Текст книги "Лотос, рожденный в грязи"

– Ну, природа явно не средней полосы России, такие реки бывают у нас в Сибири, например, – бормотала Тина, то увеличивая кадр, то возвращая ему нормальные размеры. – И поди тут разбери, где это снято. Если переплавляются, значит, другой дороги туда нет, только через реку. Это плохо, просто так не попадешь, нужен проводник. А проводники явно из своих, чтобы любопытные не залетали, значит, надо легенду выдумывать. Стоп. А кто у нас дамочка? – вдруг подумала Тина вслух и принялась изучать страницу женщины, опубликовавшей фотографии.

Оказалось, что дама столичная, небедная, владеет большой фирмой, занимающейся поставками медицинского оборудования. Ухоженная, красивая женщина лет сорока, предпочитающая дорогие машины, натуральные шубы и крупные бриллианты.

– И зачем тебе, дорогая, проповеди какого-то новоявленного духовника? – бормотала Тина, разглядывая фотографии женщины из различных точек мира. – Материальных проблем явно нет, муж имеется, дети благополучные. Острых ощущений захотелось? В принципе, таким легче всего впаривать любые бредовые идеи, если они касаются чего-то высшего, вроде как духовного. Но как она попала в монастырь, о котором никто ничего не знает?

Решение поехать на кафедру казалось все более правильным. Тина допила кофе, сходила в душ, уже не боясь разбудить Вовчика, высушила волосы и накрасилась. Муж, недовольно ворча, делал зарядку в большой комнате, когда она вышла из ванной:

– Ты чего в такую рань бродишь?

– Ты уж определись – плохо, что встаю рано, или плохо, что сплю допоздна, – фыркнула Тина. – План такой. Ты опять по подружкам Мирославы, а я сперва в Университет МВД, а потом к матери.

– А в Университет зачем? – удивился Вовчик, перестав отжиматься от пола.

– К Садыкову на кафедру, вдруг что умное подскажет. Ну вообще же ноль информации, хотя пару фоток вот зацепила на странице какой-то богатой мадам.

– А мне, значит, опять малолетки бешеные достанутся? – недовольно буркнул Кущин, садясь и складывая ноги по-турецки.

– Ну, Вов… у тебя неплохо вроде получается. И потом, с мужчиной молодые девчонки охотнее на контакт идут, – улыбнулась Тина, сбрасывая в рюкзак блокнот, телефон и косметичку с мелочами.

– Вот это меня, дорогая, и напрягает, – вздохнул Вовчик, упираясь в колени ладонями и стараясьприжать их к полу. – Мало занимаюсь, растяжка пропала, – пожаловался он. – Надо хоть в зал, что ли, походить, в комплексе ведь есть.

– Зал-то есть, а вот времени на него у тебя, дорогой мой, совершенно нет. У нас дело, если заметил.

– Да заметил, как тут не заметишь. – Вовчик опрокинулся на спину, растянулся на полу и закрыл глаза. – Ты поздно вернешься?

– Не буду загадывать.

Тина повернулась, чтобы выйти, и нечаянно зацепила ногой отодвинутый в угол комнаты журнальный столик, на котором с вечера остался бокал с газировкой, которую пил Добрыня. Разумеется, бокал опрокинулся, выплеснув остатки содержимого прямо на светлые брюки Тины. Она взвизгнула и грозно посмотрела на мужа:

– Сто раз повторять надо?! Уноси в кухню!

– Под ноги смотри, – буркнул он. – Вечно летишь сломя голову.

– Ну вот куда я теперь? – рассматривая темное пятно, расплывшееся по правой брючине, спросила Тина. – И глаженого ничего нет!

– Джинсы надень, их можно не гладить. А вообще… – но она предупреждающе подняла руку, и муж согласился: – Все, молчу.

– Вот и молчи. Некогда мне глажкой заниматься. Да, я плохая хозяйка, но ты знал, на ком женишься.

– А я что, возмущаюсь? – удивился Вовчик, вставая с пола.

– И продолжай в том же духе, – буркнула Тина, направляясь в гардеробную переодеваться.

«Вечно что-то такое случается, если предстоит сложный день, – бурчала Тина про себя, направляясь к метро. – Будь я чуть более суеверна, чем есть, никуда вообще бы не пошла».

Оказалось, что бокал газировки, пролившейся на брюки, не был единственной неприятностью, заготовленной для нее кем-то наверху, потому что на подходе к светофору мимо промчался самокатчик, со всей дури давший по газам в луже, и брызги грязной воды ожидаемо попали на Тину. Джинсы, куртка и даже лицо оказались заляпаны так, что ей не оставалось ничего, кроме как вернуться домой.

– Просто молчи! – сразу на пороге предостерегла она уже собравшегося уходить Кущина, и тот изобразил рукой движение, будто запирал рот на замок.

Так же молча он исчез за дверью квартиры, оставив Тину разбираться с новыми проблемами в одежде.

– Ну вообще… – бурчала она, роясь на вешалках и в ящиках. – Что за день-то такой… Хоть, действительно, отменяй все и сиди дома… Нет, нельзя, время идет, надо работать…

Вытянув наконец с одной из полок водолазку, а с вешалки длинную юбку, Володина наскоро переоделась, сунула грязные вещи в машинку, протерла лицо и, поправив макияж, снова вышла из квартиры.

– Почему никто не запретит идиотам управлять самокатами? – бормотала она, с опаской прислушиваясь, не едет ли сзади очередной лихач на двухколесном транспорте.

Нырнув в метро, она почувствовала облегчение – здесь, по крайней мере, нет лихих ездоков, да и народа уже не так много, основная масса уехала. Устроившись на сиденье, она вынула телефон и открыла пришедшее сообщение – это оказалась фотография Мирославы Ифантьевой в возрасте четырнадцати лет, присланная ее отцом.

«У подружки выпросил», – гласила короткая подпись.

Тина не стала слишком пристально рассматривать снимок, отметила только, что волосы у девушки и в четырнадцать по-прежнему были кудрявыми, как в шесть, вились на висках.

Спрятав телефон в сумку, она принялась мысленно формулировать вопросы, которые непременно следует задать Садыкову.

На нужной станции Володина вышла, поежилась, оказавшись почти сразу под мелким дождем, и порадовалась, что хотя бы зонт догадалась забросить в рюкзак.

Удостоверение частного детектива позволило ей попасть в здание университета, хотя пришлось объяснять, куда, к кому и зачем она идет. Когда Николай Петрович подтвердил по телефону охраннику, что знает Валентину Володину и ждет для консультации, ее пропустили, указав направление, где следовало искать лекционный зал. Но Тина еще не успела забыть годы, проведенные здесь, потому аудиторию нашла без труда, лекция еще не началась, и она прошмыгнула на верхний ряд, устроившись у стенки.

Садыков вошел в зал точно так же, как входил в бытность Тины студенткой – размашистыми шагами, сразу кинув портфель на стол и заняв место за кафедрой. Микрофон ему никогда не требовался – голос у Николая Петровича был зычный, слышный из любого уголка.

Тина невольно погрузилась в воспоминания и прослушала тему лекции, а когда включилась, услышала:

– Бытует расхожее заблуждение, якобы в секты заманивают сплошь вербовщики.

Густой бас разносился по аудитории, наполняя ее ощущением безысходности. Тина, совсем затерявшись в толпе студентов, оглядывала их исподтишка и понимала, что многим тут по возрасту годилась в матери. Она сама не знала, зачем приехала сегодня на лекцию, когда могла свободно позвонить человеку, ее читавшему, и пообщаться с ним в более неформальной обстановке, они были давно и неплохо знакомы с Николаем Петровичем Садыковым. Но – вот потянуло, и теперь она словно снова вернулась в ту пору, когда сама была курсанткой Университета МВД.

– Девять из десяти сектантов, – продолжал меж тем лектор, – оказались вовлеченными в различного рода культы родственниками или близкими людьми – то есть теми, кто составляет их непосредственное окружение. И только один человек попадает в культ путем вербовки кем-то извне. Это понятно? – Он обвел аудиторию быстрым взглядом из-под очков. – Просто подумайте – ведь вы не испытываете настороженности, когда с вами разговаривает знакомый, вы ему доверяете, вы и в мыслях не держите, что он желает вам плохого. Вы не усматриваете в его словах какого-то подтекста – он ведь просто делится с вами впечатлениями о том, как здорово провел вчера вечер на собрании, какие хорошие и интересные люди ему там встретились, как много у них общего – может, в следующий раз вы тоже захотите пойти с ним? И вам не приходит в голову, что это и есть первый этап вербовки – приглашение.

Тина потихоньку перевернула лежавший на парте экраном вниз телефон и открыла галерею, отыскивая фотографию Мирославы. На нее смотрела обычная девочка лет четырнадцати – худенькая, белокурая, с кудряшками, собранными в хвост, переброшенный через правое плечо. Распахнутые глаза, курносый маленький носик, улыбка… Такие девчушки стайками бегут в обед из школы, собираются во дворе, танцуют что-то современное, выставив на лавку портативную колонку – у Тины во дворе была такая компания из пяти-семи девчонок, к которым иногда присоединялись и мальчишки. Их порой даже сложно было различить – они одинаково одевались, носили странные стрижки или длинные волосы, и со спины было не сразу понятно, кто это – парень или девочка.

Но в той, что смотрела на Тину с фотографии, было что-то другое. Совсем другое – или ей так казалось потому, что она знала о прошлом этой девочки чуть больше, чем о своих соседках?

«Как она может выглядеть сейчас? – думала Тина, то приближая пальцами изображение, то возвращая его в прежнее состояние. – Прошло пять лет…»

Она так углубилась в свои мысли, что не заметила, как лекция закончилась и студенты начали покидать аудиторию.

– Валентина, вы, я так понял, ко мне? – раздался зычный голос лектора, и Тина вздрогнула – ее никто не звал полным именем, только муж, когда бывал сердит или не согласен с чем-то.

– Да, Николай Петрович, к вам, – она выбралась из-за парты и начала спускаться по лестнице к кафедре.

Последние студенты покидали аудиторию, обсуждая что-то и беззаботно похохатывая, и лектор, проводив их взглядом, покачал головой:

– Никакой серьезности…

– Вы и про нас так говорили, – улыбнулась Тина, подойдя к столу, за которым Садыков скидывал в видавший виды коричневый портфель конспекты лекции и какие-то потрепанные записные книжки.

– Ну, судя по тем обрывкам информации, что доходили до меня, вы-то как раз относились к предмету серьезно.

– Так жизнь сложилась, – пожала плечами Тина. – После ранения не смогла маме в глаза смотреть – она постарела лет на десять, пока я в реанимации лежала. Ну, пришлось уволиться из органов, а делать-то я ничего больше не умею. Вот, открыла агентство детективное по розыску пропавших. А дальше как-то само собой… начала по сектам работать, потом муж присоединился, теперь, можно сказать, семейное предприятие.

– Да, я слышал, как вы секту «Согласие» разнесли, а затем и «Пихтовый толк», – кивнул Николай Петрович.

– А какой результат? – чуть скривилась Тина. – Создательница всего этого в итоге наказания не понесла, с собой умудрилась покончить.

– Но культ вы уничтожили – разве плохо?

– Уничтожить культ невозможно, вы ведь сами нас учили. Можно просто обезглавить, но ровно до тех пор, пока не появится новый лидер, который подхватит учение старого или адаптирует его под себя, – вздохнула она. – Пока вроде тихо, но кто знает…

– Так вы ко мне по этому вопросу пришли, детектив Володина? Кстати, на улице ни за что не узнал бы, вы ведь вроде раньше темненькая были, не ошибаюсь?

Тина улыбнулась:

– Удивительно, что вы это помните. Да, была темная, недавно совсем перекрасилась, захотелось нового чего-то. Даже не знаю, к счастью или к сожалению, но нет, я к вам не по поводу «Согласия». Мне нужна консультация по религиозным культам, действующим сейчас за Уралом. Терпеть не могу работать с религией, но тут просто нет выбора.

– Ну что ж… Раз нет выбора, идемте ко мне на кафедру, – подхватив портфель со стола, пригласил Николай Петрович.

Еще курсанткой Тина с удовольствием слушала лекции о возникновении разного рода культов и о методах их работы, а потому выбранное позже для детективной деятельности направление оказалось довольно знакомым и интересным. Вскоре после ее ранения из полиции уволился и Добрыня, став ее первым помощником, а затем и мужем.

Внешне Владимир абсолютно оправдывал свое прозвище, прилипшее еще со студенческой скамьи – высоченный, широкоплечий, русоволосый и голубоглазый Кущин действительно напоминал сказочного богатыря. Окладистая русая борода, которую одно время носил Вовчик, только усиливала впечатление и очень помогала в работе как раз с культами, построенными на традиционно русских основах. С такой внешностью Вовчик легко сходил за своего и вызывал доверие у членов подобных сект.

Тина была его полной противоположностью – маленькая, худая, с чуть вьющимися волосами, выкрашенными совсем недавно в светло-русый цвет, она напоминала скорее девочку-подростка, чем главу детективного агентства, но все, кто начинал общаться с ней ближе, понимали, какой непростой характер и силу воли имеет эта малышка, успевшая поработать опером.

В кабинете Николая Петровича, казалось, ничего вообще не изменилось с тех пор, когда Володина сама была курсанткой. Те же старенькие шкафы с обшарпанными полками, прогнувшимися под тяжестью наваленных папок, журналов и книг, те же залежи бумаг на подоконнике, даже тот же самый кактус – высокий, толщиной с Тинину руку, притулившийся в самом углу окна.

– Присаживайтесь, Тина, – пригласил Николай Петрович, шлепая свой портфель на стол. – Правильно ведь помню, вас только так и звали?

– Да, правильно, – улыбнулась она, устраиваясь на стуле. – Это что же – ремонта на кафедре не было с тех пор, как я тут училась?

– Почему? Был ремонт. Это я не люблю перемен. Ну представьте – все вот это шевельнуть, вынести, потом заново раскладывать… Ничего не найдешь, все не на своих местах. – Садыков махнул рукой, и Тина снова улыбнулась – как будто в этом бардаке что-то имело свои места. – А вы напрасно улыбаетесь, между прочим. Я с закрытыми глазами могу тут найти то, что мне нужно, просто руку протянуть и взять книгу или журнал. Это ж годами складывавшаяся система, все именно так, как мне удобно. Так с чем вы пришли ко мне?

– Духовник Василий – это имя говорит вам о чем-то?

– Духовник Василий? – повторил Садыков, нахмурившись. – Признаться честно, крайне мало официальной информации, хотя культ довольно популярный. Псевдорелигиозная основа, многие каноны православия вывернуты наизнанку, используется какая-то внешняя атрибутика – молебны, иерархия. Основной идеей провозглашается спасение женских душ от мирской скверны – каково?

– Ну, если во главе мужчина, то похоже на наличие сексуального подтекста и возможность прямой сексуальной эксплуатации.

– И тут вы абсолютно правы. Кстати, а ваш интерес чем вызван?

– В агентство обратился мужчина, разыскивает дочь, она пропала в четырнадцатилетнем возрасте. Сейчас ей девятнадцать. Отец считает, что она где-то у этого духовника Василия, потому что жена и теща как-то обмолвились о «спасении невинной души» и «обители духовника».

– А как вышло, что отец обнаружил пропажу дочери только спустя пять лет?

– Отбывал наказание. Авария, по его вине погиб человек. Когда посадили, дочери было одиннадцать, вернулся он три месяца назад. Жена домой не пустила, он в автосервисе работает, там и живет. Хотел увидеться с дочерью, в школу пошел, а там сказали, что девочка давно не учится. Я в школу съездила, переговорила с директором и классной руководительницей этой Мирославы. В общем, там классика – девочка вдруг изменилась, стала замкнутой, отказывалась от участия в школьных мероприятиях, хотя театральный кружок не бросала, но ходила туда уже с неохотой, как бы через силу, – Тина заглянула в свой блокнот. – Близкая подруга сказала, что за год до того, как мать пришла и документы забрала, Мирослава начала постоянно носить с собой какую-то тетрадь, читала ее на переменах, но что в ней – никому не говорила. Ну, понятное дело, перестала носить джинсы, волосы начала заплетать в косу, никаких подростковых украшений, никакой косметики, одежда, хоть и чистая, но старая, как будто и не ее, а с чужого плеча. Прежде такого не было.

– И, конечно, никому в голову не пришло этим обеспокоиться, – вздохнул Садыков. – Никто не пошел к матери, не посмотрел, как в доме дела обстоят, верно?

– Верно, – кивнула Тина. – Семья считалась благополучной, хоть отец и отбывал наказание: мать работала, спиртного не употребляла, Мирослава не пропускала уроки, всегда приходила подготовленной, училась хорошо. Это ведь считается критерием благополучной семьи, правильно? Ну а то, что ребенку мозги промывали каким-то культовыми бреднями – так это ж дело семейное, внутреннее, у нас же свобода вероисповедания, так? Ну, мне в этом ключе классный руководитель и объяснила свое бездействие. Мол, на основании чего школа должна была вмешаться?

– Тоже верно, – кивнул Николай Петрович. – Потому и справиться с разного рода сектами нам сложно. Свобода вероисповедания – и все. Верю в кого захочу, дело не уголовное.

– А увозить ребенка несовершеннолетнего в неизвестном направлении и прятать от отца?

– Тина, ну вы ведь не маленькая. У матери сто аргументов найдется, и главный – отец-то судимый, с зоны вернулся.

– Но он отец. И он, похоже, единственный, кого вообще заботит исчезновение девочки. А я пока даже отдаленно не представляю, куда бежать и где искать, – пожаловалась Тина.

Садыков пощипал правой рукой подбородок, левой дотянулся до кучи бумажек на столе и ловко выдернул одну:

– А я, кажется, знаю, кто вам может помочь. Ну, во всяком случае, про уклад жизни в монастыре духовника Василия расскажет подробно.

Тина вытянулась на краешке стула – надо же, какая удача, сама она копалась бы в этом долгие месяцы, потому что информации почти нет, а тут…

– Есть у меня девушка, зовут ее Лиза Абрамцева, и вот она-то как раз попала в монастырь в тринадцатилетнем возрасте. Но смогла все-таки вырваться, образование получила, сейчас в Москве живет, подрабатывает репетиторством. Я ей позвоню, вот и телефончик пригодился, – помахивая бумажкой, пообещал Садыков.

– Так, может, лучше я сама?

– Нет, Тина. Тут деликатный случай… Она совсем недавно начала нормально общаться с людьми, много времени с психологом работает, никомуне доверяет. Но если я скажу, что помощь нужна моей ученице, она не откажет. Когда вам будет удобно встретиться?

Тина глянула на часы – сегодня, конечно, уже не получится, время близилось к шести, а ей еще нужно было навестить мать Мирославы.

– Может быть, завтра? Часиков в двенадцать, на Павелецкой в сквере?

– Хорошо, я вам тогда позвоню, как с Лизой договорюсь. И если смогу быть полезен чем-то еще, непременно приходите, звоните.

– Спасибо, Николай Петрович. – Тина поднялась. – Жду вашего звонка.

Погода снова испортилась, опять лил дождь, и Тина решила не бежать до метро, а попробовать взять такси. До дома Ифантьевой было совсем недалеко, возможно, попадется водитель, которому не нужно будет показывать дорогу, которую, к слову, Володина и сама не знала.

Ей повезло – приехавший немолодой мужчина в потертой кожаной жилетке сразу же свернул в ближайший переулок, даже не бросив взгляд на укрепленный на панели навигатор.

– Хорошо знаете район? – спросила Тина, и водитель кивнул:

– Я еще в конце восьмидесятых начинал таксистом, город знаю, сам местный.

– Мне вас кто-то сверху послал! – обрадовалась Тина. – Совершенно нет времени торчать в пробке.

– Так мы мигом домчим, тут дворами и ехать-то всего ничего.

Настроение существенно улучшилось – этот день, начавшийся так неудачно, похоже, решил к концу стать продуктивным и сложившимся.

Таксист, как и обещал, довез ее до самого подъезда дома Ларисы Ифантьевой буквально за каких-то пятнадцать минут, Тина поблагодарила и в два прыжка оказалась под козырьком, не успев даже слишком промокнуть.

Номер квартиры она знала, набрала цифры на панели домофона и принялась считать гудки. Но дома, похоже, никого не было, это ее расстроило – выходило, что Тина поспешила объявлять день удачным.

– Ну и что делать? – пробормотала она. – Домой ехать или подождать? А чего ждать и, главное, сколько? Буду тут торчать, как свечка…

Так и случилось. Прошло десять минут, двадцать, полчаса, а ни в подъезд, ни из него никто не вошел и не вышел. Дождь усилился, и, хоть под козырек не попадали капли, но холодный влажный воздух окутывал, забирался под куртку, и Тина чувствовала, что замерзает. Она начала чуть приплясывать, пытаясь согреться, но это не очень помогало.

В это время к подъезду подошла пожилая крупная женщина, державшая над собой большой прозрачный зонт, а на поводке – небольшую лохматую собачку в красных ботинках и дождевике. Одета дама была ярко, седые волосы аккуратно пострижены, ресницы и губы чуть подкрашены, Тина заметила даже маникюр с неброским лаком и резиновые сапожки, словно посыпанные зеленовато-изумрудными блестками. Окинув Тину подозрительным взглядом, она буквально оттеснила ее к перегородке, отделявшей мусорный отсек, вынула из кармана ключ, пытаясь при этом еще и закрыть зонт:

– Шарятся тут всякие… спасения от вас, сектантов, нет…

– Давайте я помогу. – Тина взяла из руки женщины зонт, закрыла его, стряхнула капли и вернула владелице: – Вот… только я не сектантка, с чего вы взяли?

– Да к нам в подъезд из чужих только эти и шастают, к Лариске Ифантьевой.

– А вы ее хорошо знаете?

Женщина снова окинула Тину подозрительным взглядом:

– Напротив живу… а тебе что за интерес?

– Мне бы про дочь ее поговорить.

– А что – про дочь? Нет ее здесь давно, мать Ларискина увезла куда-то.

Собачка, устав, видимо, стоять, бесцеремонно уселась прямо на Тинины кроссовки, и хозяйка, заметив это, почему-то сразу подобрела:

– Мотя, ну-ка, слезь с девушки. А про Мироську зачем вам?

– Ищу я ее.

Женщина всплеснула руками, едва не выронив и зонт, и поводок:

– Да неужели полиция за ум взялась?! Пять лет как пропала девка, и дела нет никому! Сергей, бедолага, вернулся, видимо, он в розыск и подал?

В слове «бедолага» Тина уловила нотки сочувствия:

– А вы и Сергея знаете?

– А как же! Говорю ведь – напротив всю жизнь живу. Сергей хороший мужик, просто жизнь так сложилась… Да что мы стоим, вы ведь Лариску будете ждать? Она сегодня на собрание свое ушла, придет часов в восемь, я-то знаю. Идемте ко мне, поговорим, погреетесь, – женщина приложила чип к домофону.

– Не боитесь вот так незнакомого человека приглашать?

– Так вы ж, как я понимаю, из полиции?

– Не совсем, – Тина вынула удостоверение. – Я частный детектив Валентина Володина.

Бросив взгляд на фото в удостоверении и сравнив его со стоявшим перед ней оригиналом, женщина боком подтолкнула Тину к открытой подъездной двери:

– Заходите, детектив. Меня Зоя Ильинична зовут. Будем чай пить и греться, а то нос у вас синий уже.

Пока Зоя Ильинична отпирала дверь своей квартиры на третьем этаже, Тина внимательно оглядывала дверь напротив – ту, что принадлежала Ларисе Ифантьевой. Металлическая дверь, недешевая, хоть и вся исцарапанная чем-то острым.

– Ты на дверь не гляди, – заметила Зоя Ильинична, впуская в квартиру собаку. – Мотя, сидеть. Это еще Серега устанавливал, а исцарапали Ларискины подружки – не в звонок ведь звонят, а скребутся, как мыши. Они ж и в домофон не звонят, ждут, когда кто-то выйдет или войдет, если Лариска не открыла заранее. Что за люди, не пойму… И ведь с виду все нормальные, одеты чистенько, хоть и в старое. Ты проходи, чего дверь разглядывать. Я сейчас Мотьку разую, и чай будем пить. Иди-иди, кухня направо по коридору, и руки там вымоешь, у меня в ванной стирка замочена.

Тина послушно прошла в небольшую кухню, обставленную хорошей светло-серой мебелью, вымыла руки и услышала:

– Полотенце бумажное оторви, там над раковиной висит рулон.

Покачав головой, Тина оторвала бумажное полотенце, вытерла руки.

– Ведро под раковиной, – прилетела из прихожей следующая инструкция, а за ней появилась и хозяйка квартиры. – Ты устраивайся вон там, у окошка, а то я сейчас начну метаться, сшибу еще ненароком.

Тина забралась в угол между столом и батареей, опустила на пол рюкзак, окинула взглядом кухню – чувствовалось, что это место в доме у хозяйки самое любимое и тут она проводит много времени, а потому следит и за интерьером, и за чистотой. Из прихожей явилась и Мотя, уже без ботинок и дождевика, направилась к стоявшим под окном мискам, обнюхала и возмущенно уставилась на хозяйку.

– Ну подожди, у нас же гости, – объяснила ей Зоя Ильинична. – Сейчас чай налью, потом тебя буду кормить.

Мотя уселась прямо возле мисок и принялась следить за тем, как хозяйка курсирует от раковины к плите, от плиты к холодильнику, от холодильника к гарнитуру, открывает верхний шкаф и вынимает красивые фарфоровые чашки с блюдцами, несет их на стол, двигает сахарницу и вазу с печеньем явно домашней выпечки.

Тина, почти как Мотя, наблюдала за происходящим:

– Да вы не суетитесь так, Зоя Ильинична, даже неудобно…

– Ничего-ничего, мне не трудно, а тебе надо горячего. Сейчас Мотьке еще консервы выдам, и будем с тобой пить чай и сплетничать.

«За что люблю таких тетечек, так за болтливость и наблюдательность», – подумала Тина, принимая из рук Зои Ильиничны полную чашку ароматного чая.

Мотя уже довольно чавкала возле миски, Зоя Ильинична устроилась за столом напротив гостьи и, отхлебнув чаю, спросила:

– Так все-таки Сергей Мироську-то ищет?

– Да. Сказал, жена даже на порог не пустила, ничего не объяснила.

– Дура она, – вздохнула Зоя Ильинична. – Хорошая была баба, но дура, мать свою все время слушала, в рот ей смотрела, ну вот и дослушалась. Девку сплавили куда-то, в квартире постоянно трутся какие-то уголовники, а Лариска их обстирывает-кормит.

– Уголовники? – удивилась Тина. – Вы же говорили – сектанты?

– Угу. Сектанты приходят, проверяют, а уголовники эти вроде как в гостинице квартируют. Поживут мало-мало да и исчезают, а на их место новые являются. Участковый раз приходил, спрашивал, а Лариска говорит – богоугодное дело делаю, сирым да несчастным приют даю. Ну, он и отстал, больше не приходит.

– А мужа родного на порог не пустила? Хороша праведница.

– А мужа выгнать мать ей велела. Не любила она его, ой как не любила. Он ведь мешал Лариске мозги пудрить. Инара всю жизнь была такая – властная, эгоистичная, хотела, наверное, чтобы Лариска ей прислуживала. А тут Серега… И никак у нее не получалось настроить Лариску против, влюбилась она, перестала мать слушать. Ну, Сергей парень был рукастый, все умел, никакой работы не боялся. Ремонт сам, машину чинит сам, что-то по электрике тоже умел. Он и в подъезде помогал, кому что надо, про него тут никто слова дурного не скажет никогда, – уверенно заявила Зоя Ильинична, откидываясь на спинку стула. – А когда случилось с ним несчастье это, ну, тут Инара, змея, и развернулась, давай Лариску тюкать – разводись, мол, зачем тебе уголовник. Каждый день сюда приезжала, ор стоял – хоть святых выноси. Лариска первый год еще сопротивлялась как-то, а потом… Уж не знаю, что там случилось, но только она как будто сникла, сгорела. Перестала следить за собой, начала по вечерам из дома уходить – платочек повяжет по-бабски, косметики ни грамма, и подалась куда-то. А потом стали к ней сперва женщины какие-то приходить, чаще и чаще, а после и уголовники появились. Я ее как-то во дворе прижала, говорю – не боишься, что девчонка у тебя уже взрослая, а ты всякую шваль в дом пускаешь? Эх, как засверкала глазищами – молчите, тетя Зоя, раз не понимаете. Если угодно будет свыше, так и не убережешься ни от чего. Но, видно, зацепили ее мои слова, не все тогда еще мозги ей сектанты ее повыдули. Примерно через месяц Мироська и исчезла. Спрашивала я у Лариски, куда девчонку дела, а та говорит – туда, где ей мирские соблазны недоступны будут, спасибо матушке, надоумила, помогла. Ну, это она Инару так стала называть, – объяснила Зоя Ильинична. – Вот так Мирослава и пропала, и вот пять лет уже ни слуху ни духу. Хотя кто-то говорил, что Инара ее навещает, но я не очень в это верю.

– А с вами Лариса не заговаривала на божественные темы? – спросила Тина, помешивая чай.

– А как же! Но я ее быстро успокоила. Говорю, ты мне чушь свою тут не толкай, я Библию читала, нет там такого, о чем ты говоришь. Ну, Лариска и отступилась. А вот из второго подъезда женщина одна, ровесница ее, и тоже с девочкой-подростком, исчезла. А ее с Лариской часто видели, вместе они на собрания эти ходили, в платочках.

– И что, искал ее кто-то?

– А кому? Муж погиб у нее, мать умерла в тот же год, осталась она одна с ребенком. Видимо, на этом ее Лариска и подловила, запутала. Они в школе вместе учились, Лариска как-то обмолвилась.

«Ну, все как и говорил Садыков – не подозреваешь того, кто тебе давно и хорошо знаком», – подумала Тина, а вслух спросила:

– Вы, Зоя Ильинична, про собрания уже в который раз упоминаете… А где они проходят, знаете?

– Как не знать, – махнула рукой ее собеседница. – Ты печенье-то попробуй, утром только испекла, – она подвинула вазочку ближе к Тине. – Знаю… Клуб тут раньше был ночной, недалеко, через улицу. Клуб давно закрыли, здание пустое стояло, а вот лет семь назад кто-то его выкупил, ремонт сделал и устроил там молельный дом. Ну, это все знают, что молельный дом, а вывеска там, конечно, другая – частный досуговый центр, вроде бы так. Но то, что там четыре раза в неделю сектанты сборища свои устраивают, в районе каждая собака знает.

– И что в управе? Не интересуются?

– А чего им интересоваться, когда жена главы там кто-то вроде попечителя? – фыркнула Зоя Ильинична.

«Нормальная крыша, – отметила Тина про себя. – Поди проверь – жена главы попечитель».

– Да я больше тебе скажу, – чуть наклонившись вперед, сказала Зоя Ильинична. – Туда и небедные люди подъезжают, на машинах дорогих, сама лично видела. Но внутрь не заходят, к ним обычно выходит какая-то женщина, одна и та же всегда, и дает какую-то бумагу. Да-да, вот так прямо в окно машины и просовывает, кланяется.

– Она дает? Не ей? – уточнила Тина, и Зоя Ильинична даже слегка обиделась:

– У меня зрение отличное, очков сроду не носила. Говорю же – она в окно протягивает бумажку, кланяется и уходит обратно в здание, а машина уезжает.

«Скорее всего, так передаются координаты этого монастыря, больше ничего в голову не приходит, надо с Вовкой обсудить».

Машинально Тина взяла из вазочки печенье, откусила и замерла. Такой вкусной выпечки она не пробовала очень давно, наверное, с детства, когда мама пекла им с отцом что-то в выходной. Рассыпчатое песочное тесто таяло во рту, оставляя такой волшебный привкус, что Тина невольно зажмурилась, боясь растерять это ощущение.

– Что, вкусно? – спросила Зоя Ильинична, и Тина, не в силах произнести ни слова, кивнула. – Ну, кушай на здоровье.

– Рецепт дадите? – проглотив последний кусочек, попросила Тина. – Это же невозможно просто… я такого с детства не помню, хочу мужу испечь.