Текст книги "Криасморский договор. Торг с мертвецами. Том 2"

3.4 Миссолен

«Наяву ли это происходит? Можно ли было помыслить о подобном?»

Демос плотнее затянул завязки халата и, пыхтя трубкой, прошлёпал босиком к балкону сквозь полумрак покинутых покоев. Прошлую ночь было решено провести во дворце, среди давно заброшенных комнат. Но теперь с наступлением утра выходившие на самый край площади окна сотрясались от гомона толпы. Стража докладывала, что многие зеваки занимали места ещё с глубокой ночи – всё для того, чтобы узреть божью волю.

«Безумец? Герой? Еретик? Как меня будут называть после сегодняшних событий? – размышлял Деватон, рассматривая крытые черепицей крыши. – Хвала небесам, хотя бы не жарко. Впрочем, какая разница, если готовишься принимать смерть в огне?»

В столице непривычно похолодало: уже несколько дней стояла пасмурная погода, небо затянули плотные тучи, редкий ветер гнал с севера тёмные облака и гарь. Но дождя не было. Затянутый плотными облаками и без того больной Миссолен нынче страдал не только от чумы, но и от нехватки свежего воздуха. Даже река, казалось, почернела и замедлила течение.

«Вся жизнь замедлилась. Зато смерть набирает обороты. Сегодня она получит ещё как минимум одну душу. Знать бы ещё, чью именно».

– Ваша светлость… Господин… Пора.

Ихраз застыл на пороге балкона, где докуривал Демос. Канцлер кивнул в сторону площади.

– Смотри-ка, почти весь город собрался. Все хотят узреть Божий суд собственными глазами.

«Немного же нас осталось», – с прискорбием подумал он.

– Не знаю, что вы задумали, но ставлю на вас, – отозвался телохранитель.

– Альбумус хотел зрелища – он его получит.

– Не сомневаюсь, господин. Но нужно торопиться. Скоро полдень. В соседних покоях ждёт церковник для последней исповеди.

Демос удивлённо вскинул брови.

– Кто?

– Брат Ласий. Как вы когда-то желали. Я запомнил и позвал его, благо тайный ход ещё работает.

«Ну разумеется, кто же ещё? У Ладария кишка тонка заявиться на сегодняшнее испытание. Как же мне теперь помирать без благословения Его Душнейшества?»

– Пригласи. Спасибо.

Ихраз кивнул и скрылся в глубине комнаты. Демос спокойно докурил, выбил трубку, постучав о мраморные перила балкона, бросил последний взгляд на тяжёлые облака и покинул балкон.

«Лишь бы не полило, когда всё начнётся. Испортит всё зрелище».

Брат Ласий выглядел в точности как и всегда: идеально выбритый яйцеобразный череп, простая белая ряса, лишь немного замаранная грязью на подоле, простой серебряный диск на тонкой цепочке. Аскет – иначе не сказать. Однако в этот день церковник смотрел на Демоса иначе. В глубине бесстрастных глаз затаилась тревога, смешанная со скорбью.

«Неужели прощается? Заранее сожалеет о моей гибели?»

– Я оставлю вас, – сказал Ихраз и закрыл за собой двери.

Демос жестом указал на столик с напитками.

– Вина? Из моей личной коллекции – такого больше нигде не попробуете.

– Один стакан. Благодарю, – согласился Ласий.

– А я воздержусь. – Демос наполнил хрустальный бокал рубиновым бельтерианским и подал собеседнику.

– Восхитительно. – Ласий сделал небольшой глоток, отставил напиток в сторону и принялся буравить хозяина мрачным взглядом. – Зачем меня сюда пригласили, ваша светлость? Прошу извинить мою дерзость, но я действительно с трудом представляю вас раскаивающимся. Даже пред лицом смерти.

«А он хорош».

– Верно. Я пригласил вас не за этим, – улыбнулся Демос. – Однако нужно поддерживать образ благочестивого и богобоязненного мужа.

– Учитывая репутацию, что идёт далеко впереди вас… Шансов мало, если только не совершите какое-нибудь чудо.

– Но попытаться стоило.

– Итак, зачем я здесь? – напомнил Ласий.

Демос подошёл к столу и выудил толстею папку из-под завала свитков.

– Это копия моего завещания, – пояснил он, потянув документы бывшему дознавателю. – Если бог окажется более благосклонен к Альбумусу… Здесь распоряжения, как действовать, если я сегодня погибну. Приказы, письма нужным людям, сведения, которые помогут вам добиться желаемого. Если этот фанатик захватит власть в Миссолене, забот у вас прибавится. В Ладария я больше не верю, как и в его способность взять власть в свои руки. Вы же кажетесь мне куда более благоразумным.

Брат Ласий, казалось, искренне удивился.

– С чего столь лестные выводы?

– Хотя бы с того, что вы всё это время носились по городу и пытались что-то сделать, в то время как Ладарий отсиживается в стенах Эклузума.

– Я люблю бога, но, будем честны. У меня свои мотивы.

«Ещё бы! Знать бы, какие».

– У каждого они свои, – ответил Демос, присаживаясь в кресло напротив гостя. – Но в конце концов имеет значение, совпадают ли наши цели. Нам с вами повезло – мы оба пытаемся сохранить порядок и не допустить, чтобы власть попала не в те руки. Поэтому внимательно изучите каждый документ, там много интересного. Копии отправлены казначею Лавару, военмейстеру Аллантайну, лорду-протектору Анси и её величеству Изаре. Чума не знает пощады, и я должен перестраховаться.

– Разумно, – кивнул брат Ласий. – И всё же я обязан спросить: желаете ли вы исповедаться? Хотя я служил весьма специфичному ордену, но обладаю правом принимать исповедь и даровать благословение.

Многозначительно взглянул на монаха и жестом указал на открытые створки балкона.

– Едва ли это поможет, учитывая обстоятельства.

– Меня не затруднит. От благословения хуже точно не станет.

– Тогда извольте, – сдался Деватон.

Брат Ласий осенил канцлера священным знаменем, прочитал краткую молитву и дал Демосу поцеловать серебряный диск.

«Меня переполняет благодать! Интересно, кому ещё посчастливилось слюнявить побрякушку Ласия? Учитывая его прошлое место службы, наверняка предателям да преступникам всех мастей».

– Отпускаю вам все грехи: озвученные и затаённые, совершённые в поступках и помыслах, – подытожил монах. – Да смилуется над вами Хранитель.

– С его стороны будет очень мило прогнать мор, – не удержался от сарказма Демос.

Брат Ласий наградил канцлера укоризненным взглядом.

– Могли бы проявить уважение к господу на пороге смерти, – пожурил он. – Вы безумец, ваша светлость, но помыслы ваши, очевидно, чисты. И потому я буду молиться, чтобы Хранитель вас уберёг. Пути господни поистине неисповедимы, но я знаю одно: если Хранитель заберёт вас раньше времени, здесь, на миссоленской земле, всем придётся туго. И потому я буду просить за вас.

«Посмотрим. Возможно, даже получится с ним договориться».

– Я благодарен вам, брат Ласий. Действительно благодарен.

– Я могу сделать для вас что-нибудь ещё, лорд Демос? – теплота в глазах яйцеголового монаха сменилась привычным стальным спокойствием.

Деватон широко улыбнулся.

– Да, есть одна вещь, – задумчиво проговорил он, глядя на идеально выбритый череп Ласия. – Как человек, уже однажды переживший пожар, могу смело утверждать, что одна из самых неприятных вещей при горении – чувствовать, как тлеют твои собственные волосы. Вы не окажете мне честь, поорудовав над моей головой бритвой? У вас, как я вижу, богатый опыт.

* * *

Мастер Юн томился от духоты и вони, окружённый сотнями несвежих тел. Зеваки высыпали на площадь ещё до рассвета, заняли каждый доступный кусок земли, галдели, чавкали первыми зелёными грушами, плевались семечками и создавали такой шум, что голова отказывалась соображать. Дети забрались на крыши, оккупировали статуи и, хрустя неспелыми яблоками, ждали представления. Остальной город, казалось, вымер – на опустевших улицах царила неестественная тишина. Смерть заканчивала свою пляску, собрав тысячи чумных жертв, и все же её присутствие ощущалось особенно остро. Юн понял это, когда накануне выбрался на улицы. Ни крыс, ни кошек, ни птиц – всех пожрал обезумевший от смерти и голода Миссолен. Даже детей стало куда меньше, и Юну думалось, что в их исчезновении виновата не одна лишь чума.

– Бла-а-а-а-агостен день сей, благостна воля Хранителева…

Юн шарахнулся в сторону от старухи, затянувшей очередную еретическую песню. Он поднял голову и встретился взглядом с Ихразом – энниец коротко кивнул и занял наблюдательный пост над воротами дворца. Стражи было много, но Юн знал: гвардейцы получили приказ не атаковать толпу ни при каких обстоятельствах. Только защищать стены дворца.

В переднем ряду толпы, окружённый стайкой женщин и детей, ждал Божьего суда сам брат Альбумус. Босой, обращённый в рубище, он пел еретические песни на мотив священных гимнов, а его ближайшие сподвижницы подхватывали фальшивые мелодии и тянули их так заунывно, что у Юна начинали болеть зубы.

Он снова глянул наверх и с сожалением отметил, что именно сейчас Альбумус был уязвим. Один глазастый лучник с крепкой рукой, устроившийся в узком просвете между башенками дворцовой стены, всего один… И Альбумус перестанет быть проблемой. Но канцлер выразился ясно: не трогать еретика, не усмирять толпу, ждать испытания. Что бы ни случилось.

Юн за эти пару лет привык к нередко эксцентричному поведению господина, но происходящее было слишком даже для лорда Демоса. Ихраз тоже не смог объяснить, что же задумал канцлер, и точно так же поражался его безрассудной смелости. И все же они сошлись на том, что Демос не стал бы рисковать собой просто так. Возможно, у него был план.

А возможно, Демос Деватон действительно отчаялся. Ибо ересь брата Альбумуса захватила весь Миссолен, за исключением дворца и Эклузума. Город уничтожала чума, а речи еретика отравляли оставшихся в живых людей.

– Ворота! Ворота открываются! – пискнул забравшийся на статую Таллония Великого чумазый мальчишка. Юнец ловко, точно обезьянка, вскарабкался ещё выше, свесился, ухватившись за вытянутую руку каменного изваяния, подтянулся и уселся прямо на ладони памятника. Юн прислушался: сквозь гомон толпы действительно пробивались звуки открывающихся ворот. Он протиснулся ближе, заняв место во втором ряду. Альбумус был совсем рядом – всего несколько человек отделяли его от Юна. Мастер едва поборол желание закончить всё здесь и сейчас – так было бы проще. Но он понимал, что, убив Альбумуса до испытания, сделает того мучеником. А этого нельзя было допустить. Чёртова политика.

И всё же нож Юн далеко не убирал.

Ворота медленно открылись. Часть площади, что разделяла толпу зевак и дворцовые стены, оцепили и расчистили. От высокой арки тянулась узкая дорожка между двух рядов сложённых дров и хвороста. Именно по ней, среди пылающих костров, предстояло пройти Демосу и Альбумусу, чтобы узнать божью волю. Юн дёрнул плечами – уж насколько он был без царя в голове в юности, и то трижды бы подумал, подписываться на такой риск или нет.

Из ворот медленно выплыла процессия: несколько монахов в аскетичных светлых одеяниях – Юн узнал знаки отличия Ордена Гнатия Смиренного. Божьи люди шествовали с горящими факелами в руках, а за духовенством следовал десяток солдат – не братья-протекторы, но личная гвардия Деватона, бельтерианцы в зелёных с золотом плащах. Пройдя меж рядов дров, процессия рассредоточилась. Гвардейцы заняли посты и следили, чтобы никто не подошёл слишком близко к будущему смертоносному кострищу, а монахи встали в шеренгу напротив толпы.

Альбумус выступил им навстречу, улыбаясь широко и безмятежно, словно не осознавал грядущего.

– Орден Гнатия Смиренного! Единственный, кто всё ещё придерживается древних заветов, – громко проговорил он. – Последний Орден из оставшихся, чьему слову можно верить. Мы приветствуем вас, братья!

Толпа за спиной Альбумуса разразилась воодушевлёнными криками. Монахи кивнули и осенили зевак священными знаками.

– Мы братья из Обители под Шуаноном, – представил церковников самый старший – гладко выбритый худой мужчина с изрезанным морщинами лицом и воспалённым ячменем на глазу. – Наш обет – сохранение истории. В нашей обители ведётся летопись всех происходящих в империи событий, и нас вызвали, дабы проследить, чтобы Божий суд прошёл по всем правилам, а также записать его итоги, дабы сохранить их для потомков.

– Крайне похвальный обет. Ваш труд достоин уважения, святые братья, – Альбумус даже легко поклонился. – Занимайте же места, поджигайте костры – и Господь явит нам свою волю.

Монахи отошли к дровам, тихо перешёптываясь между собой.

– Где же канцлер?

– Где Горелый лорд? – возмущались в толпе. – Неужто струсил?

– Вон он! Идёт!

Юн присмотрелся. И правда, из тьмы ворот медленно вышел сам Демос Деватон. Но вид его заставил мастера удивиться.

– Он обрил голову! – разнеслись шепотки.

– Принял покаяние?

– Не, волосы горят, потому и обрил, – предположил кто-то в толпе. – Ему ли не знать, он же Горелый лорд! Хе-хе!

Юн аккуратно подвинул зазевавшуюся особу в плаще с вышивкой и следами оторванных бусин – ересь превратила роскошный предмет одежды в лохмотья, и пролез в первый ряд под нараставший ропот зевак. Толпа наползала всё ближе ко дворцу, но солдаты угрожающе вскинули копья:

– Назад! Не положено – для вашей безопасности! Обожжётесь!

Канцлер преодолел затенённый сводами арки проход и остановился меж рядами сложенных дров. На площади воцарилось напряжённое молчание – настолько неестественное, что Юн расслышал, как кто-то чихнул у статуи Таллония.

– Демос из Дома Деватон, герцог Бельтерианский, лорд Амеллона и канцлер империи! – объявил герольд со стены, и трубы взвизгнули, едва тот договорил. Юн смог разглядеть силуэт яйцеголового монаха в тени воротной арки, но бывший старший дознаватель предпочитал держаться подальше от глаз толпы.

Демос спокойно дождался, пока утихли трубы и ропот толпы, затем шагнул вперёд.

– Я здесь, потому что принял вызов брата Альбумуса на Божий суд, – громко и чисто, чеканя каждое слово, говорил он, шагая вдоль рядов сложенных дров. – Я здесь потому, что не хочу жертвовать жизнями мирных горожан, и без того пострадавших от мора. Я здесь потому, что представляю нашего императора Креспия и готов принять за него смерть, если Хранителю это будет угодно.

Брат Альбумус широко улыбнулся и вышел навстречу канцлеру, раскинув руки, как хозяин встречает долгожданного гостя.

– Я брат Альбумус. Человек, что слышит голос божий. Человек, кому открылась воля господня. Все наши беды и горести – есть наказание божье за то, что мы отклонились от служения богу, забыли о нём и его заповедях, но помнили лишь о своих удовольствиях. Я здесь потому, что готов умереть за истину, ибо она мне открылась.

– А я здесь потому, что идиот, – тихо проворчал Юн себе под нос. – Будь во мне меньше порядочности, давно бы бежал прочь.

– Братья Ордена Гнатия Смиренного из обители под Шуаноном приглашены, чтобы зафиксировать события Божьего суда, – объявил со стены герольд. – Добрые люди Миссолена, корона просит вас не мешать им и не отвлекать от работы!

Юн не удержался и нервно хихикнул: хорошо же устроились эти церковники – не тронут ни те ни другие. Впрочем, ещё неизвестно, чего они там понапишут, когда всё закончится. И сохранятся ли записи в истории, ибо история всегда пишется победителями, искажается ради удобства, коверкается из выгоды. Благое намерение – да будет ли толк?

– Готовы ли вы? – спросил старший монах, глядя на Альбумуса и Деватона.

Оба кивнули.

– Хорошо. Расходитесь по разным концам и ждите сигнала сходиться, когда костры запылают. Да явит Хранитель свою волю и смилуется над душами несчастных жителей столицы!

По команде старшего из Ордена запалили костры: монахи поочерёдно обходили каждый ряд поленьев, тщательно поджигая весь хворост. Часть дров оказалась сырой и сильно дымила, но через некоторое время пламя выровнялось, благо и ветра пока не было. Юн с оторопью взирал на узкий проход между двумя длинными кострами – в начале, со стороны дворца, стоял Демос, в конце, спиной к площади, молился под нудное пение Альбумус. Было во всём этом что-то неправильное, но в конечном итоге Юн согласился с канцлером: пусть лучше этот день унесёт жизни всего двоих, нежели город утонет в крови восстания. И всё же, по мнению мастера Юна, один Демос Деватон мог стоить и целого города.

– Готовьтесь сходиться! – крикнул брат из Шуанона.

Канцлер подозвал кого-то со стороны дворца – сквозь дым и дрожащее марево Юн увидел, что это был брат Ласий, передал тому свою вечную трость с серебряным набалдашником, снял все украшения и цепи, кроме маленького серебряного диска, по привычке тронул обритую голову и тут же отдёрнул руку – очевидно, забыл, что лишился волос.

А затем развязал полы халата, снял и, закинув на плечо монаху, велел тому уходить.

Рядом с Юном заохали люди, и было отчего. Демос Деватон остался один на один с огнём – нагой, бледный, явивший изуродованное старым пожаром тело всему народу.

– В руки твои предаю себя, милостивый Хранитель, – проговорил Демос, едва не закашлявшись от дыма. – Нагим и одиноким я пришёл в этот мир, таким же готовлюсь его покинуть.

Брат Альбумус уважительно кивнул, но не шелохнулся.

– Рясу не сниму, – сказал он, шагнув к кострам. – В ней я прошёл весь свой путь, в ней услышал откровение божье. В ней и уйду, если Хранитель меня заберёт.

– Сходитесь! – крикнул монах из Шуанона и взмахнул руками.

Альбумус шагнул к огненной тропе. Его последователи затянули хвалебную песнь нестройным хором. Демос помедлил всего пару мгновений, опустил голову, закрыл глаза и, казалось, что-то прошептал. А затем выпрямился, расправил плечи и зашагал сквозь дым и огонь, не сводя глаз с еретика, только символ веры на его груди отражал пламя и бликовал на солнце. Так они и ступали – молча, медленно, каждый по шажку, сверля друг друга взглядами. Юн поймал себя на том, что от напряжения перестал дышать.

С запада поднялся ветер, и пламя костров разгорелось ещё сильнее.

– Хранитель, смилуйся!

– Блаженен день!

– Да явит Он волю свою! – галдела толпа. Юн заметил в глазах многих страх – видимо, только сейчас начали понимать, насколько всё серьёзно.

Время тянулось невыносимо медленно. Юн вставал на цыпочки и вертел головой, пытаясь увидеть хоть что-то сквозь пламя, но жирный смоляной дым то и дело скрывал дуэлянтов. Он поднял голову и увидел Ихраза – энниец скрыл лицо за платком, а глаза отсюда было не разглядеть.

– Ну, как они там?

– Видишь что-нибудь?

Толпа роптала, вопрошала и всерьёз забеспокоилась. Гимны уже не допевались до конца, молитвы стали короче.

А затем Юн услышал животный крик со стороны костров.

Толпа – зеваки и последователи еретика, бедняки и остатки знати – все кинулись ближе, едва не сбив Юна с ног. Стража выставила копья вперёд.

– Стоять! Ни шагу дальше, – ревел здоровенный детина в бельтерианском сюрко поверх доспехов.

– Мы хотим видеть!

– Стоять! Всё увидите. – Он выбросил копьё вперёд, и толпа шарахнулась назад. – Не давить! Не топтать! Во имя Хранителя!

Юн воспользовался моментом и подобрался правее, к кучке последователей Альбумуса, откуда было лучше видно происходящее. Со стороны костров кричали – неистово, мучительно, неестественно. Юн знал: так вопят от настоящей боли, невыносимой. Так вопят перед тем, как потерять сознание, потому что тело не справляется с болью. Так вопят, когда горят заживо.

Женщины из свиты Альбумуса заламывали руки, рвали на лоскуты одежды, царапали грязными ногтями лица – всё от мучительной неизвестности. Они то затягивали очередной гимн, то срывались на рыдания, то шептали молитвы – форменное безумие. Юн протиснулся сквозь человеческую массу подальше от них, и, наконец, увидел.

Ветер утих, огонь снова горел, протягивая свои смертоносные руки к небу.

Сквозь него, преодолев последний ряд пылающих поленьев, к людям вышел Демос Деватон. Невредимый, без единого волдыря – лишь на груди под раскалённым серебряным диском краснело пятно ожога.

Канцлер вышел к людям и раскинул руки в стороны.

– Воля Его явлена.

Он обратил взор на монахов из Шуанона. Старший молча кивнул Демосу, затем шепнул что-то на ухо своему брату, и тот помчался к краю площади – туда, где трудился над записями ещё один монах из Ордена Гнатия Смиренного.

– Брат Альбумус дошёл до конца? – громко спросил старший монах.

– Нет, – глухо ответили ему со стороны ворот.

Деватон развернулся и снова вошёл в пламя. Через несколько долгих мгновений он вышел, таща на себе уже переставшего вопить Альбумуса.

Ряса еретика сгорела дотла. Тело покраснело, волосы истлели, кожа местами обуглилась, лицо превратилось в распухшее нечто. Воняло жареным мясом.

– Ткань! Дайте ткань! – крикнул канцлер.

Один из гвардейцев быстро стянул с себя зелёный с золотым плащ и постелил на землю. Демос бережно опустил еретика на него. Юн увидел в этом своеобразную иронию – брата Альбумуса заворачивали в цвета его противника.

– Боже! Он жив? Жив? – причитали в толпе.

К Альбумусу поспешили монахи.

– Дышит, – констатировал старший и поднял глаза на канцлера. – Но вряд ли выживет.

Деватон молча кивнул. Гвардейцы принялись тушить костры, снова поднялся дым. К канцлеру подбежал брат Ласий – помог одеться и подал трость. От трости Демос отказался и вышел к толпе.

– Добрые люди Миссолена! – обратился он и жестом велел солдатам опустить копья. – Хранитель явил свою волю и совершил чудо. Брат Альбумус, увы, не уцелел. Я был честен и обещал, что город достанется ему, если святой брат пройдёт испытание, но этого не случилось.

– Горелый лорд – правитель Миссолена! – крикнули в толпе.

– Чудо!

– Чудо свершилось!

Деватон вскинул руку, призывая к тишине. Толпа угомонилась и благоговейно умолкла. Лишь женщины из ближайшего окружения Альбумуса продолжали ползать вокруг своего раненого патрона, завывая молитвы и проклятия.

– Тише! – вернул внимание Демос. Юн понимал, что каждое слово давалось канцлеру с трудом – надышался дыма. – Случившееся сегодня – чудо, и я пока сам не знаю, каков замысел Хранителя в отношении меня. Я благодарен за это волеизъявление, но не считаю себя победителем, ибо победители бывают лишь на войне, а я никогда не воевал со своим народом. Потому я прошу вас, добрые горожане – помолимся вместе за душу нашего брата. Видит бог, он совершил ошибку, но он всё ещё один из нас. Он – один из детей Хранителевых.

Канцлер встал на колени перед толпой, снял с шеи серебряный диск и склонил бледную выскобленную голову в молитве. Юн не верил глазам. Ряд за рядом зеваки, последователи ереси, женщины и старики присоединялись к нему, шепча слова хвалы и прося божьей защиты.

Окончив молитву, канцлер поднялся, а за ним поднялась и вся площадь – ряд за рядом, человек за человеком.

– Обманщик! – крикнул кто-то из толпы, и в место, где лежал Альбумус, полетел первый камень.

– Еретик!

– Он обманул нас! Обещал, что выйдет невредимым!

– Господь отвернулся от него и от нас!

Юн боком протиснулся поближе к Деватону. Ярость людей всё нарастала, требуя выхода на того, кто обманул их ожидания.

– Ваша светлость! – Юн откинул капюшон и замахал руками, привлекая внимание господина. Он заметил, что Ихраз тоже покинул свой пост и направлялся к хозяину, огибая ещё дымящиеся костры.

Демос жестом велел страже пропустить Юна.

– Ваша светлость! – Юн рухнул на колени перед канцлером. – Слава богу, вы живы!

– Ну же, мастер Юн, поднимитесь, – улыбнулся Деватон. – Не ожидал, что вас так впечатлит небольшое чудо.

– Это и есть чудо, обычный человек не сможет…

– Выходит, я необычный человек, – пожал худыми плечами Демос. – Не уходите далеко, мастер Юн. Вы мне понадобитесь.

Юн почувствовал опасность прежде, чем увидел её. Часть толпы, что была ближе к Альбумусу, прорвалась сквозь оцепление, смела стражу и навалилась на еретика. Осыпая бывшего вождя проклятьями и руганью, люди рвали на части то, что осталось от ещё живого брата Альбумуса, тянули окровавленные руки, растаскивали члены на куски.

– Проклятье, – прошипел Деватон. – Знал, что так может выйти, но…

– Чернь не прощает ошибок тому, в кого поверила, – проговорил подошедший брат Ласий.

– Именно это меня и пугает, – ответил канцлер, глядя на безумства толпы. – Потому что сегодня они поверили в меня.