Текст книги "Нехитрая игра порока"

Глава 15

«С чего это я решила, что некому помочь несчастному калеке? И почему несчастному? Все в порядке у него с обслуживающим персоналом, как оказалось. Во всех смыслах!» – Я злилась лишь на себя. Минутная вспышка нежности, близость лиц, когда смешивается дыхание, странные слова Макса там, в садовом сарайчике, стали казаться чем-то нереальным, будто и не было этого никогда. А прошло менее суток! «Да, и за это время я дважды осиротела!» – напомнила я себе. Решив, что сегодня в квартиру Карима должна попасть обязательно, я завернула в свой двор.

…Бабушка говорила, что мы живем в дворянском гнезде. Мне, малышке, едва научившейся складно составлять предложения, но уже знавшей, что гнезда вьют на деревьях птицы, казалось это смешным. Бабушка, глядя на меня, тоже ласково смеялась, но при этом упорно рассказывала одну и ту же сказку. «Ты мне не веришь, Асенька, да? А между тем маленькая девочка, в комнате которой живете вы с мамой, существовала на самом деле. И звали ее Адель. Аделина… Жила она только с папой, который обожал свою малышку, баловал ее новыми игрушками и сладостями…» «Так же, как мама обожает меня?» – спрашивала я и заливалась счастливым смехом. «Да-да, именно…» Бабушка рассказывала, какой Адель была послушной, как любила читать детские книжки и училась играть на фортепиано. И всегда добавляла, что я, если буду стараться, вырасту такой хорошей девочкой. О том, что весь этот дом когда-то принадлежал далеким предкам бабушки, я узнала лишь после ее смерти. И среди них на самом деле была и девочка по имени Аделина.

Наше «дворянское гнездо» было столь мало, что квартира отчима, куда мы переехали сразу же после их с мамой свадьбы, показалась огромной. Выбрать комнату мне разрешили первой, я сразу же заняла угловую с балконом. Мама с улыбкой посмотрела на Карима, тот пожал плечами. Как оказалось, именно эту спальню они рассматривали под детскую. Став взрослее, я не реже раза в полгода самостоятельно передвигала мебель, не трогая лишь пианино – оно прекрасно вошло в нишу, где когда-то был стенной шкаф. Узкая балконная дверь практически всегда была закрыта плотными шторами: мне казалось, так уютнее. К тому же утреннее солнце летом палило нещадно, мешая мне спать. А задержаться в постели до полудня я была никогда не прочь. После того как к нам чуть позже переехала бабушка, мне досталась ее кровать с тугой панцирной сеткой и витой металлической спинкой. Она была шикарна! На высокое ложе мама уложила перину, бабушка же подарила связанное ею ажуром из хлопковых ниток покрывало. Первое время я боялась даже присесть на эту кипенно-белую роскошь. Мама тоже очень бережно относилась к этому шедевру ручной работы, аккуратно складывая его по вечерам на один из двух дубовых стульев, что она приставляла спинками к кровати: боялась, что, ворочаясь во сне, я упаду на пол.

Мне казалось, ребенком я исследовала всю квартиру, оставаясь дома одна или с бабушкой, которая много времени проводила на кухне. Никто не запрещал мне осматривать ящики бельевого комода в гостиной или письменного стола в кабинете. В комнате бабушки мне тоже было доступно все: шифоньер и этажерка, а также большая тумба под телевизором. Но в спальне мамы и Карима стоял книжный шкаф, всегда запертый на ключ. За стеклом были видны лишь корешки книг, и я понять не могла, что же там хранится такого запретного. И лишь после смерти мамы Карим показал мне, в каком из томов собрания сочинений Чехова он сделал тайник: там хранились подаренные им маме эксклюзивные золотые украшения. Но в то время тайник был уже пуст. Карим все продал: содержание в пансионате, где мама периодически проводила по нескольку месяцев в последние годы жизни, стоило дорого…

«А этот тайник в томике Чехова мог быть не единственным!» – Эта мысль пришла мне в голову, когда я с чашкой кофе в руке вошла в спальню, где ночевала Ольга. И натолкнули меня на эту мысль стопки книг, до сих пор лежавших на полу. Вор рылся в книгах, значит, наверняка знал, что конкретно ищет. Если ему было известно о маминых украшениях, то почему он не знал, что они проданы? Кем бы ни был воришка, он знаком с Каримом. Близко знаком! Неужели у отчима были друзья и среди цыган? Зная его общительность, можно предположить и это. Но цыган ли убил его и Гиржеля?

Я посмотрела на часы и поняла, что опаздываю. До начала урока оставалось двадцать минут.

* * *

Незаметно пролетело время до вечера. На редкость плодотворно прошли уроки в выпускных классах: то ли поумнели все разом, вспомнив о грядущих полугодовых тестах, то ли заметили, что я слегка неадекватна. Сразу освободить голову от мыслей о случившемся не удалось, поэтому поначалу я раздала распечатки с заданиями прошлогодних тестов и, отвернувшись к окну, молча наблюдала за работой дворника. В классе стояла тишина. На академически часовой тест в лицее обычно давалось двадцать минут. В этот раз большинство сдали распечатки раньше. Заподозрив, что объяснение этому простое – интернет им в помощь, – я вызвала не самых сильных к доске. К моему удивлению, они решали задачи самостоятельно.

Позже подобное просветление в ученических умах я наблюдала и в параллельном выпускном классе.

Оставалось провести консультацию.

Удивляться глупости подростков мне приходилось нечасто: все же в лицее учились не худшие дети. Иные ездили с другого конца города, чаще на автомобилях с водителем. Но и они, чтобы не вылететь из этого учебного заведения, должны были обладать умом и желанием учиться. Одних родительских денег, чтобы удержаться здесь, было мало. Тот, кто открыл лицей, был человеком, несомненно, справедливым. По-настоящему талантливые дети учились бесплатно. Как из состоятельных семей, так и из бедных. Но чтобы пройти на бесплатное обучение, ребенок должен был сдать весьма трудные экзамены и на высокий балл. Олег Юрьевич Нилов меценатствовал выборочно, лично отбирая математическую элиту. Будучи сам талантливым математиком и шахматистом и имея звание мастера спорта по фигурному катанию, он самостоятельно составлял программу обучения юных гениев, умело сочетая занятия наукой и спортом. В лицее хилых не было, как и умственно ленивых. Но были те, кого дурно воспитали в родительском доме. Мне, как штатному психологу, не раз приходилось вмешиваться в конфликты между педагогами и такими детьми. И бывало так, что в лицее оставался кто-то один – либо зарвавшийся отпрыск хама, либо так не поверженный в битве с хамством учитель.

Сейчас же девочка Юля, верхом оседлавшая школьный стул, вела себя по меньшей мере глупо. Демонстративно отказавшись от моей консультации, заявила, что «выполнять папашины прихоти не собирается».

– Я передумала поступать в МГУ. Не хочу ломать себе жизнь, став похожей на высушенную мышь! Я замуж хочу! И выйду! Поговорите с отцом, Асия Каримовна. Вас он послушает.

– Чем образование-то тебе помешает?

– Кому нужна жена, которая умнее мужа? – заметила она, в упор глядя на меня. – Вот вы – замужем?

– Да. Правда, мы не живем вместе, – не стала я обманывать девочку. – Но это только потому, что женились мы без любви.

– Как это?! То есть зачем?

– Так получилось, – обсуждать свою личную жизнь с ребенком я точно была не готова.

– Ладно… забейте на мои вопросы, я сегодня пришла, чтобы вы помогли уговорить отца отстать от меня с поступлением в Москву. Я скажу ему, чтобы зашел к вам?

– Стоп. Я правильно поняла, что в принципе против поступления в институт ты ничего не имеешь? Ты не хочешь уезжать из города? Причина?

– Я скажу вам. Но отцу ее озвучивать не нужно. Моему парню тридцать два, он мент, а я хочу за него замуж.

– А он?

– А он уверен, что я еще ребенок. И мне рано мечтать о семье. Но он так думает, потому что был женат, тетка его бросила, уехала и забрала дочь. А поженились они, когда были студентами. Вот он и считает, что у молодых ветер в голове!

– Мудрый мужчина, – заметила я осторожно. – Скажи, он не готов ждать, пока ты будешь учиться? Есть повод торопиться со свадьбой? – Я боялась предположить худшее: девочка беременна.

– А? Вы о чем подумали? Да Ваня даже прикоснуться ко мне боится! Только и слышу от него: подрасти немного, учись! А я все решила – сначала свадьба, а учиться можно и заочно. Как вы не понимаете, он же такой взрослый, да и работа опасная. Сколько ему осталось? Мы должны успеть!

– Что успеть? – ужаснулась я. Что за каша в голове этого юного создания?

– Пожить, ребенка родить, по миру поездить – что неясного? – пожала плечами Юля.

– А Иван в курсе твоих планов? – уже не сомневаясь в отрицательном ответе, спросила я.

– Нет пока. Но это не так важно. В современном мире все решает женщина! А мужчина должен зарабатывать деньги.

– Какие деньги у мента, девочка?

– Он уйдет в частный сыск! – добила меня Юля, я же едва сдерживала смех. Спас меня звонок мобильного.

– Да, слушаю, господин Фирсов, – помимо воли мой голос прозвучал холодно. – Поняла вас. Софья Барковская зайдет в следственный комитет завтра в десять утра. Что-нибудь еще, Иван Федорович? Нет? Тогда до свидания.

– Вы его знаете… – Юля смотрела на меня со страхом.

– Кого? – не сразу дошло до меня. Но в следующее мгновение все сложилось: тридцать два года, служит в полиции, Ваня – Иван Федорович, то есть. Фирсов. Любитель девочек, значит…

– Юля, я не буду говорить с твоим отцом. Куда поступать, решать тебе. Могу лишь обещать, что о содержании нашей беседы от меня он ничего не узнает.

– Спасибо и на этом, – недовольно произнесла Юля, направляясь к выходу.

Глава 16

«Хватит потрясений на сегодняшний день!» – Я решила, что вечер будет мой: без неожиданных визитеров, телефонных звонков и почтовых сообщений. Ужин – салат и куриная котлетка, чашка какао и слойка с вишней. Комедия на ноутбуке (детектива хватает и в жизни), и смотреть я ее буду, лежа на диване под теплым пледом. Все. Далее – здоровый сон до семи утра.

Но с Соней пообщаться придется – обещала Фирсову. А ей добираться к нему на рандеву из деревни. И конечно, хотелось бы узнать, что же скрывает от нас полковник Барковский.

Два звонка – дверной и телефонный раздались практически одновременно.

– Сонь, кто-то в дверь ломится, перезвоню через пару минут, – ответила я на вызов подруги и посмотрела в глазок: за дверью стояла она.

– Соседка твоя в подъезд впустила. А я думала, ты и этот звонок отключила. От кого шифруешься?

– Отдохнуть в одиночестве помечтала. Тебя, разумеется, не касается – проходи. Есть будешь?

– Нет, Ась. А чем пахнет?

– Какао с ванилью. Сварить тебе?

– Это – да… Машину мою видела? Вот урод Марченко! Знает, денег лишних нет сейчас. Все четыре колеса проколол! Ладно, бумеранг никто не отменял – прилетит и ему.

– Я дам денег, с лета остались – в отпуск никуда так и не выбралась.

– Нет, Ась… тебе еще Карима хоронить, не забыла? И Гиржеля…

Вот что было у моей подруги и начисто отсутствовало у меня – практичность. О том, что именно мне придется придать земле обоих, я даже не думала. И в какую сумму обойдутся похороны, представления не имела.

– Бедная моя… в голову не приходило? Да мне тоже отец напомнил. Кстати, с Гиржелем поможет какой-то фонд, он же воевал в Чечне. Отец сам займется, тут можно не волноваться. Таранов тоже выразил желание поучаствовать. И с Каримом папа поможет… Так и не выяснила, где его жена? Может быть, все же в Англии? И ей так никто и не сообщил, что она стала дважды вдовой!

– Все гораздо печальнее. Следователь сказал, Элизабет покончила с собой, тело родителям привез Карим. Кстати, майор ждет тебя завтра в десять в комитете. У меня останешься на ночь?

– А? Да, конечно… И что, причина неизвестна? Должно же было что-то произойти у них с Каримом, чтобы она… а где родители живут, знаешь? Или номер телефона?

– Нет, конечно, зачем мне?

– Тебе совсем не интересно, как Элизабет с Каримом жили эти годы? Не созванивались с отчимом? Ни разу?

Я в ответ промолчала.

…Эта игра с Каримом в молчанку началась через месяц после отъезда молодоженов. Первым позвонил он. Я выслушала монолог о его неземной любви к маме, о тоске по ней, о доброй памяти. И разозлилась – создалось впечатление, что отчим читает текст по бумажке. И еще мне показалось, что он был изрядно пьян. Не дослушав до конца его причитаний, я отключилась. А еще через месяц я набрала этот его новый номер сама – так захотелось услышать его голос. На плохом английском ответила Элизабет, что Карим подойти в данный момент не может. А позже позвонил он, но я вновь молчала. И такая бессловесная связь длилась почти все шесть лет. Чтобы понять, насколько по-идиотски я себя вела, нужно было его потерять…

Мы уже перебрались из кухни в комнату, где я приготовила себе на диване уютное лежбище с пуховой подушкой и пледом. Кинув еще одну подушку для Сони, я принесла из спальни еще один плед. Сквозь полупрозрачный лен легкой шторки пробивался свет уличного фонаря. Овальное пятно попало как раз на середину дивана, где на раскладном столике дымилось горячее какао в двух фарфоровых чашках и на блюде высилась горка слоек с вишней.

– Что тебе отец рассказал? Почему трубку бросил? – резко перевела я тему.

– Не поверишь, ничего нового. Да, он в курсе, что Гиржель и Бахметев были знакомы. Добавил, что не видит в этом ничего странного – любили одну женщину, и это…

– А когда Карим въехал в квартиру? – перебила я ее, не дослушав: мне все стало понятно.

– Тут какая-то загадка, Ась. Причем история со сменой владельцев весьма путаная. Он помнит, что, когда был ребенком, там жила семья сослуживца деда – полковника Усольцева. Младший Усольцев, примерно папин ровесник – старше на год-два, позже уехал учиться в Москву, там и женился. Родители подались на жительство к сыну в тот год, когда поженились мои папа с мамой. Квартира очень недолго пустовала, и в нее въехала молодая пара, сообщив соседям, что купили жилье у Усольцевых. Поскольку тесных отношений с полковником никто не поддерживал, утверждение это приняли на веру. Но очень скоро все же выяснилось, не без помощи Нины Андреевны, что владельцы по документам прежние. Пара эта накануне разоблачения исчезла, забрав все ценное – посуду, картины и фарфоровые статуэтки. После этого долго никто не жил, над дверью и на окнах мигали огоньки сигнализации. А однажды вдруг оказалось, что единственным владельцем является Бахметев. То есть получается Усольцев-младший продал квартиру Кариму. Но Карим в ней не жил, изредка появляясь на неделю-другую. А потом привез вас с мамой и бабушкой. Примерно так. А мама никогда не рассказывала, где и как познакомилась с Бахметевым?

– Нет, а я и не спрашивала. Мы жили здесь втроем – я и мама в этой комнате, бабушка – в спальне, когда однажды он пришел к нам на ужин. Этот день я запомнила, хотя мне было всего три года. Тогда среди моих знакомых мужчин было мало – соседи, которых я видела мельком, и дворник. Но они были обыкновенными. А Карим был похож на Алладина с иллюстраций из книжки восточных сказок. Я весь вечер с молчаливым восторгом его рассматривала, об этом не раз позже со смехом вспоминали мама и бабушка. А вскоре Карим и мама поженились. Да и какая разница, где и как?

– Вот ты меня не дослушала… Дело в том, что отец утверждает – Гиржель их и познакомил. Это же был девяносто четвертый год? Гиржель, мой отец и Таранов в это время были в Чечне. Отец в подробности не вдавался, сказал только, что Бахметев спас Гиржеля из плена чеченских боевиков – помог бежать.

– Как Гиржель оказался в плену? И что Карим делал в Чечне? Он родился в Москве, к армии никакого отношения никогда не имел. Он – художник!

– И тем не менее он был там. Отец сказал, что Гиржель был истощен и жестоко избит, к тому же ранен. Поэтому его сразу отправили в госпиталь в Москву. Этим же бортом улетел и Бахметев. А потом он якобы привез письмо Гиржеля твоей маме. Видимо, тогда у Карима с тетей Лидой и начался роман.

– Я не поняла – почему письмо моей маме-то? А не матери Ольги?

– Потому что любил он тетю Лиду, как ты не понимаешь? И Ольга тебе вчера об этом же пыталась сказать.

– Очень странно… Как же он позволил Кариму жениться на ней? Получается, Карим умыкнул любимую у Гиржеля? Или тот подарил? И меня в придачу… Может быть, еще и благословил на долгую совместную жизнь! Высокие отношения!

– Ты не забывай, что официально он тогда был женат на матери Ольги! Твоя мама считала себя свободной.

Я не могла поверить… Безупречный образ отчима несколько померк.

– Господи, и я считала, что у нас идеальная семья! Мне об этом никто не рассказывал! Ладно бы, когда была маленькой! Красивая сказка, а на деле – ложь.

– Не преувеличивай, Ася. Никто тебя не обманывал. Просто умалчивали о многом. Это нормально. Я тоже не собираюсь своих детей посвящать в подробности наших с их отцом отношений.

– Ты собираешься к нему возвращаться?

– Нет, что ты! Теперь, когда обо всем узнали родители, это невозможно. Поверь мне, Марченко меньше чем через месяц не будет в городе. Сегодня уже начались проверки, скоро клинику закроют. Марченко из квартиры выселят завтра утром, чемоданчик его с носками-трусами я собрала и поставила в прихожей. С чем пришел, с тем и уйдет.

– Крут Осип Семенович! – рассмеялась я. – Сонь, а дети как же?

– Да не нужны они Денису! Он их видел-то сотню раз за эти годы, да и то мельком. Игрушки покупал, это да. Они его боятся, Ася. Он же холодный, как железный робот. И такой же техничный. И в постели, и в быту. После свадьбы все про него стало понятно. Хотя нет, точнее – после открытия клиники. Типа, весь в работе, ни о чем другом думать не может… Знаешь, я девчонкам в клинике даже благодарна, что меня берегли от этой грязи – пьянь этот к каждой под юбку норовил залезть. Кто-то позволял, вероятно, работу потерять с хорошей зарплатой никому не хочется. Ладно, Ась, тьфу на него… давай тему сменим. Была у следователя утром?

Мой монолог Соня не прервала ни разу, но я видела, насколько она ошеломлена. А я постоянно ловила себя на мысли, что говорю о двоих родных мне мужчинах ровно, как о посторонних. Констатируя факты, высказывая предположения и делая выводы. Без эмоций. Словно это не майор Фирсов, а я, Асия Каримовна Бахметева, расследую это двойное убийство.

Глава 17

– Позвони, что задержишься! – я кивнула на визитку следователя. – Не убьет же он тебя!

– Диктуй. – Соня приготовилась набрать номер.

Мы сладко проспали до десяти утра, с вечера понадеявшись друг на друга, что включим будильник. Так получилось, что засиделись за полночь, изредка поглядывая на настенные часы «Густав Беккер» – единственную, когда-то принадлежавшую бабушке, вещь, которую я увезла из квартиры отчима шесть лет назад. Не считая портрета Гиржеля, который я тогда решила вернуть в родовое гнездо. Соня задремала первой, в полумраке я заметила это не сразу. Лишь когда она не ответила на мой вопрос, догадалась, что та заснула.

– Ась, ничего не поняла – следователь пригласил меня в кафе, – Соня зачем-то протягивала мне свой телефон. – Голос какой-то знакомый…

– Фирсов? Зачем?

– Значит, Фирсов… – Соня выглядела растерянной.

– Ну да – майор Фирсов Иван Федорович. Я тебе что, так и не назвала ни разу имя этого хама? Ну прости… так зачем в кафе-то?

– Позавтракать… он голодный! А после того как узнал, что я у тебя, позвал обеих. Пойдешь?

– Мне в лицей. Топай одна, потом расскажешь, что ему от тебя было нужно. Смотри-ка, что-то человеческое в нем есть. Надо же – позавтракать! – ухмыльнулась я, неожиданно развеселившись. – Да… спроси, могу ли я войти в квартиру Карима? Дверь опечатана. И не знаю, нужно ли ему говорить, что мы собрались к родителям Элизабет? Как думаешь?

– Нужно, Ась. Но я почти уверена, что он там уже побывал до нас.

– Тогда попробуй выяснить, что он у них узнал об обстоятельствах смерти дочери. И самое главное – верят ли они в ее самоубийство? А я зайду в этом вопросе с другой стороны…

Никому, даже Соне, я не рассказывала о своей попытке выйти замуж за иностранца. Именно за англичанина, никак не иначе. И исключительно за жителя графства Беркшир. Случилось это в пору моего учительства в школе, когда я горько оплакивала предательство Карима. Отправляя анкету на англоязычный сайт, я тайно надеялась, что найдется хотя бы плохонький мужчинка, с помощью которого я на законных основаниях переселюсь поближе к отчиму. Просто согласиться на его предложение жить в доме Элизабет в Рединге мне не позволяла гордость. Странно, но мужчинка нашелся быстро, оказался вполне приятен внешне и не стар, как представлялось мне. Стив был уроженцем Слау, но жил в Майдэнхеде и преподавал в колледже. Английским я владею сносно, возникшая взаимная симпатия стала началом активной переписки, затем общения по скайпу, и я уже почти готова была согласиться на встречу в Санкт-Петербурге – Стив должен был приехать туда в одну из школ по обмену педагогами. Но тут в моей жизни появился Игнат Потехин. Я долго не решалась написать Стиву, что вышла замуж. Наконец, набравшись смелости (очень не люблю «повисших» ситуаций), отправила ему одну из свадебных фотографий с подписью: «Прости». Он тут же перезвонил, я ответила, готовая оправдываться и утешать. Увидев на экране два улыбающихся лица – Стива и молодой женщины, – сразу же поняла, что с личной жизнью и у него все в порядке. Общение наше не прервалось, напротив, я часто звонила ему без повода, говорила то с ним, то с Маргарет, терпеливо помогая ей вникнуть в особенности русской речи. Можно сказать, мы дружили семьями – однажды к нам присоединился Игнат, который тут же к экрану притащил клетку с любимыми хомячками, чем до слез умилил подругу Стива.

Сейчас я надеялась именно на Маргарет, которая служила в полиции. Я подумала, что подробности смерти Элизабет она сможет выяснить у своих коллег.

– Ась, ты вчера к Юреневу не ходила? Или мне не говоришь? – Соня смотрела на меня виновато.

– Не ходила и не пойду. Все у него хорошо, не бесхозный наш Макс, присматривает за ним женщина. Ну и… все остальное тоже в порядке! – Голос мой дрогнул. Соня тут же присела на кровать рядом со мной.

– Тебе кто-то наверняка сказал? Или ты придумала?

– Помнишь троицу подростков, что увели у него собаку? Оказалось, месть девчонки, мать которой спит с ним. Типа, не нравится ей такой отчим. Видимо, там все серьезно, раз девочка так остро реагирует. Я ему зачем? Представляешь, притащилась бы к нему в дом с пакетом продуктов… брр… все, забыли!

– Ну и ладненько… – Соня вздохнула явно с облегчением, а я, словно только сейчас приняв горькую правду, заплакала. Теперь я потеряла Макса окончательно…

– Ась, ну что с тобой? Ну было бы из-за кого, ей-богу! – расстроилась Соня, обнимая меня.

Я ревела в голос, истерично всхлипывая и бормоча слова, смысл которых едва ли понимала сама. Накатило все: злость на Юренева, на какую-то чужую тетку, которая с ним… в постели! Обида на предавшего Карима – подло бросил, умерев так не вовремя! Как теперь сказать, что мне его жутко не хватало? На Гиржеля, который так и не признался, что любит меня и маму… любил, черт бы его побрал! И теперь он не узнает, что и я ждала его всю жизнь! На хама Фирсова, на Ольгу, на Игната – на всех списочно, заставивших меня страдать. Я выплакивала сейчас все скопившиеся во мне отчаяние и одиночество. Наконец поток слез прекратился, я вытерла глаза бумажным платком, который Соня держала наготове, и попыталась улыбнуться.

– Ты иди, а то без завтрака останешься. Фирсов заждался в кафе.

– Как скажешь. Больше не реви, тебе в лицей, – напомнила она, но тут же засуетилась, доставая из сумки телефон. – Да, слушаю. Хорошо, я поняла.

– Кто? – коротко спросила я.

– Фирсов. Ждет, когда ты ответишь на вызов домофона. Звонок же отключен? Говорит, руки нужно вымыть. – Соня вдруг метнулась в прихожую. Я поспешила за ней.

– Зачем он сюда пришел, Ася? К тебе? Это что-то означает? – допытывалась она.

– Только то, что у майора не все в порядке с воспитанием, – отрезала я, открывая входную дверь. – Доброго утречка, Иван Федорович. Проходите.

Я даже не попыталась скрыть раздражение.

– Господи, где вы так вымазались?! – Соня в ужасе смотрела на Фирсова.

– Я там вам колеса поменял. Вы мужа привлечь за хулиганство не хотите, Софья Осиповна?

– Вы… зачем? Где колеса взяли? Вот так – один – все четыре колеса?

– Ну нет, два я, а остальные наш водитель. Да что не так-то? Не нужно было, что ли? Ну извините, обратно на спущенные менять не стану! – обиженно проговорил Фирсов. – Руки-то вымыть пустите?

– Раздевайтесь. Ванная – по коридору вторая дверь. Завтракать, как я понимаю, будем у меня. – Я приняла у него куртку, передала застывшей в недоумении Соне: – Очнись, Сонька. Повесь на вешалку одежку! И покажи господину следователю, где взять чистое полотенце. Я – на кухню.

Я накрывала на стол, а меня донимала одна навязчивая мысль: Фирсов уж как-то близко подобрался к моему окружению, порой будучи осведомленным о моих родных и друзьях лучше меня. И сейчас лишний раз доказал это: он мог легко выяснить, что «Мазда» принадлежит Соне. Но откуда он узнал, что колеса проколол именно Марченко? Камеры наблюдения у нашего подъезда нет и никогда не было.