Текст книги "Лотос, рожденный в грязи"

– Кто у вас в Кемерове? – спросила Тина – она не умела, как Вовчик, разговаривать на «ты» с едва знакомым человеком, пусть даже перед ней был такой вот Гена Ивановский, отсидевший, как она уже знала, за вооруженный разбой.

– Никого. Мать умерла, когда я четвертый год в лагере разматывал. Жениться не успел…

– А лет-то тебе сколько, милок? – Добрыня бросил на него взгляд в зеркало заднего вида.

– Сорок будет зимой.

– А выглядишь на все шестьдесят, – заметил Вовчик. – Погулять любил?

– Не без этого, – признался Ивановский. – Только на зоне как-то не до гулянок, хоть и можно достать. Но я после смерти матери зарок дал – капли в рот не возьму, пока не выйду.

– Сдержали? – Тина снова высунулась между сидений, и Ивановский кивнул:

– Сдержал. Да я и на воле всего раз и выпил-то.

– Ну, вы и на воле всего ничего, как я поняла. Чего ж в Кемерово не поехали после освобождения?

– А к кому? Мать на кладбище, квартира была государственная. Все, бомж я теперь. А в Москве, говорят, перебиться проще…

– В Москве проще затеряться и сдохнуть, – со вздохом поправил Вовчик. – Тоже мне, нашел хлебное место.

– Так я и нашел! – возразил Ивановский, но вдруг взгляд его стал испуганным, и он умолк, отвернулся к окну.

– И что же? – продолжал Вовчик, не заметив этой перемены.

– Да ничего… А куда едем-то?

– Тебе не все равно? Или планы были на вечер?

– Какие планы… надо только на ночлег куда-то занырнуть, на улице-то холодно уже.

– Слушай, Гена, – произнес Кущин, сворачивая в переулок. – Ты нормально жить хочешь?

– А кто не хочет…

– Нет, ты мне тут телегу эту порожнюю не толкай, я не люблю. Честно скажи – если помогу и на работу устрою, будешь работать? Умеешь делать что-то?

– Ну, я так-то сварщиком работал на вагоноремонтном заводе, и образование имеется. Только… справка у меня об освобождении, другого нет ничего – кто возьмет?

– Сказал же – помогу. Но и ты мне тоже помоги.

– А… чего делать надо? – с опаской спросил Ивановский. – Если криминал какой… так я это… не подпишусь.

– Сдурел совсем? Я частный детектив, какой тебе еще криминал?

– Да мало ли… вас не разберешь… наобещаете с три короба, подставите – и в кусты, а я расхлебывай…

– Доверять надо людям, Гена. Не все ведь уроды-то. Так что – договорились? Или давай так – сперва поедим, а потом еще раз обсудим, идет? – Вовчик припарковал машину у небольшого кафе. – И смотри: попробуешь удрать – не обижайся. Бегаю я быстро, бью один раз. – Он вытянул руку со сжатым кулаком, и Ивановский вздохнул:

– Да чего бежать-то? Куда убежишь теперь… Да и барышня с вами… суровая… до сих пор спина ноет и рука в локте.

– Вот и об этом, кстати, можем подробно поговорить, – метнув в жену недобрый взгляд, сказал Кущин, открывая дверь машины.

Тина по понятным причинам не особенно хотела обсуждать процесс знакомства с Геннадием и надеялась, что за едой Добрыня забудет об этом. Однако, взглянув на него исподтишка, она поняла, что ошиблась, и Вовчик, пусть, может, и не за столом, но дома точно устроит ей допрос с пристрастием. Он очень не любил, когда жена доводила ситуацию до необходимости применения специальных навыков или – что вообще не дай бог – оружия, которое у них, конечно, имелось. Тина и сама этого не любила, предпочитая все-таки разговоры, однако не всякий раз это работало. Вот и сегодня, возможно, диалога с Геннадием не сложилось бы, раз уж он вынул нож, а в такой ситуации всегда лучше нанести удар первой, чем обороняться.

Выбрав столик в самом дальнем углу, Вовчик кивнул Ивановскому, указывая место у стены, сам сел рядом, заблокировав ему возможность выйти. Тина устроилась напротив, взяла меню. Есть она не хотела, а вот от чая не отказалась бы, в горле постоянно пересыхало.

– Ты, Гена, не стесняйся, заказывай, – предложил Кущин, подсовывая тому меню под локоть. – Я угощаю. И давай по пивку, что ли?

– Так это, начальник… ты ж за рулем вроде, – с беспокойством в голосе произнес Геннадий.

– Так мы вон барышню за руль посадим, она все равно только чай пьет. Да не дрейфь, у нее права профессиональные, – толкнув Ивановского локтем в бок, хохотнул Добрыня. – В общем, договорились, по пивку, тут хорошее.

Заказ принесли быстро, посетителей в кафе почти не было. Тина старалась не смотреть на Геннадия, чтобы не смущать его: было видно, что человек голоден, давно не ел нормальной еды, но ему неловко глотать, не прожевывая.

«Не все человеческое растерял еще, это хорошо, – думала она, рассматривая распускающийся в чайнике перед ней цветок. – Есть шанс, что не все потеряно, можно наладить жизнь. Главное, чтоб желание было…»

Добрыня тоже был голоден, но это Тину не удивило – мужа можно было поднять с кровати или оторвать от просмотра футбольного матча простой фразой: «Ты есть будешь?» – и не важно, что за час до этого Вовчик мог умять штук сорок пельменей, например.

Глядя на то, как Ивановский быстро орудует ложкой, склонившись над столом, Тина испытала что-то похожее на жалость. Она уже забыла, что несколько часов назад запросто могла получить нож в бок из вот этой руки, сжимающей ложку, ей все больше становилось жаль этого несчастного мужика, которого уже довольно сильно побила жизнь.

– Слушайте, Гена, ну а все-таки, если мы вас на работу устроим? – спросила она, и Ивановский, на секунду перестав есть, кивнул:

– Не врете если, так я согласен. А то баба эта тоже работу обещала, а повернулось все вон как – чуть опять на нары не угодил.

– А вот про обещанную бабой работу расскажи подробнее, – попросил Вовчик, отхлебывая пиво. – Что-то же тебе сказали, как-то объяснили, чем будешь заниматься?

Ивановский отодвинул пустую тарелку и тоже взял бокал с пивом, сделал глоток и зажмурился:

– Эх… самое вкусное пиво было в ларьке за моим домом в Кемерово… Такая разливуха – закачаешься. И, что характерно, не разбавляли его никогда, там за такое и убить могли. Идешь с работы, берешь пару кружек… эх…

– Гена, а давай не про пиво, – нахмурился Вовчик, и Ивановский закивал:

– Я понял, начальник, не про пиво… это так… ностальгия. Работу, говоришь, какую обещали? Вахтой на прииск золотой.

– На прииск? – напряглась Тина, и Ивановский повернулся к ней:

– Ну да. Прииск где-то в тайге, туда отвозят, там живешь полгода, работаешь… потом обратно сюда, а захочешь – можно снова ехать.

– Примерно хоть место называли? Город, поселок – что-то же там должно быть, раз есть прииск?

Ивановский замялся, было видно, что об этом говорить он не хочет или побаивается, и Добрыня, положив руку ему на плечо, внушительно пообещал:

– Гена, ты говори все как есть. Я тебя в обиду не дам, обещаю. Сказали же – на работу устроим, паспорт поможем получить, жилье тоже будет. Но помоги нам.

– Да не пойму я, вам зачем это?

– Значит, надо. Так что?

– Понимаешь, начальник… прииск этот… ну, как сказать…

– Да ясно, не официальный, не государственный, – помог Вовчик. – Кто-то жилу нашел, кустарно разрабатывает, да? Немножко противозаконно.

– Ну, типа того… но бабки хорошие обещали.

– Еще бы! Только вот, скорее всего, ты их не увидел бы, Гена. Что-то мне подсказывает, что с этого прииска еще никто не возвращался.

В глазах Ивановского застыло непонимание. Видимо, Лариса была так убедительна, что ему и в голову не пришло сомневаться в ее словах, а теперь до него начало доходить и то, что сказал Добрыня.

– Погоди, начальник… – не совсем уверенно начал он. – Ты порожняк-то не толкай…

– Я тебя умоляю! – рассмеялся Вовчик, отставляя наполовину пустой бокал. – Мне зачем надо? Только вот кинуть тебя собирались, Гена, и не на бабки даже – на жизнь твою драгоценную. Сам подумай – ну вот кому ты нужен, чтоб еще и платить тебе? Сгинешь в тайге – кто-то станет искать? Сам ведь говоришь, никого нет, мать померла, жениться не успел. Ну и кому ты сдался? Прикопали бы там же, в отработке, и все.

Тина поразилась, с какой уверенностью муж на ходу лепил легенду – на лице Вовчика была такая убежденность в собственных словах, что даже она на секунду поверила в их правдивость. На самом деле Добрыня вполне мог оказаться и прав, потому выглядело все правдоподобно, и Гена испугался:

– А ведь верно… ах ты ж сука… Начальник, я все расскажу, ты только потом обещание сдержи, ладно? Я работать хорошо буду, я умею! Только сделай так, чтобы меня апостол не нашел.

«О-па! – насторожилась Володина. – А это еще что такое? Речь вроде про прииск, ничего божественного, откуда апостол взялся?»

– Апостол? – переспросила она. – Какой апостол?

– Ну так тот, что за всеми приглядывает.

– Откуда приглядывает?

– А я знаю? Только Лариска сказала – апостол вмиг найдет и накажет. И фотку показала – мужик с заточкой в груди. Тоже, мол, откинулся и работу искал, да проболтался кому-то, вот апостол и наказал.

– А фотографию она показывала настоящую или в телефоне?

– Настоящую, на бумаге.

Добрыня кивнул и поднялся, прихватив мобильный, отошел от столика подальше и принялся кому-то звонить. Тина поняла, что своему новому приятелю капитану Ване в отделение, сейчас попросит посмотреть в описании вещей Ларисы Ифантьевой такую фотографию.

– И что же, самого апостола вы, конечно, не видели?

– Да зачем мне на него смотреть? А заточка явно с зоны, там такие мастрячат, – авторитетно заявил Гена, отхлебывая пиво. – Я за девять-то лет навидался.

«Еще лучше… Апостол у нас не простой, а с криминальным прошлым, выходит? Не на рынке же купил… хотя… сейчас что угодно можно купить, не проблема».

– А как вы вообще на собрания эти попали? – спросила она, и Геннадий пожал плечами:

– Так тетка пригласила.

– Какая тетка?

– Такая… видная, хоть и немолодая. Я уже три дня в Москве тусил, ночевал на вокзале, днем в город выбирался – ну, поесть там найти, может, сотню-другую сшибить в переходе… она меня в переходе и увидела, подошла, спрашивает – давно освободился? Да вот уж неделю, говорю. А чего ж домой не едешь, некуда? Ну, я рассказал… А она говорит – вот тебе деньги, а вот адрес, приходи сегодня в семь часов, там помогут – и протягивает мне аж тысячу, представляете?

– И вы пошли? А почему? Могли ведь деньги забрать и не ходить?

– Да понимаете… голос у нее такой был… как у матери моей, что ли… и смотрела она жалостливо, а не так, как обычно на таких, как я, в переходе смотрят – я ж за три-то дня нагляделся… И показалось мне, что тетка эта действительно помощь предлагает. Да и выбора-то у меня особо не было – ну, рано или поздно задержали бы за бродяжничество.

– И вы пошли? – повторила Тина, краем глаза наблюдая за тем, как оживленно что-то обсуждает по телефону Добрыня.

– Пошел, – кивнул Гена. – Сперва сидел и тихонько офигевал – думаю, ну, туфта… А после собрания со мной опять тетка эта разговаривала, спрашивала о жизни, о том, как в тюрьму попал, за что, кто из родных есть. Денег дала опять и позвала через день снова приходить. Я опять на вокзале две ночи перебился, по городу шатался, а потом снова на собрание пошел, стал вслушиваться в то, что говорят. – Он помолчал и, подняв на Тину глаза, произнес: – Знаете, меня как будто одеялом мягким укрыли. Почему-то стало хорошо, как будто я не бомжую, не сплю на вокзальной лавке, не ем с помойки… И в тот раз со мной мужик какой-то после разговаривал, тоже расспрашивал, слушал внимательно, кивал и поддакивал – мол, и мне знакомо, я тоже один остался, тоже как перст… но вот сюда прихожу и чувствую, что кому-то нужен, здесь много таких, как мы с тобой, Гена. Позвал ночевать, правда, сказал, что сам в ночлежке обитает, но там, мол, можно и со справкой. Я с ним пошел, и правда – ночлежка, там человек двадцать… разные… только одно общее у всех – никому не нужны, скитаются.

Он умолк, глядя в стол перед собой. Тина не подгоняла его расспросами, понимая, что Геннадию трудно дается этот рассказ, потому что со стороны собственная жизнь вдруг показалась ему совсем никчемной.

«Скорее всего, эти собрания преследуют две цели: вербовка последователей и сбор вот таких людей без родственников, таких, у кого в жизни нет совсем ничего. И если первые нужны для вполне понятных моментов – деньги, вербовка новых членов, то вот эти… Куда-то же их потом увозят. И если слова Гены про прииск правдивы, то рассуждения Добрыни вполне могут иметь реальную почву. И ведь действительно – никто не будет искать этих несчастных, никому в голову не придет, куда они исчезли. Неужели мы наткнулись на что-то еще более чудовищное, чем просто культ какого-то Величайшего?»

– Я вам надоел, наверное, возитесь со мной до ночи… – хрипловато произнес Геннадий, и Тина встрепенулась:

– Нет, конечно. Мы ведь обещали помочь. Сейчас договорим и поедем.

– Что еще вам рассказать?

– Как вы с Ларисой познакомились, что она вам конкретно говорила, называла ли сроки, даты, когда вас отправят на прииск, один вы поедете или с компанией. Не называла ли город, до которого нужно сперва добраться.

Геннадий задумался. Вернулся Вовчик, сел за стол и потянул к себе пиво. Тина вопросительно глянула на него, но он чуть заметно качнул головой – мол, потом.

– С Ларисой… – заговорил Геннадий, и Тина с Вовчиком повернулись к нему. – С ней сегодня познакомился, тетка эта, ну, которая меня в переходе на собрание позвала, подвела ее и говорит – вот Лариса, у нее поживешь пока. Будешь ходить на собрания, выпивка под запретом, если хочешь работу получить, Лариса все расскажет. Ну, мы с ней и пошли. По дороге она сказала про прииск, про вахту, про хорошие деньги, про то, что можно долго там работать и жизнь наладить. И все говорила, что Величайший всех любит одинаково, всем одинаково и помогает.

– Величайший? Это кто? – спросил Добрыня, и Геннадий вздохнул:

– Они все так Бога называют… только… знаете, мне показалось, что к Богу это отношения не имеет, ну, к тому Богу, в которого православные верят. Слова вроде похожие говорят – ну, так батюшка на зоне говорил, я особо-то не верю, но захаживал в храм, слушал. И вот здесь… вроде бы знакомое что-то, а все равно не то, вроде как с подвохом, понимаете? Вроде и Бог, да не тот.

– То есть на собраниях еще и проповедуют что-то? – уточнила Тина, и Геннадий кивнул:

– Это вроде как в самом начале, как приветствие, как… не знаю, вроде для затравки разговора. А потом люди говорят – те, кто пришел. Обо всем говорят – какие проблемы у них, что хорошего после собрания произошло… И в конце тоже как напутствие – Величайший всех любит одинаково. Ну, а потом вот… с барышней в подъезде порамсил…

Тина с Вовчиком переглянулись. Рассказанное Геннадием вполне укладывалось в стандартную схему вербовки в секту – просто собрались люди, поговорили о проблемах, не забыли упомянуть, что собрания помогают их решить, а вот верховное божество никого не оставляет без помощи, верь в него, будь с нами – и тоже сможешь быть счастливым. Но в этом случае оказалось намешано столько разных методик обработки и последующего распределения последователей в разные категории, что у Тины голова пошла кругом. Нужно будет все это расписать на листке и систематизировать, чтобы понять, как именно обрабатывается каждая группа будущих последователей, а главное – выявить основной упор, стержень, на который все это нанизывается.

Но с такой мешаниной из идей, способов и схем Тина столкнулась впервые за все время работы. Было ощущение, что сектой руководит не один человек, а несколько, и у них разные интересы, которые они успешно подстраивают и согласовывают, что дает возможность окучивать одну и ту же паству, не ссорясь и не вторгаясь в сферу интересов друг друга.

«Какой-то Змей Горыныч, – думала Тина, наблюдая за тем, как Геннадий задумчиво смотрит в окно. – И каждая голова пожирает что-то свое, и только в желудке это все смешивается в общую массу».

Аллегория показалась хоть и противной, но не лишенной смысла, это стоило обсудить с Вовчиком, он всегда умел из вот таких ее образных представлений выделить что-то важное, то, что могло вывести на правильный путь в поиске.

– Так, Гена, надеюсь, ты все рассказал? – чуть хлопнув по столу ладонями, спросил Добрыня, и Гена, вздрогнув, закивал:

– Да, начальник… до последнего словечка… И это… вы уж простите, что я на вас там, в подъезде-то… – посмотрев на Тину жалобно, пробормотал он. – Почуял, видимо, что вы мою сказку разрушить можете, а я ж ведь уже им поверил… Страшно жить на улице, да и зима вот-вот… а тут вы…

– Я не сержусь, – сказала Тина, вставая. – Ну что, поехали?

Гена не спросил, куда они собираются его везти, было ощущение, что ему вообще все равно, чем закончится сегодняшний день, в котором для него так много произошло. Он молча забрался на заднее сиденье машины и уткнулся в окно, отрешенно глядя, как мимо проносятся дома.

Тина не любила водить машину мужа, но сегодня у нее не осталось выбора – Вовчик выпил, а в таком состоянии за руль не сел бы ни за что, даже если пришлось бы идти домой пешком. Они ехали в один из подмосковных дачных поселков, где у Вовчика жил бывший информатор, старик Шишкин, или Шишок, как его звали в те годы, когда был он матерым домушником и вскрывал чужие квартиры с той же ловкостью, что щелкал семечки.

Шишок давно отошел от дел, теперь у него была своя «богадельня», как он называл большую мастерскую по разборке разбитых автомобилей, годившихся только в лом. Там у него работали несколько человек, а те, кому было вот так же, как Геннадию, негде жить, квартировали в небольшой постройке, именовавшейся «дачей». Добротный домик на пять крошечных комнатушек, правда, со всеми удобствами, Шишок построил сам, со своих квартирантов брал квартплату в небольшом размере, чтобы покрывать оплату коммунальных услуг, все остальные заработанные ими деньги честно отдавал, но жестко требовал соблюдения порядка на «даче», чтобы не конфликтовать с соседями. Вот к нему-то Вовчик и собирался пристроить Геннадия. Рабочие руки Шишку требовались всегда.

Старик встретил их неласково – время на часах близилось к половине первого ночи, и Шишок в накинутой поверх полосатой пижамы теплой безрукавке гаркнул, отпирая ворота:

– Совсем ты, Добрыня, башкой поехал! Ночь на дворе, людям завтра на работу!

– Не бурчи! – велел Добрыня, входя во двор. – Ты тут один живешь, какие люди еще?

– Тебе надо чего, раз среди ночи заявился?

– Помощь нужна, Иваныч. Человечка возьмешь к себе?

– Что за человечек? – по-прежнему недовольно спросил старик, придерживая рукой расходившиеся полы безрукавки.

– Из бывших. Запутали мужика, чуть не вляпался по новой, – чуть понизив голос, сказал Кущин. – Ты бы взял его, а? Неплохой мужик, жалко…

Шишок посмотрел на бывшего опера подозрительно:

– Темнишь, Добрыня? Чтобы оперу сидельца было жаль?

– Я давно не опер, знаешь ведь. Да и человеком надо быть, хоть кто ты по профессии. Так что? Возьмешь?

– Работать будет? – уже не так недовольно буркнул дед.

– Будет.

– Ну, валяй, показывай, – окончательно смилостивился Шишок, и Вовчик свистнул, махнув рукой в сторону машины.

Тина, сидевшая за рулем и слышавшая весь диалог в открытое окно, обернулась к Геннадию:

– Ну, давайте, Геннадий, похоже, работодатель согласен. Если понадобитесь мне, я подъеду.

– Хорошо, – кивнул Ивановский, открывая дверку машины. – И это… спасибо вам, барышня Тина.

– Не за что. Шанс свой не спустите в хорошо известное место. А с паспортом мы поможем, как обещали.

– Спасибо.

Геннадий вышел и направился во двор. Тина видела, как пристально рассматривает его старый Шишок – в упор, жестким взглядом из-под седых лохматых бровей.

– Ладно, – произнес он наконец. – Только потому, что Добрыня попросил. Но гляди – филонить будешь или забухаешь – и Добрыня не спасет, у меня тут своя расправа.

– Ты, Шишок, не борщи, – поморщился Кущин. – Расправа у него… Мигом прижму, знаешь ведь, всегда найду за что.

– Вот и счастье, что не опер ты больше, Добрыня, а частный сыщик, – ухмыльнулся старик. – Идем, работничек, сейчас дверь запру и отведу тебя по месту проживания. Тут недалеко, через три дома, не бойся.

– Ну, бывай, Гена, – сказал Кущин, поворачиваясь к воротам. – Заработаешь – фотографируйся, Шишок мне звякнет, поедем документы оформлять тебе. И давай здесь по-серьезному, не позорь меня, поручился ведь.

– Не волнуйся, начальник, я не подведу, – уже с какой-то надеждой в голосе отозвался Геннадий.

– Все, дед, поехали мы. Спокойной ночи! – Это относилось к спускавшемуся уже с крыльца Шишку, успевшему сунуть ноги в обрезанные резиновые сапоги и набросить вместо безрукавки куртку, но старик только махнул рукой:

– Вали уже! Будет тут ночь спокойной, а как же…

Вовчик захохотал и сел в машину, Тина развернулась и выехала на дорогу, направляясь в сторону города.

– Сделали богоугодное дело, спасли отчаявшуюся душу, – прогундосил Кущин, зажав нос, и она поморщилась:

– Нашел ты повод поржать. Ему действительно совсем некуда идти. Ты видел, какой у него взгляд сделался, когда ты понес эту пургу про прииск? Он ведь не того испугался, что с ним в перспективе могло произойти, а того, что мы у него надежду отобрали. Надежду на то, какой могла стать его жизнь.

Вовчик пожал плечами:

– Ну, зато теперь и жизнь у него в порядке будет, и светлое будущее, если сам все не профукает. Шишок дед конкретный, чуть что не так – вмиг под зад коленом направит.

– Рабовладелец престарелый, – пробормотала Тина.

– Да ну, какой рабовладелец. Ты сама вот подумай – куда таким, как наш Гена, идти? Не так много вариантов, и один он на себе уже испробовал. А у Шишка хоть зарплата и жилье, кому плохо? Он их не обижает.

– Ты-то откуда знаешь?

– Да я его самого знаю сто лет, еще сопливым оперком был, когда познакомились. Он дед конкретный, говорю же, и справедливость любит.

– Что-то не вспоминал этот справедливый об этом, когда квартиры чужие бомбил, – заметила Тина, обгоняя еле плетущуюся впереди фуру.

– Так он работяг не трогал, – захохотал Вовчик. – Бомбил исключительно хаты «новых русских» и всяких жлобов, что поднялись на обмане, – ну, вот так он справедливость видел, старый Робин Гуд.

– Еще скажи, что деньги, как Юрий Деточкин, в детские дома отправлял.

– Нет, не скажу, потому что такого не было. Но не шиковал, тут не придерешься – нашли при последнем задержании почти все, что он унес. А что не нашли – так это он в «общак» отдал, а уж как там распорядились – бес его знает.

– Ладно, Вова. Это все лирика, – сказала Тина, которой не терпелось обсудить свои мысли. – Вот скажи, ты ничего странного в рассказе Гены не заметил?

Кущин сел так, чтобы видеть профиль жены – он хорошо знал, что за этим вопросом последует какая-то мысль, «думать» которую Тина предложит ему. Так было всегда – она генерировала идею, оставляя ему право разрабатывать ее и доводить до конца.

– Говори.

– Здесь не просто секта. Здесь целый картель на три направления, если я правильно понимаю. Вот смотри… С одной стороны, подбирают людей без определенного места жительства и родственников, предлагают работу и увозят – это и Гена сказал, и косвенно соседка Ларисы Ифантьевой рассказала. Те, кто квартирует у Ларисы, потом пропадают, а на смену им приходят новые – куда-то же они исчезают? И вот тут Гена со своим рассказом о прииске. Даже давай пока оставим за скобками то, что ты можешь оказаться прав и действительно их потом просто хоронят в тайге за ненадобностью, – но прииск-то наверняка есть? И расположен он примерно в тех краях, где и этот мифический монастырь, куда уезжают – внимание! – молодые женщины и девочки. По словам Садыкова, есть версия о сексуальном использовании, мы пока не имеем подтверждений, но сбрасывать со счетов не станем тоже. И третье – банальная вербовка последователей с целью расширения сети влияния секты и, как следствие, обогащения ее верхушки, тут все стандартно.

Тина слегка задохнулась и умолкла, ожидая, что скажет на это муж. Вовчик молчал, прокручивая в голове информацию, которую Тина умудрилась систематизировать буквально за короткое время. Она всегда умела уловить главное в расплывчатых и, как правило, малосвязных речах последователей разных сект, так что вычленить нужное из довольно толкового рассказа Гены сумела без труда.

– Надо завтра попробовать поднять старые связи в районе и посмотреть, нет ли за последние пять-семь лет заявлений о пропаже молодых девушек и женщин, – сказал Вовчик, и Тина хмыкнула:

– Огорчу – их наверняка даже не сотни. Но ты прав, можно взять пока район, где проживает Ифантьева. Работы, конечно, море, но, если втроем навалимся…

– Снежанка будет пасти бабку Сомову, – напомнил Кущин.

– Ну не круглосуточно же. Как сможет, будет к нам подключаться. Кстати, ты обратил внимание на тетку, которая Гену на собрания приглашала?

– По описанию с нашей бабкой не совпадает. Мне Арина ее иначе описала, да и Сергей, как я понял, тоже тещу в другом образе видел.

– Надо у него спросить, как она до его посадки одевалась, – задумчиво произнесла Тина. – Потому что какое-то нехорошее предчувствие у меня… Бабуля эта вообще не так проста, как нам бы хотелось.

– Мне лично сейчас хотелось бы в душ и спать, – пробубнил Вовчик, глядя на навигатор. – А до дома еще пилить и пилить.

– Ну, завтра поспим чуть подольше, на утро никаких встреч вроде нет, – пожала плечами Тина. – Кто же знал, что сегодня все так затянется…

К сожалению, Тине поспать подольше не удалось, ее разбудило жужжание мобильного телефона, лежавшего на зарядке в углу спальни.

Чертыхнувшись, она вылезла из-под одеяла и на цыпочках, чтобы не тревожить Добрыню, взяла мобильник, увидев на экране фамилию «Садыков». Это тут же примирило ее с необходимостью вставать в такую рань, потому что наверняка у Николая Петровича была информация.

– Алло, – сказала Тина негромко, закрывая за собой дверь спальни.

– Доброе утро, Тина. Не разбудил? – пробасил Садыков.

– Нет, я уже проснулась, – соврала Володина бодрым голосом.

– А я по делу. Договорился я с Лизой, у нее сегодня только до обеда занятия, потом она свободна и сможет поговорить с вами.

– Отлично! – обрадовалась Тина, окончательно проснувшись. – Ей удобнее на улице говорить или в людном месте?

– Ну, это уж вы с ней обсудите, когда встретитесь. Назовите место, я передам.

– Тогда в час дня в сквере у Павелецкого вокзала – знаете, где это?

– Ну, я, положим, знаю, – усмехнулся Николай Петрович. – А Лиза вряд ли, она, как вы понимаете, еще не совсем вернулась в цивилизацию, так сказать.

– Я могу сама приехать, куда она скажет, – быстро переиграла Тина, но Садыков отказался:

– Нет, не стоит. Пусть привыкает. Значит, в сквере на Павелецкой в час дня?

– Да, я буду ждать ее на лавке ближе к переходу. Зонтик красный возьму на всякий случай, буду в руках держать.

– Отлично, так и передам – в руках у девушки будет красный зонтик. Но я уверен, что и вы ее не пропустите, – загадочно сказал Садыков. – Только у меня просьба, Тина.

– Какая? – с готовностью отозвалась Володина.

– Если Лиза не захочет говорить о чем-то, не давите, не напирайте. Я понимаю, вам нужна любая информация, но эта девушка была фактически в рабстве, не мне вам объяснять, что подобное быстро из памяти не выветривается.

– Ну что вы, Николай Петрович, конечно. Я буду очень деликатна, – заверила Тина. – И – спасибо.

– Одним «спасибо» не отработаете, дорогая Валентина, – рассмеялся Садыков в ответ. – Я потом потребую подробный реферат с полным описанием культа, создателей, последователей, методов вербовки и схемой управления.

– Я так диссертацию напишу, – улыбнулась и Тина. – Конечно, Николай Петрович, как дело закончу – обязательно поделюсь материалами.

– Тогда удачи вам с Лизой.

Садыков положил трубку, а Тина, раздернув по привычке шторы в кухне, уселась за стол и взяла ноутбук.

Снежана Калинкина привыкла относиться к работе серьезно. Все, за что бралась, она делала на пределе своих возможностей, будь то наружное наблюдение за объектом или поиск материалов в читальном зале библиотеки или просто в интернете.

Придя в агентство, возглавляемое Тиной Володиной, Снежана почувствовала, что попала в нужное место и нашла «своих» людей. Тина, встретившая ее довольно сурово, позже открылась ей с другой стороны, оказавшись общительной, веселой и справедливой. Она много требовала, но сама делала едва не в два раза больше.

Добрыня вообще был рубаха-парень, хотя границ не нарушал, и Снежана совершенно четко чувствовала, что не интересует его ни в каком ином качестве, кроме как напарница. Он ее так и называл – напарница, если не обращался по имени.

Когда Кущин позвонил и просительным тоном рассказал о новом деле и большой загрузке, Снежана, кайфовавшая до этого момента на диване в наушниках, даже не подумала, что может отказаться и заявить, что у нее вполне заслуженный отпуск.

– Да не вопрос, – тут же согласилась она. – Кидай установочные, завтра и стартану.

– Ты только смотри не переиграй там, – предупредил Добрыня. – Имеем дело с хорошо организованной структурой, там даже не сразу поймешь, кто кого и как вербует, так что будь осторожна, старайся в контакт не вступать, просто наблюдай и фиксируй, где бывает, с кем видится.

– Ну, поучи меня еще! – фыркнула обиженная Калинкина, уже считавшая себя довольно неплохим спецом по сектантам и их жизни.

– И поучу, – наставительно произнес Кущин. – У всех, кто работает недолго, возникает ощущение, будто они уже все про все знают, их-то не обведешь, не заболтаешь. Но поверь – оглянуться не успеешь, как уже сама денежки очередному богу Кузе тащишь. Голову всякий раз чистить надо, напарница. Я потому и говорю – ты еще мало опыта имеешь, хоть и стараешься, поэтому не лезь в базар, не вывезешь. Со стороны наблюдай – и все, больше нам пока и не требуется.

Снежана молчала. Она понимала, что Добрыня прав, но признавать это вот так, с ходу, было обидно. Она и на прежней работе считалась неплохим опером, правда, не умела держать язык за зубами и совершенно не понимала всех подковерных игр, в которые ее пытались втянуть коллеги. Она запросто могла сказать дураку, что он дурак, не глядя на количество звезд на погонах, или отказаться плести интриги против кого-то, потому что считала это неправильным. В этом она была очень похожа на своего отца, ушедшего на пенсию в звании полковника и всю жизнь отдавшего службе в полиции.

Он растил ее один с пятилетнего возраста, так сложилась их жизнь. Мать Снежаны в один день просто собрала вещи и ушла, не оставив записки, не позвонив мужу, даже не поцеловав дочь на прощание. Просто подхватила чемодан, открыла входную дверь и тут же захлопнула ее за своей спиной. Маленькая Снежана осталась одна в квартире и просидела на полу в коридоре до возвращения отца.

Тот не сразу понял, в чем дело, рассердился, что ребенок сидит на полу в тонком платьице, подхватил Снежану на руки и пошел в комнату, на ходу спрашивая: