Текст книги "В огромном городе моем ночь. Стихотворения 1906–1941"

15
«Без зова, без слова…»

Без зова, без слова, –

Как кровельщик падает с крыш.

А может быть, снова

Пришел, – в колыбели лежишь?

Горишь и не меркнешь,

Светильник немногих недель…

Какая из смертных

Качает твою колыбель?

Блаженная тяжесть!

Пророческий певчий камыш!

О, кто мне расскажет,

В какой колыбели лежишь?

«Покамест не продан!»

Лишь с ревностью этой в уме

Великим обходом

Пойду по российской земле.

Полночные страны

Пройду из конца и в конец.

Где рот – его – рана,

Очей синеватый свинец?

Схватить его! Крепче!

Любить и любить его лишь!

О, кто мне нашепчет,

В какой колыбели лежишь?

Жемчужные зерна,

Кисейная сонная сень.

Не лавром, а терном —

Чепца острозубая тень.

Не полог, а птица

Раскрыла два белых крыла!

– И снова родиться,

Чтоб снова метель замела?!

Рвануть его! Выше!

Держать! Не отдать его лишь!

О, кто мне надышит,

В какой колыбели лежишь?

А может быть, ложен

Мой подвиг, и даром – труды.

Как в землю положен,

Быть может, – проспишь до трубы.

Огромную впалость

Висков твоих – вижу опять.

Такую усталость –

Ее и трубой не поднять!

Державная пажить,

Надежная, ржавая тишь.

Мне сторож покажет,

В какой колыбели лежишь.

22 ноября 1921

«Я пришла к тебе черной полночью…»

Я пришла к тебе черной полночью,

За последней помощью.

Я – бродяга, родства не помнящий,

Корабль тонущий.

В слободах моих – междуцарствие,

Чернецы коварствуют.

Всяк рядится в одежды царские,

Псари царствуют.

Кто земель моих не оспаривал,

Сторожей не спаивал?

Кто в ночи не варил – варева,

Не жег – зарева?

Самозванцами, псами хищными,

Я до тла расхищена.

У палат твоих, царь истинный,

Стою – нищая!

27 апреля 1916

Ахматовой

1
«О, Муза плача, прекраснейшая из муз!»

О, Муза плача, прекраснейшая из муз!

О ты, шальное исчадие ночи белой!

Ты черную насылаешь метель на Русь,

И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.

И мы шарахаемся и глухое: ох! –

Стотысячное – тебе присягает: Анна

Ахматова! Это имя – огромный вздох,

И в глубь он падает, которая безымянна.

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, что небо над нами – то же!

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

В певучем граде моем купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий…

И я дарю тебе свой колокольный град,

– Ахматова! – и сердце свое в придачу.

19 июня 1916

2
«Охватила голову и стою…»

Охватила голову и стою,

– Что людские козни! –

Охватила голову и пою

На заре на поздней.

Ах, неистовая меня волна

Подняла на гребень!

Я тебя пою, что у нас – одна,

Как луна на небе!

Что, на сердце вороном налетев,

В облака вонзилась.

Горбоносую, чей смертелен гнев

И смертельна – милость.

Что и над червонным моим Кремлем

Свою ночь простерла,

Что певучей негою, как ремнем,

Мне стянула горло.

Ах, я счастлива! Никогда заря

Не сгорала чище.

Ах, я счастлива, что тебя даря,

Удаляюсь – нищей,

Что тебя, чей голос – о глубь, о мгла!

Мне дыханье сузил,

Я впервые именем назвала

Царскосельской Музы.

22 июня 1916

3
«Еще один огромный взмах…»

Еще один огромный взмах –

И спят ресницы.

О, тело милое! О, прах

Легчайшей птицы!

Что делала в тумане дней?

Ждала и пела…

Так много вздоха было в ней,

Так мало – тела.

Не человечески мила

Ее дремота.

От ангела и от орла

В ней было что-то.

И спит, а хор ее манит

В сады Эдема.

Как будто песнями не сыт

Уснувший демон!

Часы, года, века. – Ни нас,

Ни наших комнат.

И памятник, накоренясь,

Уже не помнит.

Давно бездействует метла,

И никнут льстиво

Над Музой Царского Села

Кресты крапивы.

23 июня 1916

4
«Имя ребенка – Лев…»

Имя ребенка – Лев,

Матери – Анна.

В имени его – гнев,

В материнском – тишь.

Волосом он рыж

– Голова тюльпана! –

Что ж, осанна

Маленькому царю.

Дай ему Бог – вздох

И улыбку матери,

Взгляд – искателя

Жемчугов.

Бог, внимательней

За ним присматривай:

Царский сын – гадательней

Остальных сынов.

Рыжий львеныш

С глазами зелеными,

Страшное наследье тебе нести!

Северный Океан и Южный

И нить жемчужных

Черных четок – в твоей горсти!

24 июня 1916

5
«Сколько спутников и друзей!»

Сколько спутников и друзей!

Ты никому не вторишь.

Правят юностью нежной сей –

Гордость и горечь.

Помнишь бешеный день в порту,

Южных ветров угрозы,

Рев Каспия – и во рту

Крылышко розы.

Как цыганка тебе дала

Камень в резной оправе,

Как цыганка тебе врала

Что-то о славе…

И – высоко у парусов –

Отрока в синей блузе.

Гром моря и грозный зов

Раненой Музы.

25 июня 1916

6
«Не отстать тебе! Я – острожник…»

Не отстать тебе! Я – острожник,

Ты – конвойный. Судьба одна.

И одна в пустоте порожней

Подорожная нам дана.

Уж и нрав у меня спокойный!

Уж и очи мои ясны!

Отпусти-ка меня, конвойный,

Прогуляться до той сосны!

26 июня 1916

7
«Ты, срывающая покров…»

Ты, срывающая покров

С катафалков и с колыбелей,

Разъярительница ветров,

Насылательница метелей,

Лихорадок, стихов и войн,

– Чернокнижница! – Крепостница!

Я заслышала грозный вой

Львов, вещающих колесницу.

Слышу страстные голоса –

И один, что молчит упорно.

Вижу красные паруса –

И один – между ними – черный.

Океаном ли правишь путь,

Или воздухом – всею грудью

Жду, как солнцу, подставив грудь

Смертоносному правосудью.

26 июня 1916

8
«На базаре кричал народ…»

На базаре кричал народ,

Пар вылетал из булочной.

Я запомнила алый рот

Узколицей певицы уличной.

В темном – с цветиками – платке,

– Милости удостоиться

Ты, потупленная, в толпе

Богомолок у Сергий-Троицы,

Помолись за меня, краса

Грустная и бесовская,

Как поставят тебя леса

Богородицей хлыстовскою.

27 июня 1916

9
«Златоустой Анне – всея Руси…»

Златоустой Анне – всея Руси

Искупительному глаголу, –

Ветер, голос мой донеси

И вот этот мой вздох тяжелый.

Расскажи, сгорающий небосклон,

Про глаза, что черны от боли,

И про тихий земной поклон

Посреди золотого поля.

Ты в грозовой выси

Обретенный вновь!

Ты! – Безымянный!

Донеси любовь мою

Златоустой Анне – всея Руси!

27 июня 1916

10
«У тонкой проволоки над волной овсов…»

У тонкой проволоки над волной овсов

Сегодня голос – как тысяча голосов!

И бубенцы проезжие – свят, свят, свят –

Не тем же ль голосом, Господи, говорят.

Стою и слушаю и растираю колос,

И темным куполом меня замыкает – голос.

_{__________}

Не этих ивовых плавающих ветвей

Касаюсь истово, – а руки твоей.

Для всех, в томленьи славящих твой подъезд,

Земная женщина, мне же – небесный крест!

Тебе одной ночами кладу поклоны,

И все твоими очами глядят иконы!

1 июля 1916

11
«Ты солнце в выси мне застишь…»

Ты солнце в выси мне застишь,

Все звезды в твоей горсти!

Ах, если бы – двери настежь!-

Как ветер к тебе войти!

И залепетать, и вспыхнуть,

И круто потупить взгляд,

И, всхлипывая, затихнуть,

Как в детстве, когда простят.

2 июля 1916

12
«Руки даны мне – протягивать каждому обе…»

Руки даны мне – протягивать каждому обе,

Не удержать ни одной, губы – давать имена,

Очи – не видеть, высокие брови над ними –

Нежно дивиться любви и – нежней – нелюбви.

А этот колокол там, что кремлевских тяжеле,

Безостановочно ходит и ходит в груди, –

Это – кто знает? – не знаю, – быть может, – должно быть –

Мне загоститься не дать на российской земле!

2 июля 1916

«Белое солнце и низкие, низкие тучи…»

Белое солнце и низкие, низкие тучи,

Вдоль огородов – за белой стеною – погост.

И на песке вереница соломенных чучел

Под перекладинами в человеческий рост.

И, перевесившись через заборные колья,

Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд…

Старая баба – посыпанный крупною солью

Черный ломоть у калитки жует и жует.

Чем прогневили тебя эти серые хаты,

Господи! – и для чего стольким простреливать грудь?

Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,

И запылил, запылил отступающий путь…

Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,

Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой

О чернобровых красавицах. – Ох, и поют же

Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!

3 июля 1916

«Не моя печаль, не моя забота…»

Не моя печаль, не моя забота,

Как взойдет посев,

То не я хочу, то огромный кто-то:

И ангел и лев.

Стерегу в глазах молодых – истому,

Черноту и жар.

Так от сердца к сердцу, от дома к дому

Вздымаю пожар.

Разметались кудри, разорван ворот…

Пустота! Полет!

Облака плывут, и горящий город

Подо мной плывет.

2 августа 1916

«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…»

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты –

О проклятие! – у тебя остаешься – ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, –

Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир!

15 августа 1916

«И поплыл себе – Моисей в корзине!»

И поплыл себе – Моисей в корзине!

Через белый свет.

Кто же думает о каком-то сыне

В восемнадцать лет!

С юной матерью из чужого края

Ты покончил счет,

Не узнав, какая тебе, какая

Красота растет.

Раззолоченной роковой актрисе –

Не до тех речей!

А той самой ночи – уже пять тысяч

И пятьсот ночей.

И не знаешь ты, и никто не знает,

– Бог один за всех! –

По каким сейчас площадям гуляет

Твой прекрасный грех!

26 августа 1916

«На завитки ресниц…»

На завитки ресниц

Невинных и наглых,

На золотой загар

И на крупный рот, –

На весь этот страстный,

Мальчишеский, краткий век

Загляделся один человек

Ночью, в трамвае.

Ночь – черна,

И глаза ребенка – черны,

Но глаза человека – черней.

– Ах! – схватить его, крикнуть:

– Идем! Ты мой!

Кровь – моя течет в твоих темных жилах.

Целовать ты будешь и петь,

Как никто на свете!

Насмерть

Женщины залюбят тебя!

И шептать над ним, унося его на руках

по большому лесу,

По большому свету,

Все шептать над ним это странное слово: – Сын!

29 августа 1916

«Рок приходит не с грохотом и громом…»

Рок приходит не с грохотом и громом,

А так: падает снег,

Лампы горят. К дому

Подошел человек.

Длинной искрой звонок вспыхнул.

Взошел, вскинул глаза.

В доме совсем тихо.

И горят образа.

16 ноября 1916

«Я ли красному как жар киоту…»

Я ли красному как жар киоту

Не молилась до седьмого поту?

Гость субботний, унеси мою заботу,

Уведи меня с собой в свою субботу.

Я ли в день святого Воскресенья

Поутру не украшала сени?

Нету для души моей спасенья,

Нету за субботой воскресенья!

Я ль свечей не извожу по сотням?

Третью полночь воет в подворотне

Пес захожий. Коли душу отнял –

Отними и тело, гость субботний!

21 ноября 1916

«…Я бы хотела жить с Вами…»

…Я бы хотела жить с Вами

В маленьком городе,

Где вечные сумерки

И вечные колокола.

И в маленькой деревенской гостинице –

Тонкий звон

Старинных часов – как капельки времени.

И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды

Флейта,

И сам флейтист в окне.

И большие тюльпаны на окнах.

И может быть, Вы бы даже меня любили…

_{__________}

Посреди комнаты – огромная изразцовая печка,

На каждом изразце – картинка:

Роза – сердце – корабль. –

А в единственном окне –

Снег, снег, снег.

Вы бы лежали – каким я Вас люблю: ленивый,

Равнодушный, беспечный.

Изредка резкий треск

Спички.

Папироса горит и гаснет,

И долго-долго дрожит на ее краю

Серым коротким столбиком – пепел.

Вам даже лень его стряхивать –

И вся папироса летит в огонь.

10 декабря 1916

«По ночам все комнаты черны…»

По ночам все комнаты черны,

Каждый голос темен. По ночам

Все красавицы земной страны

Одинаково – невинно – неверны.

И ведут друг с другом разговоры

По ночам красавицы и воры.

Мимо дома своего пойдешь –

И не тот уж дом твой по ночам!

И сосед твой – странно-непохож,

И за каждою спиною – нож.

И шатаются в бессильном гневе

Черные огромные деревья.

Ох, узка подземная кровать

По ночам, по черным, по ночам!

Ox, боюсь, что буду я вставать,

И шептать, и в губы целовать…

– Помолитесь, дорогие дети,

За меня в час первый и в час третий.

17 декабря 1916

«Мировое началось во мгле кочевье…»

Мировое началось во мгле кочевье:

Это бродят по ночной земле – деревья,

Это бродят золотым вином – грозди,

Это странствуют из дома в дом – звезды,

Это реки начинают путь – вспять!

И мне хочется к тебе на грудь – спать.

14 января 1917

«Мое последнее величье…»

Мое последнее величье

На дерзком голоде заплат!

В сухие руки ростовщичьи

Снесен последний мой заклад.

Промотанному – в ночь – наследству

У Господа – особый счет.

Мой – не сошелся. Не по средствам

Мне эта роскошь: ночь и рот.

Простимся ж коротко и просто

– Раз руки не умеют красть! –

С тобой, нелепейшая роскошь,

Роскошная нелепость! – страсть!

1 сентября 1917

«Поздний свет тебя тревожит?»

Поздний свет тебя тревожит?

Не заботься, господин!

Я – бессонна. Спать не может

Кто хорош и кто один.

Нам бессонница не бремя,

Отродясь кипим в котле.

Так-то лучше. Будет время

Телу выспаться в земле.

Ни зевоты, ни ломоты,

Сын – уснул, а друг – придет.

Друг за матерью присмотрит,

Сына – Бог побережет.

Поделю ж, пока пригожа,

И пока одной невмочь, –

Бабью жизнь свою по-божьи:

Сыну – день, а другу – ночь.

4 сентября 1917

«Новый год я встретила одна…»

Новый год я встретила одна.

Я, богатая, была бедна,

Я, крылатая, была проклятой.

Где-то было много-много сжатых

Рук – и много старого вина.

А крылатая была – проклятой!

А единая была – одна!

Как луна – одна, в глазу окна.

31 декабря 1917

«Не самозванка – я пришла домой…»

Не самозванка – я пришла домой,

И не служанка – мне не надо хлеба.

Я – страсть твоя, воскресный отдых твой,

Твой день седьмой, твое седьмое небо.

Там на земле мне подавали грош

И жерновов навешали на шею.

– Возлюбленный! – Ужель не узнаешь?

Я ласточка твоя – Психея!

Апрель 1918

«На тебе, ласковый мой, лохмотья…»

На тебе, ласковый мой, лохмотья,

Бывшие некогда нежной плотью.

Всю истрепала, изорвала, –

Только осталось что два крыла.

Одень меня в свое великолепье,

Помилуй и спаси.

А бедные истлевшие отрепья

Ты в ризницу снеси.

13 мая 1918

«В черном небе слова начертаны…»

В черном небе слова начертаны –

И ослепли глаза прекрасные…

И не страшно нам ложе смертное,

И не сладко нам ложе страстное.

В поте – пишущий, в поте пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь, над кудрями пляшущий,

Дуновение – Вдохновения!

14 мая 1918

«Я расскажу тебе – про великий обман…»

Я расскажу тебе – про великий обман:

Я расскажу тебе, как ниспадает туман

На молодые деревья, на старые пни.

Я расскажу тебе, как погасают огни

В низких домах, как – пришелец египетских

стран

В узкую дудку под деревом дует цыган.

Я расскажу тебе – про великую ложь:

Я расскажу тебе, как зажимается нож

В узкой руке, – как вздымаются ветром веков

Кудри у юных – и бороды у стариков.

Рокот веков.

Топот подков.

4 июня 1918

«Умирая, не скажу: была…»

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных.

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты, – крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья –

Я тебе повелеваю: – будь!

Я – не выйду из повиновенья.

30 июня 1918

«Ночи без любимого – и ночи…»

Ночи без любимого – и ночи

С нелюбимым, и большие звезды

Над горячей головой, и руки,

Простирающиеся к Тому –

Кто от века не был – и не будет,

Кто не может быть – и должен быть.

И слеза ребенка по герою,

И слеза героя по ребенку,

И большие каменные горы

На груди того, кто должен – вниз…

Знаю все, что было, все, что будет,

Знаю всю глухонемую тайну,

Что на темном, на косноязычном

Языке людском зовется – Жизнь.

(Между 30 июня и 6 июля 1918)

«Я – страница твоему перу…»

Я – страница твоему перу.

Все приму. Я белая страница.

Я – хранитель твоему добру:

Возращу и возвращу сторицей.

Я – деревня, черная земля.

Ты мне – луч и дождевая влага.

Ты – Господь и Господин, а я –

Чернозем – и белая бумага!

10 июля 1918

«Как правая и левая рука…»

Как правая и левая рука,

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает – и бездна пролегла

От правого – до левого крыла!

10 июля 1918

«Рыцарь ангелоподобный…»

Рыцарь ангелоподобный –

Долг! – Небесный часовой!

Белый памятник надгробный

На моей груди живой.

За моей спиной крылатой

Вырастающий ключарь,

Еженощный соглядатай,

Ежеутренний звонарь.

Страсть, и юность, и гордыня

Все сдалось без мятежа,

Оттого что ты рабыне

Первый молвил: – Госпожа!

14 июля 1918

«Мой день беспутен и нелеп…»

Мой день беспутен и нелеп:

У нищего прошу на хлеб,

Богатому даю на бедность,

В иголку продеваю – луч,

Грабителю вручаю – ключ,

Белилами румяню бледность.

Мне нищий хлеба не дает,

Богатый денег не берет,

Луч не вдевается в иголку,

Грабитель входит без ключа,

А дура плачет в три ручья –

Над днем без славы и без толку.

27 июля 1918

«Стихи растут, как звезды и как розы…»

Стихи растут, как звезды и как розы,

Как красота – ненужная в семье.

А на венцы и на апофеозы –

Один ответ: – Откуда мне сие?

Мы спим – и вот, сквозь каменные плиты,

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом – во сне – открыты

Закон звезды и формула цветка.

14 августа 1918

«Если душа родилась крылатой…»

Если душа родилась крылатой –

Что ей хоромы – и что ей хаты!

Что Чингис-Хан ей и что – Орда!

Два на миру у меня врага,

Два близнеца, неразрывно-слитых:

Голод голодных – и сытость сытых!

18 августа 1918

Але

1
«Не знаю, где ты и где я…»

Не знаю, где ты и где я.

Те ж песни и те же заботы.

Такие с тобою друзья!

Такие с тобою сироты!

И так хорошо нам вдвоем:

Бездомным, бессонным и сирым…

Две птицы: чуть встали – поем.

Две странницы: кормимся миром.

2
«И бродим с тобой по церквам…»

И бродим с тобой по церквам

Великим – и малым, приходским.

И бродим с тобой по домам

Убогим – и знатным, господским.

Когда-то сказала: – Купи! –

Сверкнув на кремлевские башни.

Кремль – твой от рождения. – Спи,

Мой первенец светлый и страшный.

3
«И как под землею трава…»

И как под землею трава

Дружится с рудою железной,

Все видят пресветлые два

Провала в небесную бездну.

Сивилла! – Зачем моему

Ребенку – такая судьбина?

Ведь русская доля – ему…

И век ей: Россия, рябина…

24 августа 1918

«Что другим не нужно – несите мне…»

Что другим не нужно – несите мне:

Все должно сгореть на моем огне!

Я и жизнь маню, я и смерть маню

В легкий дар моему огню.

Пламень любит легкие вещества:

Прошлогодний хворост – венки – слова.

Пламень пышет с подобной пищи!

Вы ж восстанете – пепла чище!

Птица-Феникс я, только в огне пою!

Поддержите высокую жизнь мою!

Высоко горю и горю до тла,

И да будет вам ночь светла.

Ледяной костер, огневой фонтан!

Высоко несу свой высокий стан,

Высоко несу свой высокий сан –

Собеседницы и Наследницы!

2 сентября 1918

«Поступь легкая моя…»

Поступь легкая моя,

– Чистой совести примета –

Поступь легкая моя,

Песня звонкая моя –

Бог меня одну поставил

Посреди большого света.

– Ты не женщина, а птица,

Посему – летай и пой.

1 ноября 1918

«Я счастлива жить образцово и просто…»

Я счастлива жить образцово и просто:

Как солнце – как маятник – как календарь.

Быть светской пустынницей стройного роста,

Премудрой – как всякая Божия тварь.

Знать: Дух – мой сподвижник, и Дух – мой

вожатый!

Входить без доклада, как луч и как взгляд.

Жить так, как пишу: образцово и сжато, –

Как Бог повелел и друзья не велят.

22 ноября 1918

Из цикла «Комедьянт»

– Посвящение —

– Комедьянту, игравшему Ангела, —

или Ангелу, игравшему Комедьянта —

не все равно ли, раз – Вашей милостью —

я, вместо снежной повинности Москвы

19 года несла – нежную.

1
«Я помню ночь на склоне ноября…»

Я помню ночь на склоне ноября.

Туман и дождь. При свете фонаря

Ваш нежный лик – сомнительный и странный,

По-диккенсовски – тусклый и туманный,

Знобящий грудь, как зимние моря…

– Ваш нежный лик при свете фонаря.

И ветер дул, и лестница вилась…

От Ваших губ не отрывая глаз,

Полусмеясь, свивая пальцы в узел,

Стояла я, как маленькая Муза,

Невинная – как самый поздний час…

И ветер дул и лестница вилась.

А на меня из-под усталых вежд

Струился сонм сомнительных надежд.

– Затронув губы, взор змеился мимо… –

Так серафим, томимый и хранимый

Таинственною святостью одежд,

Прельщает Мир – из-под усталых вежд.

Сегодня снова диккенсова ночь.

И тоже дождь, и так же не помочь

Ни мне, ни Вам, – и так же хлещут трубы,

И лестница летит… И те же губы…

И тот же шаг, уже спешащий прочь –

Туда – куда-то – в диккенсову ночь.

2 ноября 1918

3
«Не любовь, а лихорадка!»

Не любовь, а лихорадка!

Легкий бой лукав и лжив.

Нынче тошно, завтра сладко,

Нынче помер, завтра жив.

Бой кипит. Смешно обоим:

Как умен – и как умна!

Героиней и героем

Я равно обольщена.

Жезл пастуший – или шпага?

Зритель, бой – или гавот?

Шаг вперед – назад три шага,

Шаг назад – и три вперед.

Рот как мед, в очах доверье,

Но уже взлетает бровь.

Не любовь, а лицемерье,

Лицедейство – не любовь!

И итогом этих (в скобках –

Несодеянных!) грехов –

Будет легонькая стопка

Восхитительных стихов.

20 ноября 1918