Текст книги "Кумиры. Беседы с замечательными людьми"

– Молодежь стремится стать лучше, а вот известный литературный критик Лев Аннинский недавно высказал мысль, что человек в процессе жизни деградирует, и он в том числе. Этого не боитесь?

– В этом есть некая биологическая логика, но обязанность каждого человека помнить, что он состарится, поэтому необходимо поддерживать в себе интеллектуальное молодое пламя и внимательно следить за реакцией людей, которые рядом. Есть физиологическая норма деградирования, но есть еще нравственная – никому не мешать.

– Сергей Николаевич, чего еще не успели сделать в своей жизни?

– Многого не успел: много времени потратил на работу, мало занимался творчеством. Если бы меня спросили, хотел бы я прожить свою жизнь по-другому, а жизнь у меня достаточно сложная (у меня сидели родители, я с 16 лет работаю, 7 лет я практически по-настоящему не отдыхал), то я бы хотел прожить так, как прожил.

– О чем будете писать дальше?

– Мы все пишем только об одном – о времени и собственном несовершенстве. Я буду писать о том, как я несовершенен.

Только что я сдал в издательство свой новый роман «Смерть титана» – роман о В. И. Ленине и его смерти. Роман, написанный от первого лица. Скоро выходят мои дневники. Это опасный жанр. Я никогда не думал, что буду их печатать.

– Что же побуждает вас писать?

– Хочу победить время.

– Вы пишете для себя или для читателя?

– И для себя, и для читателя. Для меня это нравственная потребность, наркотик. Одни пьют, другие пишут. Пишу я трудно, тяжело, может быть, даже я не люблю писать, но какой-то магнит заставляет меня садиться за письменный стол, компьютер и работать. Я довольно много пишу и печатаюсь.

– А вы любите своих героев?

– Нет, я не люблю героев, о которых пишу. Тогда, спросите, зачем браться за перо? Пером я защищаю не литературных героев, а близких мне людей, жизнь, наконец, самого себя.

– Есть ли девиз, которому вы следуете?

– Елико возможно – не соври.

2001 г.

Людмила Зайцева, народная артистка России
Звездой себя не считаю

Зрители запомнили и полюбили Людмилу Зайцеву по ролям простых женщин из глубинки: сержант Кирьянова из фильма «А зори здесь тихие…», Александра из «Здравствуй и прощай», Мария в «Праздниках детства». При нашей встрече в Доме кино Людмила Васильевна сразу расположила к себе необыкновенным обаянием и душевной открытостью.

– Людмила Васильевна, за вами закрепилось амплуа простой женщины: она не боится тяжелой работы и, как говорится, коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Ваши героини похожи на вас?

– Коня вряд ли остановлю. Всю жизнь боялась лошадей: когда-то в детстве выпала из седла. С тех пор остался страх. Ну, а что касается того, соответствую ли тому экранному образу, который сложился в представлении зрителей, то, наверное, в жизни актера большую роль играют социальные корни, происхождение: не будут же Майю Плисецкую приглашать на роль деревенской женщины.

– А ваши корни откуда?

– Я из обыкновенной сельской семьи на Кубани. Все родственники – потомственные крестьяне, казаки. Помню наш дом окнами в поле, яблонево-вишневый сад. Уже потом, размышляя, поняла, что красота родной земли не могла не оказать влияния на формирование характера. Меня воспитывала мама. Жили мы трудно. Мама целыми днями пропадала в поле. Я – в огороде. И знаете, несмотря на то, что были трудные послевоенные годы: мы – босоногие, в цыпках, тем не менее детство у нас было счастливое – в гуще народа, на природе. Бывали и праздники – когда привозили установку и на белой тряпке показывали кино…

– Тогда-то девочка из далекого хутора на Кубани и решила пойти в артистки?

– Мне кажется, я родилась с этой мечтой. Несколько раз подряд пыталась пробиться в Школу-студию МХАТ. Но Москва меня приняла не сразу. Была ночным сторожем, уборщицей, лаборанткой, разнорабочей на стройке. Много всего было. После трех неудачных попыток попасть в Школу-студию МХАТ поступила в Щукинское.

– Вы окончили театральное училище, а стали киноактрисой. Почему?

– Дело случая. Пригласили в массовку «А зори здесь тихие…» Там на меня обратил внимание режиссер Станислав Ростоцкий. Предложил попробоваться на роль сержанта Кирьяновой. Получилось. Ну и пошло. Так началась моя жизнь в кино.

– Вам кто-то помогал пробиваться в жизни?

– Никогда и никуда не пробивалась. Судьба всегда была благосклонной ко мне: все, чем Господь наградил, было востребовано.

– А кто оставил неизгладимый след в жизни?

– Моя жизнь богата интересными людьми: актеры, режиссеры. На первой же картине встретилась с большим режиссером Станиславом Ростоцким. Потом работала с замечательным режиссером и удивительным человеком Виталием Мельниковым в картине «Здравствуй и прощай». И, конечно, огромное влияние оказал на меня Василий Макарович Шукшин. Я снималась у него в «Печках-лавочках». Про Шукшина трудно рассказать. Он – это все, что им снято, написано, сказано. Чтобы понять его, почитайте его письма к матери, сестре, брату, к дочери Кате. Все его произведения пронизаны любовью к родной земле, к своему народу, к матери. Земля Шукшина навсегда стала для меня родной. После его смерти часто езжу в Сростки, на родину Шукшина, участвую в шукшинских чтениях. Здесь особые люди, свой микроклимат. Я здесь как будто нравственно выздоравливаю. Долгое время я дружила с Натальей Макаровной Шукшиной, – она была мне как сестра.

– Как вы думаете, есть ли сегодня у нас личности такого масштаба?

– Такие личности, как Шукшин, в искусстве не повторяются. Ему нет равных. Не вижу, кто мог бы встать рядом с ним. Пришли другие времена. Все обмельчало. Многое определяют деньги. Может, и есть такие люди, но, к сожалению, они отодвинуты в сторону. Им трудно пробиться. Знаете, я обратила внимание на такую страшную закономерность: за последние 15 лет из жизни ушло очень много талантливых людей из моего окружения – писатели, поэты, режиссеры, актеры. Многие ушли в монастыри, отошли ото всего, уехали из Москвы. Видимо, не смогли вписаться в новую жизнь. Ведь даже и к новому платью нужно привыкнуть. А тут такой разлом.

– Вы не раз призывали «жить по-Шукшину». Что вкладываете вы в это понятие?

– Прежде всего, это жить по совести. Свои заветы он оставил в художественных произведениях, в фильмах. Шукшин говорил: «Нравственность есть правда». Это камень, на котором все и стоит. Он и сам был очень совестливым и ранимым. Всегда говорил правду, и народ это чувствовал. У него было какое-то обостренное чувство боли. Каждое его слово – душевный крик. Потому, наверное, так рано и сгорел. Я иногда думаю, а как бы Шукшин пережил наше время?

– А вы? Как и чем живете сегодня?

– Живу, как и большинство русских людей. Выживаю. Думаю. Размышляю. Злюсь. Молюсь. Чему-то радуюсь. На что-то негодую.

– А на что уповаете?

– На промысел Божий. Не все в силах человека: если уж что-то попущено Богом, должно произойти. Через это надо пройти.

Есть одна великая книга – Библия. Если бы человек читал в день хотя бы по странице, то получил бы ответы на все вопросы.

– Вижу, вы – человек верующий. Что для вас вера?

– Вера – тот фундамент, на котором все строится. Это образ жизни. Жизнь по заповедям. Вера определяет все в жизни – выбор поступков, восприятие людей, исполнение обязанностей, отношение к происходящему, как ты общаешься с людьми, что ты им несешь.

– В том числе и выбор ролей? Видимо, по этой причине мы не так часто видим вас на экране?

– Я продолжаю работать. Но я человек избирательный. Сниматься во всем подряд не могу. Выбираю и выбирала всегда. Иногда звонят, дают почитать сценарии. Предложения принимаю нечасто.

– Это связано и с тем, что это не ваше кино? Ведь в последние годы образы простых женщин из народа, которых немало на вашем счету, ушли с экрана. Их нет. Современное кино рассказывает нам о жизни на Рублевке, а еще о ментах и бандитах.

– У меня ощущение, что жизнь простого человека нашим сценаристам и режиссерам неинтересна. А ведь он есть, этот простой человек. Он продолжает жить и работать на огромных пространствах России. Если такие сценарии и находятся, то на них, как правило, не находится денег. Масса крепких профессионалов отброшена от съемочной площадки. Осталась кучка, вхожая в «элиту». Вот и создают они свои «шедевры». Мне не все равно, что я буду произносить с экрана, к чему звать людей, что в них вселять. Вот почему я так мало снимаюсь. Меня порой поражает, как люди, которых я уважала, пускаются во все тяжкие и танцуют канкан. Я так не смогла бы.

– Вы осуждаете их – тех, кто участвует в «балагане»?

– Да нет. Люди зарабатывают деньги как умеют. Я пытаюсь их понять. Думаю, это дело внутреннего устройства человека – его совести, его взглядов на жизнь.

– Неожиданно было увидеть вас в исторических фильмах «Царевич Алексей», «Тайны дворцовых переворотов». Как вы чувствуете себя в костюмных ролях?

– Человек во все времена остается тем же. Поменялось платье, но страсти остались те же: люди любят, ненавидят, о ком-то пекутся, на что-то надеются. Сыграть все это – моя профессия.

– Русское искусство всегда взывало к душе человека, к его совести. Сегодня актеры стремятся всего лишь рассмешить, развеселить. Это что – девальвация актерской профессии?

– Да, в последнее время много пересмешников появилось. Я этого не люблю. Думаю, наши люди достойны того, чтобы с ними разговаривали серьезно.

– Вас не встретить на светских раутах, на тусовках да и в телеэфире вас не видно…

– Я отношусь к тем людям, для которых это никогда не имело значения, хотя, конечно, в молодости я часто бывала в Доме кино, в ресторанах. Сегодня тусовки мне неинтересны, да меня туда и не позовут – я же не Ксения Собчак. Что же касается телевидения, то определенная часть творческой интеллигенции вообще не имеет туда доступа. Будто мы диссиденты внутри страны!

– Знаете, такое ощущение, что вы и вправду в какой-то внутренней оппозиции к сегодняшнему времени.

– Во все времена существовали люди, которые изо всех сил старались вписаться в жизнь. Совсем недавно они рвались из кожи, были членами партии, комсомольскими вожаками. Сегодня они тоже приспосабливаются к кому и чему угодно. И все это ради того, чтобы не потерять кусок хлеба! В этом смысле я не поменялась: никогда и ни от кого не зависела – ни от партии, ни от комсомола. Да, мне нравилось жить в великой стране под названием Советский Союз. Я ни у кого ничего не просила, никакими льготами не пользовалась. Но у меня, деревенской девчонки, была возможность закончить институт, работать по своей профессии. Я всегда гордилась и ощущала себя гражданином великой державы. Конечно, с чем-то я не соглашалась, но главное – мне не мешали жить. Я могла дышать. А сейчас мне вроде и не мешают, а жить становится трудней.

– Вы имеет в виду материальную сторону?

– Я всегда хорошо зарабатывала. Но не в этом дело. Запросы человека могут быть бесконечными. Мне же всегда хватало зарплаты. И в этом смысле меня устраивало старое время, когда я имела определенную ставку. Сегодня же при вопросе, сколько стоит мой съемочный день, я теряюсь.

– Людмила Васильевна, но разве не вы одной из первых вольно или невольно предварили приход капитализма в Россию? Я имею в виду ваше участие в фильме «Маленькая Вера».

– Мы не ожидали, что картина получит такое звучание. Я нежно отношусь к режиссеру Василию Пичулу, считаю его талантливым, но человеком другого поколения, другой эпохи. Его фильм «Маленькая Вера» – это взгляд молодого человека на внутрисемейные отношения. Взгляд довольно обыденный – без какой-либо идеализации и героизации героев. Но так Пичул видел жизнь. А что касается моей роли, то, думаю, мы с Юрием Назаровым сыграли родителей Веры очень даже верно. Многим режиссерам, у которых я потом снималась, понравилась моя работа, хотя они и стояли на несколько другой платформе. Моя героиня – типичный образ советской женщины, «закалившейся в борьбе за существование».

– Почему, на ваш взгляд, фильм вызвал столько споров?

– После просмотра картины зал взрывался. Были и яростные споры, и возмущенные высказывания, и удивление, и восторг, и негодование, и шок. Было все. Наверное, там было что-то такое, что задевало – нерв, правда жизни.

– Приход так называемой демократии ознаменовал для многих людей трудные времена. Как пережили «смутный» период?

– 90-е годы были довольно тяжелыми. В Театре киноактера, где я числилась, ничего не играла. Не было работы и в кино. Тогда меня поддержали многие: коллеги приглашали на мероприятия, где можно было подзаработать. Не остались в стороне и Гильдия актеров кино, и Союз кинематографистов. Кстати, в тот сложный период они поддержали не только меня, но и многих актеров, оказавшихся за бортом. Подставили плечо и «сестры по цеху» – Ира Шевчук и Лена Драпеко, с которыми вместе снимались. Тогда судьба свела меня и с Сергеем Бабуриным. Он всегда мне протягивал руку помощи.

– Многим известны ваши убеждения. Одно время вы даже ударились в политику…

– Ни в какую политику я не пошла. В то время это было естественным – не было работы в искусстве. Нужно было спасать страну. Нужно было заявить свое мнение на происходящее. А как?.. Это был порыв души. Я была доверенным лицом Зюганова в 1996 году, потому что его поддержал народ. Мы ездили с концертными бригадами по стране. То, что надо было сделать, я сделала.

– Людмила Васильевна, у вас есть какие-то сожаления в жизни? К примеру, о несыгранных ролях…

– Абсолютно нет. Я не мечтательна: что давали, то и играла. Единственное, о чем жалею, что я никогда не служила в театре. В хорошем, конечно. Например, у Товстоногова или Гончарова.

– Можно сказать, что вы живете в ладу с собой?

– Сейчас да…

2006 г.

Александр Зацепин, композитор
О белых медведях народ петь не будет?

Александр Зацепин – один из самых известных композиторов, пишущих музыку к фильмам. На его счету их более 100, в том числе «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Красная палатка», «Женщина, которая поет», «Земля Санникова». И сегодня его бодрые и оптимистичные песни продолжают радовать нас, возвращаясь к нам снова и снова в исполнении молодых певцов. Я побывала в гостях у композитора.

– Александр Сергеевич, ваша музыка окружает нас практически всюду. Вот и сейчас, пока добиралась до вас, услышала мелодию вашей песни по сотовому телефону. Подумалось: как это все-таки несправедливо – над созданием песни трудились вы, а все лавры доставались режиссеру и актерам!

– Это закон кино – поэт, сценарист, композитор, как правило, остаются за кадром. Когда некоторое время назад в зале «Россия» прошел мой юбилейный концерт, даже мои хорошие знакомые удивлялись, что некоторые известные им песни написаны мною. А я писал их, не думая о популярности. Просто работал.

– Что вы чувствуете, когда слышите свою музыку?

– Когда был молодым, было приятно, когда она звучала по радио, телевидению. С годами музыкальное творчество стало частью обычной работы. А вот когда слышу сегодня, как мои песни в новой обработке поют молодые ребята на Арбате, то меня это искренне радует.

– А вас не шокируют новые аранжировки ваших песен?

– Наоборот, другое время – другое восприятие. Это все нормально.

– Музыка всегда была главным делом вашей жизни? Или все-таки когда-то стоял вопрос выбора?

– Соблазнов было много. Кроме музыки, как и многие мальчишки тех лет, я увлекался спортом: занимался акробатикой, делал сальто. Какое-то время даже хотел уйти в цирк. Потом меня заинтересовала техника, химия, радиотехника. Окончил курсы трактористов и киномехаников. А во время службы стал участвовать в самодеятельности. Стал что-то сочинять. Так что первый свой творческий багаж музыканта я приобрел в армии.

– Кино выбрали потому, что там платили лучше?

– В кино по тем временам платили хорошо. Грех жаловаться. Но для меня, как и для большинства людей моего поколения, деньги никогда не были главным в жизни. Гораздо важнее – моральное удовлетворение от творчества.

– Творческая жизнь при советской власти была довольно удачной для вас. Но в 1982 году вы неожиданно уехали за границу. Почему?

– Действительно, в начале 80-х я уехал во Францию, где некоторое время работал над музыкой для нескольких фильмов и рекламы. Когда через пять лет вернулся, оказалось, что остался не у дел – не стало работы, фильмы не снимали, потом ушли из жизни Гайдай и «мой» поэт Леонид Дербенев. Я решил, что, видимо, уже достаточно поработал, написал все, что мог, пришло время молодых. На заработанные за границей деньги купил дом с садом недалеко от Парижа. Теперь творю здесь, а туда езжу отдыхать, но все равно работаю. Благо работа опять есть.

– Похоже, вы трудоголик. Рассказывают, что Антон Рубинштейн тоже не любил отдыхать – где бы он ни находился, брал доску и репетировал как за роялем. Как работаете вы, если под рукой нет инструмента?

– На рояле почти не играю. Его давно заменил компьютер. Очень удобная вещь.

– И как складывается ваш рабочий день?

– Композитор – это прежде всего каждодневный труд. Этому меня научил профессор Евгений Григорьевич Брусиловский, мой преподаватель. Его советов придерживаюсь по сей день: как правило, с утра работаю, потом обед, потом дела в издательстве или Союзе композиторов. Потом прихожу домой и опять работаю часов до восьми. Конечно, когда бывает цейтнот, приходится работать и по ночам.

– А как же плохое настроение или, допустим, неважное самочувствие?

– Слава богу, по большому счету ничего не болит. А настроение и вдохновение всегда приходят во время работы. Другое дело, если чего-то не получается. Тогда отложишь одно дело на недельку в сторону, возьмешься за другое – и уже глядишь на все иными глазами.

– Александр Сергеевич, откройте секрет мастера: как при наличии всего-то семи нот рождается такая прекрасная музыка?

– Нот действительно только семь. Но есть еще диезы и бемоли, разная продолжительность звуков, их последовательность. Даже из двух нот можно создать множество комбинаций.

– С чего начинается песня для вас?

– Всегда сначала пишу музыку. Стихи потом.

– Когда вы приступаете к работе над музыкой для кино, вы приблизительно знаете, о чем будет песня?

– Конечно, я же читаю сценарий. Характер музыки должен соответствовать характеру и настроению героя, помогать фильму.

– Скажите, а возможно ли изначально задаться целью и написать шлягер?

– Никто не знает, будет песня популярной или нет. Бывает, что песня всем создателям понравилась, а народ ее не воспринял. Или наоборот. Когда-то к фильму «Отважный Ширак» я написал две песни. Потом сценарист Аркадий Инин мне говорит: «Вот эта песня будет популярна, а «Волшебник-недоучка» никому не нужна». Получилось же все наоборот.

– Я так понимаю, хорошая песня получается тогда, когда происходит полное совпадение музыки и текста.

– Это совсем необязательно. Есть же у Мендельсона «Песня без слов». Или вспомните, как любили мы многие иностранные песни, часто не понимая, о чем там поется.

– Кто из поэтов был вам ближе?

– Практически все мои песни написаны с Леонидом Дербеневым. Уже много лет, как его с нами нет. Последние годы я работал с Юрием Рогозиным. Мы сделали несколько песен, но очень популярных пока не получилось. Надеюсь, что они будут в дальнейшем.

– Скажите, ну а как, к примеру, можно выполнить такую задачу, которую во время съемок «Кавказской пленницы» поставил перед вами Гайдай: «Написать песню, которую не будут крутить по радио или телевидению, но чтобы ее пел народ»?

– Когда я работал над музыкой для «Кавказской пленницы», Гайдай критично относился к любой мелодии. Он очень хотел, чтобы песня была популярной, и заставлял работать с максимальной отдачей. Поначалу до «Песенки о белых медведях» у меня была другая мелодия и другая песня. Гайдай давал ее послушать всем – и друзьям, и врагам. Потом сказал: «Знаешь, половина людей говорит, что песня хорошая, половина – что нет. Надо писать другую». Я не обиделся. Он правильно сделал, что заставил работать дальше. Я написал несколько мелодий, среди которых была «Песенка о медведях». Послал эту песню Гайдаю в Крым, где шли съемки. Но и она его не устроила. Тогда он ответил мне, что, наверное, придется пригласить другого композитора – эту песню народ петь не будет. Скоро я и сам приехал в Алушту. Когда зашел в гостиницу, встретил знаменитую троицу – Никулина, Моргунова и Вицина. Они сразу запели мотив этой песни. А Гайдай свое: «Вы – актеры, а не народ». Он долго и упорно сопротивлялся. У нас чуть не дошло до разрыва. Потом он все-таки сдался.

– Говорят, работать с Гайдаем было очень непросто. Вы могли бы ему возражать?

– Единственное, что я мог – придерживаться своей концепции в музыке. Когда я работал над музыкой к фильму «Операция «Ы», у нас тоже были некоторые спорные моменты. Допустим, по сценарию была музыка в одном ритме, я же чувствовал совсем иное. Помните, как полураздетый Смирнов бежит с палкой? Гайдай видел эту сцену в ритме галопа, а я написал самбо. Он был удивлен, но возражать не стал.

– Ну, а если вам не нравился исполнитель?

– Как правило, исполнителя я находил сам.

– Значит, это с вашей легкой руки запел совсем непоющий Юрий Никулин – сначала в «Кавказской пленнице» – «Если б я был султан», а потом и в «Бриллиантовой руке» знаменитую «Песню про зайцев»?

– По сценарию его герой должен был петь. Ну, не озвучивать же такого актера кем-то! Поэтому специально для Никулина я написал такие простенькие песни, которые он смог бы спеть. И он с этим, кстати, блестяще справился. Если же песня была не по силам актеру, то за него пел профессиональный певец, как это было, скажем, в фильме «31 июня»: там за Александра Годунова пел Яак Йола.

– Время показало, что народ с удовольствием поет ваши песни. А «Песенка о медведях» даже стала визитной карточкой Натальи Варлей. Ни один ее концерт не обходится без этой песни. Кстати, ваша музыка помогла многим звездам взойти на Олимп, стать знаменитыми…

– Думаю, что Варлей сделал популярным Гайдай, пригласив ее на главную роль в «Кавказскую пленницу». Мои песни лишь немного помогают актеру или певцу в процессе роста. Не боюсь работать с молодыми и неизвестными певцами. Таня Анциферова или Алла Пугачева, когда начинали работать со мной, ведь тоже были мало кому известны.

– А как вам работалось с Пугачевой?

– Очень хорошо. Когда она приходила с новой песней, у нее уже все было готово. Все было выучено. Пела она все с первого раза. Хотя могла прийти на следующий день, чтобы перепеть.

– Не слышно вашей музыки в новом кино. Почему?

– Не так давно на экраны кинотеатров вышел фильм Игоря Угольникова «Казус Белли» с участием многих звезд кино: Чуриковой, Соломина, Петренко, Брыльской. А по телевидению прошел сериал «Красная капелла». В этих фильмах моя музыка.

– Вы многое дали кино. Что кино дало вам?

– Славу и удовлетворение.

– Мы когда-нибудь услышим ваш голос?

– Боюсь, что нет. Бог не дал.

– Александр Сергеевич, что есть в вашей жизни, кроме музыки? Какое ваше любимое занятие?

– Музыка. Только музыка…

2005 г.