заполучить его в мужья, наивная.

Когда они уже были близки к высшей точке, ожил громкоговоритель:

– Мичурин, просьба срочно подойти в первую операционную.

Аня вцепилась в спину острыми ноготками, Мичурин ускорился и вот уже то, что должно было произойти у них с Леной в душевой, произошло с Аней в ординаторской. Перенос – так, кажется, это в психологии называется.

– А ты? – спросила раскрасневшаяся Аня, глядя как по-солдатски споро Мичурин натягивает форму. Он просто поцеловал её в лобик и убежал в операционную.

Он как-нибудь потом, сам, или с другой. В своём роде Мичурин был джентльменом.

Привели после ДТП мотоциклиста, пацану двадцать два года. Это было чёрт знает что. Ну, запустили бы сердце и что? Пришлось бы ампутировать ноги. Позвоночник восстановлению не подлежал. Травма головы несовместимая с жизнью. Мозг был мёртв.

«Вот на хрена везут в хирургию?» – разозлился Мичурин. – «Почему, черт возьми, я должен быть тем, кто констатирует смерть?»

Швырнул перчатки, маска зацепилась, зараза, хлопнул дверью. А хотелось заплакать. Лицо у мальчишки было симпатичное, курносое, на носу веснушки. Длинные рыжие реснички вздрагивали, как живые, от кондиционера. Очень живое лицо.

На пороге Лениного кабинета возникла рыжая, которую не звали на второе свидание:

– Здрасьте.

– Добрый день, – поздоровалась Лена без удивления и открыла пошире дверь.

– Вы были правы. Я боюсь отношений, – девушка плюхнулась в кресло.

– Да, заранее ставите защиту даже там, где не собираются обижать.

– Заметно, да?

– Вы из неблагополучной семьи, так? Или интернат? Вам приходилось постоянно быть начеку.

– Как вы догадались?

Девушка вскинулась, потом с миг подумала и достала из дешёвого матерчатого рюкзака газетную вырезку.

На ней был большой заголовок. РЕБЁНОК-МАУГЛИ. ПЯТЬ ДНЕЙ НАЕДИНЕ С МЁРТВЫМИ РОДИТЕЛЯМИ. 1999 ГОД.

– Ребёнок-маугли – это я.

– Сколько себя помню, всегда было громко: пьяные гости, весёлые песни, бой посуды, звуки ударов, драки, крики о помощи, стук соседей по батареям. Я не могла к этому привыкнуть, хотя должна была. Я ведь не покидала этой квартиры, она была на семнадцатом этаже, кажется, о моем существовании никто не знал или все забыли, или просто никому дела не было. Однажды, когда стало тихо, я знала, это продлится недолго, вышла на кухню, чтобы быстро успеть утащить к себе что-то из остатков еды. Они оба – и мать, и отец – были мертвы, но я почему-то решила, что они просто спят. Я перестала бояться выходить из своей комнаты. Кажется, это были самые спокойные дни моей жизни… Потом соседи учуяли запах из нашей квартиры, и всё началось заново: шум, крики, только уже в интернате… – Сашка говорила, и Лена не останавливала поток воспоминаний.

– Где вы живёте сейчас? – спросила она.

– Туда я не смогла вернуться… Снимаю, работа – дом, никуда не хожу. Я не слушаю музыку и не хожу на дискотеки. Не выношу громких звуков.

– Коллектив?

– Стараюсь ни с кем не соприкасаться.

– Значит, у вас было пять дней покоя и тишины… И те пять дней застряли в памяти как самые спокойные в вашей жизни? – констатировала Лена.

– Это ненормально, я понимаю, – сказала Сашка.

– Вам было четыре.

Они помолчали. Девушка свернула вчетверо газетную вырезку. Других фото из детства у неё не было.

– Я беру вас в терапию. Но это займет время, – сказала наконец Лена.

– У меня нет денег платить.

– Я буду работать бесплатно. Это интересный для меня случай.

– Тем, что я – маугли? – усмехнулась девушка.

– Вы приняли тогда решение, что с мёртвыми вам безопаснее, чем с живыми. Кем вы сейчас работаете, Саша?

Девушка улыбнулась:

– Угадайте.

– Спасаете людей?

– Холодно.

– Волонтёр.

– Холодно.

Девушка загадочно махала головой.

За дверью, подслушивая, Людмила Исааковна тоже ломала голову:

– Защитница животных?

Лена и администратор продолжали гадать и после ухода девушки. В формуляре та не указала профессии.

– Может быть, она тоже психолог? – предположила Людмила Исааковна.

– Или с детишками работает в садике? – предположила Лена.

– Нет, она работает не в тесном контакте с людьми.

– Конный спорт?

– Она же сказала, что не животные.

Они зашли в тупик, когда раздался телефон – звонил Дима, чтобы пригласить Лену в бар.

– В бар? – администратор подняла выщипанные в ниточку брови.

– Я иду в бар, Людмила Исааковна, – весело подтвердила Лена.

– Раньше за вами такого не водилось, Леночка, – заметила она.

Лена чмокнула своего администратора и убежала. Ту не оставляла загадка.

– Может, та девушка выращивает цветы?

Сашка работала патологоанатомом. В морге было тихо. С холодными и мёртвыми ей было спокойнее, чем с тёплыми и живыми. Но и тут шум. Вкатили каталку с новым трупом.

– Сашка, принимай.

Сашка откинула простынь – это был умерший на столе Мичурина паренёк.

Мичурин вышел к родным. Они по походке, по лицу хирурга сразу всё считывают, и всё равно надеются. Мичурин говорил о травмах, несовместимых с жизнью, перечислял их голосом, неприятным самому себе, высказывал дежурные слова, свое сожаление. Знал, что они следят за лицом, не слышат. И обязательно скажут:

– Этого не может быть.

Отрицание – гнев – смирение. У некоторых это занимает годы, у некоторых всю жизнь.

– Несовместимы с жизнью, – говорил Мичурин.

– Мы сделали всё возможное, – говорил Мичурин.

– Мне очень жаль, – закончил Мичурин.

– Его привезли сюда живым! Живым! – закричит мать. Может, за грудки схватит.

Мичурин молча постоит, не пытаясь вырваться. Второй родитель, отец, оторвёт мать, отведёт в сторону. Медсестра предложит успокоительное.

Всё это уже было, было.

Однажды к дню рождения в ординаторской коллеги вывесили плакат, не поленились подсчитали, число операций. За плечами Мичурина было их не менее десяти тысяч. В жизни бывает по-всякому, любимая поговорка учителя-Прокофьевой, перешла к Мичурину. И чудеса были, а как же. И было так, что чудес не случалось. Бывало, что простой аппендицит оборачивался смертельным осложнением, бывало, семидесятилетняя бабушка выживала после взрыва бытового газа, а здоровая внучка нет.

Мичурин переживал каждую смерть, в ординаторской знали, что потом его лучше не трогать, ходил мрачнее тучи, анализировал свои действия, он был к себе строже любого суда. Оно может он был бы и рад, а вот не приходило вместе с опытом. Это их роднило с Леной. Неравнодушие.

Мичурин знал, что можно позвонить Лене. Она найдёт слова, в которые он не верил, но которые его утешат.

Он вышел в белом халате из больницы на минутку – подышать воздухом, уже знал, что позвонит Лене. Скажет, ключи забыл, она сразу поймёт по голосу: у тебя пациент умер? Но когда он позвонил Лене, она не слышала звонка.

Слишком громкой была музыка в баре, куда её притащил Дима, чтобы сообщить новость.

– Не может быть! – удивление Лены сделало радость Ушакова ещё радостнее.

– Начальником отдела?! Так сразу? Это больше, чем мы могли ожидать. Я тебя поздравляю!!!

Лена обняла Диму.

За спинами родителей темнелся поп. Этого ещё не хватало. Мичурин был атеистом, церковь он понимал как прибыльный бизнес. Вызвали причастить, по прейскуранту. Есть спрос – есть и предложение.

– Можно батюшке в палату, пожалуйста, – взмолились родители.

Мёртвого причащать смысла не было, отпевать – не место, но всё равно Мичурин позволил. Навредить это больному уже не могло. Впрочем, как и помочь. А живым – помогало. Пусть.

– Доктор, главврач будет ругаться, – медсестрой была та Аня. На людях они держались на расстоянии.

– Если узнает.

– Может, пусть уже в морге потом.

– Здесь ещё люди, а в морге уже тела.

Мичурин вышел с работы, закурил и набрал Лене ещё раз. На этот раз она была недоступна.

Модный бар, куда её привёл Дима, находился в бывшем бомбоубежище, внутри гремела музыка, а световое шоу придавало ощущение нереальности. Лена огляделась. Бар, где не было ни стульев, ни столиков, но все готовы были стоять в очереди снаружи, и толпиться внутри вокруг лакированной круглой барной стойки в красном свете причудливых люстр. Бармены крутили бутылки и выдергивали штопоры, как циркачи. Винами была уставлена вся стена позади бармена – от пола до потолка. Тем и славился, даже закусок не подавали, тапасы – по-испански, крохотные бутерброды, меньше, чем в театральном буфете, разве это была закуска?

– Это самый модный винный бар в Питере, в офисе сказали, – пояснил Дима. – Сюда наши крутые ходят. Вон, кстати.

В углу он заметил знакомых по офису. Светка сегодня проставлялась за помолвку, демонстрируя всем колечко на пальчике.

Светка похвалилась колечком:

– Как вам, девочки?

– Оооо, – восхитилась Вика и тут же деловито поинтересовалась, – это же бриллианты, надеюсь, а не фианит?

– А тебя Корзунов сегодня не позвал к себе после работы? – парировала Светка.

– Я к нему еду, когда я хочу, – отбила удар Вика.

Девушки вцепились бы друг другу в волосы, но тут Катя заметила Ушакова.

– А это Дмитрий?

– Гляди-ка, правда, Ушаков, – удивилась Вика.

– И не один. С дамочкой, – Светка прищурилась, чтобы получше рассмотреть.

Дима их заметил и коротко поднял руку, в знак приветствия, тут же отвернулся к своей спутнице.

– Интересно, кто она ему? – спросила Катя.

– Для мамочки молода, для девушки старовата, – гадала Вика.

– Подруга? – предположила Катя.

– Гей? – расстроилась Светка.

В бар вошли Савельев и Антон.

– Катька, не грусти, у нас Савельев свободен, – приободрила Светка.

– Я? С чего мне грустить? – смутилась Катя.

– Да ладно, – хором произнесли сотрудницы, от глаз которых ни что не укрывалось.

Савельев предложил сменить заведение, узнав, что тут Ушаков. Он теперь начальство, негоже при начальстве напиваться, можно ляпнуть лишнего, и конец карьере. Вика подивилась, раз такой продуманный – что же торчит в своей карьере десять лет и всё в одной должности. А должность – подай-принеси. Для Вики такие, как Серега с ипотекой и Савельев с Антоном, не существовали.

Светку забрал жених. Соврал, что мимо ехал, а на самом деле – ужасно ревнивый. Вначале отношений это всегда льстит.

Вика сделала вид, что ей позвонил Корзунов, для всех Константин Павлович, и уехала на такси, «к нему», а на самом деле – к себе, в ебеня. Костик в начале их сексуальных отношений дарил ей подарки, но на квартиру она его так и не смогла раскрутить. Вика приехала в свою съёмную однушку, Костик ей не звонил. А когда позвонила она сама, сбросил звонок. Слишком был занят разборками с отцом.

Дима, замечая за плечом в углу сотрудников, смутился. Но вспомнил, что он теперь их начальник – ну, пусть посмотрят. Он слишком жестикулировал, слишком весело смеялся, слишком громко звал бармена.

– За тебя! – сказала Лена, и они чокнулись.

Когда Дима заметил краем глаза, что сотрудники свалили, расслабился. Они выпили.

И еще раз. И ещё, и ещё.

– Может, хватит?

– Это так весело, брось, – махнул Дима.

– Дим, ты впервые употребляешь алкоголь? – догадалась Лена, когда Дима уткнулся лицом в стойку.

Мичурин вышел, переодетый уже в цивильное, на стоянку. Там родители паренька расплачивались с батюшкой, предложили его подвести, но тот отказался – дойдёт пешком, прогуляется, тут до Даниловского было недалеко.

Но когда Мичурин предложил его подвезти, сразу согласился.

– Как вы? – спросил его батюшка в машине.

– У хирурга не принято спрашивать после смерти пациента, как он. Есть у меня человек-психолог, кому я обычно звоню в таких случаях, но она не отвечает, – поделился Мичурин.

– Ну, мы тоже своего рода психологи. Люди хотят успокоения души. Через признание, исповедь, покаяние. И мы, и они – приёмники этих исповедей. И те, и другие отпускают грехи. Мы покаянием, Бог простит, они – детскими травмами.

– Интересная какая у вас позиция, – сказал Мичурин.

Священник и не настаивал, спокойно смотрел в окно.

– У каждого своя судьба, вы себя не вините.

– Если я буду каждый раз себя винить, батюшка, – Мичурин хотел надеть маску врача, но ему это не удалось.

Глаза священника, молодого, с жидкой бородой, пацана совсем, смотрели ему в самое сердце, редко у кого встретишь такие глаза. Переливались, за края выливалась любовь. Сам как Иисус Христос, ей-Богу.

Поэтому Мичурин, которому не ответила Лена, поделился со священником:

– Не могу к этому привыкнуть. Чёрт побери.

– Винить себя – гордыня.

Мичурин удивился.

– Ничего от тебя не зависело.

Мичурин почему-то вспомнил из истории, что на Руси царю простолюдины тыкали, ты царь-батюшка, говорили, свой царь-то, родной. Обычай «выкать» пришёл из Византии, и употреблялся в значении «чужой», гость. Священник, лет двадцати пяти, не более, ему говорил: «Ты».

– Не льсти себе. Ты не Господь Бог.

Похлопал по плечу и ушёл.

Мичурин высадил священника у Монастыря, тот предложил ему заходить, если его личный психолог опять будет вне доступа.

С юмором оказался молодой поп, Мичурин решил непременно поделиться этим с Леной. Он набрал опять ей, и опять она не ответила. Мичурин встревожился. Раньше не знал такого и не тревожился.

Лена в такси везла тело Димы.

– Черт возьми, надо было догадаться, что ты пил впервые в жизни!

– Лен! Спасибо тебе, – заплетающимся языком Дима клялся в вечной дружбе. – Если бы не ты, Лен! Как же я тебя люблю! Лен!

Они перешли на ты, но сейчас учить манерам она его не собиралась.

– Я тоже тебя, Димка, очень люблю!

Дима поднял глаза, икнул и выдал:

– Правда?! Лен…

И вдруг обнял её и попытался поцеловать.

Лена так удивилась, что не сразу взяла себя в руки. Вернее, его.

– Ты обалдел что ли, Дим?

Она отстранилась.

Дима, кажется, резко протрезвел.

– Ничего, бывает, – простила Лена.

– Это не то, что ты подумала! Прости!

– Господи, уймись, Дима. Ничего я не подумала, кроме того, что у тебя рвёт стоп-кран и пора тебе завести девушку.

– Правда? Ты на меня не злишься? Лен…

Кажется, небольшой вброс адреналина перестал действовать, и Диму опять унесло. Он уснул у неё на плече. Лена попросила открыть боковое стекло, чтобы воздух обдувал его спящее лицо. И пообещала хорошие чаевые за помощь в доставке клиента к дверям квартиры.

За чаевые таксист помог втащить Диму в его квартиру, попросив надбавить ещё за то, что без лифта. Диму обрушили на диван. Лена расплатилась с таксистом. Тот присвистнул от вида комнаты с ободранными обоями, бумажной горой посредине, но ничего не сказал. «Таскаются по дорогим заведениям, а живут как бомжи», – подумал паренёк из китайской глубинки. Ему б питерскую квартиру, он бы всю родню перевёз, мигом бы навели порядок.

Лена осталась, сняла с Димы ботинок, он открыл глаза.

Голая Лена извивалась в объятьях молодого любовника, он перевернул её так, что она оказалась сверху, закинула голову и застонала от наслаждения.

– Боже, какой же он у тебя огромный!

Мичурин чуть не врезался во впереди ехавшую машину. В его воспалённом мозгу вспыхивали одна за другой картины секса Лены с «девственником».

Мичурина передернуло. Сводник, соединитель сердец.

– Не льсти себе.

Прозвучал в голове голос попа. Ни фига ты ни ангел смерти, ни щекастый купидон, Мичурин. Душа пациента предпочла вернуться на небеса. Лена предпочла не тебя. Вот и всё.

Жаль, он не видел, как Лена, сняв с Димы второй ботинок, укрыла его пледом и вышла, тихонько закрыв за собой дверь.

Мичурин делал вид, что спит, когда Лена вернулась. Прошла на цыпочках мимо него в свою спальню, задев по пути тумбочку и угол ковра, чертыхнулась и засмеялась, пьяница. Жаль, что он не спросил её, она бы ответила и всё бы разрешилось. Ещё посмеялись бы. Обсудили бы и смерть, и батюшку, и красное испанское «Тinto», и модный бар. И может, пьяная Лена сама бы поцеловала его – алкоголь и лунный свет любого сведут с ума.

И потом спали бы спокойно. Но нет. Люди вслух говорят что угодно, кроме того, о чём действительно стоило бы сказать вслух.

Вот и ворочался Мичурин до утра, мучимый ревностью.

– Кто сказал, что от испанского «Тinto» не будет похмелья, тот нагло врёт, – Лена вошла с больной головой. Взяла у Людмилы Исааковны бутылку, из которой та поливала цветочки, и жадно отпила.

– Может, вопрос в количестве? – строго спросила Людмила Исааковна, шепнула. – К вам уже люди пришли.

Лена обернулась: она не успела заметить на диванчике ожидающего мужчину с пакетом и букетом. Тот встал, шагнул навстречу, здоровый, улыбающийся увалень. Лена готова была поклясться, что впервые его видела.

– Это вам в благодарность, что вернули жену в семью!

Вот оно что. Лена изменилась в лице при виде алкоголя, бутылки дорогого шампанского, и ретировалась в уборную.

– Простите.

Посетитель удивлённо хлопнул глазами:

– У Елены Андреевны аллергия на алкоголь, – пояснила Людмила Исааковна.

– А, – удивился посетитель.

– Давайте мне! – припрятала к себе в шкафчик секретарь. – Итальянское? Обожаю.

Дима был тоже не в самом лучшем виде на своем рабочем месте. Его дешёвый старый деловой костюмчик и застиранная рубашка нуждались в глажке, под глазами синяки, раскалывалась голова. Поднял глаза – все смотрели на него, и, как только заметили, что он заметил их, тут же закивали, приветливо здороваясь.

– Мить, видать, вчера хорошо отметил? – участливо спросил Антон на правах старого офисного друга.

Дима махнул – не начинай.

Тут же поскочил Савельев:

– Голова болит?

– Добудь аспиринчика! – попросил Дима.

– Мигом, – кивнул Савельев.

– Смотри не упади, Савельев, – сказала Вика. Она подошла, держа стакан, в котором шипела таблетка.

– Спасибо, Вика, – Дима выпил залпом.

– Константин Павлович вас вызы… приглашает, не могли бы вы зайти к нему? – сказала Вика, деликатно подождав, пока он опустошит стакан.

Дима пошёл.

– Интересно, что будет, – гадали сотрудники.

Зная характер Корзунова-младшего… Его ведь ещё ни разу в жизни не щёлкали по носу. И главное, кто?

Дима с некоторой опаской вошёл в кабинет начальника IT-отдела Корзунова К.П. и застыл. Корзунов собирал, насвистывая, свои вещи, освобождая ящики. Содержимое коробок, дарёные коллективом кружки и прочее просто ссыпал в плетёную урну. Он заметил Диму:

– Ну что так робко, Ушаков. Проходи, устраивайся поудобнее.

Дима хлопал глазами, Корзунов развернул ему кресло.

– Вы на меня не злитесь? – спросил Дима, поняв, что прозвучало по-детски. Но это было первое, что пришло на ум.

– Ну что за детский сад, – ответил Корзунов, вернувшись к прощальным сборам. Он покрутил то ли золоченый кубок, то ли вазу с гравировкой:

– Нравится?

Дима не успел ответить, как эту штука тоже полетела в корзину.

– Впрочем, тебя самого скоро завалят этой хернёй.

Наконец, Корзунов-младший закончил и весело посмотрел на Ушакова.

– Надо уметь принимать поражения.

– А вы куда? – спросил Дима.

– В отпуск, в тёплые края, давненько я там не был. Ну, бывай, Ушаков. Бывайте, привыкайте, теперь к вам по имени-отчеству.

Дима было вызвался помочь вынести всё, но коробка у Корзунова получилась лёгкая, он сунул её подмышку. А всё остальное он забирать не собирался:

– Викуля уберет. Виктория, легка на помине.

Возникла Вика.