Текст книги "Убить Голиафа"
Автор книги: Марина Герасимова
Жанр: Крутой детектив, Детективы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Как будто прогуливаясь по парку в направлении реки, я пощёлкал красивые пейзажи, всем своим видом показывая наблюдающим за мной камерам и секьюрити, что отдыхаю и фотографирую при этом. Когда я спустился к реке, то устроился на берегу подальше от деревьев и кустов, где могли быть глаза и уши, так, чтобы Сергей и Джон хорошо меня видели, и им не было надобности подходить ближе. Мой расчёт оправдался. Они устроились на скамеечке неподалёку, но достаточно далеко, чтобы я смог посмотреть, что за файлы оставила для меня Анна Андреевна. Я не сомневался, что на крохотной карте памяти я найду послание от неё.
Я мог не бояться того, что наблюдающие за мной телохранители могут что-то услышать. Шум раскачивающихся на ветру деревьев надёжно защищал меня.
Я достал из кармана карту памяти, которую незаметно сунул туда, когда одевал толстовку (был прохладный ветреный день), вставил её в фотоаппарат и обнаружил два видеофайла. Первый файл представлял собой запись моего обращения к брату Дмитрию.
– Дмитрий, раз ты нашёл эту карту памяти, как мы с тобой и договаривались, в мамином тайнике, значит, со мной что-то случилось. Возможно, меня уже нет в живых. Я хочу, чтобы ты знал, что произошло. Я обложен со всех сторон. Вчера прилетел из Лондона, лучше бы я туда не ездил. Ты знаешь, наши с Леной отношения напряжены уже много лет, и не потому, что мы разлюбили друг друга. Любовь прошла, когда разошлись наши жизненные позиции, когда мы поняли, что у нас разные идеалы. Лена всегда мечтала о жизни в Англии, ещё со школы, ведь она, собственно, всё своё детство провела по заграницам. Всё советское ей было противно всегда. Она никогда не хотела оставаться в России. У нас же с тобой такой ненависти к стране, которая является для нас Родиной, не было никогда. Так нас воспитали родители. Да и как иначе отец мог выполнять свой долг, если бы не держался за понятия Родины, службы, чести? И хотя материальные блага не могут не нравиться, мы с тобой знаем, что не они – главное в этой жизни. Есть кое-что ещё. Есть стержень, который должен иметь каждый и который его спасёт в самый сложный момент жизни. Дмитрий, мой стержень хрустнул. Я всегда считал, что Россия, пусть и потрёпанная, покуцанная, всё равно остаётся великой и рано или поздно восстановит своё величие, я же ей в этом помогу. Сейчас я понял, что всё это время я служил не той России, я помогал тем, кто её разваливает, продаёт, грабит, уничтожает население, а ведь главное достояние любой страны – это люди, а не недра. Недра принадлежат тем, кто ими владеет, не они составляют страну, а люди. Есть люди – есть страна. Нет людей – нет страны. А недра есть! Вот ведь в чём простая и такая очевидная истина.
Здесь, в Лондоне, мне показали меморандум, написанный и подписанный сильными мира сего. Ты знаешь, о ком я. Они всё-таки решили уменьшить население планеты, а заодно пополнить свои карманы с помощью войны. Третьей мировой войны, в которой России опять отводится роль пушечного мяса. В этом меморандуме говорится о том, что на территории Российской Федерации, Восточной Европы и Ближнего Востока будет развязана третья мировая война. Ядерная война. Меня не удивляет это решение, для них люди ничто. Меня потрясло другое: наши в этом участвуют. Кремль согласен развязать это безумие! Отсюда Донбасс. Это начало. Цель – создать напряжение между Россией и Западом, чтобы НАТО подтянуло на Украину и в Прибалтику свои войска, а Россия опять начала вооружаться. И ведь начала! Перевооружение армии идёт полным ходом. За Донбассом будет Сирия и Ирак.
Пока я знал, что Кремль уступает только там, где можно уступить, лишь бы не проглотили целиком, – это одно. Но теперь, когда я видел подписи, я не хочу в этом участвовать. Крис и Семён настаивают на том, чтобы я отдал отрасль в руки Великобритании, это ослабит Россию, ведь редкоземельные необходимы в военной промышленности и в электронике. Это противоречит нашим с тобой планам. Крис говорит, что Англия не согласна с меморандумом, и они по-прежнему хотят видеть страну сырьевым придатком Запада, но функционирующим, а не разгромленным придатком. Лондон сможет противостоять, сам знаешь кому, сможет их убедить отказаться от военных планов, но для этого нужна слабая Россия, как при Ельцине. Не знаю, можно ли в это верить, ведь Лондон – это отчасти и есть они. Тем более, Крис. Он уже давно вне государств.
Сегодня я должен был заключить договор о передаче контрольного пакета акций двух заводов Крису и Семёну в обмен на передачу мне акций рудников в Африке, что означало бы слияние империи Айдашевых и Сноу, но сбежал. Я хочу лично спросить нашего президента о Меморандуме. Ведь там и его подпись имеется, значит, он знает о нём. Хочу понять, что человек чувствовал, когда подписывал смертный приговор народу своей страны, как он с этим живёт. Если, конечно, подписывал. Остаётся доля сомнения, огромная доля сомнения, ведь я знаю его лично. Несмотря на его твёрдость и где-то безжалостность, он умный и дальновидный политик. Это сомнение меня и держит. Не могу поверить и не могу смириться. Разве ради этого всё затевалось? Ведь когда Союз разваливался, планировалось, что на самом верху всегда будут наши. Что Россия, подобно подлодке, окружённой вражеской флотилией, вместо того, чтобы быть потопленной, уйдёт на дно, а потом вынырнет где-нибудь в стороне. Целая и невредимая.
Очень хочется верить, что этот меморандум – фальшивка. В таком случае, скольким людям во всём мире он ещё запудрит мозги! Правда, на доктрину Даллеса по развалу Союза тоже все говорили и говорят до сих пор, что это фальшивка. Вот только всё, что там предписано, уже выполнено. Так что, может быть, и фальшивка, но с далеко идущими последствиями.
В голове не укладывается. Да и Виктор удивил. Чтобы он полностью принял сторону Лондона? Я всегда считал его патриотом, но именно он показал мне копию меморандума с проставленными подписями. Он утверждает, что действует исключительно в интересах страны, что наша задача сохранить мир любой ценой. Я ему всегда верил, как тебе, ты знаешь. А теперь и в нём сомневаюсь. Он способен на многое, но я всегда считал его идейным и за это уважал. Я тебе не говорил, что он уже много лет спит с Леной. Я сам дал добро на их связь, лишь бы ей было хорошо и спокойно. Вдруг Лена его перетянула? Она в рот смотрит Крису, спит и видит, как Семён и Лиз поженятся. Ведь Крис – не последний человек в Англии, и далеко за её пределами тоже.
Брат! Если ты это смотришь, значит, меня нет в живых. Береги себя и свою семью! В страшные времена живём.
Запись закончилась. Мой мозг усиленно работал, сопоставляя факты холодно и без эмоций. Хорошо всё-таки, что я лишился памяти. А то бы распереживался. Вряд ли бы мне это помогло. С другой стороны, плохо, что я лишился памяти, потому что не помню, что же всё-таки со мной произошло, поговорил ли я с президентом.
Я понял, что никому, тем более Виктору и Лене, доверять нельзя. Заинтересовало меня и то, что запись была сделана в Лениной спальне. По-видимому, это единственное место в доме, где нет камер. И я это знал. Значит, знал и о прослушке, которая появилась не вот только что, когда случилась трагедия с братом.
Я запустил следующий файл. И увидел Анну Андреевну. Она записывала себя не в Лениной комнате, а в душе. При этом из душа текла вода, голова Анны Андреевны была мокрая, а её слова отчасти тонули в звуках воды. Однако я разобрал всё, что она говорила:
– Дмитрий! Да, я узнала тебя. У тебя ведь небольшой шрам на затылке. В детстве ты упал из окна на даче у бабушки, и стекло впилось тебе в затылок.
При этих её словах я невольно потянулся к затылку и нащупал там шрам, который обнаружил у себя ещё месяц назад. Но так и не спросил Анну Андреевну, откуда он, хотя такая мысль посещала меня.
– Не знаю, какую игру ты затеял. Действительно ли ты всё позабыл или только делаешь вид. Не знаю. Если у тебя на самом деле проблемы с памятью, то очень надеюсь, что рано или поздно ты доберёшься до нашего тайника и найдёшь эту запись. Когда я сегодня поняла, что это ты, я выдала себя. Весь дом прослушивается и просматривается. Мы все под колпаком. Причём, не только кремлёвским. И, по-моему, даже больше некремлёвским. Есть ещё какая-то сила, которая давно уже имеет свои глаза и уши в нашем доме. Не доверяй Виктору, он мутный человек. Я всю жизнь ношу этот крест в себе, но тебе должна сказать: я не уверена, что твой отец ушёл без его помощи. Виктор, по-моему, на всё способен. Ещё в девяностых он охмурил Лену, она искренне по нему сохнет до сих пор. Когда отец узнал, хотел его выгнать, но так разволновался, что умер. Делай выводы.
Сегодня я очень обрадовалась, думала, что между тобой, то есть Олегом, и Леной могут опять восстановиться хорошие отношения, они же так любили друг друга в молодости. Но я ошиблась. Не верю, чтобы Лена не поняла, что ты не Олег. Она же жена. Есть же какие-то тонкости, по которым жена всегда узнает мужа в постели. А вы были вместе. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, ведь Олег и Лена – уже давно чужие люди.
Я видела запись Олега. Не думаю, что Кремль в этом участвовал. За президентом стоят наши. Я знаю, Пётр Алексеевич был одним из них. Они ещё сильны, хотя время идёт. Либералы и их влияние на внутреннюю политику, поддержка доллара, а не рубля, – это всего лишь кость собаке, чтобы не лаяла, чтобы выиграть время. Скорее всего, меморандум – это происки спецслужб. Ведь уже давно идёт эта война. Собственно, она никогда и не прекращалась. И 91-й год – это поражение в битве, а не в войне. Да и спецслужбы теперь есть такие, что ФСБ и ЦРУ – пешки в их руках. Хорошо, что Олегу хватило ума вернуться в Россию до подписания договора. Теперь уже не верю и в то, что случилось с твоей семьёй и с Олегом. Потому что жив остался ты, Дмитрий. Что-то здесь не так. Но зато, как кстати оказалась потеря памяти! Знаю, что есть препараты, лишающие человека памяти. Если во время их действия, применить гипноз, то можно заставить человека забыть выборочно только свою жизнь, самого себя, своих знакомых, знания в какой-то области, например, в физике. Это, конечно, если ты действительно ничего не помнишь. Впрочем, академик Зимницкий утверждает, что это именно так. По его словам, у тебя серьёзное поражение памяти.
Дмитрий, если всё, что с нами происходит, операция спецслужб, то я, возможно, не доживу и до вечера. Скорее всего, уйду от инфаркта миокарда, как и Пётр Алексеевич. И твой, вернее Олега, личный доктор Виктория Сергеевна. Её не стало в первые же дни после того, как ты очнулся. Возможно, она тебя узнала. Виктор сразу же после твоего пробуждения поменял весь персонал, даже своих охранников сменил. Оставил самых проверенных. Дом и так весь был в камерах, теперь же и прослушка повсюду, и количество наблюдающих за тобой увеличено в разы. Я спросила его, в чём дело. Он уверил меня, что Виктория Сергеевна действительно умерла от обширного инфаркта миокарда, беспокоиться не о чем, но перестраховаться всё же нужно. Если и я теперь уйду от инфаркта, значит, смена персонала и тотальное наблюдение – бутафория, которая не мешает кому-то делать свои дела.
Что ж! Я готова. Страха уже давно нет. За себя нет. За тебя – есть, за внуков боюсь. Им жить в этом мире. Каков он будет? С кем они будут? На чьей стороне? Неужели предадут наши с папой идеалы? Нашу любовь, мечту о великой, светлой, доброй, справедливой России, в которой «от каждого – по способностям, а каждому – по потребностям». Очень скучаю по твоему папе, по тому времени, когда он был простым офицером, а вы ещё были детьми. Каждый вечер плачу по твоему брату, думала, что по тебе, оказалось – по Олегу. По внуку, твоему сыну. Всё воображаю, как я спускаюсь по ступенькам, а Павлик вылезает из машины и бежит в мои объятья. Ему ведь всего семь лет было! Зачем ребёнка-то?
Я люблю тебя, сынок! Надеюсь, что ты во всём разберёшься. Хотя вы и близнецы, но у тебя более аналитический ум, поэтому ты и стал учёным, ни гуманитарием, а физиком-ядерщиком. Ты не представляешь, как я тобой гордилась, когда запускали андронный коллайдер, ведь в этом проекте ты тоже участвовал! У меня есть собрание всех твоих книг, – посмотри в моём кабинете. Возможно, они помогут тебе вернуть память.
И последнее. Никому не доверяй. Только Ванечке и Зине. Они всегда были искренни с нами. Ваня – предельно честный и порядочный человек. Я знаю, о чём говорю. Ведь не только мы когда-то им помогли, но и Зина однажды спасла меня. Да, да, спасла. Ещё в девяностых. Но не об этом речь.
Всё, дорогой. Верю в тебя. Люблю.
Я выключил фотоаппарат, достал карту памяти, взял в руки горсть камней и выбросил её вместе с камнями в реку. По воде сразу в нескольких местах пошли круги. Отложив фотоаппарат в сторону, я откинулся на спину, подложил руки под голову и уставился в небо. В вышине надо мной неслись облака. Я чувствовал себя оглушённым, и чтобы собраться, прежде чем делать какие-либо выводы, предпочёл ни о чём не думать. Только следил за несущимися высоко в небе лохматыми облаками.
В какой-то момент я опять увидел лицо Анны Сергеевны, то самое, которое только что рассказывало мне со слезами на глазах о горе бабушки, матери, жены. Она не старалась сдерживаться, слёзы текли из глаз ручьями вместе со струями воды из душа, а она всё говорила и говорила. Наставляла своего сына в последний раз.
Я ощутил пустоту внутри, как будто она проникла в меня вместе с прохладой земли, на которой я лежал. Не ту пустоту, которая была в голове в результате потери памяти. Другую пустоту, пустоту холода, что теперь ощущалась внутри моей груди. Я осознал, что я один, абсолютно один и внутри и снаружи. Даже Света, не успев заполнить эту пустоту полностью, только показав, что существует жар любви, уехала, покинула меня, оставив один на один. С чем? С пустотой?
Со стороны дома послышался шум. Наверное, приехали дети. Я встал и пошёл навстречу своему будущему, которое, как только что выяснилось, и не было моим.
Похороны
Гроб с телом Анны Андреевны для прощания был выставлен в холле возглавляемого ею фонда. Огромное помещение вместило в себя не менее пяти сотен народа. Люди по очереди подходили к гробу и клали цветы. Я, Лена и дети стояли в стороне. Рядом были Виктор и Андрей, по всему залу рассосредоточились охранники. В самом начале церемонии к нам присоединились тётя Зина и Иван, о которых говорила в своём последнем послании Анна Андреевна, и о которых я, как о близких семье людях, естественно, уже знал всё, что мне нужно знать.
Тётя Зина – самая древняя мамина подруга, с которой она дружила с незапамятных времён, ещё до нашего с братом рождения. Сейчас в её глазах я видел неподдельное горе, граничащее с отчаянием, как будто часть её самой сегодня уходила вместе с Анной Андреевной. Мама была права, так изображать горе невозможно. Это искренне. Даже дети мои, т.е. Олега, не дотягивают. Расстроены – да. Наташка едва скрывает слёзы, Семён напрягся, как заведённая пружина, – вот-вот рванёт. Но они не раздавлены. Через день-два, а то и раньше, дети успокоятся, и жизнь потечёт своим чередом. У тёти Зины уже не потечёт. Это будет совсем другая жизнь. И даже то, что последние два года она жила в Швейцарии с сыном, и приезжала в Москву раз в два-три месяца, не отдалило подруг друг от друга. Они с мамой каждый день общались по телефону, делясь своими чувствами, переживаниями, планами, мечтами… воспоминаниями. Ведь прошлое у них было одно на двоих.
Тётя Зина, или Зинаида Артёмовна, с сыном Иваном долго жили с нами, её муж служил вместе с моим отцом и погиб, когда ему ещё и тридцати не было. Отец тогда взял семью погибшего сослуживца под своё крыло. Мы же с Ванькой росли вместе, и потому у меня был не один брат, а два. Через всю жизнь мы пронесли эти братские чувства. Отец любил Ивана, как сына. Когда я, то есть Дмитрий, остался в науке и не принял предложение отца стать его левой рукой, правой же стал Олег, это место занял Иван. Когда Пётр Алексеевич умер, Иван теперь уже Васильевич стал правой рукой Олега, точнее возглавил отраслевой банк, который также входит в нашу империю, и через который идут все наши финансовые потоки. Последние десять лет он, в основном, живёт в Швейцарии, хотя в Москве бывает не реже раза в месяц. Два года назад перевёз туда тётю Зину, так и не женился, всю свою жизнь посвятил финансам и духовному росту: занимается йогой, знает боевые искусства, сведущ в религиях, тайных и не тайных духовных и эзотерических течениях. Обо всём этом я узнал от Виктора.
Сегодня же утром Иван прилетел в Москву вместе со своей мамой Зинаидой Артёмовной, которую мы с братом всегда называли тётей Зиной. Во всём мире не приняты подобные обращения, но мы игнорировали подобный порядок. Олег запретил своим детям называть его по имени, признавая только «папу». Лену при нём они также обязаны были называть мамой, хотя в Лондоне, когда Олега рядом не было, они звали её Хелен на английский манер.
Пообщаться с Иваном пока что не получилось, только несколько ничего незначащих фраз в присутствии Виктора, который при нашей встрече сказал значительно больше слов, чем я.
К нам подходили знакомые, выражали свои соболезнования и отходили в сторону. Среди них были и высокопоставленные государственные чиновники, и члены финансовой элиты с жёнами, и известные деятели культуры. Кое-кто пытался со мной поговорить, но роль собеседника на себя всё время брали Лена, Виктор и Андрей. Я вставлял ничего не значащие слова, кивал, когда этого от меня ждали, и делал вид, что знаю тех, с кем общаюсь. Всё общение было сведено к максимально возможному минимуму, не только потому, что я мог проколоться, но и потому, что я не хотел общаться. Для меня было гораздо важнее наблюдать за людьми, которые проходили мимо.
Я смотрел на эту публику и думал, что всех этих людей или почти всех я должен знать, однако не знаю. Они же не только меня знают, но и имеют своё мнение обо мне, об Анне Андреевне, о Лене и детях. Сложно понять, что прячется за скорбными полуулыбками. Что все эти люди думают о том, что происходит в стране? Знает ли кто-нибудь из них, что мы на пороге последней в истории человечества войны? Во что они верят? Какому богу служат? Любят ли страну, в которой живут? Или хотя бы уважают?
Выразил свои соболезнования и Крис Стоун со своей дочерью Лиз, после чего он откланялся и отправился по своим делам, у него на сегодня ещё назначена пара встреч. Вечером же он обещал наведаться к нам на ужин. Его вежливый взгляд прозрачен, смотрит вроде бы дружелюбно, но как будто мимо. А что в голове?
Лиз же осталась рядом с Семёном. Изящная, красивая, с безукоризненно прямой спиной англичанка. И Семён – хоть и выхолощенный, но русский парень. Есть всё-таки разница: никогда русскому не стать англичанином, а англичанину – русским. Мы разные. Её лицо – маска, красивая, но маска. Грустное и сосредоточенное, как и положено моменту. Вот именно в этом и отличие: лицо девушки такое, каким должно быть в данный момент, в данном месте, в данной ситуации. Его же лицо отражало не ситуацию, момент и место, а его внутренний мир – растерянный, подавленный, немного напуганный, даже уставший. Завтра он соберётся. Но сегодня он такой – просто человек, с его слабостями и горестями, радостями и волнениями. Держит себя в руках, а не одевает подходящую случаю одежду или маску. Наблюдая за Семёном, я понял, что он сын своего отца гораздо больше, чем гражданин Англии, которым себя считает. Впрочем, понял я это ещё и потому, что вчера вечером мы с ним часа два разговаривали. Наташа с Леной быстро оставили нас, уединившись вдвоём, чтобы поговорить о чём-то своём, женском.
Разговор происходил в присутствии Виктора, который следил за каждым словом и там, где моя потеря памяти могла быть разоблачена, сразу же приходил на помощь и перехватывал нить разговора. В целом, всё прошло благополучно. Семён ни о чём не догадался. Зато я понял, что парень – действительно деловой и знающий бизнесмен, достойный сын своего отца. Он легко и с удовольствием говорил о делах, о планах расширения лондонского филиала до евроазиатского. Я чувствовал, что ему нравится дело, которым он занимается. Семён много рассказывал о Лондоне, о светской жизни в Англии, о таких же молодых и богатых, как и он, англичанах и русских, которых сейчас в Лондоне не мало.
Быть приобщённым к высшим кругам общества, конечно, нравится Семёну. В этом нет сомнения. Но я почувствовал, что парень начал пресыщаться этой жизнью, она становится ему неинтересной и подчас даже утомительной. Пришло время завести семью. Семён сам заговорил о Лиз. Глаза его заблестели, когда он рассказывал о девушке, о том, как они месяц назад посетили Шотландию, гуляли по древним замкам, любовались природой. Правда, он заметил, что природа России ничуть не хуже, а наши церкви, дворцы и поместья поинтереснее будут, но зато это путешествие было романтическим. Во время него он сделал Лиз предложение.
Из его рассказов я сделал два вывода. Семён хоть и англичанин, но по России скучает и, главное, по-прежнему считает её своей Родиной. Европа её не затмила. Это первый вывод, и, несмотря на мою бесчувственность ввиду потери памяти, он меня порадовал. Похоже, Анне Андреевне удалось разбудить во мне патриота. Второй вывод, который я сделал: парень действительно влюблён, и Лиз для него – не достойная пара, а любимая девушка. Интересно, а она любит Семёна? Кто он для неё?
До разговора с Семёном я побаивался общения с ним. После разговора понял, что у меня есть племянник, которого сегодня я узнал заново и к которому проникся уважением и даже, пожалуй, теплом. Что-то зародилось в душе. Мне очень захотелось защитить этого парня, помочь ему разобраться в перипетиях судьбы. Может быть, проснулось моё былое к нему чувство? По рассказам Анны Андреевны, Лены и Виктора, Семён всегда был дружен со своим дядей Димой, а дядя Дима до тех пор, пока у него не родился сын, а Семён не уехал в Лондон, много времени проводил вместе с ним, да так, что не всегда было понятно, кто же настоящий отец: Олег или Дмитрий. Оба брата испытывали к мальчику отцовские чувства.
Я продолжал смотреть на Лиз и Семёна, стоящих рядом. Красивая пара. Разные они, но красивые. Только время покажет, подходят ли они друг другу, сумеет ли Лиз согреть Семёна. Ведь для этого нужно снять маску.
Я перевёл взгляд на Лену. Она выглядела грустнее обычного. Очевидно, искренне горюет о своей свекрови. Нет, не маска на её лице.
Рядом с Леной стояли её мать и сестра. Ранее они поздоровались со мной, произнесли слова соболезнования и на этом наше общение закончилось. Отец Лены умер несколько лет назад от рака. Я уже знал, что Лена помогает матери и сестре финансово, оплачивая европейское образование племяннику и многочисленные поездки заграницу его мамы и бабушки. Олег никогда не вмешивался в отношения своей жены и её родственников, Лена же не стремилась к частому с ними общению. Почему? Возможно, я ещё это узнаю, но не сейчас. В любом случае, почтить память Анны Андреевны они пришли.
Мои мысли прервал Сергей Ярыгин, который только что с женой Викой подошёл высказывать нам свои соболезнования. Я почувствовал, как напряглась Лена, когда Вика на правах старой знакомой семьи, поцеловала меня в щёку. Для меня это был холодный, ничего не значащий поцелуй, хотя в глазах Вики я прочитал что-то, похожее на жалость. По-видимому, между Олегом и этой красивой и холёной брюнеткой давно всё было кончено. Почему Лена так напряглась? Неужели ревнует?
Ярыгин задержался на мгновение рядом со мной и вдруг, наклонившись к моему уху, шепнул:
– Ты, действительно, видел меморандум?
– Кто сказал? – ответил вопросом на вопрос я.
– Сорока на хвосте принесла. Хочу понять, это правда или нас за лохов держат.
– Может и принесла. А может – видел. А может то, что видел, – тоже её хвоста дело?
Ярыгин понял:
– Видел, но сомневаешься. Правильно. Безумие какое-то. Они там, в Кремле хоть и увлекающиеся люди, но не до такой же степени!
Последние слова он сказал так, как будто я с его с плеч груз снял.
– Я передам нашим, – его слова озадачили меня. Я не знал, кто такие эти наши.
– Увидимся! – сказал он громче и отошёл.
Вика стояла неподалёку и не сводила с меня своих глаз. То ли это она таким способом поддерживала меня, то ли пыталась понять, о чём мы с её мужем говорим. Я отвёл взгляд и встретился глазами с Леной. Она тоже пристально смотрела на меня.
– Всё в порядке, – кивнул я ей, и она, как мне показалось, успокоилась.
Если ко мне подходил кто-то, кого я не знал, Виктор или Андрей всё быстро улаживали, отвлекая подошедшего от моей персоны. Мне же потом рассказывали, кто есть кто. Так что сегодня я познакомился практически со всей финансовой элитой, и многими государственными мужами, рулящими или делающими вид, что рулят, экономикой, энергетикой и другими отраслями в стране.
Только однажды чуть не вышел конфуз. Ко мне напрямую, минуя гроб с мамой, подошёл здоровый мужчина в очках, пиджак нараспашку. Его отвислый живот, туго обтянутый рубашкой, говорил о том, что предо мной любитель покушать, а красные глаза за очками выдавали в нём ещё и любителя крепких напитков.
– Олег, – начал он, – я тебе очень соболезную. Ты знаешь, как я тебя уважаю. Но дело не терпит отлагательства. Удели мне пару минут.
Тут же попытался вмешаться Виктор, стараясь отодвинуть от меня крупное тело:
– Андрюш! Олегу сейчас не до тебя. Давай в другой раз.
– Другого раза может не быть. Это дело жизни и смерти, – эти слова он произнёс чуть громче, чем следовало, чем и привлёк к нам внимание окружающих.
Чтобы вернуть безопасную тишину, я взял его за локоть, слегка оттолкнув Виктора.
– Давай отойдём.
Виктору же я сказал:
– Не волнуйся. Так будет лучше.
Виктор сдался и остался стоять на месте. Андрей же молча наблюдал за нами, слова его тёзки хоть и отвлекли его от разговора с очередным соболезнующим, но он ничего не предпринял, что дало мне основание полагать, что Андрей не считает Андрюшу опасным и, может быть, даже достойным внимания.
– Ну что у тебя за дело жизни и смерти? – спросил я любителя выпить.
– Олег! Это очень важно. Мне нужны деньги, всегда нужны, ты же знаешь.
Я, кажется, начал понимать: Андрюша обратился ко мне за финансовой помощью. Но он продолжил, и я тут же забыл, что только что хотел распорядиться, чтобы мой вице Андрей как-то решил эту проблему: то ли выдал наличных, если таковые имеются, то ли перевёл деньги на счёт. Почему-то я был готов дать этому Андрюше денег, понимания, что именно так всегда поступал Олег.
– Я могу выполнить и всегда выполняю любое твоё поручение. Но то, что ты поручил мне месяц назад – невыполнимо. Я не могу найти её, эта женщина, как сквозь землю провалилась, никто и ничего о ней не знает. И ты почему-то исчез на целый месяц. Я понимаю – горе. Но это для тебя было так важно, и вдруг ты не даёшь о себе знать. Я пытался связаться с тобой несколько раз, но мне давали от ворот поворот.
Андрюша волновался, в его голосе одновременно слышались и беспокойство, и страх, и торопливость, и недоумение, и просто обида.
– Что-то же ты о ней всё-таки выяснил? – спросил я, понимая, что ничем не должен выдать ни своё отсутствие памяти, ни то, что я не Олег.
– Только то, что ты и так знал: одинокая, возникла как будто ниоткуда в девяносто шестом. По легенде приехала из Чебоксар, но там Алла Сергеевна Невинная по указанному адресу никогда не проживала, да и не было в Чебоксарах такой женщины ни до, ни после. В Москве работала учительницей младших классов, потом вдруг стала домашним секретарём твоего отца, исчезла вместе с его смертью. Больше о ней никто никогда ничего не слышал.
– Почему я её раньше не искал? – вопрос прозвучал странно, ведь кто-кто, а я-то уж должен знать почему. Но Андрюша понял его не как вопрос, а как моё раздутое чувство вины.
– Не вини себя. Кому в голову придёт, что эта стерва окажется шпионкой. Исчезла, значит, уволилась, ведь в её услугах после смерти твоего отца никто не нуждался. Петр Алексеевич умер по вполне обычной причине. Следствия никакого не было и быть не могло.
Я думал, о чём ещё можно спросить Андрюшу.
– А почему ты сказал, что это дело жизни и смерти? – спросил я, не зная, как ещё выведать у него какую-либо информацию.
– А разве нет? Если Анна Андреевна видела её за оградой прогуливающейся и узнала, значит, готовится что-то ещё.
– Может быть, она всё-таки ошиблась, – нужно было продолжить разговор.
– Нет, ошибки быть не может. Ведь та окликнула Анну Андреевну по имени и хотела ей что-то передать. Только увидела охранников и тут же исчезла.
– Да, ты прав. Конечно, мама не могла ошибиться, – я назвал Анну Андреевну мамой, значит, принял, что эта женщина – моя мать.
– Какие ещё будут распоряжения? – спросил Андрюша.
– Пока никаких, – ответил я.
– Работа хоть и безрезультатно, но была проведена, надо бы рассчитаться, – напомнил он, – переведи деньги на счёт агентства, как всегда, а то ты совсем про нас забыл. Если налички подбросишь – тоже хорошо.
– Андрей, – позвал я своего вице, – у тебя есть наличка? Нужно выдать Андрюше, сколько он скажет. Пусть маму помянет.
Андрюша засветился и довольный то ли собой, то ли полученными деньгами, отправился восвояси.
– Не жирно ему? – спросил мой вице Андрей, когда Андрюша испарился.
Я не стал уточнять, сколько тот стребовал налички. Но спросил, о каком агентстве говорил Андрюша:
– Это что за агентство?
– Не знаю, – ответил Андрей, – я этого хмыря вообще впервые вижу.
– Вот как? – удивился я. – Мне показалось, что мы с ним очень хорошо знакомы.
– Возможно. Виктор-то его явно знает.
Я тоже вспомнил, что именно Виктор назвал «хмыря» Андрюшей, но сейчас что-либо спрашивать у него было не с руки. Он выполнял мои функции, продолжая выслушивать соболезнования, таким способом охраняя меня от многих желающих сказать мне чуть больше, чем только слова соболезнования. Однако я уверен, что он ни на секунду не потерял меня из своего поля зрения. Так что разговор нам ещё предстоит.
После окончания церемонии, мы поехали на кладбище. Анна Андреевна завещала, чтобы, её похоронили рядом с Петром Алексеевичем. Когда отец умер, она купила на этом кладбище солидный участок, на котором могут поместиться ещё несколько человек. Даже сейчас, когда рядом с мраморным памятником Петру Алексеевичу, с которого на присутствующих смотрело выполненное скульптором строгое лицо отца, была вырыта свежая могила для Анны Андреевны, а рядом похоронены Дмитрий, а точнее Олег, Алла и пятилетний Павлик – семья Дмитрия, т.е. моя семья, здесь осталось свободное место, красиво засаженное цветами.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
